- Это Моссад, - сказал он. - Израильская разведка. Трижды за вечер я перехватывал обрывки переговоров их оперативников в Европе. Они продолжают обсуждать некую террористическую деятельность, сосредоточенную вокруг какого-то немецкого концлагеря.
Я подумал.
- Это может быть воинствующее крыло "Новой Германии". С тех пор как в Австрии пришла к власти "Партия Свободы", их друзья по другую сторону границы час от часу ведут себя все шумней.
- Может, и так, - промолвил Слейтон не слишком убежденно. - Но израильтяне, судя по виду, слишком гоношатся, так что на чисто европейские дрязги не похоже. Ну что ж, - он выключил системы видео- и аудиоперехвата, - у нас с вами, доктор, и без них есть чем заняться.
Вот так остался почти незамеченным еще один признак надвигающейся страшной трагедии, которая вскорости увлекла нас в свои пучины. Даже сейчас я стараюсь не думать о том, сколько жизней могли бы спасти мы со Слейтоном, если бы вслушались в таинственные сообщения, уловленные системой перехвата. Раздумья об упущенных возможностях - верный путь к безумию.
Глава 25
Каким хитроумным, каким важным представлялся тогда план, что состряпали мы со Слейтоном в следующие несколько дней! И как я был горд, работая бок о бок с человеком, чьи деяния вдохновляли юных и заставляли устыдиться зрелых! Пусть в нашем партнерстве ни о каком равенстве не заходило и речи, все ж как наставник Слейтон был весьма снисходителен и терпим, хотя порой ему случалось быть резким, и мы быстро вошли в эффективный рабочий ритм, что позволило набросать план атаки уже через сутки. Пролетело еще 48 часов, и на исходе третьего дня мы уверились, что для достижения цели наш план подходит идеально, хотя для полной уверенности необходимо было опробовать его на наших коллегах.
Для этого мы выждали еще сутки, пока Тарбелл не вернулся со своей экскурсии. С довольной улыбкой на лице, пошатываясь и слегка хромая, Леон вошел в комнату, где мы все (кроме Малкольма) собрались перед ужином, - и во всеуслышание объявил, что готов приличным образом перекусить ("Как только шотландцы с такой своей кухней умудряются не отдать концы?") и насладиться беседой (последние несколько дней он, по всей очевидности, провел в компании "бесконечно сексуальных" женщин, и горячо заверял нас в истинности этой оценки). Посреди этих заверений Слейтон кивнул мне: еще раньше он решил, что наш план я буду представлять в одиночку, заявив, что сам живет в мире дел, а не слов, и все перепутает. Я пропустил мимо ушей некоторое пренебрежение, прозвучавшее в его словах, так как понимал, откуда оно взялось, - и принялся в общих чертах обрисовывать то, к чему мы пришли.
В предисловии я отметил, что успехи группы опираются прежде всего на единственном факторе - правдоподобии. Все мистификации принимались публикой за чистую монету по той причине, что в каждой из них был заложен некий глубинный смысл. Американские политики, скажем, для большинства людей были немногим больше, нежели телевизионным сигналом, а любой из тех, кто осознавал необычайное коварство Уинстона Черчилля и его готовность жертвовать жизнями людей во имя политических целей, легко поверил и в его переписку с Принципом. Что до Иисуса, то достоверных сведений о его жизни очень мало. Даже тысячи находок, сделанных археологами и антропологами за много лет, не помогли обосновать теорию эволюции… Наконец, при всем восхищении фальшивкой с изображениями убийства президента Форрестер следует признать, что люди всегда с готовностью взваливали на исламских террористов что угодно. Следовательно, первая наша задача была в том, чтобы обеспечить плану твердую историческую основу, опираясь все на те же внешне достоверные факты. Эту часть все приняли без особых возражений, но затем задача чуть усложнилась. Я объявил, что полковник Слейтон и я предлагаем использовать в качестве отправной точки убийство Джорджа Вашингтона, каковое заявление было встречено непониманием, отразившимся на всех лицах, означающим, что либо наши коллеги не знали о том, что Вашингтон был убит, либо подзабыли, в чем там было дело. Я пояснил, что их неосведомленность вполне понятна, поскольку это убийство, словно неприглядную страницу американской истории, замели под своего рода психологический коврик. Но, продолжал я, Вашингтон действительно был убит: он слег с инфекцией горла, и врачи прописали в качестве лечения кровопускание. Однако же врачи эти были тайно подкуплены группой бизнесменов и политиков (в нее входили и несколько других "отцов-основателей"), которые хотели, чтобы Отец Нации заткнулся навеки. В последние месяцы жизни Вашингтон начал сознавать, какой масштаб приняла распродажа юных Соединенных Штатов богатеям и торговому сословию, и намеревался заявить об этом - заявить публично. Но власть того времени, будучи на удивление схожа с нынешней, не могла допустить разоблачений. Результат - убийство, совершенное ножом для кровопускания.
