- Писю-то не пропил? - злорадно хохотнул Тимофей. - А то, знаешь, бывает: уходит мальчик в соседнюю комнату якобы по делам, смотришь - а пися тю-тю. Где, спрашивается? А пропил! Вот не абы как, а именно пропил, чтоб смешнее было… А зачем тебе такая резная палка? Неужели ты хочешь сыграть со мной в "большого арто"? Лохануто! Учти: я в такие игры мастак. Объебу и баста. Я ведь практически шулер, нас так учили… Но если хочешь, сыгранем в "большого арто". Дело, как сказали бы, уместное… В "арто" обычно на дозу малость играют… Если хочешь, можем и на живца. Или лучше так, чтобы по рукам вышло: с тебя доза, с меня живец. Но если ты хочешь крупно проиграть в "большого арто", зачем тебе наконечник на конце твоей палки? Тем более железный?
- Я сделал его специально, - сказал Алеша. - Чтобы он был со мной.
- А зачем он с тобой?
- Защищать свое достоинство, - честно ответил мальчик. - Жизнь и достоинство. Я решил, что неприлично показать вам свою наличную писю. Она моя. Практически и навечно. А вы, дядя, хотите подмазаться. Вот и все. Мне про таких родители говорили - что есть дяди, которые желают подмазаться. И надо их лупить по рукам. Любой ценой. Даже палкой…
- Вот это пацан! - воскликнул Тимофей. - Кремень, а не пацан. Много вас на моем веку развелось - к добру это…
- Не думаю, - сказал Алеша. - Что совсем уж к добру…
С этими словами он постарался ткнуть палкой в направлении живота Тимофея. Топорник сноровисто уклонился, захватил палку и дернул ее из рук мальчика. Палка, делать нечего, подалась стремлениям Тимофея - и Алеша остался практически безоружным. Только тихонько всхлипнул…
- И что дальше? - уныло спросил он.
- А действительно, матушка, что же дальше? - спросил Тимофей. - Вы же не находите такой вопрос риторическим?
- Отчего не нахожу? Вполне даже, - ответила Ольга Николаевна. - Но поймите, мой друг - тем более поймите это с учетом обострения нашей дружбы… знаете, есть такой экзистенциальный модус… Так вот, вырубите себе на носу - есть вещи, за которые я отвечаю, в том числе перед государством. Перед нами славный сопливый мальчик. И что же? Допустим, вы неумеренно радикальны, так? Допустим, в вашем зобу окончательно сперло всякое дыхание, вы отринули последние формализмы, инвестировались на все сто, и, так сказать, воспалились рвением… Допустим - говоря без утайки - вы намереваетесь посконно выебать его в жопу. Но простите, вам не приходилось задать себе вопрос: при чем здесь все-таки я? Простите, но помимо прочего, я симпатичная девушка… И, простите, государственный служащий… И, простите, топорник - не чужой вам все-таки человек…
Тимофей откашлялся. Видимо, специально, чтоб это было своеобразным вступлением…
- Ольга Николаевна, - сказал он с потугой на снисходительность. - Последний съезд топорников решительно осудил подобную практику. Мы полагаем, что это некультурно - ебать кого-либо в жопу, тем более непосредственно. Есть множество более органичных способов услужить Единому… Вы отсекаете?
- Я слежу за развитием… лучше так: за гниением… вашей разлюбезной мысли. Значит, ебать кого-либо в жопу вам кажется недостаточным… так сказать, несовременным, да? И вы радикализируете? Вы, так сказать, готовы пойти на нонсенс?
- Это не нонсенс, - обиделся Тимофей. - Это суровые нитки правдивой жизни…
- Блядь! - взвилась Ольга Николаевна. - Не будьте совсем говном, не впадайте в пафос, побудьте хоть немного как человек… Говорите, черт вас разорви, хоть немного по-человечески… Говорите так, чтобы простая образованная девушка могла вас понять… Какие, блядь, нитки? Какой такой, разъебать ее, правдивой суровой жизни?
