- Это мой дом, и я допускаю. Я профессор университета, у меня докторская степень. Я пишу книги. Я выступаю по телевидению. Мне платят за выступления в университетах и на конференциях. А ты говоришь со мной так, будто я ребенок или какой-то слабоумный. Все вы так со мной говорите! А между прочим, в Вашингтоне есть люди, которые хотят, чтобы я туда приехал.
- Кем? - спросил отец с пренебрежительным смешком.
- Туристом, - пошутил Макс, и Голд почувствовал, как весь боевой задор оставил его. Ах, Макс, беззвучно проскулил Голд, неужели и ты?
- Посмотреть памятник Вашингтону, - сострил Милт таким громким голосом, какого никто из присутствующих у него еще не слышал. Он вполне освоился и чувствовал себя как дома в качестве ухажера Эстер.
В душе Голд готов был расплакаться. Скоро, уныло размышлял он, я буду давать рекомендации, бомбить или не бомбить. Здесь у меня нет никаких надежд.
- Хорошо, ты прав, а я нет, - униженно сказал он отцу, сдаваясь; тот незамедлительно закивал. - Лучше бы мы продолжали говорить о воде.
- Спроси Сида, - сказал его отец. - Если Сид о чем и знает, так это о воде.
Эстер послушно сказала:
- Иногда, глядя зимой из окна, я вижу, как лед идет вверх по реке, почему это, Сид?
- Это потому, что лед легче воды, - ответил Сид, - и он идет вверх, к истокам реки.
На мгновение Голд потерял дар речи. Кровь бросилась ему в лицо.
- Ты и правда считаешь, - с холодной яростью потребовал он ответа, - что лед идет вверх, к истокам?
- А разве нет? - спросил Сид.
- Ты и правда считаешь, что вверх это вверх? - выпалил Голд, сердито указуя на север.
- Разве вверх - это не вверх? - сказал кто-то.
- Конечно, вверх, - сказал кто-то еще.
- Что ж тогда, по-твоему, вниз? - задал вопрос кто-то третий.
- Я имею в виду на север, - выкрикнул Голд, поправляясь. - Вы что же, считаете, что то, что север - выше?
Сид хранил спокойное молчание, а остальные бросились на его защиту.
- Конечно, выше. У них ведь там горы, верно?
- Вот почему туда летом ездят.
- Там холоднее.
- Север на карте всегда выше, - заметила Ида.
- Я не говорю о карте.
- Вот почему вода всегда течет вниз, к середине карты, - обнаруживая поразительное невежество, сказал отец Голда. - Туда, где шире. Где больше места.
- И значит, - пошутил Голд, - если снять карту со стены и перевернуть ее вверх ногами, вся вода вытечет.
- Да нет же, дурачок, - сказала его невестка.
- На карте нет воды.
- Он думает, что на карте есть вода!
- Карта это только картинка.
- Я знаю, что картинка, - в ужасе воскликнул Голд. - Я пошутил! Я задал вопрос, я ничего не утверждал.
- А вот землю переверни вверх ногами, - с невинным видом предложил Сид в наступившем кратком затишье перед грозой, - и посмотри, что будет.
- Ничего, - рявкнул Голд.
- Ничего? - удивился Сид.
- Северный полюс станет Южным полюсом, - сказала Мьюриел. - Из ковша Большой Медведицы выльется вода.
- Чтобы прохладиться, мы будем ездить на юг.
- Ниагарский водопад потечет вверх.
- И он называет этого ничего.
- Ничего не случится! - услышал свой надрывный крик Голд. - Горы все так же будут стоять вверх макушкой. Черт возьми, когда мы говорим о планетах, то нет ни верха, ни низа, и я сейчас же ухожу отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться… в чем дело, в чем дело, в чем дело? - в горячечном бешенстве пронзительно завопил он тому, кто постукивал его по плечу.
- Это тебя, - сказала Дина.
- Что меня?
