Человек тело - Сергей Саканский 24 стр.


Мысль проста: такой эксцесс -
Славка жил КПСС.
Славка парень был неглупым,
хуй с малиновой залупой
он как флаг с собой носил,
не щадя ни слов, ни сил.

Вот и всё, что помнится из предисловия. Кануло. Дальше, собственно открывалась история, текст самой поэмы.

Эволюция марксизма
начиналась с бороды.
Вова лыс был, словно клизма,
всем грозился дать пизды.
За такой свободный дух
в наше время бьют, как мух,
но у батюшки-царизма
доставало гуманизма,
и росли большевички,
как под дождичком грибки.

Жен ебли, писали пулю,
грызли вдрызг карандаши -
в Ницце, Риме, Ливерпуле
на какие-то шиши.
А Россия прежних дней
не знавала лагерей,
и борцы сидели в тюрьмах
или когти рвали в Цюрих,
а великий большевик
даже в Шуше вел дневник.

И боролся этот урка
за свободу пролетар.
Мамка - немка, папка - чурка…
Словом - парень из татар.
Мамка с папкой паренька
недоделали: хуйка
не хватало паренёчку -
пустячка, хуйни, хуёчка…

.

.

В памяти моей - только точки. Должно быть две парных строки с мужской рифмой. И следующие шесть строк - начало следующей строфы - тоже вылетели из памяти.

.

.

.

.

.

.

Кто он, что он? Лидер красный?
Или просто педераст он?
Неспроста любил детей
и не бился за блядей.

Вот и рвался Вова к власти,
страстно, как с похмелья срут.
Он бы рад быть педерастом,
да без хуя не берут.

.

.

.

.

.

.

Февральская революция, отречение от престола Николая, за ним - Михаила Романовых, образование Временного правительства во главе с А. Ф. Керенским в поэме изображается так…

Коля был простецким парнем,
не цеплялся он за власть.
При толпе неблагодарной
подписал, чтоб отъеблась.
подмахнул, сломал стило,
дернул в Царское Село.
Миша также, вслед за братом
отвалил, ругнувшись матом.
Встал без шума и без драк
На престол один чувак.

Он размахивал фуражкой.
совещанья собирал -
Александр Федрыч, Сашка,
пиздобол и либерал.
Но известный большевик
все же влез на броневик,
и ведет большевичочек
в коммунизм бронивичочек…
И с чего большевики
любят так броневики?

Уж и не помню тот фрагмент поэмы, где большевиков привезли в запечатанном вагоне в Питер, совершив впрыскивание бациллы. Именно там виртуозно вписывалась в текст загадка про "большевик" и "броневик" - инородная народная ткань.

Но валили люди валом
слушать новую звезду,
и картаво открывал он
рот, похожий на пизду.

Здесь как раз ключевое место сюжета поэмы: ведь весь смысл жизни Ильича по моей версии был в том, чтобы заполучить полноценный пенис, которого он был с рождения лишен. Поэтому он и рвался к власти, именно это и сделал, когда власть была достигнута. Имелся в виду, "период двоевластия", конечно.

И ужо до властелина
в ероплане мчит холуй.
В Питер прямо из Берлина
нелегально прибыл хуй.
Большевистским холуям
заплатили дохуя,
и приштопал холуище
к месту нужному хуище.
Вовик руки им пожал
И ебаться побежал.

Ах, ребятки, как приятно
в первый раз, как в первый класс,
хуем чистым и опрятным
бабе двинуть между глаз!
Надька с воплем отдалась,
насосалась девка всласть…
Он сует, куда попало,
ненасытный: снова мало!
И ебется он, и ссыт.
Хуй, как памятник, стоит.

- Ближе, писька! Жопа, ближе!
Раком! Ставлю в позу сам…
И лежит, пиздюлю лижет,
хуем возит по зубам.

.

.

.

.

.

.

Канули в лету строки о Разливе и шалаше, а жаль: там был запах сена и колорит, и замечательная сцена онанизма с новеньким, пахнущим свежей типографской краской органом. Вот что осталось от этого периода…

И пока большая драка
начиналась не спеша,
смело шпарил Надьку раком
лысый в листьях шалаша.

Осень семнадцатого года описана следующим образом.

И пошли дела большие,
знаменитые в веках.
днем и ночью вся Россия
тусовалась в кабаках.
Вдруг один меньшевичок
тихо входит в кабачок.
говорит: - А если писька
У марксистов-ленинистов?
Слышал я: берут минет,
и у них, мол, хуя нет.

- Есть! - ответил с места лысый.
- Велика, куда ни суй,
большевистская пиписа,
пенис, член, короче - хуй!
На трибуну лезет он,
потный, лысый, как гандон.
Перед ихними вождями
пробежал, гремя мудями.
У великого вождя
пролетарские мудя.

