- Плохо. Зося в опасности. Сам посмотри на трэнды… Я там единственный русский, поэтому и не стесняюсь. Плохой трэнд? Так и говорю: херня, мол, нечего дальше. Они ведь Зосю сдадут. Я чего смотрю: Мячик с Педиком заигрались… Сейчас Европу вкачают черными, и привет… Денег есть, денег море. Нефтедоллары же. Китай они проведут. В Китае ж никто не рубит, чего сейчас делается. Представь себе ось?
Я представил ось, замолчал.
- Сорос с ними, - шепнул Химик. - Но это так, ветка. Кто, блядь, Сорос такой? Просто это знак, символ. Половина биржи куплено, вот она где, собака. А Сорос - значок такой.
- У меня когда-то был значок, - сказал я. - Пионерский. Извините за откровенность.
Химик все понял правильно и долил. Я же ничего не понял, и мне захотелось выглядеть умным. Я забыл: самое неумное желание на свете - выглядеть умным (самое слабое желание, соответственно - выглядеть сильным, самое подлое - казаться хорошим, и т. п.).
- Я читал, что импликацией Большого Модерна было христианство, а экспликацией - коммунизм. То есть там нет иных экспликаций. Они понимают Модерн как…
- Обсудишь это с богом, - сказал Химик. - Я не занимаюсь философией. Я не специалист.
В голосе звучало презрение ко всему, в чем он не был специалистом. Однако это было тонкое чувство, что-то европейско-воздушное, нормальный человек его бы не уловил. Химик щелкнул пальцами:
- Кстати! Что же вы Ваньку-то Пугачева? Нет, само по себе понятно. Но могли же просто убить.
- Работа наше все. Ее либо делают хорошо, либо не делают вовсе, - я вздохнул. - Меньше всего оно походило на политическое убийство. Слова-то какие смешные. Политическое еще. Я ребятам так и сказал. А сам ничего не видел, мало ли, нервы же. Каждый день, что ли, друзей подводишь? Подставляешь даже. Под нож, опять-таки.
- Это теперь называется подставлять?
- Ну, такие нынче сезоны, - сказал я. - Времена. С позволения сказать, нравы. Главное же работа, остальное приложится. И главное, что не зря все.
- Ы, - сказал Химик (я сразу заметил его привязанность к этой букве).
- Мне было очень жаль Ваню. Один из немногих, кто мог меня понимать. Были вещи, которые катили с ним, только с ним. Теперь, простите, и не с кем. Саморазвитие почти хлопнулось. И откат, как известно, нечто условное… Друг - жутко нужно, я понял. Жутко функционально. Он, в принципе, дороже, чем, скажем, сто тысяч долларов. Ну, по нормальным меркам, не по быдловским.
- У тебя больше, - сказал Химик. - В порядки, блядь.
- Я почти равнодушен к деньгам. Ну так, чтоб были. Это же, как известно, превращенная форма. Или я что-то путаю?
- Ну да, - Химик замолчал, секунд на пять - шесть. - Путаешь. Плохо читал. А не хочешь ли поработать на континенте? В группе, хочу сказать? Взять себе для начала страну…
Мне стало так приятно, что все не зря, и… прерываю себя, ибо желание сказать лишнего, мои дорогие, накатило девятым валом.
Градусы
Мы забились. Химик, почти не пивший, сказал - дела. У меня тоже были дела, текучка, надо же появиться. Семинары там. Сказать умное. С половины поллитра обычно говорю умное, знаю такую особенность, храню, пользуюсь.
Потом мы все улетели в свои пределы. "Пределы, пределы, пределы", - вздыхал один персонаж. Очень, как известно, литературный.
Что дальше? Меня зовут Саша, миром правит Зося, чего тебе еще? Пока Зося, а дальше оно начнется, увидите. На улице временами снег, ветер западный, пять - десять метров в секунду, температура ночью тринадцать - пятнадцать, днем шесть - восемь мороза, гололед. Прохладно даже для нас.
