- Вот закончишь хорошо год, - проинформировал ее Голд, - и я пристрою тебя в интернат. Давай я буду писать за тебя домашние задания.
Она покачала головой.
- Вот уж фиг! Я еще не готова для этого подросткового секса. Видела я, как ты поступил с моими братьями, не успели они уехать. Из их комнат ты сделал библиотеку и кабинет.
- Для них всегда есть место, когда они приезжают домой.
- На полу. От меня ты так быстро не избавишься. Я сказала сыну Либермана, что ты будешь работать в Вашингтоне.
Голд улыбнулся в приятном предвкушении: - И что же ты ему сказала?
- Я сказала, что президент сделает тебя мэром или губернатором.
Голд швырнул карандаш.
- Господи Боже мой! Вас в этой сраной школе хоть чему-нибудь учат?
- Они пытаются, - мудро заключила Дина. - Но я для них слишком умна. Па, я тебя предупреждаю. Если ты опять что-нибудь напишешь обо мне в этой статье, береги задницу.
ПЕРВЫЙ абзац статьи об образовании Голд написал в самолете на пути из Вашингтона в Нью-Йорк, а первый черновой вариант в основном завершил в тот же день в классе, наплевав на занятия. Он был завален тетрадями со студенческими работами, которые совсем некстати нужно было читать. Подавленный и озабоченный - вот как Голд описал бы себя биографу, если бы таковой вдруг объявился. Приехав в тот же день из аэропорта в колледж на такси с опозданием, он пребывал именно в таком физическом и умственном состоянии. И его воспоминания о том, как он спал с Андреа, казалось, принадлежат уже безвозвратному прошлому.
Он был небрит и неподготовлен. Почти всю пришедшую ему почту он выбросил в корзину. Мрачным кивком отвечал он на приветствия коллег, удивленных его прибытием.
Голд никогда не задерживался в студенческом городке дольше, чем положено, и никогда не посещал факультетских собраний. Он составил себе свободное расписание присутственных часов и никогда его не придерживался. Консультации студентам он давал только по предварительной договоренности, но ни о каких консультациях он с ними никогда не договаривался. Любимчиками Голда были студенты, бросавшие его курс еще до начала семестра. Больше всего он не любил тех, кто посещал занятия регулярно и выполнял задания в срок. Их классные работы интересовали его не больше, чем собственные писания. Он прибыл в аудиторию с пятиминутным опозданием и ко всеобщему ужасу раздал экзаменационные тетради.
- Сегодня, - сразу же начал он, - мы проведем один из так называемых экзаменов-экспромтов, о которых я вам, возможно, говорил. Напишите эссе на тему, которая даст вам возможность рассмотреть основные положения того, что мы успели пройти.
- А что это за тема? - спросила девушка из первого ряда.
- Придумайте ее сами. Оценки вам будут выставляться как за формулировку темы, так и за ее раскрытие. Приступайте.
Голд вытряхнул все из своего дипломата. Там, все еще перехваченная резинкой, лежала стопка работ его других студентов, эссе, вспомнил он с упавшим сердцем, о психологических аспектах социологии в современной американской литературе и о социологических аспектах психологии английского романа девятнадцатого-двадцатого веков. Они были написаны в рамках курса, изобретенного им с единственной целью: переманить в литературу интересующихся психологией и социологией студентов, которые могут клюнуть на приманку ошибочного предположения, что им удастся освоить все три дисциплины одновременно, не тратя на это больших усилий и времени. Он понял, что теперь ему, как гирю каторжнику, придется таскать за собой эту новую стопку тетрадей. Поскольку ничего лучшего ему не оставалось, он перечитал первый абзац, который записал в желтом блокноте во время полета; точность его мысли и хлесткость выражения доставили ему удовольствие, и он с энтузиазмом взялся за перо. Работа шла споро. Он уже переходил к завершающей части своей статьи об образовании и истине, когда его внимание привлек закончивший работу первым бледный долговязый паренек в плетеной ермолке с круговым рисунком.
- Мистер Эпштейн, - тихо позвал он удалявшегося на цыпочках юношу.
