- Товарищ Сталин! Евреи - народ высокой культуры. Не подорвем ли мы их переселением науку и культуру в центре?
- Пусть они несут культуру бурятам и эвенкам! Их надо цивилизовать! А русский народ и так достаточно культурен.
Не минули репрессии и пашкину семью, точнее - то, что от нее осталось.
- Жаль, дядя твой Федор Лукич в тридцать втором году по пьяному делу попал под трамвай. А то и его бы взяли! - с удовольствием сказал Ежов Пашке, объявляя ему об аресте матери.
Из ее редких писем Жихарев знал, что дядя в период нэпа все-таки открыл лавочку. Какое-то время он процветал. Женился на молодой нэпманше (старая жена-сестра пашкиной матери умерла от голода во время гражданской войны). Дядя успешно боролся с налогами, которые ежегодно становились все больше. Наконец, в 1931 году всех предпринимателей-нэпманов арестовали по указанию Кирова. Год без суда и следствия отсидел дядя на Соловках. Вернувшись, он нашел свое дело разоренным, а в постели жены - молодого инженера, выпускника Политехнического института. Дал инженер дяде пинка, спустив Лукича с лестницы. Пошел дядя к пашикной матери, но она его даже на порог не пустила. Нигде Федора Лукича не брали на работу. Приткнулся он в артель, собиравшую кости и сдававшую их на Ленинградский фарфоровый завод. На дядино счастье из Ленинграда высылали дворян и ему дали коморку в коммунальной квартире. Запил дядя, когда появились деньги, и погиб под колесами трамвая. Теперь забрали мать.
Пашка съездил на день в Ленинград, встретился со своим первым учителем Разуваевым. Тот стал начальником спецчасти городского уголовного розыска.
- Хорошо твоя мать сидит! - ответил Разуваев на пашкин вопрос о судьбе матери. - Окна камеры выходят на южную сторону. Кормят ее хорошо. Она и раньше была секретным сотрудником. Теперь в Крестах этой работой промышляет. Ох и лярва же твоя мать, Паша! Сколько народа через нее сидит! Скольких она под расстрел подвела! Я-то знаю: уже несколько лет как член бюро райкома этими делами занимаюсь.
- А как товарищ Эткин? - попытался перевести Пашка неприятный разговор.
- На Соловках твой Эткин! Сделали его, было, начальником уголовного розыска. Потом, после смерти Кирова в НКВД перевели. А теперь сидит. Оттуда многие сидят. Нас - розыск - мало трогают. Мы нужны для борьбы с уголовниками. А тех - постоянно! Когда нам нужно от кого-нибудь избавиться - мы его в госбезопасность переводим.
Имея личное разрешение Ежова, Пашка встретился с матерью. Принес ей зефир в шоколаде и и мармелад. Мать вышла в шерстяном английском костюме, добротных туфлях на низком каблуке.
- Как сижу, спрашиваешь? Хорошо сижу! - ответила она на вопрос сына.
- Да, вижу, одета ты хорошо. Камера, слышал, на солнечную сторону.
- В таких шмотках, как сейчас, я никогда не ходила. Подкармливают не то, что ты - зефир принес! Меня шоколадом и трюфелями с грильяжем потчуют! Бывает, и осетринки принесут. Вот как меня здесь уважают! Дома я так не жила! Здесь на всем готовом - коммунизм!
- Соседки по камере не очень мешают?
- Что ты! Я уже шесть партий пережила! А кто мешает - живо сообщу, куда следует, и в карцер ее - окаянную! Деньков через пять выходит как шелковая. Нет, Пашка, здесь хорошо! А ты, когда в следующий раз придешь - этого говна не неси! И крабов не неси - дрянь! Возьми икорочки, и выпить прихвати. Скучно без вина! Барахла не надо! Мне с расстрелянных и умерших, видишь, что перепадает? К отцу на могилку зайди! Я уж два года не была: дела все!
Вернувшись из Ленинграда, Пашка доложил о поездке Ежову.
- Дети за родителей не отвечают, - ухмыльнулся нарком. - Ты бы мог отказаться от матери, но Хозяин таких отказов не любит. Раз в год я тебе разрешу свидания с ней. А пока подключись к делу Косарева!
