- Мы учим то, что больше всего хотим выучить, - ответил он. - Мария хочет учиться - не так ли, Мария?
Мария покраснела и села на свое место.
- Мария хочет учиться, - повторил он, - и делает большие успехи. У нее есть чувство языка. Может быть, когда-нибудь она станет писательницей. Какой великолепный торт!
- Хорошо, если девочка умеет печь, - заметила я, - но еще лучше, если она умеет говорить на хорошем английском и получит хорошие оценки на экзамене по английскому.
- Хорошее произношение, хорошие оценки, - сказал он. - Прекрасно понимаю ваше желание.
Когда он ушел, а девочки легли спать, я села и написала ему письмо на своем скверном английском - ничего не поделаешь, такое письмо не должна была видеть моя приятельница из студии.
"Уважаемый мистер Кутзее, - писала я, - повторю то, что сказала Вам во время Вашего визита. Вас наняли для того, чтобы Вы учили мою дочь английскому, а не играли ее чувствами. Она ребенок, а Вы взрослый человек. Если Вы хотите выставлять напоказ Ваши чувства, делайте это вне классной комнаты. Искренне Ваша А.Т.Н.".
Вот что я написала. Может быть, вы иначе скажете это по-английски, но так мы говорим по-португальски - ваша переводчица поймет. "Выставляйте напоказ Ваши чувства вне классной комнаты", - это было не приглашение волочиться за мной, а предупреждение, чтобы он не волочился за моей дочерью.
Я вложила письмо в конверт, запечатала его и надписала: "Мистеру Кутзее / Сент-Бонавентуре", а в понедельник утром положила в сумку Марии Регины.
- Передай это мистеру Кутзее, - велела я, - прямо ему в руки.
- Что это? - спросила Мария Регина.
- Это записка от матери учителю дочери, она не предназначена для твоих глаз. А теперь ступай, или ты опоздаешь на автобус.
Конечно, я сделала ошибку, мне не следовало говорить: "Это не предназначено для твоих глаз". Мария Регина была уже не в том возрасте, когда подчиняешься приказам матери. Она вышла из этого возраста, но я еще об этом не знала. Я жила прошлым.
- Ты отдала записку мистеру Кутзее? - спросила я, когда она вернулась домой.
- Да, - ответила она и ничего не добавила. Я не сочла нужным спросить: "Ты тайком распечатала конверт и прочитала, прежде чем отдать ему?"
На следующий день, к моему удивлению, Мария Регина принесла записку от своего учителя, но это был не ответ, а приглашение: не согласимся ли мы съездить на пикник с ним и его отцом? Сначала я собиралась отказаться.
- Подумай, - обратилась я к Марии Регине, - неужели ты хочешь, чтобы у твоих друзей в школе сложилось впечатление, что ты любимица учителя? Ты что, хочешь, чтобы они шушукались у тебя за спиной?
Но это на нее не подействовало, она хотела быть любимицей этого учителя. Она все приставала и приставала ко мне, и Жоана ее поддерживала, так что в конце концов я согласилась.
Дома было большое волнение, много всего напекли, а Жоана принесла кое-что из магазина, так что когда в воскресенье утром за нами заехал мистер Кутзее, у нас была целая корзина пирожков, печенья и сладостей - достаточно, чтобы накормить целую армию.
Он повез нас не в автомобиле (у него не было автомобиля), нет, он приехал в грузовике, в таком, знаете, открытом сзади, в Бразилии их называют caminhonete. Итак, девочкам, в их нарядных платьях, пришлось сидеть в кузове с дровами, а я сидела впереди, с ним и его отцом.
Это был единственный раз, когда я видела его отца. Он был совсем старый, с трясущимися руками, и не очень твердо держался на ногах. Я подумала, что, возможно, он трясется оттого, что сидит рядом с незнакомой женщиной, но позже увидела, что руки у него трясутся все время. Когда его представили нам, он сказал: "Здравствуйте", - очень мило, очень любезно, но после этого умолк. Все то время, что мы ехали, он не говорил - ни со мной, ни со своим сыном. Очень тихий человек, очень смиренный, а возможно, просто чем-то напуганный.
Мы ехали в горы - пришлось остановиться, чтобы девочки надели пальто, им стало холодно, в парк (я уже не помню его названия, там были сосны, и люди могли устраивать пикники - разумеется, только белые). Это было приятное место, почти пустынное, поскольку была зима. Как только мы выбрали место, мистер Кутзее принялся разгружать грузовик и разжигать костер. Я ожидала, что Мария Регина станет ему помогать, но она ускользнула куда-то: сказала, что хочет обследовать местность. Это был плохой признак, потому что если отношения между ними были бы comme il faut, просто как у учителя с ученицей, она бы не постеснялась помочь. Но вместо нее это стала делать Жоана, Жоана очень хорошо умела справляться с такими делами, была очень практичной и хозяйственной.
