Охрана заволновалась - не смылся ли? В запретке проверили следы, пока не стемнело. Через забор дернуть никак не мог: на вышках охранники. А вдруг проглядели? Нет, следов не было. Скоку продолжали искать около ста человек.
Смеркалось. Отрядам приказали строиться: боялись - под шумок кто-нибудь в темноте намылится. Скоку продолжали искать активисты и шустряки - они улизнуть не могли.
Стемнело. Найти пацана теперь труднее. Поговаривали: отряды уведут в жилую зону, и пацаны спать лягут, а Скоку останутся искать активисты.
Со стороны туалета послышались крики: "Нашли! нашли!"
Ребята задвигались и зашептались - интересно: кто нашел Скоку и, главное, куда курканулся.
Воспитатели подали команду идти на вахту, и колонны малолеток двинулись, оглядываясь назад и стараясь увидеть чудом найденного парня. Но так и не увидели. На вахте ребят не шмонали.
Скоро в отряды пришли бугры и рога. Курок, оказывается, Скока нашел такой, что его бы ни за что не нашли. Он пролез в отверстие туалета и стоял в испражнениях, слушая, как его ищут. Шустряк какой-то, а не бугор вовсе, догадался в туалете в отверстие заглянуть и чиркнул спичкой.
Били Скоку несильно. Как-никак скоро конференция, и к нему приезжают родители. Если избить, отец с матерью могут увидеть синяки. Не дай бог, писать начнут, жаловаться. И рог зоны в честь родительской конференции простил Скоку, и тот, искупавшись под краном, пошел спать в отряд. Но Скока и так себя наказал: он - заминировался.
Приближалась родительская, и отряды в зоне гоняли строевой. Каждому начальнику хотелось, чтоб его воспитанники на смотре прошагали по стадиону с песней лучше всех. В седьмой строевой подготовкой занимался воспитатель Карухин. Вот и сейчас, построив отряд, капитан Карухин медленно проходил перед строем, оглядывая ребят. В строю все должны стоять с застегнутыми пуговками и начищенными ботинками. Он зорким взглядом скользил по воспитанникам.
Осмотрев ребят, Карухин остался доволен. Став перед отрядом, скомандовал:
- Отряд! Равняйсь! Смир-р-но!
Посмотрев на ребят, подал команду "вольно".
- Команду "смирно" плохо выполняете, - начал Карухин. - Каждый воспитанник должен видеть грудь четвертого человека. Грудь надо вперед выпятить. Сейчас повторим. Отряд! Рав-няйсь! Смир-р-но! Вот, сейчас лучше. Нале-во! Раз-два. Неплохо. Отряд, шагом марш!
Ребята затопали по бетонке.
- Запевай! - скомандовал Карухин, и парни запели "Порядок в танковых войсках".
Воспитанники пели неплохо. Карухин шел рядом с Мехлей, и видно было - доволен. Сейчас отрядом командовал Мехля. Карухин шел сзади.
- Раз-два, араз-два, араз-два-три, - считал Мехля. - От-ряд!
На слове "отряд" воспитанники тянули ноги и сильнее опускали на бетонку, четче печатая шаг. Ребята, чтоб сильнее слышался топот, в момент соприкосновения ноги с бетонкой хлопали в ладоши. Топот разносился по всей колонии. В середине строя ноги никто не тянул, а лишь усиленно топали. По лицу Карухина скользнула чуть заметная улыбка.
Мехля подал команду "отставить", и топанье прекратилось.
Парней гоняли около часа. Еще несколько отрядов вышло заниматься строевой. И слышались в разных концах зоны песни. По песням ребята узнавали, кто марширует вместе с ними. Иногда отряды встречались. Если не было воспитателя, роги пускали отряд на отряд. Кто кого. Никто из рогов не хотел уступать дорогу.
Карухин ушел, и муштровал ребят Мехля. Все шустряки были в строю, за исключением вора отряда.
Навстречу седьмому, печатая шаг, шел первый. С ними тоже нет воспитателя.
- Воры! - закричал Мехля. - Нам навстречу первый. Дороги не уступим! Приготовиться! Не дай бог, кто очканет. Драться всем. Марехи, разрешаю бить любого вора. Воры, поддержим честь седьмого отряда.
И два отряда сошлись. Роги, бугры и шустряки стояли в первых четверках и приняли удар. Замелькали кулаки. Ворье и актив одного отряда били себе подобных другого. Некоторые от сильных ударов падали, но тут же вскакивали и наносили удары противнику. Медленно, очень медленно первый расчистил дорогу и, сминая седьмой, проходил все дальше и дальше.
Мехля встал в строй и принял удар на себя. Но толку - шиш. Первый раскидал Седьмой.
Седьмой строился. Мехля не кричал на ребят. Он вмазал нескольким из первого, но и ему попало. Седьмой отряд на зоне - самый мареный, и никогда другого отряда не сминал. Обидно было Мехле, активу и шустрякам, их - раскидали.