Это был, конечно, момент истории, когда В. И. Ленин ответил выступавшему Церетели с места: "Есть такая партия!" и дальнейшая игра слов "рано/поздно" - о необходимости штурма Зимнего именно до созыва кворума съезда советов, где большевиков бы просто послали нахуй. Вот что заявляет мой личный Ленин, Ленин поэмы "Хуй":

Вторник - это слишком рано,
а четверг - уже пиздец:
форум будет в сраку пьяный…
Надо в среду брать дворец!

По официальной истории тех лет далее развязалась дискуссия, и Ленину удалось найти аргументы, чтобы убедить соратников в немедленном аресте Временного правительства.

Но политик он не слабый,
и оратор в нем силен.
Гаркнул: Братцы! В Зимнем бабы!
Целый женский батальон.
И ужо большевики
достают свои хуйки.
И бегут они с хуями,
блять, мостами, площадями
баб жопастых отъебать,
заодно - и Зимний взять.

Что за ебля без минета?
Что без ебли сам минет?
Полюбил ее за это
и полковник, и корнет.
Вот Аврора бьет с реки,
и давай большевики
хуем в горло, в сраку раком
и с минетом, и с подмахом
шпарить баб без лишних слов,
перепиздив юнкеров.

А наутро сообразили:
это что же за хуйня?
Мы, выходит, победили?
Вот так штука… Пить, друзья!

.

.

.

.

.

.

Поэма "Хуй" умерла, не родившись, не выйдя к своему народу, так и зависла в черновике, в червивой утробе социализма, который казался вечным, как Агасфер. Я хотел всего лишь отсрочить ее на пятилетку Литинститута, но столько событий произошло за эти ударные годы, что беременность оказалась ложной.

Издох Брежнев. Сдохла еще парочка генсеков. Воцарился Горбатый. Началась Перестройка. Система, которую мой чеканный "Хуй" был призван коварно подтачивать, рухнула сама по себе. Поэма оказалась не нужна. Полная импотенция. Владимир Ильич Ленин побледнел, померк: в те годы он стоял, все еще растиражированный на постаментах по всем городам и селам страны, но жалкий, обосранный голубями, никому не нужный. Таинственный автор поэмы "Хуй", наверное, высказался об этом как-нибудь так…

Леня, Юра, Костя-кучер -
все свалились в яму, блять…
Миша нас недолго мучил:
смог лишь неньку обосрать.
Слава Вове! Славься, ты,
тот, кто первым дал пизды,
славься тот, кто длинным хуем
по лбу ебнул всем буржуям
и оставил голытьбе
хуй как памятник себе!

Иногда я думаю: каковой была бы моя судьба, не выиграй я в свое время билетик в Литинститут? Вряд ли я стал бы посылать туда документы на следующий год, потому что в следующем году я бы уже сидел в Мордовских лагерях. Из СССР меня бы выдворили как раз в самом начале перестройки, на Западе я бы оказался как раз в годы пика популярности России и русских, я мог бы сделать на этом хороший капитал: мои лекции собирали бы много народу, мои книги печатались высокими тиражами…

Сейчас я бы писал прозу, поскольку года клонят именно к ней, суровой, возможно - сценарии к сериалам и компьютерным играм, жил бы на скромном ранчо на берегу реки или океана, тосковал по Москве и России… И никогда, никогда в своей жизни не встретил бы Анну.

5

…Анна, Анна, Анна… Анюта и Нюша. Нюра и Анка. Красавица моя и чудовище. Проклятье мое. Пулеметчица. Черный кальмар отчаянья.

Надо же было мне вляпаться в эту любовь на заре туманной юности! Стоило ли на вечерней заре не менее туманной старости отыгрывать эту любовь?

Вот девушка, которая отказала мне. Так крепко ударила, что шрам остался на всю жизнь, причем, на самом видном месте.

Мысли из дневника

Мысль № 1

Что-то странное произошло с самим временем. Время будто бы схлопнулось. Годы разлуки исчезли, и то дождливое утро, когда она попросила меня больше не приходить, кажется мне как вчера.

Мысль № 2

И все это растворилось, словно сон: перестройка, бандитские годы. Немыслимые события в стране. Целая моя жизнь. Как будто бы вся жизнь потеряла смысл. Как будто бы весь смысл жизни только в том и был, чтобы добиться этой женщины. Вот я и добился, и что?

Мысль № 3

Мы не часто говорили с нею о нем, но говорили. Я как-то сразу почувствовал: теория, что она до сих пор любит его, неверна. Будь это так, то все наши разговоры вращались бы вокруг него орбитально, будто он какой-то Сатурн.