- К телефону, - Дина мученически закатила глаза. - Это опять тот из Белого Дома. Можешь ответить из моей комнаты.
Желание жить покинуло Голда. Ему вдруг показалось, что Ральф и члены правительств всех держав мира стали свидетелями только что закончившейся отвратительной сцены. Ее зафиксировали телевизионные камеры. Вудворд и Бернстайн напишут книгу. Он был повержен.
ДИНА помогла ему подняться на ноги. Ида поддержала его. Направляясь через кухню в спальню Дины, он молил богов о милосердии.
- Ральф?
- Минутку, дорогой, - сказал женский голос, теплый и густой, как текущий мед.
- Брюс?
- Ральф?
- Президент Соединенных Штатов окончательно решил, что хочет, чтобы ты с ним работал, - сказал Ральф. - Он примет тебя в Белом Доме завтра утром в семь тридцать. У вас будет возможность познакомиться.
- Я не могу приехать в Белый Дом завтра утром, - убитым голосом сказал Голд. - У меня в десять лекция.
- Ты успеешь вернуться, - сказал Ральф. - Встреча продлится только полторы минуты. Если ты сейчас же отправишься в аэропорт, то сядешь в последний "шаттл".
- Сейчас я не могу. Сейчас мы празднуем день рождения моей старшей сестры.
- Президент послал бы за тобой свой собственный самолет, но сейчас на нем полетела его жена - отправилась за покупками. Ты мог бы заказать себе специальный рейс.
- Я не знаю, как это делается. Ральф, а президент очень рассердится, если я не приеду завтра?
- Да нет, Брюс. Но он будет очень разочарован, сам того не зная. Просто в эти полторы минуты ему подсунут кого-нибудь другого, а он даже не заметит разницы.
- Я мог бы приехать в среду, - с мольбой в голосе сказал Голд.
- Он будет в Китае.
- Долго ты еще будешь занимать телефон? - Прошипела, как злобная гадюка, из дверей дочь Голда. - Я жду звонка.
- Пошла отсюда в жопу, - ответил он в тон ей, прикрыв рукой трубку, - или я тебя убью.
Она весело упорхнула.
- Они хотят, чтобы он приехал в Вашингтон, - пропела она.
- Но ты все равно приезжай, - решил Ральф, - мы поговорим. Андреа, вероятно, захочет пригласить тебя на обед. Остановись в лучшем отеле на тот случай, если тебя узнают. Если, конечно, кто-нибудь не захочет пригласить тебя к себе домой.
Голд на целых пять секунд затаил дыхание, а потом сказал, что остановится в отеле. В состоянии близком к ступору он вернулся в гостиную.
- Это что, и правда был президент? - шепотом спросила Роза.
- И он хочет, чтобы он немедленно приехал, - сказала Эстер присмиревшей Гарриет.
- Помощник, - сказал Голд.
- У президента много помощников, - грубо сказала Гарриет.
- Ужасно хочу навестить Брюса в Вашингтоне, - сказала Мьюриел, пепел с сигареты, торчащей из ее рта, рассыпался вокруг нее, а Голд при этих словах оцепенел от чувства, леденящего душу сильнее, чем ужас. - Может быть, мы сможем поехать все вместе, с детьми.
- Вот было бы чудно, - сказала Роза. - Правда, Макс?
- Может, он сумеет выхлопотать мне повышение.
- Брюс, - с укоризной сказала ему вдруг Ида, - если ты едешь в Вашингтон, то я должна сказать тебе кое-что. Мы все, Эстер, Роза, Макс, Ирв, Мьюриел, Виктор и я, считаем, что ты стал слишком уж худым.
- Он всегда был слишком худым, - пренебрежительно сказал отец Голда. - Я ему говорил - он никогда не слушал. Когда он надевает пижаму, там всего одна полоска.
- А помните, как Сид его дразнил? - спросила Эмма Бовари.
- Займись фехтованием, - сказала Эхо. - Он был так тощ, что в него никто не смог бы попасть.
