24.
Тут ведь вот какая интересная ситуация происходит: если по сути, то теперь Мария Игоревна знает о своём "подопечном" не намного больше, чем в самом начале, три недели назад. С другой стороны, за это время в душе её произошло столько сдвигов и открытий, что ныне невозможно относится к Игорю отстранённо.
Количество потраченной на незнакомца душевной работы обманчиво принимается Марией Игоревной (и в том она весьма похожа на любого из нас) за объём реальной информации. Однажды она допускает ничем не подтверждённую посылку (сначала о том, что письма "растут" из театра, затем, что их по ошибке кидают ей в ячейку), сживается с ней, выстраивая на зыбком фундаменте предположений феерические воздушные замки, полные подробностей и складок, закладок.
День за днём она перемалывает зёрна догадок в пыль, в муку, пока однажды количество не переходит в качество. Терпеть нет сил, в мозгу свербит одна, но непреходящая идея, овладевающая её существом до самого основания.
И Мария Игоревна выдвигается на почту, чтобы предпринять (как она шутить пытается) "следственные действия". Может быть, старушка в окошечке что-нибудь видела, знает, подскажет, вот всё одним мигом и разрешится.
Останется лишь вернуть письма и распрощаться с тайной, ставшей за короткий промежуток частью и твоей жизни. Извинишься, что невольно сунула нос в чужое дело ( но я же думала – они мне адресованы ), и пойдёшь дальше своей одинокой дорогой.
25.
На почте, удачный момент, ни одного посетителя. В рабочем окошке тоже никого. Аккуратная мышка-норушка в синем халатике, привычно шуршавшая среди конвертов и газет, штампующая мягкие подушки бандеролей, отсутствует. На пустом стуле лежала продавленная подушка, облезлая и жалкая, как жизнь вокруг. Мария Игоревна даже покачала головой:
– Какая ужасная у людей, скучная и неинтересная жизнь, в которой главное – узнать, почём соседка яички брала. И где…
Из задумчивой меланхолии Марию Игоревну вывела почтальонша. Нет-нет, не мышка-норушка, другая, разухабистая, крашеная баба, которая вынырнула из подсобки, хлопнув дверью (омерзительно запахло борщом), шумно задышала, будто только что пробежала стометровку.
– А вы мне не подскажете…
– Справок не даём, – противно сказала вульгарная особа по ту сторону стойки, даже не поднимая на посетительницу глаз.
Мария Игоревна мгновенно вспыхнула, как сухой березняк, но сдержалась, произнесла, насколько возможно, нейтрально. Бесцветно.
– Я только лишь хотела узнать, куда делась та милая старушка, которая работала здесь обычно? Может быть, сегодня просто не её смена?
Бабёшка подняла густо подведённые фиолетовой краской глаза.
– А вам-то что?
– Мы вместе собирались сходить с ней в церковь Иоанна Предтечи, – зачем-то соврала Мария Игоревна, потупив глаза.
– Она этого… того… заболела…
– Надеюсь, ничего серьёзного? – Мария Игоревна изображала сцену светского общения из спектакля "Идеальный муж".
Только актёрское отстранение позволяло ей иронично относиться к происходящему.
– Простыла, что ли… На следующей неделе, может, будет, – важно сказала толстуха и, поразмыслив, добавила: – А может, нет…
Мария Игоревна иронично поклонилась ей. Слегка. Запах закипающего борща, застающий врасплох, вызвал новый спазм отвращения.
Актриса поспешила выйти на улицу, тем более что ящик её на этот раз оказался пустым.
26.
Она даже обрадовалась отсутствию мышки-старушки, решила отложить поиски до её выздоровления, воспользовалась этой, весьма призрачной, отсрочкой, как поводом не трепыхаться.
Теперь, когда "следственные действия" оказались отложенными в долгий ящик, она со спокойной совестью могла приступать к обычным, повседневным делам. Выяснилось, что никаких особенных дел у Марии
Игоревны нет и быть не может. Театр – не в счёт, театр – это судьба, а вот что делать, когда театра нет, когда он закрыт?!
Долгие годы она пыталась обмануть одиночество, переиграть его – в ванной комнате, в стаканчике, у неё стояло четыре зубных щётки.