Александр Косарев был одним из создателей комсомола и его генеральным секретарем. Хозяину нравились его вера в светлые идеалы и безоговорочная вера в непогрешимость вождя. Именно Косаревым молодежь была воспитана в духе преклонения перед Сталиным, в духе готовности, не задумываясь, отдать жизнь во имя поставленных партией задач. Однако со временем Косарев и его окружение уверовали в собственную непогрешимость. Функционерам из ЦК комсомола, когда они приезжали в провинцию, устраивались встречи и приемы, до которых далеко было царским. Это начало раздражать местных партократов. Сталину посыпались жалобы, что аппарат ЦК комсомола разложился, что молодые люди не по годам и заслугам одариваются материальными благами и правительственными наградами. Эти доносы подогревал Ежов, ненавидевший, когда кто-то начинал выделяться, оказывался рядом с вождем. Поначалу Сталин посмеивался: "Для кого же боролись за светлое будущее, если не для молодежи? Они - молодые, им больше надо, чем нам - старикам". Потом с раздражением прикрикнул на партаппаратчиков: "Косарева в обиду не дам!" Однако когда в дело вмешался Ежов со своими материалами, Хозяин приказал арестовать весь секретариат ЦК комсомола.
Косарева брал лично нарком внутренних дел. Арест произвели после банкета, на котором Сталин произнес тост за Косарева, сказав при этом: "Предашь - убью!" Через несколько часов после этого оперативная группа приехала на дачу Косарева. Остановили машины метрах в пятидесяти от нее. "Охрана снята еще вечером", - доложил наркому комендант дачного поселка. Чекисты разулись на веранде и, открыв отмычкой дверь, прошли в дом. Осторожно поднялись на второй этаж. В это время скрипнула половица.
- Саша, кажется, в доме кто-то ходит, - услышали чекисты женский голос.
- Спи, родная! Тебе показалось, - ответил Косарев.
Осторожно надавил на дверь один из оперативников. Мягко ступая, в спальню вошел Ежов.
- Гражданин Косарев! Вы арестованы! - рявкнул он.
Косарев и его жена были ошеломлены и надолго лишились дара речи. В время обыска в бумагах Косарева не нашли ничего компрометировавшего. На первом этаже чекистам повезло. Один из ящиков буфета был заполнен оружием. Вальтеры, браунинги, маузер, наганы, бульдоги, пистолеты систем, неизвестных чекистам лежали в нем.
- Вот и доказательства вашей заговорщицкой деятельности! Откуда у вас это оружие? При каких обстоятельствах оно к вам попало? - потирал ручонки Ежов.
- Мне никто не передавал оружие. Я его коллекционирую. Некоторые пистолеты я изготовил сам.
- Для чего? Чтобы стрелять в товарища Сталина? Добровольные признания, гражданин Косарев, будут учтены судом!
- Что вы! Я предан товарищу Сталину! Для меня товарищ Сталин и победа социализма - одно целое!
- Что же, гражданин Косарев, - не хотите отвечать здесь - ответите в другом месте! Улики против вас неопровержимы!
Сутки допрашивали Косарева, не давая ему спать. Ни на один из вопросов Ежов, лично ведший дело, не получил ответа, который бы его удовлетворил.
- Дайте ему поспать, пока меня не будет в наркомате! Когда он отдохнет и обретет способность чувствовать боль, займемся с ним снова! Только тогда уже будут другие методы. Хватит с ним нянчиться! - сказал нарком, уезжая отсыпаться.
Через десять часов свеженький и гладко выбритый Ежов вернулся в наркомат. Он спустился в оборудованный в подвале специальный кабинет. Туда внесли гамбургское пиво. Привели Косарева.
- Гражданин Косарев! - обратился к нему Ежов. - Имеются доказательства, что вы готовили заговор, направленный на установление в стране диктатуры ЦК комсомола. С этой целью вы готовили покушение на товарища Сталина, которое должны были совершить собственноручно. Найденное у вас при обыске большое количество огнестрельного оружия свидетельствует об этом. Заговор разрабатывался разведками Германии и Японии. Кто из работников ЦК комсомола принимал участие в заговоре? Кого вы завербовали в аппарате ЦК ВКП (б)? Кто из военных принимал участие в заговоре? С кем из резидентов названных разведок вы поддерживали связь?