- Я лишь хотел сказать, что сейчас совершу некоторый эмпирический опыт. В соответствии с программным пакетом нашего последнего съезда… Не радея, так сказать, о личном постыдном благе… Иными словами, я сейчас сниму с мальчонки штаны и суну ему в задницу самодельное - им же самим - копье. Если мальчонка выживет, я буду до крайности счастлив, чего, откровенно говоря, желаю и вам…
- Ах, вы теперь веруете в копье? А, извольте мне ответить, зачем? Вы полагаете, что мальчик больше отсечет в нашем деле - если не скочурится после этакого копья?
- Это его закалит, - сказал Тимофей. - В доску, как реального мужчину. Знаете, все-таки в жопу… Тем более такое копье… Собственными, на хуй, ручонками… Разве это не вещь?
- Это симуляция - даю вам совесть на полное отсечение… Это анормально, вы понимаете? Это подорвет неразвитый детский потенциал, сорвет всю актуализацию…
- Что бы вы, Ольга Николаевна, понимали в наших мужских играх… Признайте уж честно, что рыльцем не состоялись - шарить в мужские игры… Рыльце, так сказать, в пушку, отсюда и все дела… И мешаете мне следовать долгу, а лучше сказать, инструкции… Стыдитесь… Ай-ай-ай, Оленька…
И Тимофей, словно глумясь, начал шевелить пальчиком: дескать, он ее осуждает…
Ольга Николаевна положила ноги на пуфик и начала маленько ими подрагивать. Дескать, ей было плевать, что ее столь явственно осуждают…
Тем временем Алеша, вычленив свободный момент, страстно принялся за альбом. Долго ли, коротко ли, а рисовалось следующее: гроза. В лесу, среди елок и кустов, разбегались в смятении звери: лось, волк, медведь и лисица. Над ними сверкали три оголтелых молнии и хлестали косые темные синие линии - дождь. Видимо, где-то стучал и гром. Но гром, Алеша, к сожалению, рисовать не умел…
- Как жаль, - вздохнула Ольга Николаевна. - А уже начала иметь дурную привычку вас полюбить… Честное слово: я кое-что предвкушала. А вы опять танцуете от балды… Я думала, мы будем сотрудничать: вы бы спали, а я бы пекла оладьи, кормила вас… Знаете, как заведено в бывших семьях: завтракать по утрам? Потом еще на природу… Я думала, рано или поздно всегда наступает такой момент, когда людям тянется на природу. А потом наступает другой момент… Знаете, как бывает: развитие человеческих отношений? А еще интим. Ну личная жизнь… А вы? Что вы делаете? Берете и валяете дурака, носитесь по инструкции… Тимофей, чтоб не говорили разные люди, а вы все-таки долбоеб…
Тимофей, поигрывая копьем, обиженно сопел. Он вращал им в разные стороны и словно пытался чертить им на ковре: непонятно что. Судя по очертаниям, дурную трапецию… Казалось бы - зачем зрелому мужчине чертить на ковре гостиной трапецию, а тем более чертить ее неумело? - неисповедима душа топорника…
- Вы мне сетуете, Ольга Николаевна. А не лучше ли по-простому сказать, по-нашему: на хуя? Вы понимаете, какой вопрос я хочу задать, да?
- Нет, - презрительно ответила девушка. - Мне чужды ваши потуги сказать нечто умное… Говорите уж сырым текстом… Какой вопрос?
- Простейший: что вам до этого мальчика? Я понимаю, что вам платят деньги за его надзирание, но знаете, деньги все-таки изредка пахнут… У вас что, нет совсем лишних денег? На моей стороне закон, вы глазами-то не лупайте… Не только тот формальный, что на бумаге, но и тот, что в духе - не в букве. Только дуракам законы не писаны…
- Еще скажите, что на вашей стороне общечеловеческая ценность. Хотя бы одна… Или, например, зов традиции, голос крови… Вы продажный формалист. Отрабатываете свои мелкие деньги. Добро хоть за работу топорника немного платили… Это ведь так, хобби. Ходите и вставляете всем копье, а потом списываете по ведомости… Хуесос! Мерзавец! А я вам почти поверила… Морально готовилась печь оладьи… Искренне по утрам… Аутотренинг, то, се…
Случилось нежданное: Тимофей с отчаянным воплем метнул копье в книжные стеллажи. Следом метнулся вой…
- У-у-у!
Ольга Николаевна катала фантик и смотрела на такие дела с долей своего любопытства.