- Сэр?
- Какую школу вы закончили? - Они говорили полушепотом.
- Йешива Герцля.
- Ах, да. Я ее хорошо знаю. Это ведь в Брайтоне?
- Нет, сэр. В Бара-Парк.
- Вы когда-нибудь слышали о таком празднике - Шмини Ацерет?
- Да, сэр. Он идет сразу же за Йом Кипур.
Голд разочарованно прищелкнул языком.
- А как насчет Шаббос Берешит?
- На прошлой неделе. Но это не праздник, профессор Голд, это просто название одного из дней года.
- Окажите мне услугу, мистер Эпштейн. Составьте для меня список еврейских праздников и названий всяких дней на этот год. И может быть я каким-либо образом смогу вас вскоре отблагодарить.
- Хорошо, профессор Голд, буду рад. Надеюсь, не очень вас обижу, если скажу, что разочарован этим курсом.
Голд сочувственно вздохнул.
- И я тоже. Вас-то что разочаровывает?
- Он называется "Монархия и монотеизм в литературе от средневековья до новейшего времени".
- Да?
- Но это больше похоже на курс по историческим пьесам Шекспира, - сказал мистер Эпштейн.
- Скоро мы перейдем к его основным трагедиям, - беззаботно ответил Голд. - Ко всем, кроме "Отелло" и римских пьес. В "Отелло", к сожалению, нет монарха, а римляне не были монотеистами.
- Описание курса в программе не точно, - пожаловался Эпштейн.
- Я знаю, - сказал Голд. - Я сам его писал.
- Разве это честно?
- Нет. Но может быть это мудро. Мы считаем, что все интересующиеся литературой должны изучить Шекспира, но мы знаем, что на это пойдут очень немногие, если только мы не назовем курс как-нибудь иначе.
- Но меня не интересует литература. Меня интересует Бог. Я пошел на английское отделение, потому что мне показалось, там предлагают много курсов по теологии и религиозной мистике.
- Вы были введены в заблуждение, - сказал Голд. - Если бы я был вашим куратором, я бы предупредил вас об этом.
- Вы и есть мой куратор, - сказал молодой человек, - но вас никогда нет в вашем кабинете.
Голд отвел глаза.
- Зато я всегда в классе. Если хотите, я вам разрешу бросить этот курс.
- Может быть, мне стоит перейти на отделение теологии?
- Нет, не переходите туда. Там вас заставят читать Мильтона и Гомера. Если вас интересует Бог, то попробуйте психологическое. Кажется, они сейчас переключились на религию.
- А где читают курсы по психологии?
- На антропологическом. Но всё равно скоро это переведут на отделение урбанистических исследований. Так что вы вполне можете специализироваться и там. Только поторопитесь. Иначе через год-другой вы, вероятно, и там встретитесь со мной, и вам придется заново перечитывать исторические пьесы Шекспира.
Голд молил Господа, чтобы Эпштейн бросил его курс до того, как ему придется читать его эссе.