- Эти обвинения чудовищны, гражданин Ежов! - ответил Косарев.
- Не советую вам запираться. Вчера мы вас спрашивали, а сегодня допрашиваем!
- Еще раз говорю вам, что все обвинения - вымысел и провокация! Я предан родине!
- Дайте ему! - велел Ежов, прихлебывая пиво.
К Косареву подошли шесть сотрудников. Выбив из-под него табуретку, нанесли несколько ударов ногами.
- Это тебе, мразь, для начала! - с этими словами краснолицый мужик с хрустом вывернул Косареву руку.
- Сегодня у нас в программе самбисты. Ты столько сделал для пропаганды этого вида спорта! Теперь оружие борьбы против шпионов и диверсантов ты испытаешь на себе!
Краснолицый мужик дал Косареву подсечку. На его место встал другой, бросивший главного комсомольца страны через голову. Затем последовали броски через бедро и колено.
- Нравится самбо? - ухмыльнулся Ежов.
- Фашисты! Фашисты! - выдохнул Косарев.
Молодцы схватили его за руки и за ноги, несколько раз швырнули спиной об пол. Затем Ежов приказал подвести подследственного к столу. Держась за позвоночник, тот враскорячку подошел к столу. Когда он садился на табуретку, сотрудник выбил ее из-под комсомольца. Он ударился разбитым позвоночником о каменный пол.
- Подонки! Вы не меня - вы советскую власть убиваете! - закричал он.
- Дайте ему по яйцам! - велел Ежов, выпивший уже две бутылки пива.
Низкорослый, ставший импотентом от постоянных психических перегрузок, Ежов ненавидел высоких, статных мужчин. Он постоянно ревновал жену - Евгению Соломоновну, красивую, обаятельную еврейку. Неоднократно устраивал ей скандалы, грязно ругаясь. В таких случаях Евгения Соломоновна сгребала мужа в охапку и швыряла его на кровать. Пьяненький нарком тут же засыпал. Ну, а проспавшись, всеми правдами и неправдами добивался ареста, подозреваемого в любовной связи с женой. С наслаждением Николай Иванович топтал мошонку этого несчастного, стягивал ее ремнем, собственноручно подвешивал за нее. Вот и сейчас, радостно блестя глазами, нарком смотрел, как били между ног Косарева. "Не закрывайся, гад!" - наступил на руки Косареву один из чекистов. Двое других раздвинули ноги комсомольца, сели на них. Краснолицый снова принялся бить по мошонке. Надрывные вопли заполнили кабинет.
- Будешь говорить? - спросил нарком, после того как потерявшего сознание Косарева привели в чувства.
- Не о чем мне с тобой говорить, сволочь! - прохрипел тот.
- Повесьте его за ребро! Пусть висит, пока не даст показания! - приказал Ежов.
Косарева подтащили к подвешенному к потолку стальному крюку, сорвали рубашку и майку. Краснолицый вонзил крюк под ребро подследственного. Закрутили рукоятку лебедки. Косарев, суча ногами повис в воздухе. Все сильнее впивался крюк в тело, разрывая мышцы, ломая ребро.
- Будешь говорить?
- Нет! - стонал из-под потолка Косарев.
- Товарищ нарком! Вас вызывает товарищ Сталин, - доложил вошедший в кабинет помощник.
- Я - к Хозяину, остальные - по местам! Одного оставить здесь! Когда эта тля заговорит - снять и продолжить допрос! - распорядился нарком.
Вернувшись, Ежов направился в свой подвальный кабинет. Краснолицый, оставленный наблюдать за Косаревым, спал, уткнувшись в стол.
- У, курва! - ткнул его Ежов кулаком в затылок. - Две бутылки пива у меня выпил! Снять подследственного!
Вожака молодежи опустили на пол. Он был мертв.
- Николай Иванович! Миленький! - упал на колени краснолицый.
- Падла! - врезал ему ногой по зубам Ежов!
