- Разумеется, но не думаю, что они поверят. Особенно если информация придет из анонимного неподтвержденного источника. Но все же сообщим. - Снова глядя на море, он добавил: - Сообщим, что этот удивительный век породил монстра - монстра, который может использовать их собственные средства лучше, чем они способны себе представить…
Еще несколько секунд я наблюдал за Малкольмом - тот бросил взгляд вниз, извлек шприц и вонзил его в руку; а я вдруг спросил себя: о ком это он? Только ли о Дове Эшколе?
Глава 31
Быстро добраться до Франции было даже важнее, чем оставаться невидимыми для ВВС США и их союзников, но осторожностью пренебрегать не следовало. Чтобы избежать обнаружения, Малкольм и Эли начали генерировать новую "подпись" нашего корабля на радарах - такую, чтобы радиолокационные отметки наземных станций слежения ни в коем случае не совпали бы с теми, что были, без сомнения, зафиксированы американцами и англичанами в наших встречах над Афганистаном и Северным морем. Эта затея потребовала подмены для Эли, дежурящего в посту наблюдения орудийной башни. Я был немного знаком с этим занятием, и Лариса весьма логично предложила мне занять пост Эли. Правда, та же логика требовала более формальных отношений, но Ларисе не составило труда ее опровергнуть, поскольку чем больше времени мы проводили вместе, тем больше ей этого хотелось, - беспрецедентный случай в моей жизни, сказал я ей.
- Почему же? - спросила Лариса со смехом, взяв меня под руку и таща по коридору в своей неподражаемой манере, такой воинственной и соблазняющей. - Твои прежние романы были настолько никудышными? Не могу поверить - нет, только не потрясающий доктор Гидеон Вулф!
- Сарказм - генетически ущербная форма юмора, Лариса, - сказал я, обняв ее за талию и крепко прижав к себе. - И что бы там ни говорили женщины про уважение к мужчинам, посвятившим себя работе, это отнюдь не значит, что они хотели бы иметь таких рядом с собой.
- Они и не должны, - откликнулась Лариса с уверенным кивком. - Нормальная женщина заслуживает куда большего, чем просто законной доли внимания.
- Как удачно, - заметил я с улыбкой, - что мне уже не вернуться назад, к прежней жизни. Выкуп, назначенный за мою голову, и все такое.
Лариса вдруг остановилась как вкопанная и повернулась ко мне с выражением неприятного удивления на лице.
- Гидеон, ты же не хочешь сказать, что действительно думал об этом.
Я пожал плечами.
- Не совсем так. Но поинтересоваться было вполне естественно.
За время нашего с ней знакомства выражение неуверенности появлялось у нее на лице довольно редко; теперь же, похоже, застыло на нем надолго.
- О, - только и сказала она, уставившись вниз, на палубу.
- Лариса? - Сбитый с толку, я погладил ее по лицу. - Я же не планировал ничего такого, мне лишь стало интересно… - Она кивнула и впервые на моей памяти промолчала. И в ее молчании было что-то невыразимо наивное и печальное, и я обнял ее и привлек к себе.
- Прости меня, - сказал я тихо.
Я должен быть умнее, сокрушенно твердил я себе, и не допускать таких дурацких промахов. Любой, прошедший то, что прошла Лариса, не позволяет себе быть настолько эмоционально уязвимым. Но будь это так, она бы гораздо спокойнее отнеслась к возможности предательства. Любой разговор, и даже простую болтовню об уходе или о расставании такие люди воспринимают как грубое бессердечие. Посему я заткнулся и продолжал держать ее в объятиях, надеясь, что это загладит мою глупость… но знал, что это не поможет.
Однако и здесь я вновь заблуждался, как это часто бывало в наших с ней отношениях.
- Все в порядке, - наконец выговорила она, тихо, но убежденно.
- Уверена? - спросил я.