Голд молился еще и о том, чтобы получить привилегированную кафедру от программы урбанистических исследований, где его ставка удвоилась бы, а нагрузка уменьшилась наполовину. Голд почти не сомневался, что если ему представится шанс, то он добьется успеха в Вашингтоне, потому что он был весьма искушен в дипломатии и дворцовых интригах. Сейчас он демонстрировал свое искусство, проводя крупнокалиберную стратегию в ходе разыгравшейся на факультете борьбы за привлечение студентов с естествоведческих факультетов к гуманитарным наукам и за привлечение студентов с других гуманитарных факультетов на английское отделение. Голд сам придумал большинство из соблазнительных названий и аннотаций для университетской программы, а соперничать с ним в изобретении новомодных учебных курсов не мог никто. Голд был архитектором противоправной и тайной политики разрядки, которая позволяла преподавателям германского отделения в обмен на голоса по важнейшим вопросам, решаемым на факультетских собраниях, вести курсы совершенствования английского как для испаноязычных, так и для студентов из стран Востока. В результате Испания и Италия были опустошены, классическое отделение разорено, а Франция была изолирована еще раньше. Россия неуклонно клонилась к упадку вместе с историей, экономикой и философией. Китай был низведен до уровня поварешки: процветали только курсы по китайской кухне. В результате самого успешного из всех его маневров сравнительное литературоведение было глухой стеной отгорожено от переводных текстов, а Голд и его английское отделение получили в результате полную свободу и, действуя по своему усмотрению, могли разбойничать на континенте, вооруженные такими своими победоносными творениями, как "Данте, ад, огонь и Фолкнер", "Сквозь ад и потоп с Хемингуэем, Гессе, Хьюмом, Хоббсом, индуизмом и прочими: бросок в Индию", "Блейк, Спиноза и современная американская порнография в кинематографе и литературе", "Секс в мировой и американской литературах" и "Влияние женщин, чернокожих и наркотиков на секс и религию в мировом и американском кинематографах и литературах". И теперь, благодаря начинаниям Голда, студенты могли закончить колледж специалистами по английскому, потратив все четыре академических года на просмотр иностранных фильмов в затемненной аудитории, не ведая никакого иного светоча знаний, кроме луча кинопроектора. В результате всех этих прогрессивных нововведений процветало главным образом английское отделение, куда не иссякал поток желающих, что свидетельствовало о необходимости увеличения штатного расписания, частично заполнявшегося профессорами-германистами, преподававшими на курсах совершенствования английского приезжим из Гонконга и Пуэрто-Рико. Голд заключил с Гансами мирный договор и пользовался уважением своего начальства.
Получая мизантропическое удовольствие от этих своих достижений, Голд пребывал в мрачном и подавленном настроении. О потере места он мог не волноваться. Коллеги его ценили, и это ему не нравилось. Скоро он должен был получить должность, которой не хотел. Он бы с большим удовольствием оставался свободной птицей. В колледже у Голда было то же преимущество, что и в семье: если он молчал, его родня считала, что он думает; если он не ходил на факультетские собрания, то само собой разумелось, что он занят более важными делами. Как непрерывно и подсознательно поглощающая пищу инфузория, английское отделение по инициативе и под руководством Голда с помощью изобретенного им цикла лекций под названием "Американская реалистическая проблемная литература современного города" незаметно поглощало все новые и новые пространства программы урбанистических исследований.
Голд не имел четкого представления о том, что такое урбанистические исследования. Но знал, что может копаться в этом дерьме не хуже других.
ГОЛД, в самолетах категорически отклонявший любые разговорные увертюры, если они не исходили от привлекательных женщин, в то утро, усевшись на свое место в "шаттле" на Нью-Йорк, сразу же, словно коршун на жертву, спикировал на номер Нью-Йорк Таймс. Он позвонил Андреа из аэропорта в Вашингтоне и знал, что позвонит еще раз из Лагуардия, чтобы сказать, что скучает без нее. Он сразу же увлекся одним из важных разделов, который интересовал его больше других: светская хроника.
Жизнь в городе продолжала бурлить и в его отсутствие. Он прочитал:
"Сдохнуть можно, - кипела от ярости Йан Чипман, прижатая в угол своей сестрой Баффи Кафриц и супругами Варни и Рид. - Ни за что бы не поверила, что мой муж может усесться на пол, чтобы смотреть демонстрацию мод".
Голд, в отличие от нее, поверить в это мог. Искривленными, как когти стервятника, ногтями он выдрал этот кусочек текста и с аккуратностью отсчитывающего сдачу автобусного кондуктора-европейца, положил рваный клочок в свой блокнот для записей. Может быть, он использует это в своей книге о евреях. Пропущенные им было на первой странице строки политических новостей всплыли в его памяти, и он вернулся к началу:
Сегодня утром в Индианаполисе президент отверг обвинение в мягкотелости, в том, что он позволяет "помыкать собой". "Тот, кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями", - возразил он во время пресс-конференции.