Он ведь на самом деле грозился нашинковать ее на мелкие кусочки, пропустить через мясорубку и слить в унитаз. Орал ей по пьяни, но забыл, болезный, а она запомнила на всю жизнь и даже реализовала в прозе Тюльпанова. Многие его галлюцинации о сверхреальности, в том числе и само "человек-тело" происходит именно из-за пьянки и связанных с этим провалами памяти.

Этот и подобные моменты их жизни она помнила хорошо, потому и обсуждалось.

Мысль № 4

Например, история с Ильдусом, его соседом по даче, которого он зарубил колуном. Если в общаге, когда он взялся за древко впервые, дабы оградить свой творческий покой, Анна умело отвела от мрачной участи и меня, и покойную Настю, то в этом случае она намеренно спровоцировала ситуацию. Поступок был умопомрачительный. Она тайно встретилась с Ильдусом, пригласив в ресторан, хорошенько угостила его и проинструктировала. Пустила в ход все свои чары. Дескать, коли будет все правильно, она и телом заплатит… Когда-нибудь… Долг платежом красен.

Как же легко поймать мужика на крючок и вести его меж водоворотов и водорослей туда, где белым облаком маячит туманный сачок. Или черный колун.

Ильдусу было дано задание: выжить Кокусева с дачи. Чтоб забыл это место, чтоб больше не ездил.

Для чего это было ей нужно? По официальной версии, чтобы привязать супруга, чтобы был всегда при ней, что надежнее, верней и в конечном счете лучше для него же самого.

Но женщины, друг-читатель, как тебе известно, часто подменяют одну причину другой, порой даже и не догадываясь об истинной причине.

Дело я полагаю, было вот в чем. После замужества Анна бросила писать. Она стала Сальери. Ее заело, что вот он пишет, несмотря ни на что, а она вот - нет.

Результат, как говорится, превзошел все ожидания. Расторопный Ильдус подключил к своему благородному делу соседа, и оба дебила бегали вокруг жилища бедного писателя, испуская дразнящие децибелы, словно поминутно изгибаясь и пердя.

Впрочем, это был еще не результат. Результат - труп, найденный у обочины, и колун, не найденный в деревенском пруду.

Анна, словно некий следователь Пилипенко, легко сопоставила три факта. У жертвы был проломлен череп, кто-то ударил его тяжелым сзади. Орудие убийства так и не было найдено, как поведала супруга Ильдуса, которой в те дни звонили со всех сторон, и она охотно рассказывала подробности дела, радуясь, что стала центром внимания на краткий миг своей ничтожной жизни, американка сраная.

В то же время, Анна помнила, что ее муж мечтал купить настоящий колун, чтобы в глубоком снегу своего дачного одиночества разминать мышцы, затекающие от постоянного согбенного писева. Но передумал покупать почему-то… (Видать, еще и глаза во время этого разговора отвел.)

В-третьих, Анна вспомнила историю с топором в общаге, и свести все эти факты воедино не составило бы труда даже для знаменитого следователя Пилипенки.

Результатом - самым уж расконечным результатом - был развод, паническое бегство из Москвы, от мужа, который и колуном по сторонам машет и мясорубкой грезит. Жаль, конечно, что не была прописана тогда в его жилье: хотела квартиру матери в Таллинне сохранить. Так и вернулась туда, устроилась на работу в русскоязычном журнале, затем завалился Союз…

Теперь вот вернулась, чтобы забрать законное свое. Тюльпановым уже. Честно говоря, никакой жалости не достойна возлюбленная юности моей.

Мысль № 5

Почему сразу "выверт реальности"? Почему сразу мистика? Опять же, какой-нибудь Пилипенко в два щелчка пробил бы ситуацию. Если девушка рассказывает "писателю" случай из его собственной жизни, то что это может значить? Да только одно. Значит, этой девушке кто-то этот случай уже рассказал. Значит, эта девушка знакома с кем-то из его прошлой жизни.

Раскручивая все это, можно дойти до самой сути. Значит, эта девушка специально послана ему с какой-то целью. Мой же герой вообразил невесть что, даже сварганил теорию "человек-тело". Ну-да, ну-да. Девушка - тело, и я послал это тело человеку. Только и всего. Но мы умные, мы хотим понять, как на самом деле устроена эта реальность. И мы делаем вывод: не все люди - люди. Есть люди, и есть тела. Ну-ну.

Мысль № 6

Гад ты, гад ты, гад. Хочешь сказать, что собираешься жить - в веках, в тысячелетиях, даже со своими кальмарами будешь жить - в то время как все мы (с нашими хуями, "в кавычках" и без) бесследно растворимся в извести земли?