Краснолицего увели, содрав с петлиц знаки различия.
- Надо как-то дело уладить… - нарком вопросительно посмотрел на Жихарева.
- Факсимиле с его росписью есть? - спросил Пашка.
- Да, изъято при обыске на рабочем месте.
Тогда дело простое. Поставим факсимиле под всеми протоколами допросов и передадим их Вышинскому и Ульриху. Они - люди сообразительные. Пойдут нам навстречу.
С фальсифицированными материалами Ежов и Пашка поехали к Ульриху.
- Все хорошо, - просмотрел тот фальшивки. - Везите Косарева!
- Умер Косарев. Нет его! - ответил Ежов.
- Ай-яй-яй! Как же мы его судить будем?
- Не надо суда! Вы только подготовьте необходимые материалы.
- Да… Тяжелое дело… - провел платком по лбу Ульрих. - Но чего не сделаешь для коллег!
На следующий день мертвого Косарева и все материалы следствия привезли в Военную коллегию Верховного суда. Подмахнули подготовленный к спешке протокол судебного заседания. Тело комсомольского вожака вместе с другими телами расстрелянных в машине "Хлеб" поехало в крематорий.
Глава 22
Недолго оставалось гулять на свободе и самому Ежову. Во время банкета по случаю награждения сотрудников НКВД орденами он напился. Пьяненький нарком произнес тост:
- Мы должны создать замкнутую секту со строжайшей дисциплиной и безоговорочным, если хотите фанатичным повиновением ее руководству. Мы должны привлечь в эту секту только своих: детей, родню, друзей. Они в любое время должны будут выполнить любой приказ наркома. Прикажут отца с матерью расстрелять - обязаны расстрелять!
Пашка, слушавший эти слова, понял, что Ежов разболтал свой план захвата власти. Сразу же после банкета он поехал к Сталину. "Хозяин, конечно, не подарок. Но этот маньяк вырежет всех. Оставит только работников органов, да и то - половину", - размышлял Жихарев по дороге на кунцевскую дачу вождя.
- Прыткий у нас воробышек, - усмехнулся Сталин, выслушав пашкин донос. - Надо бы ему хорошего первого зама, а то Фриновский ему во всем потакает.
- Георгий! - обернулся генсек к Маленкову. - Где у нас вакансии наркомов?
- В наркомате Речного флота, товарищ Сталин.
- Ежова назначим наркомом Речного флота, по совместительству. Фриновского назначим его первым заместителем с освобождением от должности в НКВД. А на его место поставим Лаврентия Берию - хватит ему в Грузии киснуть. Надо подготовить решение правительства!
В сентябре 1938 года в наркомате появился Берия. Ежов, увлеченный пытками привезенного с Дальнего Востока маршала Блюхера и его соратника по гражданской войне Постышева, поначалу не придал этим перемещениям большого значения. Он настолько уверовал в свою избранность и приближенность к Хозяину, что открыто заявлял: "Для органов слово закон - пустой звук!" Со смехом сказал он это и Блюхеру, когда тот во время допроса стал обвинять наркома в нарушении законности.
- Ах ты, гнида! - побледнел Блюхер. Выходит, я за советскую власть воевал, чтобы такая мразь, как ты жировала?!
С этими словами бывший командующий Дальневосточным фронтом обрушил кулак на физиономию Ежова. Мелькнули в воздухе ножонки наркома, глухо стукнулся он головой об пол. Шестеро телохранителей набросились на Блюхера, замелькали кулаки. Отброшенный ударом ноги помощник Ежова с криком побежал за подмогой. Ввалились еще шестеро охранников. Блюхера скрутили, рвали ему волосы, били ногами по животу. Пашка привел Ежова в чувства. С гаденькой улыбочкой тот подошел к Блюхеру и разрядил в живот маршала пистолет. Агонизировавшего Блюхера унесли умирать в карцер.
На следующий день руководители НКВД были на докладе у Сталина.
- Что это ты, Николай Иванович, как б…, напудрился, - как бы невзначай спросил Берия, явно рассчитывая, что это услышит Сталин.
- И, правда, товарищ Ежов, что-то я раньше у тебя педерастических наклонностей не замечал, - поддержал злую шутку генсек.