Чистила зубы Мария Игоревна только одной, остальные три составляли ей (щётке!) компанию. Муж, дочь, внучка – всё это где-то в другой жизни, в другой жизни…
Она уже давно забальзамировалась в своей подзатянувшейся осени, осунулась – в тяжёлом, спёртом воздухе, что пластами стелился вокруг неё или скручивался, подобно хлопьям пыли, в невидимые жгуты, пеленая актрису, как кокон.
Говорят, что пролитое впустую возбуждение порождает демонов, кружащихся в комнате греховодника и рукоблуда: с каждым движением тела, с каждым его толчком вылетают в реальность зубастые драконьи головки. Если это так, то в комнате Марии Игоревны уже давно не протолкнуться от невидимых сущностей, гроздьями свисающих с люстры и прочих предметов домашнего обихода, в этом смысле у неё всегда такой аншлаг! Яблоку негде упасть…
Вот силы, бродившие в ней, и забродили… забродили да перегорели, сожгли изнутри, так и не вырвавшись наружу.
Волосы можно покрасить, лицо заштукатурить косметикой, но строй жизни не спрячешь, судьбу не обманешь, не обманешь, блин.
27.
И всё-таки она не смогла безвольно бездействовать все эти дни.
Получив четвёртое письмо, полное отчаянья, непонятых намёков и угроз учинить над собой смертоубийство, Мария Игоревна решила начать поиски.
Правда, что нужно предпринять, она толком ещё не знала, и поэтому разложила перед собой четыре письма, прочитала каждое внимательно, будто бы в первый раз, на листочек выписывая всю информацию, какую только можно выжать из непонятных, путаных строчек.
Отдельно, в столбик, под знаком вопроса расписала версии и догадки.
Оказалось их не так много (все они нам более или менее известны), но достаточно для того, чтобы начинать вести "расследование" (как она себе определила это занятие, требующее мужества и терпения).
Слишком уж вызывающим показалось ей четвёртое письмо. Игорь метался между призывами к Богу и своей греховной, как он считал, страстью, рассказывал о том, что пристрастился пить снотворное, потому что в снах таинственная возлюбленная приходила к нему и утешала тихим словом, лёгким прикосновением.
Более всего Марию Игоревну расстроили слова Игоря о том, что портрет незнакомки, на который он молился весь этот месяц, порван. В припадке священного безумия Игорь порвал его на мелкие кусочки, потому что несовершенство рисунка, как он сам посчитал, оскорбляет образ женщины, ради которой он так страдал, так страдал…
У Марии Игоревны сердце сжималось от жалости и восхищения, она хотела помочь незнакомому человеку преодолеть заблуждения. Ведь он даже не догадывается, что письма его попадают не по адресу – совершенно стороннему человеку. Он-то расценивает молчание, как отказ, как укор, как жестокую игру на выживание чувства.
Именно поэтому священный долг Марии Игоревны – найти этого сумасшедшего и раскрыть ему глаза на трагичную нелепость всех его заблуждений.
Часть вторая
Середина
Глава первая. Живой как жизнь
1.
Макарова уже давно хотела спросить у Царя – не он ли участник
"Живого журнала", выступающий под ником Tchar , да всё как-то не получалось. Потому что две её жизни, дневная и ночная, были разведены и никогда между собой не пересекались. C полуночи и до утра она топталась в дневниках разных юзеров, делала закладки на новых френд о в, днём моталась по клиентам, ублажая их сложными психологическими парадоксами.
А тут ещё юзер tormoz( users tormoz) воскрес. Накануне по дневникам прошелестела скорбная весть: позвонивший отцу tormoza юзер zalmoxis
( users zalmoxis) услышал: тот здесь больше не живёт, весь де вышел, приходите на похороны. Ну, и разнёс это сообщение по всем чужим лентам.
Народ заволновался, начал терзать клавиатуры. Виртуальные самоубийства в "Живом журнале" происходили достаточно регулярно: некоторые пользователи, разочаровавшись в модной штучке, убивали свои дневники, исчезая из поля зрения сетевого сообщества. Впрочем, некоторые из них, не выдержав заочной разлуки с умозрительными знакомцами, возвращались в "ЖЖ" вновь.
Постоянные самоубийства и воскрешения были дежурной шуткой у
"старослужащих" пользователей, никто этому тут уже и не удивлялся.
Однако случай реальной смерти в русском "ЖЖ" произошёл, кажется, впервые.