Мысль № 7

Глубоко внутри сидит моя печаль, грызет и гложет, словно лопнул у меня желудок и растеклась в брюшной полости кислота.

Этот жуткий, омерзительный город сделал из моей девочки настоящее чудовище. Но сначала он слепил чудовище из меня.

Болезнь мегаполиса заразна, ее инкубационный период короток.

Как же хорошо я вижу себя в этом зеркале жизни, которое когда-нибудь завесят черной тряпкой.

Юный, полный мясомолочных надежд поэт, черным тугим саквояжиком напоминающий молодого врача. Приехал покорять Москву с тетрадкой в косую линейку. Из Казани. И вот теперь, спустя много лет, этот мясомолочник поймал маленькую свинку и разделал ее на столе уже другой эпохи, выпив и молочко ее, и кровь.

Маленькую девочку, которая читала книги по религиям и была лишь немного подпорчена двумя другими мужчинами и непрочно, а так, будто болтая ногами на качелях, сидела на игле. "Стрекоза". Картина Репина.

Город породил монстра во мне. Я породил в ней монстрика. Думали ли эти двое, когда приходили в сознание, выпадая из безмозглого младенчества, когда уже начинали мечтать о будущей взрослой жизни, что в этой-то вот как раз взрослой жизни станут сутенером и проституткой, да еще к тому же - организованной группой убийц? Кто или что сделали с ними это?

Мысль № 8

Город - это люди, сидящие в нем, муравьи, кишащие среди хвойных бревен. Вот, потянуло дымком времени, и опустел муравейник: остались лишь груды хитина среди опаленных бревен. Но чу! Прошло сколько-то лет, и эти коридоры и комнаты вновь заполонили муравьи, только другие. Например, первые были рыжими, а вторые - черными.

Наверное, города стоит переименовывать, ведь Москва времен Воланда - это совсем другое произведение, чем нынешнее, совсем другие живут здесь муравьи: едят, ебутся, мечут говно.

В Москве моей юности говна было не меньше, чем сейчас, но то говно было коричневым. А это говно - желтое. Скорее даже жолтое, как у Блока. Говно прежних времен было говном страха и рабства. Нынешнее говно - выхлоп бессмыслицы, эякуляция пустоты.

Яснее всего это проявляется в искусстве. Тогдашние певцы в пиджаках или поэтессы с косынками, что скрывали нательные кресты и засосы, говнили за страх и за совесть. Нынешние, ни того, ни другого не скрывающие, говнят за бабло. Да и само бабло теперь не столь постыдно и тайно, как и маструбация.

Впрочем, я бы поспорил (сам с собою) о цвете и качестве говна. Скорее всего, поносный фонтан страха был жолтым, а коричневые до черноты кучи - это шахтерский пейзаж современного мира.

Мысль № 9

Пусть благосклонный читатель сам угадает, какой певец автору слаще - тот, чьи штаны топорщит робкое, тайное и постыдное, или тот, у кого из зиппера фонтанирует наглое, громкое, сладкое…

Последний этап бытия

1

Вот я и остался один. Вичка исчезла внезапно, собрав свои жалкие вещи, пока я спал. Что-то из вещей забыла, явно второпях, например - эту тетрадь, например, щетку для волос, она же шкатулка - с дорогими для нее и просто дорогими золотыми сережками.

Или же эта тетрадь - послание мне? Или - не мне?

Дочитав ее записи до конца, я с умилением обнаружил, что лилию, стишок и пукан моя девочка отнесла на счет своего безумия. Так и не поняла, кто была эта таинственная женщина, хотя разгадка совсем близко покачивалась, как цветок на ветру.

Эх уж, эта синяя тетрадь, где мы все трое пишем, невольно подражая друг другу стилистически, так, будто бы всё это написал какой-то один человек. Сверхчеловек.

Вчера они заявились ко мне неожиданно, без звонка. Как выяснилось в ходе беседы, это Кокусев настоял на визите. Новое, теперь уже окончательное явление Анны в его жизни навеяло ему ностальгические воспоминания. Это первый визит. Они обойдут всех, кто еще жив в этом мире. Надо бы вообще собраться на грандиозную пьянку. Конец затворничеству. Несколько лет он не выходил из дома, как Ниро Вульф. Как жаль, что мы так много лет не виделись. Столько лет не говорили о пустяках.

Впрочем, коснулся наш разговор и поэмы "Хуй":

- Странно, что ты не издал ее в построечные годы. Сейчас, конечно, ее никуда не возьмут, да и устарела она. Но вот году эдак в восемьдесят девятом, девяностом…

Назад Дальше