г. Красноярск, март 2004
Равнобедренный треугольник
- Не выебывайся, Алеша, - Ольга Николаевна отложила книгу. - Если дядя просит показать писю, значит, надо показать писю. Вдруг дядя доктор и ему это интересно в целях работы? Ну? Покажи за маму, или даже за папу, если тебе так удобнее…
- Не хочу, - отмахнулся Алеша. - Это некультурно - показывать писю чужому дяде. У нас в классе один все время показывал, его за это на слете инициировали.
- Да не бойся, - сказал Тимофей. - Я тебе посмотрю одним глазом и все дела. Мне чужого добра не надо.
- Ольга Николаевна, а вдруг он меня тоже инициирует?
- Алеша, не пизди, - Ольга Николаевна устало сморщила лобик. - Ну что такое - такой большой, а всего боишься.
- Сама писю и показывай! У тебя что, своей писи нет?
- Смышленый пацан, - крякнул Тимофей. - Сразу видно, что хочет выкрутится. Только я, пацан, баб не инициирую. Я их топором сразу.
Ольга Николаевна нахмурилась:
- Простите, Тимофей, а куда именно? Я хочу спросить, в какие места вы бьете топором тех несчастных женщин? Наверное, старых и некрасивых, да?
- Места, - ухмыльнулся Тимофей. - А как же? Места, матушка, надо знать. Это как по грибы ходить. Там тоже свои места… Грибные, например, а еще рыбные - тоже бывают места.
- И все-таки хотелось бы знать.
- Настоятельно? - спросил Тимофей. - Если настоятельно, я скажу. Только вы в те места не бейте. Они, так сказать, мои. Я их про себя называю - фирменные места открывателя Тимофея. А еще я называю их волшебными точками и, прежде чем ударить, рисую там большую синюю розу - ради наводки…
- Но почему синюю?
- Потому что красную ручку начальство жилит, а мне достается синяя, - с охотой пояснил Тимофей. - А еще я никогда не целую их в те места, но это большая тайна, - он понизил голос. - Видите ли, если целовать у баб фирменные места открывателя Тимофея, в жизни вам не будет удачи. Я это несколько раз проверил, и, доложу, без всякого удовольствия…
- И все-таки - покажите места.
- А пусть мне Алеша сначала покажет, - сказал Тимофей. - Фирменные места открывателя Тимофея стоят иной писи и даже двух… или трех… Ну, Алеша, не томи народ.
Мальчик, думая, что о нем забыли, рисовал кораблик. Он плыл под парусом, на парусе рисовался крест… Волны отчего-то получались черного цвета.
Ольга Николаевна откинула челку:
- Тимофей, идите вы на хуй. Вы претенциозны, как мой супруг. Казалось, простой топорник, работаете на службе - а торгуетесь, как два ежика на базаре. Знаете смешной анекдот про двух ежиков на базаре? Хотя бы один?
- Где хотим, там и торгуемся, - обиделся Тимофей. - Не нравится, как торгуюсь - валите в свою Россию. Там на всех места предуготовано.
- Знаете, что говорят про топорников? Говорят, что они не ценят родную мать… Вообще, конечно, говорят жестче, но я молчу. Кроме того, они не ценят и родного отца.
- А чего отца? Отца я в жопу ценил, - сказал Тимофей. - Каждый день, бывало, ценил, иногда два раза. Ну и заценил как-то. У него - не поверите, Ольга Николаевна - была очень впечатлительная душа. Ценить его в жопу собирались со всей округи…
- Бросьте ваши сказки, топорник. Я никогда не поверю, что у вашего отца могла быть душа, тем более впечатлительная… Что касается всей округи, то я наслышана о вашей округе - там всего пять домов и столько же медведей. Вероятно, очень впечатлительных и с душой…
- Не надо про медведей, пожалуйста. Медведей я не ценю. Грубые, неотесанные животные.
- А какие животные вам не грубые?
Тимофей зажмурился:
- Белочки… Знаете, есть такие конфеты - "белочка"? Я кормил "белочками" детей. Прикормил двоих. А потом их нашли бандиты из службы края. Полили бензинчиком… Сами знаете - сейчас с этим просто… Без бюрократии.
- Я же не про конфеты!