Фуше прокомментировал этот рассказ, заявив, что он может стать отличной основой мистификации, поскольку обращается к начальному периоду истории США и в то же время таит неистощимый дискуссионный потенциал. Но что за мистификацию, спросил он, мы намерены создать на основе этой истории? Тут нам пришлось раскрыть карты: сама история, собственно, и была мистификацией. Мы со Слейтоном установили, что хотя насильственная смерть Вашингтона от рук продажных политиков позволяет провести четкую параллель между тогдашней ситуацией и современным положением дел в Соединенных Штатах, в ее основании нет ни одного исторического факта.
Воцарилось молчание, а затем общество разразилось взрывами хохота и негодующими возгласами, за которыми последовали бурные аплодисменты. Лариса не терпела розыгрышей и заявила, будто с самого начала знала, что я блефую, но долго притворяться не смогла. А затем, когда все успокоились, мы принялись обсуждать потенциал нашего замысла.
Прежде всего, если наш удар будет нацелен в американскую концепцию "морального превосходства", нет смысла брать на мушку лидеров страны. Граждане США сильно дистанцированы от своих местных и национальных представителей, которых Слейтон называл "платной прислугой корпораций", поэтому попытка спровоцировать широкомасштабный кризис национальной философии, мотивировав их действия пороком и коррупцией, была обречена на провал. Точно так же не было смысла затрагивать малоизвестных людей и события, так как публика редко интересуется историей. Однако несмотря на то, что большинство людей затруднились бы с ответом на вопрос, когда и при каких обстоятельствах образовались Соединенные Штаты, подавляющее большинство людей выросло со смутным, но глубоким убеждением в том, что рождение нации стало великим шагом, сделанным открыто и честно под руководством Джорджа Вашингтона. Если обыграть эти представления в духе беззастенчивого таблоида, то последующий за этим скандал имеет все шансы оказаться в центре внимания общества, а заодно побудить американцев пересмотреть некоторые из присущих им фундаментальных нравственных предрассудков в отношении своей страны.
Сюжет с убийством годился для этого наилучшим образом, годился даже больше, чем старый добрый секс-скандал. В конце концов, народное сознание уже давно связало слова "президент" и "секс-скандал", а заговоры с целью убийства все еще до крайности притягивали и возбуждали публику, доказательством чему служит реакция общества на фокус Малкольма и его команды с изображениями гибели Эмили Форрестер. А учитывая широкую известность того, что Вашингтон, как и многие в его время (да сегодня, раз уж на то пошло), был фактически убит некомпетентными врачами, то последующее "откровение" о том, что убийство было результатом заговора, вызовет у страны и мира не больше скепсиса, чем за нашим обеденным столом. Короче говоря, раздор будет вновь посеян внешне достоверными фактами.