Голд выдрал и это. Президент явно нуждается в нем. Судя по финансовому разделу, условия для ведения бизнеса не изменились, азбучные истины свободного предпринимательства оставались вечно неколебимыми, хотя для вящей уверенности ключевое предложение ему пришлось прочитать дважды:
В настоящий момент, однако, некоторые аналитики считают, что Федеральный Резервный Банк ужесточает кредитную политику из-за растущей опасности экономического оздоровления.
В разделе "Образование" газета зарегистрировала 55-процентное увеличение преступности в школах:
Число зарегистрированных преступлений и актов насилия в городских школах, включая и нападения на учителей, этой осенью резко возросло. Указанный рост последовал за резким скачком преступности, отмеченным в учебном году, завершившимся в этом июне.
Внезапно Голд ощутил порыв вдохновения, ему пришли в голову блестящие слова, которыми он может начать свое "Образование и истина, или Истина в образовании". Он записал:
Образование является третьей главнейшей причиной человеческих несчастий. Первая, конечно, это сама жизнь.
Здесь ему пришлось остановиться. Он понятия не имел, где ему взять вторую. Смерть была соблазнительна. Смерть после жизни - это или очень хорошо или очень плохо. В этом была хлесткость, которую можно было ошибочно принять за мудрость. Он решил попробовать. У него рождался замысел еще одной сильной вещи, которая могла привлечь к нему внимание восторженной толпы, гораздо большей, чем до сих пор. Он закрыл глаза и улыбнулся. Голда никогда не приглашали на демонстрации мод. Скоро будут. Интересно, получил ли вчера мистер Чипман удовольствие от сидения на полу и горит ли он желанием повторить сделанное. Жаль, что ответ Баффи Кафриц сестре остался незамеченным репортером и теперь потерян, вероятно, навсегда. Голд любил помечтать и сейчас предался размышлениям о том, как будет вместе с Ральфом работать на президента, как женится на Андреа, будет жить в ее квартире в Вашингтоне, трахать ее более богатых и даже более привлекательных подружек, работать в Президентской комиссии по образованию и состоять профессором с двойным окладом при программе урбанистических исследований. Сдохнуть можно.
V
ОБРАЗОВАНИЕ И ИСТИНА, или ИСТИНА В ОБРАЗОВАНИИ
"БЛЕСТЯЩЕ!" - этим словом Андреа Биддл Коновер охарактеризовала статью Голда "Образование и истина, или Истина в образовании". "Остроумно", - добавила она еще одну характеристику, и еще - "афористично", и Голд счел ее полную горячего одобрения оценку также блестящей, остроумной и афористичной. Голд обычно никому, кроме издателей, не показывал рукопись. С другой стороны, у него еще никогда не было близких отношений со столь ошеломительной женщиной, чьи академические заслуги превосходили даже его собственные: учеба в Смите, потом в Йейле, докторская в Гарварде и годичная стажировка в Кембриджском университете в Англии по специальности внутренняя экономика.
Во время второго своего приезда в Вашингтон Голд обнаружил, что белый махровый халат Андреа Биддл Коновер слишком велик для него. Рукава можно было закатать на его паучьи руки, но вот полы были предательски длинны и, заплетаясь, тащились следом за ним неопрятным шлейфом. Кроме того, его беспокоила мысль о том, что в сегодняшнем его положении у него нет ни денег, ни времени ездить в Вашингтон так часто, как ему бы того хотелось.
- Если ты больше не хочешь меня видеть, - по собственному почину заявила она, - я пойму.
Этот настойчивый призыв начинал действовать на нервы. - Я очень хочу тебя видеть снова и снова, - со страстью уверял он ее. - Я бы хотел проводить с тобой все уик-энды. Просто я сейчас в ужасной запарке. Ральф не хочет, чтобы я звонил ему в офис, и не хочет, чтобы я звонил ему домой. Он говорит, что ты никому не позволяешь занимать правительственные телефоны личными разговорами.
- С тобой я ему разрешу разик поговорить, дурачок, - вздохнула она.
- Он может быть недоволен этим, - безутешно размышлял Голд.
- А хочешь, я подслушаю что-нибудь для тебя?
- Ты можешь подслушивать?