- А помните, когда ему не разрешали петь в школе, он приходил домой весь в слезах? - спросила Наташа Карилова.
- А какой смешной он был в очках? - вставила с не меньшей радостью Аврора, а Голд очнулся от своего забытья, поняв, что наделил именами Эммы Бовари, Эхо, Наташи Кариловой и Авроры своих сестер Мьюриел, Иду, Розу и Эстер. Их было охеренно много. Держа вилку, как кинжал, он грубо вонзил ее в последний кусок ростбифа, а Белл вместе с немногими добровольными помощницами уже принялась убирать со стола.
- Когда едешь? - спросил его отец.
- В среду, - буркнул Голд и принялся с серьезным видом жевать.
- Надолго?
- У него занятия в пятницу, - сказала Белл.
- Белл с собой берешь?
- Нет, - решительно сказала Белл. - Мне в среду надо быть в школе.
- Об этом еще рано говорить, - сказал Голд.
- И что у тебя будет за работа?
- Ей-богу, еще не знаю. Тебе она все равно не понравится.
- Конечно нет.
- Тогда поговорим о чем-нибудь другом.
- Конечно, - сказал Сид. - Давайте поговорим о стервятниках.
Лицо Голда свела судорога. - Почему?
- Они похожи на лилии.
- Сид, ты сука…
- Извинись немедленно! - завопил его отец, распрямившись, как пружина. - Извинись, ты, сука, за то грязное слово, что ты сейчас сказал.
Голд ушел на кухню.
Роза опять зарыдала.
- Не могу удержаться, - объясняла она Иде. - У меня никогда не было праздников.
- Роза, о чем ты говоришь? - сказала Ида. - Мы всегда справляли дни рождения и Рождество.
- Даже мой день рождения, - припомнил Голд.
- Это я все устраивала, - радостно воскликнула Роза и снова залилась слезами.
Эстер кивнула.
- Папа всегда был занят, а мама всегда работала и много болела. Поэтому Роза устраивала все праздники.
- А Эстер мне помогала, - сказала Роза. - Но у меня самой никогда не было праздников.
- Вот я и подумала, что пора уже, - сказала Белл, подавая Розе чашку кофе. - С шестидесятилетием.
Голд почувствовал комок в горле.
- Роза, - сказал он, откашлявшись и тоже взяв чашечку кофе. - Я пытаюсь вспоминать всякую всячину. Помнишь, как Сид потерял меня, а ты прибежала за мной в полицейский участок.
- Это не я. Я тогда продавала пирожные на улице. За тобой прибежала Эстер.
- Ну и шума было в тот день, - сказал входя Сид и взял большой кусок датского кекса. - Я сказал, что ты убежал.
Голд был потрясен.
- Как же ты мог?
- Слушай, я ведь был старший, - рассмеялся Сид. - Думаешь, так уж было интересно смотреть за всеми вами? - Он оглянулся, чтобы посмотреть, нет ли поблизости Гарриет.
Ида его поняла.
- Я ужасно не любила водить Мьюриел и Брюса в школу.
- Мне ужасно не нравилось нянчиться с Брюсом, - сказала Мьюриел.
А Голд был вовсе не в восторге от забот о Джоанни.
- Знаете, что на работе сделали к ее дню рождения? - ворчливо сказал Макс. - Ничего.
- A-а, мне все равно, - свела на нет его обиду Роза, добродушно махнув рукой. - Они даже не знали. Слушай, я такая старая, я рада, что мне хотя бы позволили там остаться.
- Поэтому-то я и боюсь начинать искать работу, - сказала Эстер, и подрагивание ее нижней челюсти возобновилось, придав ее тщательно выщипанному подбородку какой-то хрупкий вид.
- Помнишь, как трудно было, когда мы начинали? - Роза цедила свой кофе. - Но по-моему, нам даже тогда было весело. Я два года потратила, чтобы найти постоянную работу.
- А я после школы нашла работу быстрее, - сказала Эстер.
