Так, слово за слово, шутка за шуткой и был озвучен этот грандиозный план. Оказывается, Бес навел за ночь справки инетом о писателе и выяснил, что этот человек является настоящим долларовым миллионером: он владеет трехкомнатной квартирой на Сретенке и дачей в ближнем Подмосковье, а наследников у него нет никаких.
- Ловко устроился кое-кто, - приговаривал Бес, разгуливая по комнате и хлопая кулаком в ладонь. - Надо бы этого кое-кого слегка потрясти.
План был прост и изящен. Фишка была еще и в том, что в план входила реабилитация, давняя моя мечта. Я крепко сидела на дряге, а слезть с герыча самостоятельно не может никто.
Это произошло со мной в первый же мой месяц в Москве. В медулище был ваник, единственный парень в нашей группе, все остальные были чиксы. Я понравилась ему, и это меня очень даже подняло в рейтинге. Он был так себе бикасик, но многие по нему сохли, и я страхалась с ним, чтобы досадить им. Шлюбовник он был слабый, дондонил вельми паршиво, кончал неизменно в простынь, на живот или на спину, даже когда мне было можно: так боялся, что залечу. И он был дилером. Слово за слово - присела я на геракла. В руки Беса легла уже конченной, он подобрал меня на приходе, на подъеме, я прожила у него два дня, будто бабочкой порхая, а на третье утро началась ломка.
Деньги у меня к тому времени кончились. Хотя я и тянула с отца изрядно, чтобы оплатить дозы, а родители думали, что я плачу за квартиру, хоть я уже три месяца как переселилась в общагу училисща, да еще придумывала отцу, что купила зимнее пальто, а сама наоборот - продала соседке по комнате теплые сапожки, и все для только того, чтобы оплачивать дозы.
Бес утром проснулся, увидел, какой у меня трясун. Дыры на венах он и раньше видел, конечно, потому что раздевал и купал меня за эти дни много раз, но я говорила, что сдаю кровь от бедности. Он лишь покачал головой и спросил телефон дилера. Сам с ним стретился, сам дозу принес. И невдомек ему было, что дилер мой шлюбовник.
[На полях: "Ну, положим, я это сразу понял, девушка: сначала по твоим глазам, потом - по его. Но не имеет это никакого значения."]
Бывший, конечно, на тот момент. Потому что, как стретила я Беса, многое в моей жизни стало бывшим. Счастье ты мое, несчастье! Любовь и боль моя!! Горюшко ты мое!!!
С того самого момента, как его молниеносные руки подхватили меня на тротуаре, как я почувствовала его электрические, словно угри, руки, и до вот этой самой минуты, когда я сижу в комнате, а он сидит в своей, за стеной, и я жду, с нетерпением жду его - неужели и сегодня ночью он ко мне не придет? - с того самого момента и на всю жизнь я безнадежно и сладко люблю этого страшного человека.
- И еще, - добавил он, вернувшись к кухонному столу, опрокинув свою чашку и разглядывая натеки кофе внутри, - я буду вынужден немного поучить тебя хорошим манерам, как Пигмалион Галатею. В качестве его невесты тебе придется притвориться занимательной, трагической и трогательной девушкой.
- Намано! - сказала я. - Невеста-гневеста.
- И от таких вот словечек избавиться. Давай за каждое такое словечко, вроде "намано", я буду очень больно щипать тебя за всякие мягкие местечки, очень больно, как настоящий гусь.
- Прикольно! - сказала я, зная, что будет, и Бес немедленно ущипнул меня за жопку так, что остался синяк.
Много было потом таких синяков на всей мне, пока я не престала говорить "намано" и даже "нормально", откуда это словечко произошло, тоже перестала говорить.
- Замечательно! - поправилась я, разглядывая, что там у него получилось на дне кофейной чашки, - это мне пригодится, когда я буду поступать в театральное.