Тем временем Алеша дорисовал. Кораблик плыл к острову с острову с тремя пальмами и ярко назывался "Санта-Мария". Он повернул светлую голову в сторону разговора:
- Ольга Николаевна, а правда, что Колумб недооценил Америку? В учебниках про это замалчивают…
- Алеша, не спрашивай про Америку. Это выебон - в твои годы спрашивать про Америку у топорника и младшего ассистента. Лучше бы, в самом деле, показал писю. Чего тебе стоит? У тебя емкая, эстетичная пися, и очень содержательная, прости за явный намек… Такую писю надо показывать на углах. Чтоб простые люди тоже ценили…
Тимофей, видимо полагая вопрос решенным, вынул из футляра очки; устроил их на лице.
- У вас что, хуевое зрение? - спросила Ольга Николаевна.
- У многих сейчас хуевое зрение, - вздохнул Тимофей. - Только это ничего не меняет. Скоро, наверно, будем как в Бенилюксе - хоп, и все. Никакой эмпирии не останется.
- А вы что, любите эмпирию?
- Я не такой оценщик, чтобы ее любить… Но в чем-то - да, несомненно. Скажем так: местами я очень люблю эмпирию. Когда вырезают печень… Или не надо?
- Вы полагаете, я не знаю, как вырезают печень? - улыбнулась Ольга Николаевна. - Мы расчленили декана и поломойку. Кто на спор, кто на зачет. А перед этим была непруха… Знаете, что на курсах называют словом непруха? Или не надо?
- Вы знаете, есть вещи, которые я бы не стал делать… за любые деньги. Скажем, оформить рыжего. Или пролонгация. Или ваша непруха… Как ее называют - академическая…
- Тимофей, расскажите правду: на фига топорнику щепетильность? Она что, усугубляет оргазм? И забудьте слово академическая. В Академии так не говорят. Так говорят на помойке… кого досрочно инициировали.
Алеша, улучив момент, с головой ушел в новое рисование: теперь на листе покатился танк. Он подминал под себя деревянный домик и имел фашистские очертания. Сверху над танком пролетал самолет; агрессивно метая бомбы; одна из них летела знакомиться с танком. В самом углу примостилось рыжее солнышко. В другом углу одинокий человек зябко прятался за недорисованной елкой; видимо, партизан.
- Алеша, ты нас так заебешь, - сказала Ольга Николаевна. - Ослиный упрямец! Дядя чувствует кровный интерес к осмотрению твоей писи. У него такое призвание - ходить по городам и пялиться на чужие писи. Видимо, к тридцати годам своей становится недостаточно… Дядя, конечно, полнейший лох, но взрослых надо боятся.
- Не надо, - возразил Тимофей. - Что я, говно излишнее - меня опасаться? Я зачинщик старый, да не говно. Меня надо уважительно… руками не лапать… пыль с очков протирать.
- Выхухоль, - отрубила Ольга Николаевна. - Претенциозный и амбициозный выхухоль. Брандахлыст. Ходит, к мальчику пристает… Как к себе домой… Алеша, я кому сказала?
- Что сказали, Ольга Николаевна?
- Про штаны.
- Зачем про штаны?
- Ну, грубо говоря, тебе их придется снять, - Ольга Николаевна потянула со столика конфету, и, уже хрустя: - хочешь ты этого или не очень…
- А у меня штаны в клетку, - невпопад сказал мальчик. - В серую. Это ничего?
- Алеша, не притворяйся ебнутым идиотом, - с этими словами Ольга Николаевна стянула вторую конфету. Фантики она аккуратно скатывала в комочек и, заигрывая, кидала за шиворот Тимофея. Мазала и смеялась, и грозила пальчиком: - Алеша, Алеша, ты нас не проведешь… Ну какая разница - подумай сам - какие у тебя там штаны? В клетку или в горошек? Да хоть в крапинку. Мы же не такие балдые, чтобы пялиться на твои штаны… Нас больше интересует суть… Так сказать, феномен за обманчивой личиной явления…
- А дядя будет ее фотать? - вздохнул Алеша.