- Ты была такая хорошенькая, - сказала Роза. Глаза Эстер затуманились. - А я всегда была здоровая, как лошадь, - продолжала Роза. - Да, нелегкое было времечко. Тогда найти работу было ох как непросто, особенно еврею. Во многих объявлениях было указано, что евреев просят не беспокоиться.
- Я был одним из первых евреев в почтовом ведомстве, - меланхолически похвастался Макс.
- Старший брат Виктора был одним из первых евреев-полицейских, - сказала Мьюриел. - Все остальные там были антисемитами. Поэтому он ушел оттуда и занялся мясным бизнесом.
- Каждое утро, - сказала Роза, - мы вчетвером, я и мои подружки Герти, Бити и Эдна, отправлялись в город на поиски. Нам было всего по восемнадцать. В основном приходилось наведываться в агентства, потому что именно они давали работу, а себе брали хороший процент от заработка. Время для евреев было нелегкое, сначала Депрессия, а потом Гитлер и все эти антисемиты здесь, а в одном большом агентстве, я забыла, как оно называлось, нам говорили, чтобы мы подождали и разрешали ждать у них, и мы ждали весь день, а они время от времени объявляли, что все евреи могут идти домой, что в этот день для нас работы не будет. Мы и не рассчитывали на большее, чем неполный рабочий день или временная работа. А потому после этого, если я заполняла бланк в агентстве, я всегда писала: протестантка. Я даже не знала, что такое протестантка, но я знала, что это что-то хорошее. Они все видели, что я вру, достаточно было на меня посмотреть, но на самом деле это их мало волновало. Ведь получив анкету, они могли отправить меня домой и сказать, чтобы я ждала. В одном из агентств я наконец нашла временную работу на три недели. Ну и работенка была! Администраторша в магазине сказала мне, что знает, что я еврейка. Но работу она мне все равно дала. Наверно, она никого другого не могла найти на это место. Магазин был в Ньюарке, в штате Нью-Джерси, но мне платили пять долларов в день. Дорога на троллейбусе и поезде в один конец обходилась в пять центов, и еще наверно четверть доллара я тратила на ланч. А еще, чтобы добраться до Нью-Джерси, я платила по пять центов за проезд в туннеле под Гудзоном. Каждый день я отдавала все деньги маме, но она обычно не брала всё. Откладывала немного мне в комод. - Голд подумал, что Розе уже сейчас на десять лет больше, чем было маме, когда она умерла. - Сид работал в Брайтонской прачечной, а там были эти лошади, которых он так боялся. Ты помнишь лошадей, Сид?
- Еще бы! Мама каждый день, когда я уходил на работу, говорила мне: "Поосторожнее с лошадьми".
- Она весь день волновалась, - припомнила Роза. "Зачем еврею лошадь?" - повторяла она и горестно качала головой. Она и обо мне все время беспокоилась, каждый день, пока я не возвращалась домой. Дорога до Ньюарка с Кони-Айленда занимала два часа, а там я стояла в витрине магазина и демонстрировала какие-то кисти, швабры и мастики. С самого начала это было сплошное мученье, потому что люди останавливались и смотрели. Я не любила, когда на меня смотрели, но как раз за это мне и платили. К тому же я вспомнила, что у нас есть родственники в Ньюарке, ведь мамина родня жила в Нью-Джерси, и я ужасно боялась, что кто-нибудь из родственников, проходя мимо, может меня узнать. Я работала весь день и с ума сходила от страха. Но пять долларов в день на улице не валялись, и на них можно было еще долго искать работу, когда эта кончится. Когда я демонстрировала швабру, я могла стоять спиной к людям, но с кисточкой я должна была повернуться лицом к улице. Я до сих пор не знаю, видел ли меня кто-нибудь из родных, но мне было так страшно. Забыть не могу, как мы все вчетвером отправлялись искать работу и каждый день завтракали в городе. В Уэст-Энде на Сорок второй улице был большой кафетерий. Кажется, он назывался "Першинг". Каждый день мы брали одну порцию солонины и четыре кофе.
