Мурашкина-Кочергина перевернула страницу и выпила стакан воды.
– Хочу также обратить особое внимание на работу младшего медперсонала. Так, санитары Дядькин и Перебейнос взяли на себя повышенное обязательство – повязать буйных пациентов в отчетном периоде на двадцать процентов больше, чем в предыдущем. А всем нам известный ветеран труда, новатор и наставник молодежи, многоуважаемый санитар Кувалда в совершенстве освоил методику вязания особо буйных пациентов морским узлом и передает свой опыт молодым санитарам Кулькину и Васько.
Мурашкина-Кочергина на мгновение замолчала, словно что-то обдумывая, а затем с волнением произнесла:
– Не могу не обратить также вашего внимания на тот факт, что разгул гласности и демократии и другие катаклизмы необычным образом отразились на картине заболевания наших пациентов. Так, содержание бреда последнее время стало носить почему-то экономический или даже криминальный характер. Судите сами. За минувшую неделю в отделение поступили два магната, три мафиози и один олигарх.
– Постойте, Лариса Петровна, – перебил ее главврач. – А как же депутат? Вы забыли сказать про депутата.
– Депутат? Ничего. Требует отдельную комнату для проведения предвыборной кампании.
– М-да. – Горкуша почесал себе затылок.
– Отдельную комнату мы ему пока предоставить не можем, а вот отдельную койку и смирительную рубашку организуем.
В это время открылась дверь и в кабинет вошла секретарша.
– Борис Львович, к вам целая делегация!
– Кто там? – устало произнес Горкуша.
– Новый русский, миллиардер Онасис, два Рокфеллера и какой-то Герасим. Горкуша на миг задумался.
– Слушайте меня внимательно, – обратился он к секретарше. – Миллиардера Онасиса и двух Рокфеллеров в целях воспитательной работы поместить в шестую палату к Ленину, а Нового Русского – в третью палату к рэкетиру.
– А куда Герасима? – спросила секретарша.
– А в какой палате находится Муму?
– В первой.
– Тогда давайте в первую.
Секретарша вышла. Борис Львович вытащил платок из кармана и вытер лоб.
– Ну и времена настали, – удивленно произнес он, обращаясь к врачам. – Если раньше поступали "космонавты" и "наполеоны", то сейчас все наши пациенты непременно хотят быть "новыми русскими".
– Ничего не поделаешь, Борис Львович, – оживилась Мурашкина-Кочергина. – Веяние времени… К нам недавно в отделение поступил Нефтяной магнат и обещал из нашей медсестры Зиночки сделать звезду шоу-бизнеса – Поющую бензоколонку.
– Поразительно! – изумился Горкуша. – До чего довела демократия наших пациентов.
– Ужасно! – продолжила его мысль Лариса Петровна. – Это при нашей-то зарплате, Борис Львович, с каким контингентом приходится работать. Ведь эти олигархи блохастые – на самом деле бомжи немытые. Раньше как было: все больше поступали писатели, изобретатели, диссиденты разные – в основном люди интеллигентные и чистоплотные. И я вам хочу сказать, вязать их, голубчиков, было одно удовольствие. Одним словом, приятно было работать. А сейчас – одна голытьба немытая. Всяк себя бизнесменом представляет.
– Да, нынче мода на богатых и крутых, – подтвердил Горкуша.
– Не то слово, Борис Львович, – вновь оживилась Мурашкина-Кочергина. – Катастрофа! Мир перевернулся! Короче, шизофрения наступает!
– Это в каком смысле? – испуганно пробормотал Горкуша.
– А я сейчас объясню, – заговорщицким тоном произнесла Лариса Петровна. – Я считаю, что наше общество еще не созрело для демократии. Да! Да! Слишком много вольницы дали. Ведь вы посмотрите, что делается: многих наших пациентов сняли с учета.
И куда они пошли? На завод работать? Нет! Многие из них пошли в шоу-бизнес, стали целителями, магами и колдунами. Людей лечат. Салоны свои пооткрывали! Деньги гребут лопатой. На "мерседесах" ездят! Но позвольте спросить: где же справедливость? Сумасшедшие живут лучше психиатров! Где же такое видано!