Ребята шли строем, но вразвалку и обсуждали, кто перед чужим рогом или вором не сконил и нанес удар.
Колония готовилась к родительской конференции. Участники художественной самодеятельности провели последнюю репетицию. В отрядах сделали генеральную уборку. Воры и актив заставляли ребят гладить им брюки и сатинки.
У всех настроение приподнятое. Завтра родительская конференция.
А сегодня прошла свиданка. Глаз написал письмо, и отец к нему приехал. Войдя в производственную зону, где возле вахты были расставлены столы, ребята сели за них. Через ворота впустили родителей. Отец Глазу привез различных лакомств. Поев и поговорив с родителями, парни разошлись по отрядам.
Седьмому наряд в столовую. Глаз со свиданки пошел в наряд. Раз к нему приехал отец, бугор направил его на кухню. И он чистил рыбу и мыл котел.
Ребят в столовой не дуплили. Активу хотелось денег у пацанов выпросить.
11
Долгожданная родительская конференция настала. Несколько сот родителей вошли в зону. В течение целого дня им можно находиться с сыновьями. Родители собрались на стадионе. С песнями, печатая шаг, отряды прошли вокруг футбольного поля.
Когда смотр закончился, родителей пригласили в отряды.
Глаз с отцом гуляли по зоне. На этот раз отец не плакал. Смирился ли он с тем, что его сын сидит в зоне, или сдерживал себя?
- А тебе что, - спросил отец, - досрочно не освободиться?
- Нет, - ответил Глаз, - придется сидеть все три года.
Кум так и не вызвал Глаза. Надежда, что из заводоуковской милиции придет ответ и его заберут на этап, рухнула.
- Бородин так и работает начальником уголовного розыска?
- Работает.
- Ты его часто видишь?
- Да нет.
- Если увидишь, скажи, что был у меня на свидании. Дела, мол, идут хорошо. А главное, скажи, что я знаю одно нераскрытое преступление - убийство, и я бы мог им кое в чем помочь. Скажешь?
- Скажу.
И Глаз с отцом стали говорить о зоне. Глаз рассказал кой-какие тонкости, но о том, что пацанов чуть ли не каждый день зашибают, - промолчал.
На летней площадке шел концерт. Воспитанники пели песни, танцевали, и многим родителям казалось: в зоне царит благополучие, их детей воспитывают, ставя на правильный путь.
Многие парни о кулаке родителям не говорили.
Глаз с отцом проходили мимо сцены, и оттуда неслась частушка про Антона - Раба КПСС, и одну строчку: "То куркуется, то мочит". Глаз запомнил.
Антон с месяц назад хотел замочить Томильца, но тот узнал и обломал об него две палки.
День подходил к концу. Скоро родителям выходить. Глаз с отцом в последний раз пошли к отряду. Около входа стоял Мехля. Он подозвал Глаза.
- Глаз, возьми у отца денег.
Мехля на освобождение деньги собирал.
Глаз говорил с отцом. Мехля наблюдал.
Глаз и не думал просить денег, а говорил о другом. Потом, повернувшись, развел руками: мол, не дает.
Мехля пошел искать другого парня. Родители к нему не приехали, и он ходил по зоне, выжимая из парней деньги.
Деньги у ребят просил не один Мехля. Воры не дремали и бугры тоже. Деньги нужны всем.
Вечером родители вышли из зоны. Глаз попрощался с отцом. Тот заплакал.
Некоторые ребята рассказывали родителям, как здесь воспитывают. И родители слали слезные письма в Москву. Но Москва слезам не верила. А Глаз и большинство воспитанников считали, что Одлян - вечен, все так должно и быть.
Родители принесли в зону много еды. Еду пропускали неограниченно. Воры и актив набили тумбочки банками. Завтра они прихватят их на работу и курканут. На черный день.
Назавтра в толчке все места были заняты. Пацаны месяцами недоедали, а тут нажрались вволю.
Ротан метал все подряд, приговаривая: "Бац-бац - и шлюмка". И, странное дело, в толчке его никто не видел.
Мест в Доме колхозника родителям не хватало. Алексей Яковлевич снимал угол у работницы производственной зоны. По совету сына он договорился с ней, чтоб она приносила Глазу на работу сгущенного молока. Отец оставил ей пять банок сгущенки и денег, чтоб, когда кончится молоко, она бы еще купила.
Воры и актив гужевали целую неделю. У пацанов еда давно кончилась, а у них запасы неистощимы. Денег они тоже насшибали и теперь выпивали чаще. Водяру в зону протаскивали в основном расконвойники, да и вольнонаемные их не забывали. Когда ворам или рогам к водке хотелось мяска, для них кололи кролика и жарили в кочегарке. В зоне подсобное хозяйство - разводили кроликов и другую живность, но на стол в столовую не попадало ни крошки: съедали роги и воры. За кроликами ухаживал земляк Глаза. Он держался высокомерно и с земляками не со всякими разговаривал, потому что ему от воров и рогов поддержка была.