Тимофей, не теряя времени, поставил себя на колени. В таком виде он полз к ногам девушки. Хрипел какие-то звуки, иногда они складывались в слова, особо разбирались три: "девальвация", "любимая" и "психоз"…
- Ползите, ползите, - шептала Ольга Николаевна. - Будете знать, как затевать служебные игры… романист, бля… шиллер через жопу…
Наконец Тимофей уткнулся носом в колено. Из глаза скатилась немаленькая слеза и омочила черный чулок собеседницы - только это уже мелочи…
- Вы тонко подметили, что я, наверное, утонченный мерзавец…
- Почему же утонченный? Скорее утолщенный.
- Нет, я все-таки утонченный… пускай мерзавец, да. Местами и хуесос, как вы нелюбезно заметили. Но я прежде всего - человек. А значит, готов на все… на кое-какие недурные мыслишки… и делишки тоже хорошие… А? Или думаете - фикция? Думаете, душа на корню разъята? Я, милая, готов переплавить себя в мартеновской печи вашей критики… Так будьте же моей мартеновской печью, дьявол нас побери! Ольга Николаевна!
- Милая - это хорошо. Это значит, в вас осталась капля недурственного…
- Капля ваша! Слижите ее до последнего миллиграмма, - предложил Тимофей, и осекся: - но что я говорю, господи? Я брежу, Ольга Николаевна, честный крест - я брежу.
- Это ничего, - флегматично сказала девушка. - Знаете ли, бывает. Целуйте-ка мизинец, пока не поздно. А то весь шанс просахатите, как в кино про любовь… про старинную. Люблю мудацкие ленты, в них душа закаляется…
С этими словами она скинула тапочек и покорный Тимофей, стянув чулок, припал к мизинцу левой ноги…
- Ольга Николаевна, можно я опять выйду? - некстати подал голос Алеша. - В соседнюю-то комнату?
- Ну конечно, малыш, - улыбнулась она. - Только пиздуй по-скорому и не балуйся. Будешь баловаться, я тебе пастилы не дам… Ты ведь любишь пастилу, озорник…
Мальчик скрылся, а Тимофей сбивчиво бормотал:
- Я ведь тоже озорник, милая… Ну честное слово - тот еще озорник… Я вам все покажу и вы всему поверите… Вместе озоровать будем. Я ведь и пастилу люблю, чтоб вы знали… Мы такие мальчики. Только вас ценю еще больше… На порядки больше…
- Второй мизинец! - скомандовала Ольга Николаевна, и целование повторилась…
- Знаете, как это называется? - весело говорила она. - Если по науке новейшей? Это называется процедура… явленности чувства любви… Слышали про диспозитив сексуальности?
- Я хоть и Тимофей, - говорил Тимофей, - а предел имею. Не знаю я всего, матушка. Может вы чему и обучите… Не читал я Фуко, увольте… И Лакана я, темнота, близко себе не тырил… Даже Фрейда Зигмунда - ни хуя себе? - тоже не больно… Так сказать, милая, так сказать. Только ведь не за это людям дается, что они других людей по дури читают…
- Это верно. Но что же вы остановились? Или у меня не обыщется мизинчика под номером три?
Тимофей быстро понял и сменил ориентиры: теперь он мямлил во рту чужой мизинец правой руки.
Свободной лапкой Ольга Николаевна все так же катала фантик, слегка позевывая…
- Вы романтик, мой друг, - заметил она. - Бледный юноша со смущенным взором. "Хулибан" таких раком ставит. И профессии вы более не уместны… Осторожнее, мон петит ами - как бы вас, простите, не инициировали. Ну досрочно. Как сказали бы в СССР - по линии партии и правительства… Или по линии профсоюза? Я не помню это СССР, наше поколение уже ничего не помнит… Мы как дети, не помнящие иванов… подчас сукины - се ля вот… Ай, что же вы делаете?
Тимофей, встав на четвереньки, игриво кусал напарницу за мизинец, а затем покусывал за другие пальцы.
- Ну сущий козел, - сказала она с улыбкой. - Мой славный ручной козел… Одомашенный… Ну, козел, скажи девочке свое зычное бе-е-е.
- Бе-е-е, - покорно сказал Тимофей. - И чем оно не зычно?
- Действительно. Только я дама капризная, мне такого мало… Надо развлекать… Покажите лучше акробатический номер.
Ольга Николаевна с ногами забралась на диван, Тимофей же отошел в угол (видимо, заготавливая номер). В тот миг в комнату ворвался Алеша. В вытянутых перед собой руках он держал исторический предмет - пистолет марки ТТ, что некогда так любили русские убийцы по найму…
- Ай-ай-ай, шалунишка, - погрозила девушка. - И кого же ты, охальный заебанец, нынче хочешь убить? На сей-то раз?
- Мои предпочтения не меняются, - хмуро сказал Алеша, уперев ствол в сторону Тимофея.
- За что же нынче? Обрати внимание, мой стервец, твоя пися потеряла весь налет флера и актуальности… Она, сильно говоря, пребывает в забвении и отставке…
- Именно поэтому, - сказал мальчик. - Именно поэтому, Ольга Николаевна, я вскрыл сейф вашего супруга. Я ведь знаю, что там лежит пистолет ТТ…
- Черт возьми, господа! - рыкнул Тимофей. - Это становится интересным. У меня душа вернулась из пяток, с этой безумной речи… Поясни же свою мысль, малолетний… вот не хочу это слово говорить, а скажу: малолетний преступник. Или вы ничего не знаете о порядках - в медвежье-угловой школе тому не учат? Не знаете, что убить живое существо просто так, без доказательной базы - не с руки? Архискверное поведение. Надо быть отчаянным засранцем… За это, между прочим, тоже инициируют…
- Почему же, - спокойно сказал Алеша, - без доказательной базы… Нельзя быть таким, как вы, мутным дядей… Сначала вы заигрывали со мной, потом с Ольгой Николаевной - где же ваша порядочность? Где, - заорал Алеша, - верность избранному объекту страсти?! Где ваше честное слово?! А если я ревную?! Если я ревную тебя, говно?! Умри, несчастный! - с этими словами мальчик дрогнул, скосился, выстрелил. Тимофея толкнуло в грудь и повалило на цветастый ковер. Алеша приблизился и деловито разрядил пистолет вторично. Как взрослый человек - в голову… Перевернув неживую тушку Тимофея Ивановича Зарецкого на живот, оглядел огромную дыру в спине, с выдранным клоком мяса… Прихмыкнул. Причмокнул. И вдруг залился потоком горячих слез…
- Я их боюсь, - плакал он. - Трупов боюсь, Ольга Николаевна… Когда нас в классе на труп водили, я дорогою блеванул - ну правда… Вы мне верите? Как же дрочить-то буду - над свежим трупиком? Если я его до смерти боюсь… Я ведь сейчас блевану еще, чтоб вы знали - ровненько на ковер. Извините меня пожалуйста, если так ненароком будет, я не со зла, так сказать - с души просто… С души меня воротит, как взрослого человека… Посмотришь на такие кошмары и жить не хочется. Это ведь не кино уже. Это по делу… По жизни… Своими руками уменьшил число топорников, за такое вымпелы не дают… За такое, наверное, на общем слете инициируют…
Ольга Николаевна ободряюще потрепала его по щеке:
- Не плачь, малыш, не такое еще перемелется… Жизнь только начинается, ты пойми. А в жизни бывает всякое. Главное - ломоветь душой. Дурачок! Мастурбировать отныне не обязательно. Над свежей тушкой, хочу сказать. Это блажь, каприз, удел извращенцев… Кокнул кого надо, и привет родне… Ну скажи, кому сейчас с этого полегчает? Может быть, Тимофею Ивановичу?
- А мне сказали, что надо, - поднял зареванные глаза Алеша.
- Кто тебе сказал? Васька, наверное, Хрыч? Не верь ты ему, Алешенька. Васька Хрыч - дурак и отпетый враль… И мошенник… Даром что второгодник… Шпана он дворовая, твой Василий, и что с него взять? - шерсти клок?
- Не надо про Васю плохо. Вася мой заядлый товарищ по всяким играм… Мы с ним к Таньке Ромовой вместе ходим, он слева, я справа - или наоборот…
- К Танюшеньке ходи, это надо… Я к ней тоже в твои годы ходила - не без этого. А с Василием осторожно. Он тебя продаст, подведет, никогда не выслушает… Вася - он такой. Парень что не надо…
- Но почему?
- Вот подожди: он тебя научит… Почешешь репу, и все. Поздняк будет.
Альбом лежал, обнажив недорисованное: Деда Мороза. Приветливый старик пушил бороду и залихватски волок мешок. На сером мешке, как водится, алела надпись: "подарки". Он волок мешок среди сугробов и елок. Дело было в лесу; но елки были в гирляндах, цветных шариках и фонариках. Из-за елок смотрели разные звери. Как ни удивительно, даже слон… В чем-то шерстяном - так что, может, это был мамонт… Досрочно воскресший к празднику… Дед Мороз пилил в соответствии с табличкой на палке. Палка торчала из снегов, а слова над стрелочкой говорили: "к детям"… Позади Деда Мороза виднелся чей-то контур - недорисованный…
Над картиной было подписано: "Миф XX века".
Алеша тихо-мирно перестал плакать.
- Спасибо, Ольга Николаевна… Помогли…
- Мальчик мой, у меня к тебе личный вопрос… Только не пизди, солнышко - скажи правду, как бы горька она не было. Или сладка - мало ли… Ты действительного ревновал этого мандалая?
И Ольга Николаевна, ради большей ясности, пнула ногу погибшего Тимофея.
- Нет, - признался Алеша. - Я просто хотел умягчить его конец. Конец-то, между нами, тяжелый… Зачем гадить в последний миг? Пусть радуется, что из-за него готовы на многое… Пусть радуется, что даже такие дети… Это ведь хорошо, когда тебя любят дети?
- Очень хорошо, - выдохнула она. - Так вот ты какой, мой мальчик.
- Ну конечно, Ольга Николаевна. Конечно, я ревновал только вас… Не могу назвать это любовью… Детская навязчивость - самая нелепая. Вы согласны?
- Да! - крикнула она. - Миллион раз да! - и метнулась в сторону цепенеющего Алеши.
Сгребая его в охапку, она говорила следующее:
- Как мы этого барбоса… проучили, да?.. он материя, косная материя - недаром их в элите зовут топорники… Дух должен торжествовать… вытащить себя из дерьма… за уши… за нежные твои ушки… Вот увидишь, мой дивный мальчик… Ой!
Ноги ее мелькнули перед лицом Алеши. Глаза расширились, и реальность канула в них.
- Какой же ты все-таки дивный…
- А мы успеем? - он сморщил нос. - До прихода вашего, чтоб он не пришел?
- Супруга-то? Успеем, - весело сказала она. - Если не станем возиться с трупом. Пусть с ним возятся бандиты из службы края. Им за это уплачено…
- Тогда скорее лезьте…
И Ольга Николаевна полезла в шкаф за большой зеленой коробкой с тремя продольными полосами. Цвета они, эти полосы, были красного… По центру коробки был выписан равнобедренный треугольник, внутри его сиял глаз. Мудрый и все понимающий - даром что нарисованный на картоне… Она второпях подмигнула этому глазу. Алеша наконец-то радостно замычал.
г. Красноярск, 2002 год
Признания врага народа
Я хлопаю глазами и пою тягучую песнь акына. Что вижу, то и пою. Если вслушаться, то кажется, будто я очень злой. Однако это неправда: представьте, что вы видели Бога, а затем вам показали черта. И вот вы говорите, что у черта кривые рога и мятая задница, а вас упрекают, что вы не цените окружающих. Но, поверьте, любить чертей означает не любить многое другое. Не удивляйтесь: как честный человек, брызжу ядовитой слюной.
Теперь о сути. Позвольте, я объяснюсь. Я не русофоб, бросьте… я, наверное, даже фил. Конечно, фил. Это слабо и глупо - вообще быть фобом. Я просто не знаю, что за границей. Может быть, там гоблины и драконы. А может, педерастия и Мамай. Но у меня только два объекта: Россия и лучший мир, идеальное государство, нечто из сферы не действительного, но должного. Сравнение, сделанное в пользу мечты, поражает своей жестокостью: российская сборная - в теперешнем составе, на рубеже веков - продула со счетом 15:0. Вот тебе, бабушка, и аналитика "русофобства".