- Нет, - съязвил Тимофей. - Я буду ее зарисовывать цветными фломастерами в твоем альбоме. Как маленький… Совсем, что ли, порядка не знаешь?
- Не знаю, - сказал Алеша. - Порядки мы только в следующем классе проходим. А в этом только зверей.
Ольга Николаевна развернула седьмую конфету:
- Врет. Все они проходили, вплоть до инициации. Не слушайте его, Тимофей, нашего охуенного шалуна… Он, с позволения сказать, дурит, потому что не знает жизни. Поживет с наше - и перестанет.
- А можно я перед таким делом схожу в соседнюю комнату? - спросил Алеша.
- Ну сходи напоследок, - улыбнулась Ольга Николаевна. - Заодно и проветришься. Развеешься, так сказать… Через пятнадцать минут чтобы возвращался. Я тебе засекаю. Время засекаю. Пошел!
- Да я раньше приду. Вы не волнуйтесь…
Мальчик скрылся, и Тимофей, улучив момент, украл конфету у собеседницы.
- И как, простите, они доверили мальчика такой суке? - сказал он, причмокивая.
- Договаривайте, мой друг… Вы хотите сказать - такой суке, как я? Очень просто. У них не было иного выхода. Самолет вылетал во вторник, и надо было сдать талон на контроль. И куда, скажите, подевать ребенка? А у меня все-таки опыт…
- Вот я и не понимаю. Как они доверились особе с подобным опытом?
- А чем вас, дорогой, не устраивает мой жизненный опыт? Он, между прочим, очень разносторонний…
Ольга Николаевна кокетливо одернула на себе рубашку. И еще что-то одернула. Причесалась.
- Не знаю, - смутился Тимофей. - Я, наверное, очень консервативен, но, по-моему, что-то не по-людски. Мне кажется, вы очень гнило его воспитываете. Я хочу сказать, пацана. Из него вырастет очень странный юноша…
- Государству необходимы странные люди. Иначе оно загнется, как Франция Людовика Шестнадцатого или Россия этого мудака. И к власти придет какой-нибудь "Хулибан".
- Я настороженно отношусь, - заметил Тимофей, - к фундаменталистам. Они, на мой взгляд, все какие-то безбашенные. Психи ненормальные. Не ахти ребята.
- Недаром народ называет их хулибане. Он словно видит, что стоит за русской идеей… И кто стоит… И на чьи, с позволения сказать, деньги. Это же простой вопрос: кто спонсирует? После него все становится ясно, предельно ясно. Однако нет - такое впечатление, что его боятся задать… И фундаменталисты множат свои ряды. Зондируют молодежь… Срут в карманы…
- Я бы ограничил формальных радикалов чисто парламентски, - выронил Тимофей. - Взял и провел через Конституцию три поправки. Всего только три! Но зато какие! Пальчики обсосешь… Признаться честно, нам все надоела эта политкорректность. Туда не ходи, этого не еби… Государство же тем временем терпит полный идиотизм, люди ходят по улицам и даже не думают… у них же все под боком - господи твою мать… Говорят, что время определяет нравы…
- Говорят на самом деле наоборот, - поправила Ольга Николаевна. - Впрочем, кому как нравится. А вот за отечество действительно как-то горько… Даже не то что горько - отчаянно удивительно… Раз, два - и ничего нет. Сплошной Хулибан. И кошки в душе с этого дела… И где, черт возьми, наш маленький засранец?
- Может, он уже при делах? - с подозрением спросил Тимофей.
- Вряд ли, - она покачала головой. - В его годы при делах обычно не состоят. Я полагают, что он просто готовится. Чисто психологически. По методике Яндальского или Куца… Показать - оно-то фигня. Ребенок переживает за будущие последствия. Совершенно очевидно, что я не в силах заменить ему мать… Вот придет он завтра в школу - и дальше? Его спросят - где твое домашнее дело? И что он скажет в ответ? Приходил чужой дядя и я показывал ему писю, да? И этим отмажется? У него же отберут последнее, и еще добавят… Понимаете?
- А что мешает вам заменить ему домашнее дело?