- Иногда мне нравится вести себя по-детски, Гидеон, - откликнулась она, - но это не значит, что я ребенок. Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. - Конечно, она была права; я припомнил свои недавние мысли о том, что она не похожа ни на одну из женщин, что я знал раньше, и не удержался от смешка.
Она автоматически отметила это.
- Что смешного-то, невообразимая ты свинья?
- Да есть тут один забавный момент, - спокойно ответил я. - Предположение, что это я мог бы бросить тебя.
- Верно, - сказала она, ее очаровательное самообладание вернулось к ней. - Мысль и правда абсурдная, раз уж ты об этом говоришь.
- Ладно, - сказал я, нежно ее встряхнув. - Не стоит развивать ее дальше.
Она прижалась лицом к моей груди и сказала тихо - так тихо, что я не был уверен, что это предназначалось для моих ушей:
- Ты не бросишь меня, Гидеон.
Знай я тогда, что этому эпизоду суждено стать последним в ряду благополучно завершившихся конфликтов, и знай я, каких чудовищных сложностей можно было избежать, я бы постарался растянуть его любым способом. Для начала я мог бы не обратить внимания на корабельную сирену, что принялась завывать, как обычно, очень некстати. Но, прижимая к себе Ларису я, глупец, полагал, что наши отношения не таят опасности и риска. Не в силах постичь значение этого момента, я разжал объятия. Теперь-то я понимаю, что это была одна из моих нескольких роковых ошибок; но это запоздалое понимание не облегчает мук воспоминаний.
Через несколько минут после сирены мы с Ларисой вновь шли по коридору. За углом послышались чьи-то шаги, и у ведущего в башню трапа мы лицом к лицу столкнулись со Слейтоном.
- У нас все еще нет новой "подписи", - произнес он с непонятной и нехарактерной для него дрожью в голосе. - Поздно, слишком поздно - вы-то уже их заметили? - Его слова показывали, что этот вопрос он уже задал всем членам команды. И тут же, не дождавшись ответа и ничего не объясняя, полез вверх по трапу. - Не может быть, что они все-таки построили эти штуки, - бормотал он, поднимаясь, - они же не такие идиоты!
Вслед за полковником мы забрались в башню, где он тут же направился к одной из стен и, опершись руками на прозрачный купол, вперил взгляд в окружавшую нас тьму. Я не смог найти на изогнутом горизонте стратосферы ничего вообще; у Ларисы, пристально изучавшей ту же область, результат был тот же.
- Полковник? - сказала она. - Что случилось? Вы что-то выловили на датчиках?
Слейтон кивнул, и тут же с отвращением мотнул головой.
- Птичья стая - вот что они показывают. Я бы и сам в это поверил, но какие, к черту, птицы на такой высоте?
Я подвинулся ближе к нему.
- Не могли бы вы слегка посторониться, полковник? Что это, как вы думаете, вон там такое?
Слейтон снова потряс головой.
- Смерть, доктор, вот что это такое. А самое худшее - то, что я, может, сам разработал эту смерть.
Глава 32
- Мы в Пентагоне давно носились с этой идеей, - рассказывал Слейтон, ни на миг не отрывая глаз от темного, покрытого туманом горизонта позади корабля. - Мы, видите ли, долгое время пытались разрешить проблему современных средств наблюдения. За последние пятьдесят лет выход каждой новой системы электронного обнаружения провоцировал новый виток развития технологии "стелс". А когда появились компьютеры, эта гонка пошла по нарастающей. Все крупные державы искали выход из этой ситуации, то есть новое надежное решение, но не было технологии, что сделала бы возможным такой скачок. Так было принято думать в то время. На деле же зерно будущего решения было заронено годами раньше, во время наркотической войны - "полицейской акции", как нам приказали ее называть - в Эквадоре и Колумбии. И заронили это самое зерно подразделения, которыми командовал я. - Мимолетная гордость пробежала по лицу полковника, на секунду рассеяв его мрачность. - Мы стали использовать для разведки маленькие радиоуправляемые снаряды "трутень", оборудованные множеством камер и микрофонов, и эта тактика оказалась успешной. Но мы и понятия не имели, что натолкнулись на нужное решение.