И, как на следующий день оказалось, вышел тоже фиктивным: просто неполовозрелый tormozнапился, разозлил родителей, те и ответили предполагаемым собутыльникам "нашего мальчика", что поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. А излишне торопливый
Zalmoxis,не уточнив полученной информации, объявил tormoza отныне несуществующим.
2.
Посыпались некрологи. Вскоре объявился и сам протрезвевший tormoz , сетевая общественность опознала его по отборному мату, характерному для подростков трудного переходного периода, а также отдельных эстетствующих элементов, экспериментирующих в "ЖЖ" с залежами великого и могучего.
Чуть позже вскрылись ещё более неприятные подробности этого воскрешения. Оказывается, zalmoxis обиделся за что-то на tormoza
(возможно, что они выпивали вместе где-нибудь в предместьях
Иерусалима) и решил разыграть своих товарищей, грубо отомстив собутыльнику.
То есть пошёл на сознательный подлог, подорвав одну из самых важных заповедей заочного пространства – принцип доверия. Ведь если многие из пользователей никогда друг дружку не увидят, приходится верить всем на слово. А когда тебя некрасиво используют в чужом "карнавале"
( zalmoxis отчаянно настаивал именно на этом слове), как тут быть?
Вот zalmoxisа и объявили провокатором, устроили обструкцию и временный бойкот. Самые отчаянные сторонники справедливости тут же выписались из списка друзей иерусалимского Гапона, и его без того немногочисленный френд-лист стал едва ли не прозрачным.
Макарова до рассвета следила за дискуссией, параллельно развивавшейся в комментах (комментариях) множества дневников, глаза её от постоянного чтения с экрана воспалились. А утром приехал
Царь.
Макарова бухнулась к нему в машину (мимо проходила соседка-актриса, весело помахавшая ей рукой в изящной вязаной перчатке; Макарова сильно смутилась) и, вместо того, чтобы задремать, тут же спросила про "Живой журнал".
Царь сделал вид, что вопроса не понял, равнодушно разглядывал улицу, отвлекался на прохожих, перебегавших дорогу, а потом и вовсе включил музыку. Сегодня Царь был явно не в духе. Или Макарова действительно накручивала и он просто не понял её вопроса?
3.
Сеанса не получилось – Царя лихорадило. Нервная дрожь сотрясала его тело, руки плясали, точно по углям, на перекошенное лицо Царя странно было смотреть.
Макарова поняла: надвигается кризис. Маленький диктатор решил
"подбить бабки". Тоскливо глядя в окно (замёрзшая река, спальные окраины), он всё время говорил о наступленье февраля.
Это тоже косвенно подтверждало принадлежность Царя к классу пользователей "Живого журнала", где время от времени разрастались самые разные поветрия. Одно время юзер sheb( useres sheb) завёл моду на социологические опросы, многие откликнулись, поддержали начинание, а вот, скажем,
anthonius ( users anthonius) придумал записывать сновидения, и все тут же бросились вспоминать самые яркие сны. Или, к примеру, трогательная lbyf( users lbuf) объявила заочный поход по местам детских воспоминаний, и ленты "ЖЖ" покрылись радужными мыльными пузырями…
Макарова чувствовала, что реальная жизнь сетевых монстров сокрыта от неё, что она способна видеть только ярко освещённую витрину закрытого магазина. И что в "Живом журнале" проистекает какая-то таинственная жизнь.
Между тем волны увлечений сменяли одна другую: народу же нужно постоянно находить новые поводы для бесед. Однако существовали в
"ЖЖ" темы, волновавшие пользователей всегда. К примеру, нумерология.
Сетевой народ особенно подвержен мистике. И тут из общего числа выделялись null ( users null) и
таинственный zobuh ( users zobuh), у которого на картинке, выполняющей в каждом журнале функции герба, жила страшная птица. Они и замутили "датские" игры.
Возможно, нумерология увлекала пользователей "ЖЖ" ещё и потому что первые русские журналы появились на границе двух столетий, а теперь – праздновали свой первый день рождения. Вот Царь, как человек впечатлительный и подверженный влияниям, и " попал ".
4.
Почему его так сильно волнует наступление февраля, Макарова узнала уже через пять минут: именно симметричность даты заводила Царя без вмешательства психотропных средств.
– Никогда ещё не было, не случалось такого дня – 02.02.2002.
Только один день в тысячелетие, – выкрикивал он и широко раскрывал глаза из-за обуявшего его приступа мистического ужаса.
