Внезапно из громкоговорителей раздался "Марш Радецкого". Все участники пиршества, за исключением Наташи и меня, вторили ритму, хлопая в ладоши. Мой сосед, австриец в тирольской куртке, увешанной разными значками, сделал мне знак присоединиться.
Почему бы и нет! Я безо всякого стеснения принял участие, сопроводив завершение марша легким прихлопыванием в ладоши. Одна Наташа оставалась неподвижной. Затем я поднялся, чтобы подышать свежим ночным воздухом на веранде ресторана. Проходя через кухню, я обратил внимание на старика, нарезавшего на большой тарелке тонкие ломтики колбасы. Он спросил меня:
- È tedesco?
- No, io sono francese.
Он рассмеялся.
- Что вы тут делаете со всеми этими австрийцами и немцами? Надеюсь, вы не хлопали под "Марш Радецкого"? Вы знаете, кто был Радецкий?
- Австрийский генерал, насколько я помню.
- Фельдмаршал. Сначала он сражался против Наполеона. Под Ваграмом или Лейпцигом, точно не помню. Но в 1849 году он завоевал Венецию. Он стал губернатором Венеции и расстрелял много итальянских патриотов. Эти проклятые Tedeschi и Austriaci должны быть скромнее, нечего тут торжествовать! Это все равно как если бы английские туристы во Франции взяли, да заиграли марш Веллингтона, если бы такой существовал.
- К счастью, у англичан не было такого гениального музыканта, как Штраус, - ответил я.
Старик на минутку задумался.
- Знаете, ведь история Австро-Венгерской империи и Венеции только-только закончилась. В 1917 году после ипритовой атаки австрийцы стояли всего в пятнадцати километрах от Венеции. Если хотите увидеть шрамы от этой войны, то поднимитесь на гору Граппа. Нужно успеть до восхода солнца. Вы поймете, о чем я говорю, когда побываете на вершине. - Он сплюнул. - Пусть играют что хотят, только не "Марш Радецкого"! Сходите, поднимитесь на гору Граппа ранним утром! - продолжил он. - Нужно добраться до вершины к шести утра. Завтра будет хорошая погода. И северный ветер. Это не так трудно, нужно лишь выехать из Монтегротто в четыре утра. Ночь, машин мало…
- Вы воевали? - спросила меня Наташа, когда я вернулся на место.
- Да, служил в альпийской дивизии и в Эльзасе.
- Ваш сосед слева - тоже, - сказала она.
Это был тот самый тиролец, который пригласил меня похлопать в такт "Марша Радецкого". Он также хорошо говорил по-английски.
- You, alpine troops in 1944, where? - обратился он ко мне.
- In the Queyras, around Saint-Veran. It was a damned cold winter.
- Were you an officer?
- Of course not. I was too young. Just a corporal, and you?
- Feldwebel. In the same area. Only ski patrols. Yes, it was very, very cold winter. The French troops had not a very good equipment in the beginning.
"Mein Gott, - подумал я. - Температура опускалась порой до минус сорока. Мы открывали бутылки с вином - пилой или топором. Сколько ног было отморожено, пока мы не получили нормального обмундирования! Вначале у нас не было даже белого камуфляжа! Четверо моих товарищей были убиты в засаде, и их нашли совсем одеревеневшими. Кто это сделал? Не этот ли проклятый тиролец?"
- Prosit, - произнес он, протягивая бокал.
- Ваше здоровье, - откликнулся я, добавив про себя: и да здравствует Европа.
Наташа чувствовала себя немного не в своей тарелке, так как фельдфебель обращался к ней на немецком, который она недостаточно хорошо понимала.
- Наташа, - сказал я, - вы мне говорили, что еще не бывали в местах к северу от Венеции. Хотите завтра совершить восхождение на Граппу? Я встретил на кухне одного старого итальянца, который мне посоветовал идти утром, как можно раньше. Мы можем отправиться из отеля в четыре утра. Я отменю мой сеанс фанго в три ночи и массаж в девять утра.
- А как туда добраться? - спросила она.
- На вашей машине. Вы поведете ночью час-другой, так как в темноте я плохо вижу. А на обратной дороге, если хотите, я могу сесть за руль.
Наташа не ответила. Она оставалась задумчивой и казалась чем-то раздосадованной.
- Ну, не знаю, буду ли я завтра свободна…
Потом отошла в сторонку, чтобы поговорить по мобильному телефону, и вернулась с улыбкой на лице.
- Я согласна, но нужно, чтобы вы немедленно прекратили пить. И вы, и я, - добавила она. - Мне нужно вернуться в гостиницу к часу дня.
Ужин продолжался. Теперь принесли десерт с избытком крема. Я воспользовался случаем и пропустил несколько бокалов шардонне. Наташа пожала плечами.