- Но какое решение? - спросила Лариса. - У этих устройство нет возможностей радара или "стелс".
- Совершенно верно, - подтвердил Слейтон, коротко улыбнувшись. - Они им не нужны, в том-то вся и прелесть. Мы все так привыкли работать с информацией электронного происхождения, что забыли про базовые инструменты, которыми наделил нас Бог - наши глаза и уши. Ими и стали наши снаряды. Когда первые эксперименты прошли успешно, мы начали улучшать их аэродинамику и уменьшать размеры аудиовизуальных устройств. Мы хотели добиться не только увеличения дальности полета, но и возможности проникать почти всюду, не поднимая тревоги. После войны слухи дошли до Пентагона, и "трутни" стали стандартом. А затем, когда десять лет назад миниатюризация основных видов оружия пошла полным ходом, выпуск вооруженных "трутней" стал неизбежен. Они управляются дистанционно и абсолютно точно сбрасывают обычный и ядерный боезапас. Так это выглядело в теории. Преимущества были очевидны, - шрам Слейтона побагровел в слабом освещении оружейной башни, а интонация снова сделалась горестной, - но очевидны были и опасности. Какой-нибудь иностранный шпион в американской лаборатории мог легко украсть не только чертежи, но и сам прототип. К счастью, конструкция оказалась просто ужасной, а ее системные проблемы выглядели неразрешимыми. Проект был закрыт еще при мне. Но, судя по всему, они его возобновили.
- А может, и нет, - сказал я. - Полковник, по всему, что мы знаем, корабль с тем же успехом мог фиксировать метеоритный дождь. Или какую-нибудь космическую пыль.
Мои попытки найти альтернативное объяснение были так жалки, что Слейтон отмахнулся от них со справедливым пренебрежением.
- Покажите мне метеориты, летящие строем, курсом на перехват, доктор, и тогда я… - Внезапно черты его лица застыли и помертвели. - Там, - сказал он тихо. Я вновь вглядывался в пространство, но не увидел причины его тревоги. Но, обернувшись к Ларисе, я обнаружил, что она сконцентрировалась на том, что видел полковник: на ее лице проступили те же мрачные опасения.
- Где? - спросил я; но вместо ответа полковник лишь повернулся, приблизился к клавиатуре на консоли управления и включил корабельную громкую связь.
- Это Слейтон, - объявил он, - "трутни" сейчас в ста пятидесяти ярдах от нас. Следует передвигаться так тихо, как это возможно. Не шуметь. Разговаривать, понизив голос. Самое важное - двигатели, Жюльен, их нужно приглушить до минимума. И пусть Иона вырубит голографическую проекцию.
Безотлагательность приказов полковника побудила меня снова обшарить глазами стратосферу, я твердо вознамерился хоть краем глаза уловить таинственные изобретения, что ввели его в такое беспокойство. И я увидел то, что и завораживало, и пугало: десятки снарядов размером с баскетбольный мяч, выглядевшие так, будто вышли из фантазий Джона Прайса. У них были большие "глаза" - вскоре я понял, что это ячейки для изощренных оптических приборов. Выступы со сложными аудиодетекторами и оперенные корпуса с системой наведения лишь усиливали сходство снарядов с гигантскими насекомыми. К тому же каждый снаряд щетинился тонкими антеннами - программируемые детонаторы, пояснил Слейтон, приберегая подробные разъяснения для общего обсуждения.
- Пожалуйста, помните, - сказал он, - если не ошибаюсь, каждая из этих штук несет на себе ядерный заряд, способный обратить в пар весь корабль. Мы продолжим движение с величайшей осторожностью.
Словно отвечая Слейтону, "трутни" вдруг метнулись вперед, окружая нас. Их многочисленные пытливые глаза выглядели весьма угрожающе. Следуя указаниям полковника, корабль постепенно снижал скорость, пока не стало казаться, что мы просто-таки ползем. Как же это действовало на нервы! От страха я с трудом контролировал свой голос и все же, понизив его до шепота, задал вопрос:
- Полковник, неужели кто-то способен пустить в ход ядерное устройство на такой высоте?