- Вот и проявишь свой актерский талант, - ласково сказал Бес. - И еще одна вещь. Наш писатель очень любит девушек, и тебе придется соответствовать этому имиджу.
- Кто ж не любит девушек?! - воскликнула я. - Если наш писатель, конечно, не гей.
- Ты не понимаешь, - сказал он. - Девушек. Де-ву-шек.
- Целочек, что ли?
- Правильно мыслишь.
- Где ж я тебе возьму целочку, друг мой? Целочку мою мышки в охотничьей хижинке подъели.
- Вот это как раз и не проблема! - весело сказал Бес, впервые за все утро посмотрев мне в лицо, я это точно заметила. - Целочку тебе поставят в институте косметологии. Гименопластика это называется. Стоит пятьсот баксов. Тоже из наследства писателя возьмем. Это очень важно, девушка. Вот здесь, - он похлопал пальцами по лаптопу, опять отправившись на прогулку по комнате, - я прочитал повесть о старике и девочке. Невинность, юность и непорочность - это просто его мечта, как я понимаю. Его безумная ночная фантазия. Это как раз то, чем мы соблазним дедушку наверняка, - и он вскинул голову, маленький, необычайно красивый мой человечек, и лучезарно улыбнулся.
Как же ценна, как люба мне любая его улыбка, что в мою сторону светит! Не любит он меня. Не полюбит никогда, есть у меня такое чувство. Ну и пусть, пусть! Главное в моей жизни - это быть с ним. Просто - всегда, до самого конца его жизни быть с ним.
4
Пятьсот баксов были выброшены зря, также как и ужас, испытанный мною перед операцией. Все вышло само собой: писатель в любом случае бы трахнул меня, в любом случае бы женился на мне.
- А давай ты будешь на свадьбе свидетелем с моей стороны? - для прикола предложила я Богу, но он отказался.
Жаль. Это было бы весело, я люблю заморачивать реальность. Свидетелем были бывшая блядь писателя и его друг Барбошин. Блядь предостерегала меня насчет пьянства молодого мужа. Барбошин, Барбарискин этот, увещевал беречь его друга и не знакомить его с моими подружками, поскольку (он покачал пальцем с хитрой стариковской рожицей) друг его еще тот ловелас.
Техника секса у ловеласа всамделе великолепна, он словно циркач на пенсии. Думаю, что женщина, вкусившая этого мастера один раз, будет помнить его всю жизнь и не раз возвращаться к нему.
Дело не в виртуозности поз: мой юркий мелкий Бес владеет камасутрой не хуже мужа, но в ласках писателя, в играх, которые он бесконечно придумывал, была какая-то особенная интеллектуально-духовная составляющая.
Вот, например, такая игра, писатель называл ее "секс по-христиански". Самое странное, что православная моя сущность ничуть не была возмущена таким вот богохульством.
Наша прекрасная религия гласит: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы ними поступайте. И вот, придумал писатель такую игру. Игра состоит из многих взаимных ходов. Каждый играющий делает другому то, чтобы он хотел, что тот сделает ему. Например, мужчина сжимает пальцами соски девушки, ласкает их круговыми движениями, нежно пощипывает. Девушка в ответ делает то же самое с сосками мужчины. Теперь ее ход. Например, она засовывает палец мужчине в рот, и это значит, чтобы он сделал ей то же самое.
Я не сразу поняла, что суть этой придумки писателя заключается в том, он хотел раскрутить меня на некоторые примочки, которые были мне противны. Я же должна была делать ответные ходы! И вот, начнет писатель сосать мне пальцы на ногах или того хлеще - язык мне в жопку засунет… Так и приходилось делать ответные ходы, потому что проиграфший получал страшное наказание: с того самого момента, когда он не мог сделать ответный ход, партнер прекращал секс с ним и кидал его возбужденным, додрачивать руками. Слава Богу, до этого ни разу не дошло.
[На полях: "Убью тебя, сука, едва ты объявишься. На самом деле убью. Выходит, я после этого целовал твои говняные губы? Язык, который перелопачивал каловые массы этого человека?"]