- Он, товарищ Сталин, вчера с Блюхером в любви объяснялся, - расплылся в улыбке Берия.
- Ну и до чего договорились?
- Умер Блюхер, покончил с собой, заикаясь, глядя в стол, пролепетал Ежов.
- Я не ослышался, товарищ Ежов? - вмиг стал суровым Сталин.
- Нет, не ослышались, товарищ Сталин. Покончил с собой Блюхер.
- А ты куда смотрел? - повернулся генсек к Берии.
- К сожалению. Товарищ Сталин, меня вообще не допустили к этому делу. Сказали. Что я - новый, неопытный сотрудник.
- Я подумаю. Как наказать вас - засранцев. Идите, работайте! И чтобы ни Постышев, ни Егоров, ни кто-нибудь другой до конца следствия не умерли! Постышевым займись ты, Лаврентий! И к делу бывшего начальника Генштаба Егорова тоже подключись. Ежов в последнее время стал допускать брак в работе.
На Лубянку Ежов и Берия возвращались каждый в своей машине. Жихарев поехал отдельно от них. Пашке стало ясно, насколько нарком недооценил Лаврентия. Ежов даже не подозревал, что ему готовят замену. Не потрудившись поначалу заглянуть в личное дело Берии, Николай Иванович считал того - всего лишь партийным функционером, каких много. Вернувшись из Кремля, Ежов вызвал Берию и Пашку в свой подвальный кабинет. На его столе лежало личное дело Лаврентия. У стола сидел соратник Сталина по гражданской войне бывший начальник Генерального штаба, бывший маршал Егоров. Ежов был во хмелю. Он ударил пятерней по глазам Егоров.
- Ай! - закричал подследственный, схватившись руками за глазницы, из которых потекла кровь.
- Ничего, стеклянные вставят! - икнул Ежов. - Увести! В лазарет его. А теперь с вами-гондонами разговор будет. Ты куда, Берия, садишься? Я тебя садиться не приглашал! Постоишь, князь кавказский! Невелик барин! Ты думаешь, что если когда-то работал в органах, можешь в Москве всех поучать? Я на Егорове поучил тебя, как вести допросы!
- Ты его искалечил, козел противный! - с неожиданной дерзостью ответил Берия.
- Что?! - полезли из орбит глаза у Ежова.
- То, что если так будешь себя вести, х… нюхать станешь и кровью харкать! - хлопнул дверью Лаврентий.
- Арестовать его! - заверещал нарком, швырнув в дверь пустую бутылку. - Что стоишь? Догони, арестуй его!
Пашка с радостью выбежал из кабинет и пошел к Берии.
- Нарком велел вас арестовать, Лаврентий Павлович, - сообщил он новость Берии.
- Будешь арестовывать?
- Думаю, что к Хозяину ехать надо. Нужно прекращать допускаемое Ежовым безобразие. Лавры Хозяина не дают покоя наркому. Не сбросим Ежова сейчас - будет военный переворот.
Пашка думал не столько о благополучии Берии. Сколько о себе. С неделю до этих событий Ежов пригласил его к себе на дачу. Ласково пригревало сентябрьское солнышко. Падали на землю первые желтые листья. Золотилась излучина Москва-реки, открывавшаяся с пригорка, на котором стояла дача наркома. Ежов и Пашка сидели за стоиком перед домом. Лакеи поднесли им коньяк и нехитрую закуску (Ежов не был гурманом). Выпили по стакану коньяка.
- Наш коллега Шкирятов очень любит рассматривать персональные дела моральных разложенцев, - рассказывал, закусывая лимоном Ежов. - Приведут к Шкирятову такого мужика, он начинает расспрашивать: как гуляли, как пили, чем закусывали? И когда разложенец говорит, что закусывал коньяк помидорами, вещает ему наш Малютушка, что коньячок лимончиком закусывать надо. Сдает мужик партбилет и не может понять: за что его из партии исключили? За моральное разложение, или за то что коньяк не тем закусывал? Посмеявшись, Ежов и Жихарев выпили по второй рюмке. Настроение наркома резко изменилось: он опьянел.