Он кивнул, пристально глядя на плавающие вокруг нас снаряды.
- Полагаю, что они снабдили "трутней" рентгеновскими лазерами - они приводятся в действие с помощью ядерной энергии, и разрушительный потенциал их огромен, но выпадение заряда минимально.
- Минимально?… - прошептала Лариса.
- На их взгляд, угроза, которая исходит от нас, перевешивает все риски, - сказал Слейтон. - Даже если они до сих пор не понимают, в чем состоит эта самая угроза. Это очень характерно для машины американской национальной безопасности, - да вы, доктор, и сами об этом писали.
- Но защитит ли нас голографический проектор? - спросил я.
- Должен, - отвечал полковник. - Невооруженный глаз примет наш корабль за безобидный сгусток атмосферного тумана.
Лариса кивнула.
- А на "трутней" проектор действует точно так же, как на глаз человека.
- То есть сила этих снарядов превращается в их слабость, - подытожил Слейтон. - Но я уже говорил, что мы не успели ввести в действие новую цифровую "подпись", так что они, скорее всего, будут прикованы к старой, пока не дождутся проявления человеческой или механической активности. Мы должны контролировать уровень шума, который создаем и мы сами, и наш корабль. - Видя, что "трутни" ведут себя спокойно и не проявляют враждебности, полковник немного расслабился. - По крайней мере, сейчас они выглядят одураченными. - Он снова позволил себе бегло улыбнуться. - Интересно, что бы сказали они там, внизу, если б знали, что преследуют не именно меня…
После эпизода с проектором напряженности у всех поубавилось; но, начав движение в гнезде "трутней", мы двигались осторожно и говорили вполголоса, как инструктировал нас Слейтон. Уже через полчаса мы слегка приуныли, но делать было нечего.
Я все еще недвижно стоял рядом с Ларисой, когда услышал ее тихий разговор с братом через вживленный коммуникатор. Она говорила мягким, успокаивающим тоном, и вскоре у меня сложилось впечатление, что прессинг общей ситуации и, в частности, то, что мы переживали сейчас, отразился на Малкольме не лучшим образом. Это чувство подтвердилось, когда Лариса попросила меня зайти в каюту брата, где он отлеживается после острого приступа головокружения. Кто-нибудь, сказала она, должен попытаться развлечь его разговором в это трудное время. Сама же она собиралась оставаться на посту, чтобы в случае неполадок голографической системы быть готовой открыть огонь по "трутням".
Крадучись, чтобы не шуметь, я спустился из башни и начал двигаться к хвостовой части корабля.
Комната Малкольма представляла собой подобие капитанской каюты старинного парусника, с широким окном со свинцовыми переплетами в дальней ее части. Войдя, я было решил, что он все еще в обзорном куполе, но тут заметил валявшееся за грубым столом перевернутое кресло. На полу в неуклюжей позе лежал Малкольм.
- Малкольм! - ахнул я быстро, но негромко: в окне по-прежнему виднелись "трутни". Стараясь не шуметь, я поставил на место кресло, а затем поднял его самого, с испугом ощутив, до чего легким было его тело. Уложив Малкольма на деревянную кровать, я ослабил его воротник и начал искать пульс.
Но сколько ни искал - нащупать не мог.
Глава 33
Малкольм пришел в сознание, но моей заслуги в том не было. Я просто еще не успел предпринять ничего, чтобы привести его в чувство, как все его тело вдруг задергалось в конвульсиях, словно от электрического шока. Затем он сделал резкий глубокий вдох и затрясся в кашле, недостаточно громком или отчетливом, чтобы привлечь внимание наших стражей снаружи. Я налил стакан воды из оловянного кувшина и дал ему отхлебнуть. Переведя дыхание, он прошептал:
- Сколько я был без сознания?