Но я отвлеклась, что называется, ушла в лирическое отступление.
Свадебный запой писателя потряс даже меня. Какой там герыч, какие там ломки? Все это жалкие танцы клоунов по сравнению с Великой Ломкой моего молодого мужа. Ты право, Пьяное Чудовище! Вот она, Истина…
Я звонила Бесу и просила забрать меня оттуда навсегда.
- Держись, девочка, - был его ответ. - Всё скоро кончится, ты только немного продержись.
Держаться - это значило выносить тазы с блевотиной, вытирать блевотину тряпкой, обливаться блевотиной, когда писатель, например, неожиданно выпускал струю мне в середину живота, или лежать, стеная от наслаждения, в луже блевотины мужа, когда могучий фаллос утолял меня и мучил… Что-то вроде стихов получается.
В довершение мое чудовище обосралось, разбросав по всей квартире небольшие лепешки говна, словно тут прошло на водопой стадо микроскопических коров.
Все это я вынесла стойко, как оловянный солдатик, потому что была у меня большая и сладкая цель.
5
Где-то вскоре после "свадьбы" я неожиданно открыла для себя способ не врать, или хотя бы врать как можно меньше.
Я стала называть его в третьем лице - это он так думал. Я говорила:
- Как себя чувствует мой любимый?
Или:
- Мой ненасытный сегодня классно кончил?
Он-то думал, что я говорю о нем самом, ему же. Но я говорила совсем о другом человеке и думала в этот момент только о нем. Правда, в своих записях он порой перевирал. Например, когда мы отметили очередной месячник нашей "свадьбы", обожравшись чаем с сухарями, грамотно поупражнялись в кровати и легли на боковую, я как раз так и сказала ему, имея в виду другого, на самом деле любимого мною муччину:
- Писатель мой любимый или нет, хороший или не очень, пусть он даже гений, но для меня он все же прежде всего человек, муччина.
Старый дурачок быстро усвоил мою игру и тоже стал говорить о себе, будто бы о нем. Так он и сказал:
- Но ведь ты полюбила его поначалу именно как писателя, разве не так? Между прочим, в нашей среде, среди выпускников Литинститута, было принято любить и ненавидеть друг друга именно за тексты.
- Да, - сказала я. - Тогда это было так. Но теперь у меня есть его губы, его глаза и ладони, его кукух… - при этих словах я поочередно потрогала его дряхлые прелести.
Вообще, и вправду прелести. Я не могу сказать, что мне не нравился этот кукух, как он его называл.
- Главный наш вопрос был вот какой: а что он пишет? И если какой-то подонок, ублюдок, избивающий мужчин и предающий женщин, писал прекрасные, лучистые стихи, то все поступки ему просто-навсего прощались.
- Ну, можно понять, - сказала я. - Наверное, то, что человек пишет, это и есть его душа… - (Нет у тебя никакой души, ублюдок.) Я очень люблю своего муччину. Он невероятно хороший. Он и сам не понимает, какой он хороший. Думает, бедняга, что плохой.
- Нет, милая. Он очень плохой. Чрезвычайно плохой человек.
Я побледнела. Я возмутилась изрядно. Получалось, что он Беса оскорбляет.
- Не говори так о моем любимом! - с гневом воскликнула я, а он, конечно, принял это на свой счет и, ткнув себя пальцем в волосатую грудь, сказал:
- Он потому и перестал общаться с людьми, чтобы не совершать с ними всяких гнусных поступков.
Меня не волнует, что ты там решил. Я сказала:
- Я все равно люблю его. Это ужасно, правда?
Он прицепился к моей поговорке и сделал какие-то совершенно чундучные выводы, что я не очень-то и прохавала. Ну да, я и впрямь говорю: "Это ужасно, правда", ну и что? А говорю я так потому, что так говорит девушка из моего любимого сериала. А этот сериал он тоже смотрел, со мной за компанию. Оттуда и взял, только и всего. Порой он ваще не помнит, что с ним происходит: ну, это когда "писатель" пьян.