К концу вечера мы достигли согласия в том, что план хорош настолько, что его можно представить Малкольму. Слейтон вызвался исполнить эту обязанность, что он и сделал на следующий день. Все то время, что он провел с нашим немощным предводителем за закрытой дверью, я мерил шагами пол своей комнаты, а лежавшая на кровати Лариса убеждала меня, что все пройдет без сучка и без задоринки. Так оно и вышло: со встречи Слейтон явился с весьма довольным видом и сообщил, что Малкольм одобрил наш план и хочет, чтобы остальные приступали к изготовлению документов, которых требует эта задача.
И все же казалось странным то, что Малкольм не прервал свое затворничество хотя бы для того, чтобы лично одобрить наш план. Спросив у Слейтона, доволен ли он отзывом Малкольма, я получил положительный ответ, но видел, что в действительности он несколько обескуражен приемом, оказанным нашему труду. Меня однако же не покидали сомнения, хотя на протяжении нескольких последующих загруженных работой дней я пытался, как мог, приписать это равнодушие непрекращающейся затяжной битве, которую Малкольм ведет с собственным телом, и сопровождавшей ее эмоциональной и интеллектуальной неустойчивости. В редкие минуты передышки я уличал себя в желании задать ему прямой вопрос: что кроется за всем этим?
Мне так и не представилось случая сделать это, пока мы снова не взошли на корабль, чтобы пересечь Атлантику и попытаться изменить восприятие рождения нации и национального образа Соединенных Штатов Америки, что сложились в мире. В этом путешествии я обнаружил, что нехватка энтузиазма у Малкольма вовсе не связана с нашим проектом и что опасения, охватившие нашего предводителя, обусловлены его более полным знанием обстоятельств, - опасения, которые вскоре подтвердил все тот же маленький компьютерный диск, что я однажды обнаружил в кармане куртки.
Глава 26
В основу "мистификации Вашингтона", как мы назвали наш план, легли два комплекта поддельных документов. Первый состоял из признаний, сделанных на смертном одре тремя заговорщиками, мучимыми совестью. Признания принадлежали Томасу Джефферсону (из-за его личных грешков и лицемерия в вопросах рабства общество давно было готово к любым обвинениям в его адрес), Джону Адамсу, чей страстный, временами иррациональный федерализм навеки сделал его вечной мишенью популистов; и, наконец, одному из хирургов, оперировавших Вашингтона. Второй набор фальшивок состоял из нескольких писем Вашингтона его близким друзьям, где он говорил о своем намерении выступить перед нацией с предупреждением о растущей власти тех, в чьей собственности были богатства страны.
Ко времени, когда мы со Слейтоном составили тексты, Леон с Жюльеном уже окончили манипуляции с составом чернил и бумаги, так что документы скоро приобрели окончательный вид. Мы взошли на корабль и направились в сторону Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы упрятать плоды наших рук в разные архивы. Братья Куперман занялись тем, что внедряли в содержимое различных вебсайтов сфабрикованные нами документы и журнальные статьи, которые, будучи найдены, говорили бы в пользу нашего подлога. Вскоре после отплытия было решено, что небо наверняка кишит воздушными патрулями, разыскивающими таинственный самолет, невесть каким образом скрывшийся в районе Северного моря, и что лучше пересечь Атлантику под водой. Мы вновь погрузились в пустынные воды и направились к юго-западу, чтобы двигаться над поверхностью дна, пока не достигнем континентального шельфа, где мир меняется к худшему.
Опускаясь ниже, мы пересекли хребет большой подводной горной цепи, носившей название "Берег Дикобраза", и направились в сторону плато Дикобраза, лежавшего на глубине приблизительно в три тысячи футов. Для большинства обычных подводных лодок такие глубины немыслимы, но наш корабль отличался от них множеством примечательных особенностей. Ландшафт океанского дна был куда эффектней, чем то, что нам довелось наблюдать в предыдущее плавание, так как на сей раз мы опустились куда глубже; но эта красота лишь подчеркивала гнетущее отсутствие каких бы то ни было признаков жизни. Ко мне быстро вернулась та же странная смесь восторга и печали, что владела мной в путешествии на восток. И когда Малкольм по системе громкой связи пригласил меня пожаловать к нему в обзорный отсек, его подавленный голос прозвучал в тон невеселому настрою.