- Я не искусна в левой ориентации, - призналась Ольга Николаевна. - Таких, как я, всю жизнь учили другому. И поздно в двадцать шесть переучиваться на собственного предателя, предателя своих личных учителей… Я физически неспособна - вы понимаете? А здесь нужен профессионал.
Тимофей отломил кусочек новой конфеты и протянул его девушке.
- Давайте на брудершафт. И простите меня пожалуйста - я вовсе не имел ввиду, что вы сука. То есть вы лично сука. Просто так получилось. Знаете, как поется в песне: это судьба. И ее достаточно нелегко избегнуть, тем более такой очаровательной кисе…
- Вы говно, Тимофей, - на глаза Ольге Николаевне навернулись слезы. - Но я вас почему-то люблю. И давайте не будем на брудершафт. То есть мы, конечно, съедим конфету. Я полагаю, мы съедим еще по одной. Нам, наверное, будет с этого муторно, но мы съедим до конца… Но будем на вы - мне так больше нравится. В старинных семьях даже супруги, бывало, говорили на вы… В этой есть какой-то шарм, не находите?
- Цирк это, а не шарм, - сказал Тимофей. - Тоси-боси, новомодные веяния. Но вы для меня словно вторая Венера. Честное слово. Без этих… Без дураков… Я не хочу умирать после всего мною пережитого… Если бы не вы, я бы совершил страшную ошибку - подумать только. Вы не представляете, в какую пизду катилась моя жизнь, пока вы не вынырнули… Вы же не блядь сословная… Вы - на три балла выше.
Ольга Николаевна вскочила с кресло и нервно прошлась по комнате.
- Это хорошо… Все, что вы говорите - очень хорошо. Но давайте ради эксперимента пойдем на принцип?
- Давайте, - Тимофей расстегнул две верхние пуговицы (впрочем, тут же их застегнул).
- Я польщена. Но чем вы докажете такое смутное чувство? Вы можете, например… Впрочем, это слишком…
- Хотите оленя? - неожиданно сказал Тимофей. - Хотите, я сделаю вам оленя? Настоящего? Чтобы от души?
- Только не от души, - ее лицо перекосилось. - От души - это по-мужицки. Пусть этим занимаются наши предки… Знаете, я люблю холодных оленей. Вот холодного оленя может сделать не каждый. Понимаете, тут главное не быть трусом, не нассать самому себе - говоря метафорой…
- Я еще никому не делал… Холодных оленей… В книгах, конечно, читал. Но вы знаете эти книги - там пишут подчас такое, что волосы заворачиваются. Я уверен, что процент преступлений совершается из-за недочитанных книг… Я могу постараться… В конце концов, я не такой ретивый мужик, каким кажусь первую пару месяцев. Ради сердечного дела можно и уклониться… Что мне в этом? Тимофеем был - Тимофеем и помирать пойду. А холодный олень дается только раз в жизни. Главное - вовремя просахатить… И не жалеть…
- Тогда решено, - Ольга Николаевна стукнула кулаком по стенке (с той стороны, как обычно случается, никто не ответил). - Тогда завтра в десять у Пал Степаныча.
- Может, все-таки не у Пал Степаныча? У Пал Степаныча слишком дешево…
- Ладно: вы мужчина, вам и топор. Как говорится в новом римейке… Не знаю, что говорится… Главное - мы забились.
- Еще один вариант, - встрепенулся Тимофей. - Но там, извините, будет на грани жизни. Шаг влево - и недомут, поминай как звали.
- Не надо рисковать жизнью. По крайней мере, в самом начале. Если вы рассказываете не сказки, мы еще рискнем жизнью за наше общее дело… Хотите же заиметь со мной дело?
Некоторое время они перемигивались совершенно молча. За окнами темнело, и в это самое время раздались шаги; вернулся из дальней комнат румяный Алеша.
- Простите, вы не заняты? - спросил он.
Вид же имел совершенно фантастический: на ногах зеленые сандалии, в руках палка - для настольной игры в "большого арто". На конце палки поблескивал наконечник: из железа. Стало быть, Алеша держал в руках полноценное копье - независимо от мнения о своем предмете…