Память его становится выборочной. Он не помнит, о чем говорил, о чем говорила я, но очень хорошо помнит физиологию. Вот, например, когда я притворялась, что не кончаю, что было в нашей с ним жизни самым трудным… Ведь девочка, которой сломали целку, а я это хорошо знаю и на собственном опыте, и из клиторатуры, несколько первых раз не врубается в этот кайф. Да еще моя физиология, личное мое устройство… Когда рядом со мной муччина - не важно какой он - красивый или не очень, молодой или пожилой - я внутри себя вся дрожу. Когда муччина прикасается ко мне, например - случайно, в транспорте, у меня промокают трусики и я чувствую, как набухают мои соски.
[На полях. "Сучка, кошка. Впрочем, не я ли тебя научил? Муччина, муччина… От слова мучить, что ли, коверкаешь?"]
Когда я первый раз трахнула моего старика и должна была сыграть целку, я тогда еле сдержалась, чтобы не закричать от наслаждения. Это тяжело, потому что у меня полностью сносит крышу в интиме.
Во второй раз я лишь коротко и тонко скрикнула, на что мой жених отреагировал восторгом:
- Ого, девочка моя! Если в таком темпе пойдет и дальше…
Оно, разумеется, пошло. На третий раз я уже стонала во всю, все же сдерживаясь, чтобы не улететь полностью, а потом и вовсе раскрепостилась. Я ведь, когда кончаю, почти всегда по чуть-чуть обоссываюсь, а порой из меня и фонтан говна может неуправляемо попереть. Ну, это если через жопку кончаю.
Хорошо понимая, что мне придется прожить с этим человеком несколько месяцев (к решающему этапу плана мы приступили только через полгода, как постановил Бес, для нашей с ним безопасности) я принялась лепить из "писателя" некое подобие человека, будто творить его по образу и подобию.
Я нашла в инете дорогую, но эффективную диету, и с поцелуйчиками подсунула моему мужчине. Он отнесся к этому очень серьезно и взялся худеть с большим энтузиазмом. Килограммы летели с него, как листья с куста, он таял, словно снеговик весной.
- Правильно, молодец, очень хорошо, - приговаривала я, похлопывая его по животу, а сама мысленно добавляла: а то ведь гробик не закроется, правда?
Поначалу в его животе, если свернувшись, могла поместиться целая я, но уже через месяц диеты домик стал изрядно тесен, и чтобы там жить, мне бы пришлось обратиться обратно в зародыш.
Я купила точные электронные весы, теперь он постоянно вставал на их платформу и стоял, опустив голову, пытаясь своим старческим зрением увидеть огненные числа у своих ног. В эти минуты мне было его жалко, но я вспоминала о своей миссии, и красивые мои губы сжимались в тончайшую нить.
6
Впрочем, все это получается у меня как-то сумбурно, не могу уложить в элементарно правильный порядок. Перечитала сейчас свои записи. Получилось, будто Бес предложил, а я согласилась немедленно и ринулась исполнять его план. Как бы не так. Это надо вельми слабовато знать меня, дабы подумать, что я способна на убийство из-за квартирки, да и вообще, что я могу участвовать в КАКОМ-ТО ПОДОБНОМ ПЛАНЕ.
Основным элементом этого плана было чтение и разучивание наизусть отрывков из произведений писателя. Я должна была войти в образ юной девушки, которая с детства обожает писателя Кокусева, читает и пепечитывает его, просто-навсего бредит им.
Это такая провинциальная цыпочка, бупка из далекой Ябанды, которая создала себе кумира. Она вообще предрасположена к строительству кумирен, именно на культурной почве. Для нее равнозначны понятия "гений" и "Бог".