- После такого количества вина вы вовсе не уснете!
- Мы вернемся в отель лишь к полуночи. А вставать нам нужно уже в полчетвертого. Спать-то особенно некогда…
На обратном пути в автобусе царила полная тишина - все спали.
- Эти чертовы австрияки не должны были играть "Марш Радецкого", - сказал я Наташе. - Вы знаете, что Радецкий был губернатором Венеции в 1850 году?
- Нет. Я это, должно быть, проходила, но позабыла. А вы бывали в оккупированной Австрии в конце войны?
- Да, был в Вене. Я не стал этого говорить тирольцу.
- А вы говорили об этом с профессором Манном? Чем он занимается в Вене? Он очень интересный человек.
- Нет. Мы с ним никогда не говорим о войне. Зачем бередить старые раны? Профессор Манн блестящий геронтолог.
- У вас остались хорошие впечатления о Вене?
- Не особенно. Это было сразу после заключения перемирия. Жители Вены умирали от голода. Многие женщины подверглись насилию со стороны русских… то есть советских солдат. То были совсем иные времена. Люди много пили. Я ходил в нижних чинах, будучи курсантом сержантской школы альпийской пехоты. На восемь дней меня прикомандировали к главному штабу маршала Конева, по взаимному обмену с советскими войсками. Тогда еще не было "железного занавеса".
- Вы любите Россию?
- Да, у русских исследователей свои идеи, часто отличные от наших. Некоторые очень оригинальны. Многие побывали в моей лаборатории. Мне бы очень хотелось еще раз съездить в Санкт-Петербург… Это такой красивый город…
- Тогда я могла бы составить вам компанию, - улыбнулась она… и заснула.
Была уже половина первого, когда мы наконец прибыли в Монтегротто; кругом царила темная ночь, черная, как чернила.
Глава 9. Гора Граппа
Понедельник, 13 сентября 1999 года
Мы выехали в четыре утра, когда луна в первой четверти светила серебристым светом. Быстро пересекли венецианскую равнину по пустынным шоссе; на указателях оранжевым светом вспыхивали названия множества городков и деревень. Обратная дорога, конечно, окажется более долгой.
Проехав Бассано дель Граппа, мы поднялись по Страда Кадорна. В отблесках фар мелькали крыши домишек, окруженных виноградниками, акациями и шиповником. Постепенно пейзаж становился все более диким. Весьма извилистая дорога пролегала через еловый лес. Потом появились каменные казематы, испещренные номерами пехотных и артиллерийских полков, вначале разбитых в ходе австрийского наступления зимой 1917 года, а потом участвовавших в победоносном наступлении итальянцев за несколько недель до заключения перемирия 4 ноября 1918 года. Внезапно густой ельник расступился, и перед нами открылся альпийский луг, затем дорога привела нас на бесплодную равнину, окруженную высокими скалами. Наконец мы въехали на площадку на высоте 1775 метров, обозначенную как конец дороги. Было ровно шесть часов. Перед нами вырисовывалось начало длинной черной лестницы, вершина которой терялась в темноте. Направленные на все четыре стороны 75-ти и 77-миллиметровые орудия защищали первые ступени. Из-за яростных порывов северного ветра было очень холодно. В полседьмого начал заниматься день, сначала медленно, только заметно было, как клочья тумана под нами стали быстро рассеиваться в ночи. Затем на востоке появился оранжевый луч. Он осветил остатки тумана и вершину лестницы. Вдруг, будто догадавшись, в чем красота этого спектакля, я повернулся против ветра, бившего в лицо, и не поверил своим глазам: из тьмы и мглы возникали высоченные горы. Одна за другой, розовые, желтые, оранжевые, белые; их плоские силуэты - черные зазубренные или белые, как сахарные головы, возвышались на фоне безоблачного темно-синего неба. Они казались такими близкими - всего в каких-нибудь нескольких часах ходьбы по извилистой горной тропе, направлявшейся к северу. Это был горный массив Брента, отделявший нас от Доломитовых Альп с южной стороны. Мне сразу же вспомнились пережитые мною во время и после войны незабываемые впечатления от восхода солнца высоко в горах: те же ощущения сжатия пространства, величия, чистоты и тишины. Мало-помалу стали появляться тени, формируя рельеф. Клочья облаков и тумана поднимались из расщелин между скалами и устремлялись вертикально вверх, чтобы раствориться в светлеющем синем небе.