- И что, она была лучше моей? - спросила Мьюриел.
Закинув голову, Роза воздела руки.
- Солонина была ужасная. Мы ее ненавидели, я не твою солонину имею в виду, но это было единственное блюдо, которое легко делилось на четыре части и было дешевым и сытным. Мы все скидывались на пачку сигарет, и каждая брала по пять штук. Потом, после завтрака мы разбивались на пары и стояли в очередях безработных у магазинов или возвращались ждать в агентства. Была, конечно, и государственная служба, но мы считали, что недостаточно умны для нее, или что у них нет работы, какая нужна нам. Все, что мы умели, так это печатать на машинке и продавать. И мы не хотели уезжать из дома. В те времена люди не хотели уезжать из дома. - Голд с болью вспомнил о двух ее детях. Но Роза, увлеченная своим рассказом, не обратила внимания на эту связь. - Мы всё искали и искали, а потом, прежде чем поступить в юридическую контору, я получила работу в одном из магазинов на Четырнадцатой улице, в магазине Херна. Я стояла за прилавком, и, может быть, до сих пор работала бы там, но администратор этажа любил щипать девушек за попки, а я и другие девушки не выносили этого. И вот в один прекрасный день мы собрались и встали в кружок, и когда он протискивался между нами, опустив руки вниз, я вонзила в него булавку. Он так и не узнал, кто это сделал, но мне казалось, он знает или узнает, и я так боялась, что не могла там оставаться и ушла, как только мама сказала, что ничего страшного, и я снова стала искать работу. День за днем мы выхаживали мили по городу, чтобы сэкономить пять центов на проезд, но мы были счастливы и нам было весело, несмотря на солонину и прочее, и я поклялась себе, что, если когда-нибудь найду постоянную работу, ни за что не уйду оттуда, и вот когда нашла это место стенографистки в юридической фирме, так и осталась там, и все эти годы там работала. И у меня никогда не возникало желания снова отправиться на поиски.
- Сорок два года, - с грустью сказал Макс, но в голосе его слышалась и нотка гордости. - А теперь они принимают на работу молоденьких девушек почти на то же жалованье, что платят и ей.
- A-а, мне все равно, - добродушно ответила Роза. - Мне давали отпуска, когда рождались дети, а когда мне было нужно, позволяли работать неполный день. Я все еще боюсь, что меня заставят уйти, и мне снова придется искать работу.
- Теперь? - усмехнулся Макс. - Теперь бы тебе не пришлось этого делать.
- Я только надеюсь, что пробуду там, пока ты тоже не уйдешь на пенсию. Может быть, тогда и мы сможем купить кондоминиум во Флориде, поближе к папе и Гусси.
- А зятья сюда допускаются? - спросил Ирв, протискиваясь в кухню. - Я тоже хочу кофе.
Белл вытолкала всех из кухни. Когда Дина, сопровождаемая Эстер и Белл, внесла именинный пирог, Голд чуть не разрыдался и еле сдержал себя, чтобы не выбежать из комнаты. Он был рад, что свет погасили, чтобы виднее были свечи. Свечей было на одну больше - на счастье.
- Моя Рози, - гордо сказал отец Голда, когда все собрались уходить и она подошла поцеловать его на прощанье. - Она всегда была лучшей. Она не доставила мне ни одной неприятной минуты.
"Что за блядство, - тихонько буркнул Голд, - судить весь род человеческий по тому, сколько неприятных минут он тебе доставляет".
Она и получила-то меньше остальных. Даже Эстер прожила жизнь лучше: коротышка Менди, хотя и большой забияка и упрямец, был предан Эстер и, скончавшись два года назад, оставил ей кой-какие деньги, а дети ее, один в Бостоне, а другой в Филадельфии, огорчались из-за того, что она предпочитает жить одна, рядом с Розой, а не с кем-нибудь из них.