Итак, я осталась с его отцом, как будто мы два старика, дедушка с бабушкой! Как я уже говорила, с ним было трудно беседовать: он не понимал моего английского и к тому же робел рядом с женщиной, а может, просто не понимал, кто я такая.
А потом, когда костер еще не успел как следует разгореться, небо затянули тучи, потемнело и пошел дождь.
- Это ливень, он скоро пройдет, - сказал мистер Кутзее. - Почему бы вам троим не сесть в машину?
И мы с девочками укрылись в грузовике, а они с отцом спрятались под деревом, и все стали ждать, когда дождь кончится. А он, разумеется, все лил и лил, и постепенно девочки пришли в уныние.
- Ну почему именно сегодня должен идти дождь? - ныла Мария Регина, как маленький ребенок.
- Потому что сейчас зима, - ответила я, - да, зима, а умные люди, люди, которые не витают в облаках, не ездят на пикники в разгар зимы.
Костер, который разожгли мистер Кутзее с Жоаной, погас. Все дрова отсырели, так что теперь было не зажарить мясо.
- Почему бы тебе не предложить им печенье, которое вы испекли? - сказала я Марии Регине. Никогда в жизни я не видела более печального зрелища, чем эти два голландца, отец с сыном, сидевшие рядышком под деревом и притворявшиеся, будто им не холодно и они не промокли. Печальное зрелище, но в то же время и смешное. - Угости их печеньем и спроси, что нам дальше делать. Спроси, не хотят ли они отвезти нас на пляж, чтобы поплавать.
Я сказала это, чтобы заставить Марию Регину улыбнуться, но она только еще больше разозлилась, в конце концов Жоана вышла под дождь и, переговорив с ними, вернулась с сообщением, что мы уедем, как только закончится дождь, - поедем к ним домой, и они приготовят нам чай.
- Нет, - ответила я Жоане. - Ступай обратно и скажи мистеру Кутзее, что мы не можем заехать к ним на чай, он должен отвезти нас прямо домой: завтра понедельник, и Марии Регине нужно сделать уроки, за которые она даже еще не бралась.
Конечно, это был несчастливый день для мистера Кутзее. Он надеялся произвести на меня хорошее впечатление, возможно, хотел похвастать и перед отцом тем, что три привлекательных бразильских леди - его друзья, а вместо всего этого получил полный грузовик промокших людей, и он вел его под дождем. Но я была рада, что Мария Регина видит, каков ее герой в реальной жизни - этот поэт, который даже не умеет разжечь костер.
Такова история нашей поездки в горы с мистером Кутзее. Когда мы наконец вернулись в Уинберг, я сказала ему - при его отце, при девочках - то, что хотела сказать весь день:
- Очень мило с вашей стороны было пригласить нас, мистер Кутзее, очень по-джентльменски, но, возможно, это не очень хорошо, когда учитель оказывает предпочтение одной девочке в классе перед всеми другими только потому, что она хорошенькая. Я не укоряю вас, а просто прошу подумать об этом.
Я употребила именно эти слова: "только потому, что она хорошенькая". Мария Регина очень рассердилась на меня, что я так сказала, но что до меня, мне было все равно, раз меня поняли.
В тот вечер, после того как Мария Регина ушла спать, в мою комнату вошла Жоана.
- Мама, тебе обязательно быть такой суровой с Марией? - спросила она. - Ведь на самом деле не происходит ничего дурного.
- Ничего дурного? - переспросила я. - Что ты знаешь о дурном? Что ты знаешь о том, что могут сделать мужчины?
- Он неплохой человек, мама, - сказала она. - И ты, разумеется, сама это видишь.
- Он слабый человек, - сказала я. - А слабый хуже плохого. Слабый не знает, где остановиться. Слабый беспомощен перед своими страстями, он следует туда, куда они его ведут.
- Мама, все мы слабые, - заметила Жоана.
- Нет. Ошибаешься, я не слабая, - возразила я. - Что бы с нами было, с тобой, с Марией Региной и со мной, если бы я позволила себе быть слабой? А теперь иди спать. И не пересказывай ничего Марии Регине. Ни слова. Она не поймет.
Я надеялась, что это будет концом мистера Кутзее. Но нет, пару дней спустя пришло письмо от него - на этот раз не через Марию Регину, а по почте, официальное письмо, отпечатанное на машинке, и адрес на конверте тоже был напечатан. В письме он сначала приносил извинения за то, что пикник получился неудачный. Он надеялся поговорить с глазу на глаз, писал он, но такой возможности не представилось. Можно ему зайти ко мне и поговорить со мной? Или я предпочитаю встретиться с ним в другом месте - может быть, он пригласит меня на ленч? Дело, которое его беспокоит, не имеет отношения к Марии Регине, считает нужным он подчеркнуть. Мария - умная девушка с добрым сердцем, учить ее - одно удовольствие, я могу быть уверена, что он никогда, никогда не предаст мое доверие. Умная и красивая - он надеется, я не стану возражать против этих его слов. Потому что красота, истинная красота - нечто большее, чем внешность, это душа, отразившаяся в плоти, а откуда же у Марии Регины красота, как не от меня?