– Может, нам переквалифицироваться в сумасшедшие, – пошутил кто-то из врачей. – Мы тоже хотим ездить на "мерседесах"!
– Ничего не получится, – перебил его Горкуша. – Сумасшедшим надо родиться. Тут, знаете, особая фантазия требуется.
В это время дверь открылась и в кабинет опять вошла секретарша.
– Борис Львович, – обратилась она к Горкуше, – к вам посол из Доминиканской Республики.
– Делегацию для встречи подготовили? – спросил Борис Львович.
– Подготовили. Санитары уже ждут.
– Ну что же, принимайте дорогого гостя.
Секретарша закрыла дверь, и в коридоре послышалась возня. Затем все затихло.
– Что еще у вас? – спросил Горкуша у Ларисы Петровны.
– Батарея течет в пятой палате. Надо срочно сантехника.
– Где же я его возьму? – в сердцах воскликнул Горкуша. – Вот вы, Лариса Петровна, сколько уже работаете заведующей отделением?
– Десять лет!
– А решать внутренние проблемы отделения до сих пор не научились! А пора бы. Берите пример с заведующего наркологическим отделением Шайкина Николая Николаевича. У него в отделении что ни больной, то Кулибин. И свой сантехник, и свой плотник, и даже свой художник есть!
Горкуша вопросительно посмотрел на врачей:
– А где, кстати, Николай Николаевич?
– Проводит антиалкогольный рейд по предприятиям, – ответила старшая медсестра. – Так заработался, что уже неделю домой не является. Жена звонила несколько раз. Волнуется.
– Вот человек! Горит на работе! – воскликнул Борис Львович. – Совсем не жалеет себя. Учитесь, Лариса Петровна.
Он с укором посмотрел на Мурашкину-Кочергину.
– Кстати. Почему у вас в отделении лампочки в коридоре не выкручены? Я же вас просил экономить электроэнергию. Пациентам, понимаете, вредно читать по вечерам книги. Это их возбуждает и выводит из равновесия. И про разгрузочную диету не забывайте. Ее надо чаще назначать. Голод, знаете, лечит…
Горкуша на миг замолчал, как бы что-то обдумывая, а затем окинул беглым взглядом присутствующих.
– И вообще, дорогие коллеги, – обратился он к ним. – Не забывайте, в какое тяжелое время мы живем. Надо, понимаете, экономить каждую копейку. Надо, прежде всего, быть патриотом своей больницы. Берите пример с Клавдии Ивановны Зозули. Несмотря на свой преклонный возраст, она до сих пор работает врачом в отделении. А ведь ей уже скоро будет восемьдесят.
Услышав свою фамилию, Клавдия Ивановна неожиданно встала и вытянулась в стойку "смирно".
– Служу Советскому Союзу! – с пафосом прокричала она, вызвав тем самым недоумение у присутствующих.
– Пожилой человек, – улыбнулся Горкуша. – Живет старыми ценностями. Пятьдесят лет отдала медицине. Вот кто истинный патриот. Если больница сгорит, она придет на пепелище.
– Служу Советскому Союзу! – опять прокричала Зозуля, вызвав сдержанный смех среди своих коллег.
– Садитесь, Клавдия Ивановна, – сказал ей Моргуля. – Больница вас не забудет!
– Служу Советскому Союзу!
– Хорошо! Хорошо… Клавдия Ивановна. Я понимаю, что у вас склероз, но не до такой же степени…
Дверь открылась, и в кабинет опять вошла секретарша.
– Борис Львович, к вам посол из Парагвая.
– Делегацию подготовили?
– Да, но он требует личной встречи с президентом.
– Кто у нас сегодня президент?
– Доктор Петровский.
– Примите посла.
Доктор вышел, и после непродолжительной возни все затихло. Дверь опять открылась, и в кабинет зашел изрядно выпивший гражданин.
– Я же просил посла сюда не пускать! – возмущенно произнес Борис Львович.
– Это не посол, это доктор Шайкин – заведующий наркологическим отделением, – ответил кто-то из врачей.