В реале я просто тянула время, думая, как же мне остаться целенькой, то есть, остаться при Бесе, но ни в каком его ПЛАНЕ участия не принимать? Сделала вид, что согласилась, и немедленно приступила к исполнению плана, то есть - к чтению произведений "писателя". Бес перекинул мне несколько штук на мой комп. Я смутно помнила его писево: при первом визите просмотрела несколько страниц, кинув их на пол. Тогда осталось ущущение, будто я в блевотину какую-то вляпалась, но ТАКОГО я предположить уж никак не могла.
Произведения "писателя" были откровенной дьявольщиной. Перед моими глазами разворачивались самые что ни на есть омерзительные свитки самого Сатаны. Какая-то там "Лолита", которая до того представлялась мне верхом сатанизма, уже выглядела жалкой, будто была лишь предисловием к явлению настоящего Гения Тьмы.
Я читала эти "произведения" всю ночь, грызя над клаватурой ногти на своих длинных, музыкальных пальцах. В голове засели слова отца Георгия, моего наставника в Обояни: "Конец света наступит в те времена, когда зло станет талантливым". И он приводил в пример как раз "Лолиту", как пример того, что зло уже близко к этому.
Мы, девчёнки нашего прихода, никакой "Лолиты", конечно, не читали - не потому, что духовник запретил категорически, а потому, что вообще не читали книжек, но содержание знали хорошо. Его, это содержание, поведал нам отец Георгий. Еще он поведал, что книга эта умопомрачительна, что она заставляет людей, прочитавших ее, совершать непотребные поступки, и это касается не только муччин-барбанов, но и девчёнок. "Недозволенное становиться дозволенным, запретное - сладким, злое - добрым. Вот чему учит нас эта книга", - так проповедовал отец Георгий.
Всё это потому, что книга написана талантливым писателем, что в образе его стало талантливым само зло.
И вот, в ту ночь, читая Кокусева, я испытала настоящее перерождение. Мне открылось все зло, которое несли в мир его сочинения. Я поняла, что сам Господь Бог поручает мне важную, ответственную миссию. Я должна уничтожить этого писателя не только физически, но и изъять из человеческой реальности все его книги.
Вот моя истинная цель, а не какая-то там квартирка. Вот почему утром следующего дня я также была согласна исполнить план Беса, как и вечером предыдущего. С той лишь разницей, что наутро уже произошла подмена причины.
[На полях: "Ого, девушка! Ну-ну. Этим-то и объясняются многие странности твоего поведения. А я-то, осел, не мог понять, почему ты столь мучительно тянешь резину. Знала бы ты, что и моя цель насчет этого человека также лежала совсем в другой плоскости."]
Жизнь продолжается
1
Пора сменить позу. "Вторая часть жизни" - то был его заголовок. Уж не знаю, что он там мог бы написать. Я ж просто продолжаю свой рассказ.
Моя реабилитация проходила в подмосковном санатории "Белая гора". Обитель на Белой Горе - так назвал это место мой Бес. В итоге я стала такой бодрой ходоножкой, такой примерной вахочкой, что даже в зеркале не могла себя узнать.
Еще недавно я считала себя конченой. Я поставила на себе крест. Будто сраная алкоголка. Это не фигляр слова. По герычу, бывает, тоже обсераешься.
Мысль о реабилитации не раз приходила мне в голову, но на форумах я читала, что за настоящую реабилитацию нужно выложить крупные деньги, именно порядка двух тысяч барабулек. Все, что предлагается по пятьсот - фуфло.
Могла бы я как-то заработать эти две тысячи, тайком от Беса? Ведь он отбирал у меня все подчистую, говорил: ты мой советский муж.
Посмеиваясь. Как-то раз объяснил историю шутки. Оказывается, в советское время была такая традиция, ее даже воспринимали как закон. Муж, получив на заводе зарплату (а в советское время в нашей стране было много заводов) всю ее, до последней копейки, должен был отдать жене. Всю экономику семьи вела жена, все вещи, в том числе, мужские, интимные, покупала она.