Рельеф все больше вырисовывался, горы тихонько отодвигались, открывались темные долины, куда еще не успел проникнуть луч солнца. Застигнутые врасплох грандиозным зрелищем, мы с Наташей пребывали в молчании. Я повернулся к солнцу. Туман еще покрывал равнину, но под воздействием нисходящего с гор северного ветра постепенно рассеивался. Он стал вначале оранжевым, потом золотистым, после чего испарился. Стала видна величественная изломанная линия венецианского залива. Он начинался дальними огнями Триеста, переходящими в огни Венеции, продолжался в южном направлении факелами нефтеперегонного завода, дымы которого уносились к Адриатике. Равнина, расстилавшаяся под нами, еще была усеяна мириадами огоньков бесчисленных городков и деревень. Никогда не думал, что в районе Падуи и Венеции такая высокая плотность населения!
Постепенно местность начала покрываться промышленными дымами, контуры залива стали расплываться и наконец исчезли. В небе появились два тонких белых параллельных следа от самолета-разведчика, направлявшегося в Боснию с авиабазы НАТО в Виченце.
Мы не спеша поднялись по ступеням лестницы. Там было гигантское военное кладбище: 25 тысяч итальянских и австро-венгерских солдат пали здесь в 1917 году и в 1918-м - за несколько дней до заключения перемирия. На почерневших бронзовых табличках можно было разобрать имена погибших со всех концов империи. Лейтенант фон Мюллер, католик из Линца. Фельдфебель Радуловаки, православный из Любляны. Капитан Бела Ковач из Будапешта… Мусульмане из Сараева, галицийцы, триестинцы, тирольцы, словаки, поляки, хорваты… К югу ровными рядами простиралось столь же необъятное кладбище итальянских солдат. Да, тот старик-итальянец, которого я встретил вчера вечером, был прав. Теперь мне стало ясно, насколько уязвима была Венеция, находившаяся на расстоянии пушечного выстрела с окрестных гор.
Мы медленно прошли по кладбищу. Перед большим крестом Наташа перекрестилась по-православному. Никогда прежде не доводилось мне бывать на военном кладбище, находящемся в столь величественной местности.
- По крайней мере, каждое утро они могут любоваться одним из самых прекрасных видов в мире, - сказал я Наташе.
- Кто - они? - спросила она.
Я не ответил.
К десяти часам солнце стало припекать, и пейзаж переменился. Горы еще дальше отодвинулись и стали бурыми, почти бесцветными.
Обратно Наташа опять решила вести машину сама. В лесу капли росы омыли стекла нашего "фиата". После Бассано дель Граппа машин на областных венецианских дорогах стало очень много, и мы двигались все медленнее и медленнее. Внезапно меня бросило вперед - Наташа резко затормозила. Я увидел неподалеку проблесковый маячок и мигающие огни полицейского патруля. Наташа подала назад и сумела выехать на маленькую боковую дорогу.
- О боже, Наташа, вы настоящая раллистка! Если бы полицейские нас заметили, они бы послали вдогонку патрульный мотоцикл!
- Солнце светило мне в спину, а им - в глаза, и они не могли нас видеть. Это военная полиция, она подчиняется этим убийцам из НАТО. Она охраняет воздушную базу в Виченце… А я забыла свой паспорт!
Наташа успокоилась, и мы добрались до Абано по узким второстепенным дорогам.
- Повезло нам с вами, - сказала она, - я ненавижу полицию, всякую полицию, а в особенности натовскую.
Когда мы проезжали через Абано, Наташа показала мне две главные улицы, где можно приобрести все "на зависть другим", - как она сказала, улыбнувшись.
Это была ее единственная улыбка в то утро.
Она высадила меня у гостиницы около часа дня и сразу же поехала дальше, так как у нее была важная встреча в Падуе.
Интересно, а с чего это Наташа так ненавидит "натовских убийц", - размышлял я, поднимаясь по ступеням отеля. - Да потому, несомненно, что она русская! А почему она не хотела, чтобы я пил вино вчера вечером? Я попытался привести в порядок свои мысли, лежа в кресле у бортика бассейна, но провалился в долгий сон без сновидений, который позволил мне восстановиться после этой бессонной ночи.
Вечером, выходя из ресторана, в котором Наташа так и не появилась, я встретил Людвига Манна. Он меня уже ждал и пригласил в наш любимый уголок бара.
- Пиво, ликер "Вильямин" или и то и другое? - спросил он. - Только что поступило свежее австрийское пиво.
- Это лучше всего!
- Итак, по пиву…
Я коротко описал нашу поездку по холмам и на гору Граппа, не упомянув о "Марше Радецкого". Людвиг тоже бывал на этой горе во время своего прошлого посещения.
- Там была невероятная резня! - сказал он, опустошая кружку. - Прозит! А как эти ваши странные ощущения дежа вю?
- Намного лучше, и, конечно, потому, что я с субботы больше не принимаю фанги. А также я чувствую себя гораздо лучше с тех пор, как отказался редактировать эту статью. Теперь я могу развлекаться чтением детективов, не испытывая угрызений совести…
- Кстати, - продолжил Людвиг, - если мне не изменяет память, вы заведуете единственной лабораторией, которая занимается изучением взаимосвязи между парадоксальным сном и тем, что вы называете "программированием", не так ли?