Когда я вошел, он в полном одиночестве сидел в своем инвалидном кресле и созерцал драматический пейзаж, который высвечивали мощные лучи прожекторов. Я тихо приблизился, и он указал мне на стоящий рядом стул.
- Присядьте, Гидеон, - сказал он. - Прошу вас.
Он массировал свой лоб и, казалось, пребывал в сильном расстройстве; вдруг он вздрогнул и указал на примечательное зрелище: одинокую рыбу длиной примерно двадцать пять футов, странное создание, отчасти напоминавшее акулу. Но для акулы ее движения были слишком вялыми и замедленными, а глаза, отнюдь не по-акульи неподвижные и черные, ярко светились во тьме.
- Это сонная акула, - пояснил Малкольм. Его лицо повеселело при виде этой твари. - Глубоководная рыба. - Неожиданно он снова помрачнел. - Ее приманивают генераторы акустических волн, спускаемые на дно рыбацкими флотами. Должно быть, наверху сейчас траулер, и это создание будет мертво еще до захода солнца. Мясо ее не слишком ценится, зато от глаз, как считается во многих частях Азии, возрастает мужская сила. - Он раздраженно вздохнул. - Никогда не мог понять, отчего народы, которые не в силах контролировать прирост населения, так беспокоятся за свою мужскую силу.
Я хотел было ответить, но Малкольм предостерегающе поднял руку, призывая к молчанию. Он следил, как сонная акула грациозно плывет к поверхности океана и к собственной смерти. Потом прошептал:
- Так замечательно воочию видеть чудеса нашего мира, Гидеон, безо всяких лекарств… - Через несколько секунд, заметил я, его зубы заскрежетали, а брови страдальчески изогнулись. - …и так мучительно, - выдохнул он. По его телу прошла заметная дрожь. - От боли время сжимается… минуты, часы, дни - они истончаются. - Наклонившись к стеклу, он выдохнул: - Сколько времени я смотрю на тебя, мой бедный обреченный друг?
Казалось немыслимым переносить такие страдания, не теряя контроль над собой. Но он подождал, пока акула не исчезнет из поля зрения, и лишь затем отказался от дальнейшей борьбы, достав из кармана шприц.
- Я надеюсь, вы простите меня, Гидеон, - вымолвил он, вводя иглу в вену левой руки. Затем он откинулся назад и на минуту прикрыл глаза.
- Малкольм, - сказал я осторожно. - Позвольте мне задать вопрос. Не стали ли эти приступы сильнее или чаще?
Он кивнул.
- Если бы я мог больше отдыхать… - произнес он, открывая глаза. - Но на это нет времени. Во всяком случае, сейчас, - глубоко вздохнув, он наконец повернулся ко мне. - Вы отлично поработали на острове, Гидеон. Другие, несомненно, тоже, и все же учитывая, что это был ваш первый опыт, я счел нужным лично сообщить вам: великолепно проделанная работа.
Я облегченно улыбнулся.
- Мы с полковником Слейтоном беспокоились, что, может быть, на самом деле вам так не кажется.
- Потому что я не принимал в ней участия? Да, я сожалею об этом. Но на меня навалилось столько работы, которую я пока что способен делать, и я должен был это… предусмотреть. Но это не связано с вашими достижениями, - они исключительны. По правде говоря, все, что беспокоит меня в этом проекте, это то, что он может оказаться слишком хорош.
Я не сразу нашелся, что ответить.
- Не думал, что мистификация может быть "слишком хорошей".
- Может - если создается для того, чтобы быть разоблаченной, - отвечал Малкольм. - Эта мысль не приходила вам в голову, Гидеон?
- Какая?
- Что наша работа все же должна быть разоблачена.
Мое замешательство усиливалось.
- Я думал, в этом все и дело.
- Ну, что все дело - это вряд ли, - в голосе Малкольма слышалось явное разочарование, ставшее еще заметней, когда он с досадой круто развернул свое кресло. - Едва ли полдела! - продолжал он; лечение восстанавливало как его силы, так и его страстность. - Это наше "открытие" было частью общего плана - ведь эти фальсификации мы сеяли повсюду лишь для того, чтобы привлечь внимание к опасностям нашего времени, а вовсе не для запудривания мозгов!
Я пожал плечами и попытался успокоить его.
- Это неизбывная дилемма, Малкольм. Лишь по-настоящему качественная мистификация послужит делу, о котором вы говорите, - но в то же время качество подделки помешает разоблачить обман. Полагаю, что разоблачением дела ваших рук вам придется заняться самому.
- Я пробовал! - взорвался он. - Наверняка Лариса рассказала вам: мы дали понять американцам, что снимки убийства Форрестер были подделкой. И что? Над Афганистаном до сих пор кружат эти мерзкие беспилотные штуки! А на прошлой неделе я разослал сообщение о письмах Черчилля в английское и немецкое посольство, и какова же была реакция? От немцев - отказ, ведь они не заинтересованы в раскрытии этой мистификации, а англичане, мол, не готовы шокировать публику такими извращенными, эгоистичными, а главное, ничем не подкрепленными опровержениями! - Он с трудом овладел собой. - Я не рассказывал об этих мыслях остальным, Гидеон, и я хочу просить вас не передавать им эти мои слова. Но порой я сомневаюсь в целесообразности всего нашего плана. Нам требуется другое лекарство, лекарство посильнее - и мы должны действовать решительнее.
Припоминая его "пунктик" насчет секретности, я постарался ничем не выдать своего удивления.
- Это то, над чем вы сейчас работаете?
- Нет. - Твердость его тона была поразительной, и черты лица мгновенно разгладились; затем он несколько раз потряс головой, явно чувствуя себя не в своей тарелке. - Это всего лишь возможность. - Он с силой ударил по подлокотнику кресла. - Я не хочу это обсуждать! Я просто хочу, чтобы вы с полковником придумали что-то вроде гарантии. Я хочу быть уверенным… - Он развернул кресло так, чтобы видеть мое лицо, и поднял палец. - Я хочу быть полностью, абсолютно уверен в том, что нас в конечном счете разоблачат. Мы заходим куда дальше, чем с убийством Форрестер, - мы же дразним самый дух сильнейшей нации мира, страны, которой даже не нужно рисковать жизнями своих солдат, чтобы навязать всему миру свою политическую мораль. И мы должны проделать все очень точно.
Было непросто принять эту мысль после стольких попыток добиться того, чтобы наша мистификация стала венцом правдоподобия; возбужденный своей работой, я хотел было поспорить с Малкольмом, но неожиданно из динамиков послышался голос Тарбелла:
- Гидеон! Ты где, в башне?
Смущенно взглянув на Малкольма, я нажал кнопку на клавиатуры.
- Я в обзорном куполе, Леон. Я тебе нужен?
- Нет, оставайся там, я сейчас поднимусь, - последовал ответ. - У меня есть для тебя кое-что интересное.
Эту очень неловкую минуту ни я, ни Малкольм не произнесли ни слова; затем он сказал очень тихо и с некоторым раскаянием:
- Я знаю, Гидеон, что все это может показаться странным. И я понимаю, что должен чувствовать человек, вложивший в это дело столько, сколько вложили вы. Но существует огромная опасность, что эта фальшивка превратится в историческую аксиому, так как может обмануть сразу и всех. Я виновен в этом так же, как и вы. Именно поэтому…
- А, вот ты где! - Это был Тарбелл, прыжками поднявшийся по лестнице из поста управления. - И вы тоже, Малкольм, - это может представить для вас некоторый интерес, так как касается нашего старого приятеля, мистера Прайса.
Лицо Малкольма вновь потемнело, на этот раз еще быстрее.