- Не знаю. Я нашел вас на полу. - Я вопросительно приподнял брови. - У вас не было пульса, Малкольм.
Он отпил еще немного воды и кивнул.
- Да, - выдохнул он, - в последнее время это приключается со мной все чаще. - Он откинулся назад и попытался расслабиться. - Один из самых непредсказуемых симптомов моего состояния - самопроизвольное отключение основных жизненных функций. Но оно никогда не длится долго. - Он с некоторым испугом взглянул на деревянный навес своей кровати. - Жаль, что я не могу припомнить, вижу ли в это время сны…
- А вы определили, что провоцирует приступы? - спросил я, чуть удивленный его отношением. - Не в переутомлении ли дело?
Малкольм пожал плечами.
- Вполне вероятно. Однако… - Он перекатился на живот и взглянул в окно, нахмурившись при виде "трутней". - Все там же, да? Ну, изнурен я или нет, а нужно возвращаться к Эли…
Но он не смог даже сесть.
- Никуда вы сейчас не пойдете, - сказал я. Он потянулся за шприцем, но я отобрал его. - Не думаю, что вам показано самолечение, приводящее к нервно-паралитическому кризису.
Еще в первую нашу встречу я понял, что гордость для Малкольма превыше всего; он желал бы забыть о своей беспомощности и, скрывая свою слабость, шел на нечеловеческие усилия. Поэтому я не знал, как он отнесется к моим врачебным предписаниям. К моему удивлению, он ответил полным признательности взглядом, словно мальчик, которому вместо школы позволили остаться дома.
- Хорошо, - сказал он спокойно. - Но мне понадобится кресло. - Он, казалось, даже воспрял, услыхав, что его принуждают отдохнуть. Но я знал, что в этом он никогда бы не признался, поэтому лишь кивнул и подкатил инвалидное кресло к кровати, позволив ему взобраться на него самому. - Спасибо, Гидеон, - сказал он, и это была благодарность за то, что я не пытался ему помочь.
- Скажите лучше спасибо, что о вас так беспокоится сестра, - сказал я. - Бог знает сколько бы вы пролежали на полу, если бы она не попросила меня спуститься. И кто знает, в каком состоянии мы нашли бы вас?
Взмахом руки Малкольм признал справедливость этого утверждения. Затем после секундной паузы он взглянул на меня с явным любопытством.
- Вы с Ларисой… наверно, вы сильно нравитесь друг другу. - Предположив, что он еще не до конца пришел в себя, я натянуто улыбнулся. - Каково это? - спросил он.
Я ожидал от Малкольма вопроса о наших отношениях с Ларисой, но не такого. Его сознание все еще затуманено, решил я.
- Вы хотите знать, каково быть влюбленным в вашу сестру? - спросил я.
- Быть влюбленным в женщину, - сказал Малкольм. - И быть любимым ею - на что это похоже?
Пока он произносил эти слова, по ясности его взгляда и речи я понял, что ошибался, и что, несмотря на слабость, он прекрасно владел собой. Осознание этого придавило мой дух словно камнем. Утрата чудеснейшей из человеческих радостей была самым ужасным из всех последствий того, что Стивен Трессальян сотворил со своим сыном. Было невыразимо мучительно видеть, что Малкольм сам не мог ответить на свой вопрос, но знать причину этого было мучительней вдвое. Отчаянно пытаясь найти ответ, который не выдал бы моей горечи, я наконец произнес:
- Между Ларисой и "любой женщиной" огромная разница.
Малкольм обдумал это утверждение.
- А вы знаете это? - наконец спросил он. - Я имею в виду - эмпирически.
- Я так думаю, - ответил я. - Во всяком случае, я в это верю. Вот что важно.
- Да, - сказал он, в задумчивости дотрагиваясь до губ. - Важная вещь, не так ли? Вера…
Около минуты мы сидели молча. Слышалось лишь тяжкое, хрипящее дыхание Малкольма. Затем он повторил: