37.
После третьей рюмки напряжение окончательно отпускает. Теперь
Гагарину всё равно, как идти в ресторан. И с кем. И в какой одежде.
Нынче в моде стиль "честная бедность". Гагарин проводит рукой по седой чёлке. Гагарин смотрит на себя в зеркало, подмигивает себе.
Мол, ничего, макак, повоюем. Прорвёмся. No pasaran!
После четвёртой Олегу надоедает брататься с коллегами, включает тормоз и начинает тихо собираться. Веселье гудит и не замечает его маневров. Вдруг к нему подбегает разгорячённая медсестра Анечка Л., мол, Олег Евгеньевич, куда ж вы так рано, всё ещё только начинается.
Анечка симпатизирует Гагарину, постоянно делает знаки внимания.
Особенно невыносимо, когда их дежурства совпадают. Происходит это часто, и Олег подозревает, что Анечка специально просит поставить её в пару к доктору Гагарину. Но она категорически не нравится Олегу.
Она глупа и бесцеремонна, считает он. Но виду не подаёт: отношения в коллективе – материя тонкая, важная. Мало ли что…
Гагарин молча отмахивается от Анечки, мол, идите, Анечка, идите, и не мешайте. Хотя проскакивает хмельная залётная мысль взять её с собой в ресторан. Тем более что Анечка начинает плести светские разговоры.
– Ну, как там ваш олигарх больной? – Это про одного поступившего на днях пациента, которого Гагарин ведёт.
Говорят, немеренно богат. Хотя как узнать? Олигарх не приходит в сознание, а то, что ему выделили особую палату и платят по тройному тарифу за любую мелочь… Так этим никого не удивишь. У людей теперь есть деньги. Появились. И они умеют, научились их тратить.
– Спит. Накачали снотворным. Рана не смертельная, – коротко отрезает
Олег и отворачивается.
Но Анечка продолжает наседать. Тактичность ей не свойственна.
– Вы знаете, Олег Евгеньевич, он так на вас похож, так похож, я, когда сначала, в первый раз попала в палату, думала, что это вы…
Даже испугалась.
– А что пугаться-то? – Гагарин ежится. – Все мы под богом ходим…
38.
– Ну я подумала, Олег Евгеньевич, что же могло с вами произойти, ведь мы ещё на прошлой неделе дежурили вместе…
– Много думаете, Анна Петровна. – Приятно хоть немного побыть не месте олигарха. Хотя и раненного. Олегу снова приходит мысль взять её в ресторан.
Но он ставит эту мысль на ручник и включает фары ближнего освещения.
Чтобы невзначай не выдать ход своих рассуждений. Он начинает представлять Анечку в декорациях фешенебельного заведения и понимает, что она, со своей восторженностью и громким голосам там не проканает. Слушать весь вечер сплетни про врачей, которые он давно уже знает? Да и что потом… после… девушка захочет продолжения банкета. Вести к себе. Ужас какой. Ехать к ней? Ужас-ужас. Гагарин начинает собрать вещи в два раза быстрее и пулей, выскакивает в коридор, где неяркое освещение и больные спят в кроватях, недвижные, похожие на живые трупы.
Никому не нужен. Улица встречает холодным ветром. Летят листья. Днём это красиво, а сейчас… Скорее в тепло. Опьянение отпускает, но возвращается в вагоне метро. Гагарин замечает, что поёт. Когда поезд набирает ход и начинает греметь, Олег пропевает фразы из песенки
Бьорк, что успели въесться в печень памяти. Точнее, мычит, но мычит весьма выразительно. Так ему кажется. Когда вагон останавливается,
Гагарин прячет песню внутрь. Когда поезд трогается, он возобновляет мычание. Его никто не слышит: Гагарин мычит очень аккуратно. "Я дерево плодоносящее сердцами… одно, на все забранные тобой…" (19)
19.
Иногда поезд тормозят посреди тоннеля: сбой графика, нужно пропустить встречный или какая-то внештатная ситуация (утром по радио передадут новость об отчаявшемся, бросившемся под электричку на станции метро "Энский проспект"). Пассажиры начинают волноваться, чувствовать неуют, ёжиться, никак внешне не показывая, что остановка в пути вызывает у них приступы беспокойства, а то даже и панические настроения. Мало ли что – очередной теракт, несчастный случай и т.д и т.п., фантазия-то у всех богатая…
Гагарин давно заметил странное свойство метрополитена – ты можешь чувствовать спокойствие только тогда, когда вагон движется. Даже если поезд долго стоит на остановке с открытыми дверями (можно в любой момент выйти, успеть выскочить), к горлу подкатывает тусклая, тухлая тоска, желание и ожидание движения, которое скрадывает неровность чувств. Движение – всё, Гагарин это чётко понял и осознал, неважно куда вы движетесь, важно, чтобы вагон плавно раскачивался и скрипел на поворотах. Тогда кажется, что жизнь идёт правильным путём, что всё рано или поздно стабилизируется.
39.
Ну, и пусть никого нет, пойду один, в конце концов, и себя тоже нужно время от времени радовать… Дома Гагарин меняет носки и ещё раз прикладывается к бутылке. У него есть стильная фляжка, подаренная состоятельным пациентом, в неё сливаются остатки коньяка.
Чёрные туфли со шнурками (классика!) блестят как новенькие – у Олега есть особенная страсть чистить обувь, все его пары сверкают, как новенькие автомобили. В кармане куртки он носит специальную фланелевую тряпочку – ты можешь быть небрит, помят, круги под глазами, но обувь, но часы…
Часы – вторая страсть Гагарина, так уж повелось. Многого позволить не может, однако и те, что есть (снова подарок), отличаются стильным дизайном. Прямоугольник с золотым корпусом. Олег считает, что выглядят они убойно. Так оно и есть. Он всё время смотрит на них, как если боится куда-то опоздать. Опаздывать некуда. Его никто не ждёт. Это превратилось в игру. В нервный тик. Каждый свой шаг сверять. Сверяет.
На улице мгла, в ресторане рассеянный свет. Приятный полумрак.
Сжавшись, пружиной, Гагарин проходит кордоны, занимает угловой столик в нише. Ему зажигают свечу. Приносят меню. Пепельницу. Глаза привыкают. Тело оттаивает. Олег закуривает. Приносят аперитив.
Горячая волна, ага. Пьяный кураж снова подхватывает. Гагарин закидывает ногу на ногу. По-американски. Ему хорошо. Проводит ладонью по жёстким, седым вихрам. Раньше времени состарившийся мальчишка.
40.
Приносят салат. Большая белая тарелка, посредине смесь непонятного происхождения. Гагарин берёт вилку и нож. Когда-то он хотел научиться есть китайскими палочками. Востоком увлекался. Хотел в
Китай уехать. Или в Корею. Южную. Сейчас вспомнил: полумрак в стиле шанхайских кофеен. Курители опиума.
Грёзы уносят Гагарина в экзотический мир. На нём пробковый шлем. Он сидит вечером в номере отеля, пьёт виски и скучает по родине. Мимо рикши катят толстых узкоглазых мужичков, похожих на мешки с рисом.
Гагарин смугл, он устал. Он любит Восток, он знает: где-то там, за горизонтом сознания, есть промозглая страна белого, как варёный рис, снега. Крупного. Зернистого. И какая-то девочка в платье из мягких шелков с искривлённым позвоночником, ручной дракон с шарнирной походкой… Подходит к нему, смотрит непонятными глазами: что у неё на уме? Гагарин закуривает вторую.
Сердце, забранное тобой… Дерево, увешанное сердцами. Люди придумали любовь. Никого не нужно. Никого не нужно. Никого не нужно… Вышколенный официант приносит бутылку вина, предлагает отведать. Олег отвергает розовое и требует красное. Бордо. Хорошее вино должно быть ординарным. Ему хорошо. Незримая кореянка в ханбоке склоняется перед ним в поклоне. Тихо, без мыслей.
Она шепчет ему на ухо, от неё пахнет собачкой. Он представляет её аккуратно подстриженный лобок. Стриженный затылок, когда входит сзади. У неё смуглая и нежная кожа. Персик, ну, да. Европейки не такие… (20).
20.
Однажды Гагарин удивил жену, сказав, что в прошлой жизни, скорее всего, родился фермером в Алабаме. Ирина тогда задумалась – вот откуда странная нездешность мужа. Её мучило его постоянное отсутствие, вроде бы здесь, тут, рядом, а не слышит, глаз стеклянный, немигающий. Нос ещё больше заостряется, уши двигаются в странном напряжении, точно по ним бегают электроразряды колючих мыслей. Напряжённо думает, но о чём? А он, оказывается, в Алабаме прошлого века проживает. Сначала подозревала измену. Но сколько ни пыталась найти в жизни мужа следы чужого женского присутствия, так и не находила. Запахи, волосы… Да и приходит вроде вовремя. Только в кровати тут же отворачивается к стене и начинает храпеть. Говорит, что устал: дела, дежурства… кандидатскую начал писать. Может, он о кандидатской думает? Заглянула в файл, там пусто. Алабама, Алабама, штатик маленький такой…
А Гагарин уже давно видит сон про гористые места, покрытые разноцветными деревьями, про горные реки и голые степи, растянутые до самого горизонта. Ведь про фермерство в Америке Олег брякнул просто так. Не задумываясь. Безответственно. На самом деле, он уже давно и безнадёжно бредит востоком. Непонятной, непостижимой землей, устроенной по законам гармонии, внутренней и внешней. Очевидно же, что Азия возникала в его сознании как место, где можно спрятаться.
Там хорошо, где нас нет. А там, где мы, – всё хуже, всё хуже и хуже, жизнь усложняется на глазах, жизнь становится невыносима. Поневоле сбежишь. "И вот мне приснилось, что сердце моё не болит – оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае…"
Гагарин скрывает, что недоволен этой жизнью, что она ему не нравится, что ему важно существовать как-то иначе. В своём бесконечном сне он сидит на берегу горного озера, снятого в фильме
Ким Ки Дука (дальная пагода в стороне), и сливается с природой так, что перестаёт ощущать границы собственного тела. Он буддистский монах, знающий тайну смерти. Он сельский лекарь, спасающий обездоленных от лихорадки. Он растение, вцепившееся корнями в мозолистую землю.
…А храпел Олег Евгеньевич действительно знатно. Целый румынский оркестр! Уснуть рядом невозможно. Ирина вначале их семейной жизни и не спала. Тихо лежала рядом, подпирая мужу бок, слушала, смотрела как Гагарин спит. Во сне Олег казался ей страшным: глаза, главное достоинство его, были закрытыми, казалось, что совсем другой (чужой) человек. Тем более что Олег выпячивал челюсть как покойник, выставляя неправильный прикус. Верхней губы у него почти не было
("из вредности доедаешь", говорила ему Ира, когда сердилась), во сне она совсем исчезала. А из носа вылезали тараканьи усищи.
Терпеть такое постоянное издевательство можно только по любви. Вот она его и полюбила, не сразу, через пару месяцев после свадьбы, но сдалась этому победному храпу. И снова не спала ночью, теперь уже по иной причине – истекая от желания, прикасаясь лобком к спящей мужниной плоти, из-за чего Гагарин вздрагивал, замолкал на некоторое время, а потом нервно переворачивался на другой бок. Не часто, но
Олег просыпался, смотрел на неё прищурившись, бормотал что-то типа
"достала смотреть, спать давай" и снова отворачивался к стене.
Разве, Ирина, ты не знаешь, что смотреть на спящих нельзя, запрет вышел.
41.
И вот мне приснилось, что сердце моё не болит… Гагарин задумчиво глотает вино. Держит бокал на весу. На пузатой стенке бокала отражается свечка. Олег медитирует. Ему кажется, что вокруг – лаковые миниатюры, что вино – это ветер, налетевший с океана. Олег слышит шевеление водорослей. Перемещение водных масс. Всю эту солёную толщу. Олег видит, как скрипят песчинки. Как солнце перемещается над тёмной водой, не оставляя следов. Олег чувствует музыку, монотонную, как стремление волн стереть друг друга. Океан распространяется у него внутри, начинает плескаться в руках, стремиться к кончикам пальцев. Океан плещется у него в венах, течёт на юг, к ногам. Тут Гагарин осознает, что нога, закинутая по-американски, затекла, пытается поставить её на пол, но не получается. Приходится помогать руками (в которых плещется океан).
Он любуется новыми носками – чёрными с тремя белыми полосками на боку. Нога, словно деревянная, падает на пол. Ему становится смешно.
Дико смешно. Однако он лишь выдавливает многозначительную улыбку, соответствующую пафосу заведения. Хорошо, черт побери, после трудного дня трудового, выпить бутылку другую ординарного вина. Да под хорошую закуску… Гагарину никто не нужен. Ему сейчас и одному хорошо. Хорошо ведь, да?
– Слышишь, – обращается Гагарин к своему отражению в бокале, и грозно выпячивает нижнюю челюсть, – мне хорошо без тебя, Олег
Евгеньевич, ты понял?
Глава шестая
Дама с горностаем
Со стороны Олигарх кажется бесчувственным, однако же в нём бурлит, пенится жизнь. Теперь, когда время остановилось, можно перебрать всё, что случилось или не случилось, понять, что же на самом деле происходит, произошло. Как скромный сотрудник НИИ превратился в богатого и всемогущего. И, главное, принесла ли ему состоятельность самостоятельность и счастье? Слишком много суеты, чтобы понять.
Поневоле вспомнишь развитой социализм, где все одинаково бедны и бесправны, зато счастливы, так счастливы, как никогда… Вот если бы его нынешние возможности совместить с беззаботностью, в которой пребывали жители СССР, возможно ли такое? Сейчас Олигарху кажется, что возможно, деньги – не главное, главное – любовь и востребованность. Вперёд, в СССР, сам себе кричит Олигарх, спешите делать добрые дела… И сам же над собой смеётся: только в коме такой бесконфликтный сюжет и возможен, а придёшь в себя, тут же под белы рученьки прихватят деловыми заморочками, какое уж тут равенство и братство?! Хотя, между делом отмечает он, для политической компании очень даже хороший лозунг – "Вперёд, в СССР" – нужно поручить разработку своему пиар-отделу.
42.
Тут что-то проносится мимо него. Запах дорогих духов. Шуршание складок. Он ловит пристальный взгляд. Его рассматривают. Становится неуютно. Не подавая вида, он съёживается. Внутренне. Меняет позу на более сдержанную. Энергоёмкую. Гагарин чувствует, что он – чужой.
Залётный гость. Гастролёр.
Однако Олег уже слишком хорошо выпил для того, чтобы состояние это зафиксировалось в нём надолго. Снова подходит официант. Меняет столовые приборы. Мир снова приобретает дискретность. Чувство неуюта не проходит. Чужой человек. Это чувствуется сразу. У Гагарина чудовищная интуиция и быстрый ум. (21)
К нему садится за стол роскошная девица, сразу же видно, что не из простых, ухожена, хороша собой, главное, дико самоуверенна – это в каждом жесте её чувствуется. Гагарин мгновенно её подсчитывает – сколько она стоит. Сколько она может стоить. Он же умеет быстро думать. Он – современный человек: деньги не главное. Главное – деньги. (22)
В извилинах вспыхивают (зажигаются) всполохи тоски – только ему хорошо стало, как его покой нарушают внезапным вторжением. Он уже точно знает, что будет дальше. Оттенки. Нюансы. Китайские церемонии.
Марлезонский балет. Цель одна – скучающей дамочке зело хочется развлечься. Ну-ну, где сядешь, там и слезешь.
Однако барышня (на плечах что-то вроде горностая) вперивает в Олега острые коготки нетрезвых влажных глаз и… молчит… не торопится начать разговор. Тактика, однако.
21.