- Несомненно. Есть еще другие лаборатории, изучающие связь между парадоксальным сном и памятью, но их результаты не особенно убедительны.
- А как насчет взаимоотношений между парадоксальным сном и сновидениями у человека?
- Если бы вы были на конгрессе в Венеции, вы бы узнали, что это стало там предметом бурных дискуссий. Ведь некоторые психологи считают, что сны снятся во всех фазах сна…
- Значит, старина Зигмунд Фрейд был не так уж не прав! - усмехнулся он.
- Знаете, все это меня уже больше не интересует. Я не верю больше в связь между субъективным и недостаточно четко определенным феноменом, таким, как сновидение, и изменениями электрической активности головного мозга. Это две разные вещи.
- Но позвольте, вас что, не интересует больше та теория, о которой вы мне недавно рассказывали? Это ведь было в прошлый понедельник, то есть всего неделю назад. Вам это не кажется несколько странным?
- Ничего нет странного в том, чтобы признавать свои ошибки. Так поступают все ученые. Теперь ясно, что отдых в Монтегротто или эти фанги - что-то открыло мне глаза.
- Выпейте еще пива, вас ведь мучает жажда. Вы заснули возле бассейна под палящим солнцем. Надо провести регидратацию.
Это было пиво знаменитой марки, очень свежее, и я выпил еще. И ощутил какую-то необычайную легкость, почти эйфорию…
- А в вашей лаборатории часто бывают иностранные стажеры? - продолжил Людвиг.
- Конечно. Всех стран и наций.
- Но некоторые из них могут особенно заинтересоваться вашей теорией программирования, ведь она такая интересная, передовая, если даже вы сами и считаете ее недостаточно доказанной.
- Вряд ли. Во всяком случае, американцам и японцам она неинтересна - слишком сложная. Похоже, этим больше интересуются русские. Я представлял свою теорию на симпозиуме в Ленинграде в 1974 году, так она там вызвала скандал.
- Ну, тогда, понятное дело. Но ведь теперь-то…
- Некий москвич Сергей весьма заинтересовался и как следует разобрался в моей теории. И еще один молодой немецкий исследователь, Ганс Л., из Галле, что неподалеку от Лейпцига. Но это интерес чисто теоретический. Невозможно проверить мою теорию на человеке, пока у них нет некой молекулы.
- Молекулы! Какой такой молекулы?
- Таинственной молекулы, способной, согласно моей теории, депрограммировать мозг крысы.
- Вы что, открыли такую молекулу?
- Конечно нет, и даже если бы и открыл, они не смогли бы ее отыскать.
- Еще пива, дружочек?
Что-то это пиво было слишком уж крепкое, у меня даже голова закружилась.
- Так как же эту молекулу отыскать в вашей лаборатории, если она не существует?
- Да все это не имеет никакого значения! Я вас умоляю…
- Но ведь это вещество могли украсть из лаборатории.
- Невозможно. Оно всегда при мне.
- Но его могли украсть у вас!
- Может быть. У меня дома была одна странная кража. Может быть…
- Вы видели Сергея после этой кражи?
- Да, на физиологическом конгрессе в Санкт-Петербурге, вместе с Гансом А. Этот Ганс - очень сильный ученый.
- Он тоже работает со сном?
- Да, он, похоже, разработал чрезвычайно миниатюрную систему регистрации электрической активности головного мозга у человека с помощью микрочипов. Но, в любом случае, результаты, полученные на крысе, не могут быть перенесены на человека!
- Итак, не существует способа депрограммировать человека?
- Разумеется, нет! Это интересная гипотеза, но она недоказуема. Она больше меня не интересует.
- А что же вы теперь собираетесь изучать, после того как вы сами взорвали вашу теорию?
- Я буду серьезно изучать правдивость гороскопов.
- Так-так-так… Вы, значит, верите в гороскопы? Вы думаете, есть связь между сновидением и предсказаниями?
- Нет, но я верю в существование предостерегающих снов. Это захватывающе интересный предмет для исследований.
- Но это же совершенно другая проблема!
- Кто знает…
Мне не хотелось больше болтать, и я отказался от второй кружки.
- А здесь, в Монтегротто, вы видите сны? - спросил Людвиг.
- Конечно. Но какие-то очень странные, сны-ребусы, но не вещие. А вы, дорогой коллега?
- А я вообще почти никогда не вижу снов, что очень обидно для австрийского психиатра!
Людвиг надолго замолчал.
Похоже, я и вправду перебрал пива.
Он пристально глядел на меня через очки.
- А вы уверены, что русские не раздобыли вашу молекулу? - вдруг спросил он.
- Конечно, абсолютно. Нет! Не знаю…