(Молчание.)
И?
Это все. Основным было вот что: может ли он встретиться со мной один на один?
Конечно, я спрашивала себя, с чего он взял, что я захочу с ним встретиться, даже принять от него письмо. Ведь я никогда не говорила ни слова, чтобы поощрить его.
Итак, как же вы поступили? Вы с ним встретились?
Как я поступила? Я ничего не делала и надеялась, что он оставит меня в покое. Я была в трауре, хотя мой муж еще не умер, и мне не нужны были знаки внимания других мужчин, особенно человека, который был учителем моей дочери.
У вас еще есть это письмо?
У меня нет ни одного из его писем. Я их не сохранила. Когда мы уехали из Южной Африки, я очистила квартиру и выбросила все письма и счета.
И вы не ответили?
Нет.
Вы не ответили и не позволили отношениям развиваться дальше, отношениям между вами и Кутзее?
Что такое? К чему эти вопросы? Вы проделали такой путь из Англии, чтобы побеседовать со мной, вы говорите, что пишете биографию человека, который много лет назад был учителем английского моей дочери, а теперь вдруг ни с того ни с сего решили, будто вам позволено расспрашивать меня о моих "отношениях"? Что за биографию вы пишете? Такую, как голливудские сплетни, как тайны богатых и знаменитых? Если я откажусь обсуждать мои так называемые отношения с этим человеком, вы скажете, что я держу их в тайне? Нет, у меня не было, используя ваше слово, "отношений" с мистером Кутзее. Скажу вам больше. Для меня неестественно питать чувства к такому человеку, человеку, который был таким мягким. Да, мягким.
Вы предполагаете, что он был гомосексуалистом?
Я ничего не предполагаю. Но у него не было качества, которое женщина ищет в мужчине, - не было силы, мужского начала. Мой муж обладал этим качеством. Оно у него было всегда, но время, которое он провел в тюрьме в Бразилии при militares, выявило это более ясно, хотя он пробыл в тюрьме недолго - всего полгода. После этих шести месяцев, говорил он, его уже не может удивить ничего из того, что одни человеческие существа делают с другими. У Кутзее за плечами такого опыта не было, чтобы проверить его мужественность и научить жизни. Вот почему я говорю, что он был мягким. Он был не мужчиной, а всего лишь мальчиком.
(Молчание.)
Что касается гомосексуализма - нет, я не говорю, что он был гомосексуалистом, но, как я вам уже сказала, он был celibataire - не знаю, как это будет по-английски.
Тип холостяка? Бесполый? Асексуальный?
Нет, не бесполый. Одинокий. Не созданный для супружества. Не созданный для женского общества.
(Молчание.)
Вы упомянули, что были и другие письма.
Да, когда я не ответила, он написал снова. И писал много раз. Может, думал, что, если напишет достаточно слов, они в конце концов подточат меня, как морские волны подтачивают скалу. Я складывала его письма в стол, некоторые даже не читая. Но думала про себя: "Этому человеку недостает множества вещей, и одна из них - учитель, который дал бы ему уроки любви". Потому что, влюбившись в женщину, вы не садитесь печатать на машинке одно длинное письмо за другим, страница за страницей, причем каждое заканчивается словами "Искренне Ваш". Нет, вы пишете письмо своей рукой, настоящее любовное письмо, и его доставляют ей с букетом красных роз. Но потом я подумала: а может, именно так ведут себя эти голландские протестанты, когда влюбляются: расчетливо, многоречиво, без огня, без изящества. И, несомненно, так же он занимался бы любовью, если бы у него когда-нибудь появился шанс.
Я складывала его письма в стол и ничего не говорила о них детям. Это было ошибкой. Я вполне могла сказать Марии Регине: "Твой мистер Кутзее написал мне записку с извинениями за воскресенье. Он упомянул, что доволен твоими успехами в английском". Но я молчала, и в конце концов это привело к большим неприятностям. Боюсь, даже сейчас Мария Регина не забыла и не простила.
Вы понимаете подобные вещи, мистер Винсент? У вас есть дети?
Да, я женат. У нас один ребенок, мальчик. В следующем месяце ему исполнится четыре года.