– А, Николай Николаевич, – обрадовался Горкуша. – Дорогой ты наш, главный алкоголик города, где же ты пропадал? Совсем себя не жалеешь.
– Ки… Ки… Ки… – промямлил Николай Николаевич.
– Что он хочет? – спросил у присутствующих Горкуша.
– Может, ему воды дать… – предложил кто-то из врачей.
Шайкин продолжал стоять у двери, пытаясь сказать что-то важное.
– Ки… Ки… – начал опять он.
– Киров? Киев? – начал помогать ему Горкуша. – В Киев ездил Николай Николаевич?
– Ки… Ки…
– Кильку ел, в кино ходил, – стали предлагать свои версии врачи.
– Ки… Ки… Кирдык… – наконец, выговорил Шайкин.
– Какой кирдык! Чего вы мелете! – проговорил Горкуша и расхохотался от удовольствия.
– Кирдык нам, Борис Львович, – повторил Шайкин. – Комиссия из области приехала. Вас на первом этаже ищут.
– Как ищут? – пробормотал Горкуша, обомлев. – Ведь обещали приехать в марте.
На миг он застыл, как загипнотизированный. Затем постепенно пришел в себя, встал и прошелся по кабинету.
– Доктор Мурашкина-Кочергина, – произнес он начальственным тоном. – Приказываю вам – лампочки в коридоре вкрутить, раздать больным свежее белье, разгрузочную диету отменить… Я вам запрещаю экономить на здоровье пациентов! И вообще, прекратите свои опасные разглагольствования… Демократия, видите ли, вам не нравится… Надо жить в ногу со временем… понимаете…
Через минуту в кабинете никого не было. Все побежали готовиться к приходу комиссии. Остался один Горкуша.
"Вот так вот, – подумал он. – Нас голыми руками не возьмешь. Мы и не такое видели…"
Он снял со стены портрет бывшего вождя и, довольный собой, вышел из кабинета встречать комиссию.
Могучее слово
Известный московский литератор Ерофей Иванович Спиркин обедал в небольшом трактире на Неглинной вместе со своим приятелем – поэтом Борисом Семеновичем Гласовым. Они ели горячие русские блины с красной икоркой и рассуждали о проблемах современной русской литературы. При этом они запивали блины водкой и выдумывали новые оригинальные слова или словосочетания, ощущая при этом свою причастность к чему-то важному и великому.
– Как вам: ищу пузу пищу? – улыбаясь, проговорил Борис Семенович, натыкая на вилку сочный кусок семги.
– Гм… замечательно.
– Или вот, антипроктально… или еще лучше, антигеморроидально…
– Нет, знаете, Борис Семенович, надо настоящее, могучее, емкое слово.
– Где ж его взять? – пожал плечами Гласов. – Вы что, хотите русский язык изменить? Все уже придумали до нас… все, что возможно…
– Не скажите, Борис Семенович, – таинственно произнес Спиркин. – Есть у меня одно слово… Но…
– Но? Что, но?
– Я его не помню.
– Не помните! Ха! Ха! Как это может быть, Ерофей Иванович?
– Может быть… Очень даже… Я, когда последний раз, на юбилее жены, усугубил немного лишнего, то под действием Бахуса узрел что-то такое необычное, таинственное, что обычному человеку не дано увидеть.
– Интересно, – произнес заинтригованный Борис Семенович и налил себе рюмку водки.
– Да, да, именно в состоянии чистого виртуального ощущения мира я узрел слово, одно-единственное, отражающее всю нашу жизнь, придающее смысл существованию всего живого и неживого. Оно связывает Землю, Луну, звезды, Вселенную… И это слово такое простое, красивое…
– Ну и что это за слово? – с нетерпением спросил Борис Семенович.
Спиркин тяжело вздохнул.
– В том-то и все дело, – сокрушенно произнес он. – Когда я протрезвел на следующее утро, то все забыл… Я его зрею только под воздействием Бахуса. Когда протрезвею, помню, что оно было… А вот какое оно, вспомнить не могу!
– Не может быть! – воскликнул Борис Семенович. – Интересно! Оригинально! Прямо-таки загадка человеческого сознания. Может, вам к ученым обратиться? Исследовать вас надо.