Гагарин гордился тем, что быстро думает. Как компьютер. Пока другие возятся, он задачки раз-раз и пощёлкал. Как белочка орешки. Это ему один пухлый тип сказал в очках, мол, уже давно для общения выбираю людей только своей скорости мышления. Про скорость Гагарин хорошо понял, взял на вооружение. Да только позже оказалось: чем быстрее думаешь, тем медленнее меняется сознание.
22.
Модные маркетологи проводили исследования скоростного чтения и усвоения информации. Они установили, что в слове, для того чтобы оно было понятно, достаточно не менять первой и последней буквы.
Остальные же можно легко переставлять в любом произвольном порядке.
Смысл всё равно будет схвачен. Сысмл все рвано бедут схчавен. Это сявназно с тем, что мы, сресовменные лдюи, читеам белго, схвтыавая стуь, оносвануню на знчеании преовй и полсденей бкув. Витиде? Елси вы чатиете этот тксет без няпражинея, зиначт вы – внлопе сворыменней, бтсрыо мылясщий чолеевк.
43.
Наконец, выдавливает странное.
– Так это ты или не ты?
Гагарин выдерживает мизантропическую паузу. Хладнокровно рассматривает пришелицу. Показывает, насколько она лишняя на его празднике жизни. Потом выдавливает (демонстративно выдавливает) одними только сухими губами.
– В смысле? (23)
Теперь молчит незнакомка с горностаем на плечах (Гагарин решил, что горностай, потому что картину такую видел. С похожим типом лица – вострый нос, стремительные глаза, выразительное плато лба, нездешнее какое-то происхождение), короче, классика.
– Я думаю, что я обозналась, извините, – говорит дама и морщит нос кокетливым сожалением. – Вы ведь не он? Да и откуда ему тут взяться, правильно?
– Простите, кому? – Гагарин холодно учтив. Каждое слово он произносит по отдельности, словно на весы кидает. Так разговаривают английские джентльмены в телевизионных постановках. Лёгкий поворот головы навстречу собеседнику. Демонстративно незаинтересованный взгляд. Отсутствующие интонации.
– Мой муж. Вы ведь не он?
– Это точно. – Гагарин позволяет себе улыбнуться. Названная собеседница продолжает его рассматривать. Бесстыдно.
– Но вы так похожи… Даже странно… – Она делает вид, что никак не может прийти в себя из-за ошибки. Ну, да. Ну, да. Ошиблась номером.
Знаем эти номера.
23.
У Гагарина есть два запрещённых вопроса. Точнее, два вопроса, которые он сам для себя считает запрещёнными, запретными. Потому что они бессмысленны. "Зачем?" и "В смысле?" Бесполезные риторические фигуры. Никуда не ведут и ничего не означают.
Спросить "Зачем?" можно про всё, что угодно. Обнаружив тщету усилий любого рода. Что бы вы ни делали, куда бы ни стремились, как бы себя ни мотивировали, стоит только спросить "зачем" – и бессмысленность существования возникнет во всей красе. Потому что, когда ты пытаешься ответить – "зачем", следует ещё один точно такой же вопрос
– "зачем?" и ты вынужден спуститься ниже на ещё один круг мотивации.
А там тебя ждёт точно такой же вопрос, риторическая ловушка, в которую тебя загоняют.
Вопрос "в смысле?" более щадящий. Он необходим для отсрочки, когда отвечающему хочется собраться с мыслями. Ты будто бы переспрашиваешь, требуешь уточнения, вновь перекладывая сложность поиска точной формулировки на собеседника. Вопрос "в смысле?" тоже ведь из разряда коварных, у него в подтексте высокомерие всезнайки, который априори считает ценность чужого суждения минимальной.
Случайной. Не-нуж-ной, так? Зато сам вопрошающий "в смысле" или
"зачем" умудряется остаться на коне и в белой рубашке, спекулянт несчастный…
В повседневной жизни Олег Евгеньевич запрещает себе пользоваться этими вопросами. Он достаёт их из копилки только, когда его сильно достают, когда нужно как можно скорее избавиться от собеседника. Или же поставить его на место.