Мальчики другие. Я ничего не знаю о мальчиках. Но скажу вам одну вещь, entre nous, которую вы не должны включать в вашу книгу. Я люблю обеих моих дочерей, но Марию я любила иначе, чем Жоану. Я любила ее, но очень критически относилась к ней, когда она выросла. Жоану я никогда не критиковала. Жоана всегда была очень простой, очень откровенной. А Мария была чаровницей. Она могла - есть такое выражение? - обвести мужчину вокруг пальца. Если бы вы ее видели, поняли бы, что я имею в виду.
Что с ней произошло?
Сейчас она во втором браке. Живет в Северной Америке, в Чикаго, со своим американским мужем. Он адвокат, работает в юридической фирме. Думаю, она с ним счастлива. Наверно, она примирилась с миром. До этого у нее были личные проблемы, в которые я не хочу вдаваться.
У вас есть ее фотография, которую я, если позволите, использовал бы в книге?
Не знаю. Я посмотрю. Посмотрю. Однако уже поздно. Ваша коллега, наверно, утомилась. Да, я знаю, каково это - быть переводчиком. Со стороны кажется легко, а на самом деле нужно все время быть внимательным, вы не можете расслабиться, мозг устает. Итак, остановимся на этом. Выключите диктофон.
Мы можем поговорить завтра?
Завтра мне неудобно. В среду. Это не такая уж длинная история, история обо мне и мистере Кутзее. Жаль, если я вас разочаровала. Вы проделали весь этот путь и вдруг обнаруживаете, что не было никакого великого любовного романа с балериной, просто кратковременное увлечение - вот какое слово я бы употребила, кратковременное одностороннее увлечение, которое не переросло в нечто большее. Приходите в среду в это же время. Я напою вас чаем.
В прошлый раз вы спрашивали меня о фотографиях. Я поискала, но, как и думала, у меня не осталось снимков тех лет в Кейптауне. Однако позвольте показать вам вот этот. Это было снято в аэропорту, в тот день, когда мы вернулись в Сан-Паулу, - фотографировала моя сестра, которая нас встречала. Видите, вот мы втроем. Это Мария Регина. Дата - 1977 год, ей было восемнадцать, скоро должно было исполниться девятнадцать. Как видите, очень хорошенькая девочка с хорошей фигурой. А это Жоана, а вот я.
Какие высокие у вас дочери. Их отец был высоким?
Да, Марио был крупным мужчиной. Девочки не такие уж высокие, просто они кажутся высокими рядом со мной.
Ну что же, спасибо, что показали… Могу я взять их и сделать копию?
Для вашей книги? Нет, я не могу это позволить. Если вы хотите поместить в вашу книгу фотографию Марии Регины, надо спросить ее саму, я не могу решать за нее.
Мне бы хотелось включить эту фотографию, где вы все втроем вместе.
Нет. Если вам нужны фотографии девочек, вы должны спросить у них. Что касается меня - нет, решительно нет. Это будет истолковано превратно. Люди подумают, будто я - одна из женщин в его жизни, а этого никогда не было.
И все же вы были важны для него. Он был в вас влюблен.
Это вы так считаете. Но на самом деле, если он и был влюблен, то не в меня, а в какую-то фантазию, которая зародилась у него в голове и которой он дал мое имя. Вы полагаете, я должна чувствовать себя польщенной оттого, что вы хотите включить меня в свою книгу в качестве его любовницы? Ошибаетесь. Для меня этот человек не был известным писателем, он был просто школьным учителем, учителем, у которого даже не было диплома. Поэтому нет. Никаких фотографий. Что еще? Что еще вы хотите от меня услышать?
В прошлый раз вы говорили о письмах, которые он вам писал. Вы сказали, что не всегда их читали, и тем не менее, вы случайно не помните, что в них говорилось?
Одно письмо было о Франце Шуберте - вы знаете Шуберта, композитора. Он писал, что, слушая Шуберта, научился одному из великих секретов любви: мы можем сублимировать любовь, как химики в прежние времена сублимировали исходные вещества. Я помню это письмо из-за слова "сублимировать". Сублимировать исходные вещества - для меня это не имело смысла. Я посмотрела слово "сублимировать" в Большом английском словаре, который купила для девочек. Сублимировать: нагревать что-нибудь и извлекать основное. У нас есть аналогичное слово в португальском, sublimar, хотя оно нечасто употребляется. Но что все это означало? Что он сидел с закрытыми глазами, слушая музыку Шуберта, в то время как в его мозгу нагревалась любовь ко мне, его исходное вещество, переходя во что-то более высокое, более духовное? Вздор, даже хуже, чем вздор. Это не заставило меня полюбить его - напротив, внушило отвращение.
Именно у Шуберта он научился сублимировать любовь, писал он. До тех пор пока он не встретил меня, он не понимал, почему темп в музыке так называется. "Темп - это неподвижность, неподвижность - это темп". Это еще одна фраза, над которой я ломала голову. Что он имел в виду и почему писал мне подобные вещи?
У вас хорошая память.