– Да… я сам уже об этом думал. Мне кажется, узнай я это слово – оно произведет мировую сенсацию!
– Придумал! – вдруг воскликнул Борис Семенович. – Я из вас гения сделаю. Вы вот что, Ерофей Иванович, когда, как говорится, хорошо нарежетесь, то есть, извините, войдете в виртуальную реальность – напишите ручкой это слово на листке бумаги или на стене… Только заранее ручку приготовьте.
– Голова! – воскликнул Спиркин и хлопнул приятеля по плечу. – Так и сделаю.
Допив бутылку водки, друзья разошлись по домам.
На следующее утро Борис Семенович, заинтересовавшийся рассказом Спиркина, пришел к нему в гости. Дверь открыла жена писателя, а сам хозяин лежал на диване и стонал от головной боли. Было видно, что после трактира он хорошо добавил, чтобы войти в виртуальный мир.
– Ну, как эксперимент? – спросил его Борис Семенович.
– Ох, голова болит… ничего не помню. Ты ничего не принес?
Ерофей Иванович жалобно посмотрел на приятеля:
– Моя кочерга совсем озверела… всю водку спрятала…
Спиркин встал, пошарил под столом и вытащил пустую бутылку. Борис Семенович подошел к стене и радостно закричал:
– Сработало!
– Что сработало? – не понял Спиркин.
– Слово написано.
Друзья подошли ближе к стенке, на которой крупными корявыми буквами было написано слово "рейтузы".
– Это что, и есть могучее слово? – расхохотался Борис Семенович.
– Рейтузы… рейтузы… – пробормотал Спиркин. – Ничего не понимаю…
– Может быть, ты имеешь в виду рейтузы как связь с женскими органами… Матерью всего живого… Или как женское начало всего сущего…
– Не помню, – чистосердечно признался Спиркин.
– А может быть…
– Вспомнил! – вдруг радостно воскликнул Спиркин. – Моя кочерга ключ от бара в шкафу в рейтузы спрятала, а я подглядел… Вот и записал на всякий случай, чтобы не забыть.
Спиркин крадучись прошел в спальню и, сияя от удовольствия, вернулся с ключом в руках. Он тут же открыл бар и вытащил начатую бутылку водки. Друзья выпили водки, хваля силу слова, которое иногда может быть очень нужным и могучим…
Привет, Москва!
Смотрим мы как-то с Нюркой по телевизору "Поле чудес", слова всякие отгадываем. Настроение у нас по случаю зарплаты приподнятое, я бы даже сказал, мечтательное. А Нюрка мне и говорит:
– Вот гляди, Вань, как люди в столице живут. В передачах разных участвуют, в ток-шоу ходят… Не то что мы с тобой… – Нюрка тяжело вздохнула. – Это же надо, – говорит, – такое счастье! Вся страна на тебя по ящику смотрит. Даже привет можно кому-нибудь передать. А тут, – говорит, – кроме базара и коровы, ничего в жизни не видишь.
Грустно мне стало на душе, даже как-то обидно за Нюрку.
– А давай, Нюр, махнем в Москву, меня племяш уже десять лет в гости зовет. Кабанчика по осени заколем и махнем. У них там людей прямо на улицах или в магазинах, если кто желает, на разные передачи приглашают.
На том и порешили. Как только листья на березах пожелтели, закололи мы кабанчика и поехали, как говорится, "в Москву – разгонять тоску".
За две недели мы с Нюркой пол-Москвы обошли, все барахолки посетили, даже один раз в цирке были. Но, где бы мы ни ходили, на нас никто не обращал внимания, на телевидение нас не приглашали, и вообще, никто к нам не подходил.