– Вообще-то любая дата является эксклюзивной, – Макарова попыталась урезонить Царя длинным словечком.
– Нет, ты не понимаешь… – Царь был непреклонен. – Это особый, мистический день. Только один раз в тысячелетие открывается дверца в небо и выходит прощение самоубийцам.
Макарова приготовилась к худшему. Но виду не подала, сдержалась.
Ну, в самом деле, как тут быть? Бежать в милицию, вызывать врача? И что она скажет, психоаналитик доморощенный… Отвлекать Царя от пагубных мыслей? Каким образом? Уж не собственным ли телом?
Макарова мысленно переругивается с генеральным прокурором, сидящим у неё во лбу – кукушкой из часов, – оправдывается даже: ещё ничего не произошло, а она уже сгущает краски, кличет на свою голову беду.
5.
Вечером, попав домой, Макарова тут же, не раздеваясь, кинулась к компьютеру и загрузила дневник юзера Tсhar, надеясь в постах последнего времени (следовало покопаться и в глубине дневниковой ленты) найти следы плана, вынашиваемого "подопечным". Где-то же он обязан был проговориться, если не в жизни, то хотя бы на "бумаге".
Тем более что, выплеснув очередную порцию замыслов, Царь вдруг точно трезвел, глаза его становились стеклянными, прозрачными, бездонными, даже страх берёт. Тогда он замыкался, скрючивался на кушетке в позе зародыша, замирал, только смешные полосатые носки наружу.
Порочная цепочка, на основании которой Царь выстраивал воздушные замки умозаключений, обязательно где-то должна давать сбой. Если найти неправильные посылки, разложить перед ним цепочки причинно-следственных связей, логично, на пальцах, объяснить, в чём заключается ошибка, он поймёт, он же умный, благоразумный.
Тут, главное, казаться убедительной. Макарова уже придумала как.
Дело в том, что стихийный психоанализ открыл ей важную закономерность: все люди говорят только о себе. Даже если они ругаются, то все проклятья, выкрикиваемые в адрес неприятеля, они адресуют самим себе, соотнося их прежде всего с собственной системой ценностей, с персональной шкалой оценок.
Есть только один способ не выдавать посторонним баланса внутренней бухгалтерии: надевать маски, играть роли. Как в театре. Причём чем дурнее и ненатуральнее ты это делаешь, тем скорее поверят. В её психоаналитические способности же поверили…
Именно поэтому с Царём Макарова решила говорить от своего имени, без какой бы то ни было личины: она, одинокая, замотанная жизнью тридцатилетняя женщина, не очень хороша собой, хотя и ухоженная, не лишённая интеллекта и привлекательности, говорит с мужчиной приблизительно своего возраста, начинающим лысеть и беспокоиться о простате.
Именно для этого и нужно было досконально изучить живой журнал пользователя Tchar, сопоставить "свидетельские показания" для будущей "очной ставки".
6.
Хотя Макарова так до конца и не понимала, не могла объяснить себея, зачем она залезает в это дело так глубоко?! Глубже, чем следовало бы! Что ей Гекуба?!
С детства Макарову мучила загадка: все люди одинаковы, выструганы по одной на всех схеме (и ключик можно подобрать к каждому) или же, напротив, человек человеку – марсианин и им не сойтись никогда?
Временами, когда она курила на кухне и щурилась возле компьютера, ей начинало казаться, что она всё про всех знает, понимает, может дать правильное объяснение. Но потом, выходя к людям, Макарова обнаруживала полную неподготовленность перед неожиданностями, которые подбрасывает жизнь.
И хотя пациентам она казалась уверенной, напористой и даже грубоватой, внутри у Макаровой стыла кровь от раскрывающихся порой перед ней бездн. Многие из доверивших ей свои тайны после нескольких собеседований раскрывались с иной, непостижимой стороннему взгляду стороны. Когда даже не представляешь, что под сердцем, что на сердце… Первоначальная картинка, карта-схема пациента, набросанная
Макаровой впопыхах, разрушалась, и, как в хорошем детективе, мотивы преступления оказывались прямо противоположны тем, что придумал злой следователь.
Макарова поняла, что судить о людях по поступкам или тем более словам, по всей видимой нам надводной части – всё равно что пытаться раскусить логику и особенности театрального спектакля по афише или нескольким рекламным кадрам, создающим видимость, но не более того.