Одним словом, ничего интересного в Москве мы не увидели. Так бы, наверное, и прошел наш отпуск, если бы на прощание мы не заглянули в ГУМ – около фонтанчика погулять. А цены сейчас, сами понимаете, космические. Вот мы с Нюркой и гуляем по ГУМу, как по музею. А вокруг жулья разного – тьма-тьмущая. Всякие агенты, представители фирм и другие подозрительные личности так и шныряют, к прохожим с разными вопросами пристают. А сами глазами так и шарят по толпе, жертву ищут. А если им какой неопытный гражданин попадется, который, может быть, и в Москве-то первый раз, так они ему сразу голову затуманят разными вопросами, так его бедолагу охмурят, что он, как закодированный, сам с радостью отдает последние деньги. Только мы с Нюркой все понимаем, за карманы держимся, бдительность не теряем. Но не успели мы подойти к фонтанчику, как к Нюрке уже подбегает представитель какой-то турфирмы, рыжий такой, с наглой улыбкой, и говорит:
– Мадам, не желаете ли в Кипр или на Канарские острова?
А моя дура совсем разомлела и отвечает:
– На острова не хочу. А вот в Эмираты поехала бы.
От этих слов рыжий аж подпрыгнул от удовольствия, а затем вытащил какой-то лист и давай нас выспрашивать: где работаем, ездили ли раньше за границу? Телефончик выспрашивает, адрес ему подавай… Понятно для чего!
Тут я не выдержал и говорю:
– Я, конечно, дико извиняюсь, товарищ агент, мы бы с женой и рады поехать за границу, да денег нет. Я бы, если бы деньги были, и сам поехал, хоть бы на Северный полюс. Да только, – говорю, – где их взять.
Асам про себя усмехаюсь и думаю: "Ну что, съел, рыжий? Получил дулю в нос! Денег нет – и крыть нечем".
Но рыжий, собака, не унимается.
– Зря, – говорит, – мистер, вы так волнуетесь. Нашей фирме от вас ничего не надо. – А сам сует Нюрке какой-то билет. – Поздравляю, – говорит, – вас, мадам, от лица всей нашей фирмы. Вы выиграли автомобиль! Наша фирма, – говорит, – приглашает вас с мистером на презентацию, где вы и получите свой выигрыш. Только, – говорит, – надо приобрести входной билет за сто долларов.
Я как услышал про сто долларов, таку меня внутри все похолодело.
"Ну, – думаю, – все – началось! Кодировать начали".
А моя Нюрка словно сбрендила. Без ножа меня режет.
– Вань, – радуется она, – какое счастье! Машину выиграли!
"Все, – думаю, – сгорели! Совсем у моей бабы крыша съехала. Видимо, здешний климат ей не в пользу".
А рыжий все напирает, в офис нас приглашает. Нюрку словно гипнозом к себе приворожил… А я еще, как назло, все деньги ей отдал. Тогда я решился на последнюю хитрость, притворился, что мне плохо, схватился за сердце и говорю:
– Ой, что-то мне плохо, душно. На воздух надо. Воздуха не хватает.
А сам Нюрку за собой к выходу тащу подальше от этого рыжего.
А Нюрка испугалась, побледнела.
– Вань, – говорит она, – может, тебе "скорую помощь" вызвать?
А я смотрю на нее внимательно и качаю головой.
– Эх ты, – говорю, – голова ты бедовая. Тебе "скорую помощь" надо вызвать! Ты, – говорю, – головешкой своей когда-нибудь думаешь? Ты долго еще меня без ножа резать будешь? Ну какие острова?! Какой автомобиль?! Лучше бы карманы крепче держала!
А Нюрка, чертова баба, совсем сдурела.
– Не желаю, – говорит, – тебя больше слушать. Ты мне шубу купил? Ты меня в Большой театр сводил? Я тебе, – говорит, – не рабыня Изаура. Что хочу, то и буду делать!
А сама отвернулась от меня и побежала к выходу из ГУМа. Ну а я, понятно, за ней. Так мы и вышли на Красную площадь. Нюрка впереди, а я – сзади. Не успели мы выйти на площадь, как к нам уже подходит какой-то бородач с микрофоном в руке.
– Здравствуйте, – говорит он нам с Нюркой. – Вас приветствует телекомпания НТВ и я – ее ведущий – Николай Неизвестный.
– А где же тогда ваша телекамера? – спрашиваю я его.
А бородач как бы и не обижается на мое замечание.
– А вы посмотрите внимательно на Кремль. Видите, на крыше окошечко?
Мы с Нюркой посмотрели на Кремль. Действительно, виднеется какое-то окошечко на крыше.