У какого-то бугра в курке копченая колбаса испортилась, и он выбросил ее в кусты недалеко от отряда. К Глазу подошел Антон, к нему мать так на родительскую и не приехала.
- Глаз, хочешь колбасы?
- Хочу.
Антон подвел Глаза к подстриженному кустарнику.
- Вот, бери.
В колбасе шевелились черви. Оценив шутку кента, рассмеялся. Сели на лавочку. Но тут Антона позвал Томилец. Глаз закурил и заметил Амебу: он медленно, совсем не глядя в ту сторону, где лежала колбаса, приближался к кустарнику. "Неужели Амеба к ней?" И точно. Подойдя к кустарнику. Амеба сунул колбасу за пазуху и, не оглядываясь, пошел в толчок.
На следующий день у Амебы болел живот и он часто бегал в туалет.
По зоне прошел слух, что кто-то ковырнул посылочную и забрал часть продуктов. В седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из толчка не выходит - в посылочную залез он. Его дуплили, а он плакал и говорил: "Не лазил, не лазил я в посылочную". Истинного шушару так и не нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.
После обеда зону построили на плацу, и хозяин в сопровождении офицеров вышел на середину.
- Ребята! - обратился он к воспитанникам. - С первого августа в колониях несовершеннолетних вводятся режимы. Будет два режима: общий и усиленный. Наша колония будет общего режима. Изменений в режиме содержания не будет. Льготами, так как у нас режим общий, будете пользоваться теми же.
12
Дни, нанизанные на кулак, тянулись для Глаза и сотен воспитанников мучительно медленно. Отбой, скорее бы отбой наступал - они ждали этого слова и звука трубы с нетерпением. Расправляя постель, знали одно: ночь, целую ночь к ним никто не подойдет, ничего не потребует и целую ночь их пальцем никто не тронет.
Над колонией опускался вечер. В разных концах зоны слышались песни. В них - боль души, страдания заключенных.
Глаз подошел к пятому отряду. У угла собрались ребята и слушали песни в исполнении вора Камани. Проведя по струнам, он, аккомпанируя, запел "Пару гнедых".
В зонах страны поют некоторые песни, написанные в девятнадцатом веке известными русскими поэтами. Мало кто из заключенных знал, что "Пару гнедых" написал А. Н. Апухтин. В ней многие слова изменены, но гнедые скакали по зонам. И еще один романс Апухтина был в зонах популярен, это - "Васильки". Глаз, слушая "Васильки", думал; песня родилась в зоне. Слова в ней были изменены, и Олю принимали за современную девушку.
Каманя запел "Журавли":
Журавли, журавли, вы зачем прилетели?
Улетайте скорей, я вас вдаль провожу.
Или правду узнать захотели.
Как здесь люди живут, то я вам расскажу.Здесь живет человек, обреченный судьбою,
Он надолго заброшен в глухую тайгу.
Лишь за то, что не смог примириться с судьбою.
Непосильным трудом искупает вину.Здесь из каждой груди вырываются стоны.
Здесь народ позабыл про веселье и смех.
Журавли, посмотрите, нас здесь миллионы.
Но дорога на волю закрыта для всех.Год за годом пройдет, старость к нам подкрадется,
И в морщинах лицо, не мечтай о любви.
Неужели пожить как людям не придется.
Жду ответа от вас на обратном пути.
Глаз слушал песню, и у него катились слезы. Веру, Веру он сейчас вспомнил. О! Как хотелось ее увидеть!
После отбоя Глаз накрылся с головой одеялом и плакал. В Падун его потянуло. Он представлял, как идет по Революционной, главной улице села, и навстречу ему попадаются знакомые. Здоровается, но ни с кем не останавливается. Глаз подумал: куда же идти дальше? С кем выпить бутылку, ведь он только освободился. "А пойду-ка я лучше к Проворову и выпью водку с ним". В Падуне жил старик Проворов, сапожник без одной ноги. У него, кроме сапожного инструмента и кровати, в доме ничего не было. Курил махорку и был всегда навеселе. Жизнь свою тяжкую заливал горькой. И Глазу сейчас, на одлянской кровати, захотелось с этим стариком выпить. Угостить его. Проворов обязательно заплачет, тогда и Глазу можно уронить слезу. Старик поймет его.
А ночью Глазу снился сон. Будто он в наряде в столовой. И моют они полы. Но там, где он пробежит, прижимая тряпку к полу, остаются грязные следы. У других ребят нет, а у него остаются. Бугор сделал замечание, чтоб он протер подошвы, но и после этого следы оставались. Тогда его стали дуплить. По голове. По грудянке. По почкам. Надеясь этим очистить его подошвы. Но нет, следы оставались. Тогда ему приказали сбросить коды. И вот он моет босиком. Но теперь вместо грязных следов остаются кровавые. Актив взбесился. Его снова бьют и приказывают слизать кровавые следы. Глаз отказывается. Мелькают палки, и он падает на пол. Встает, и его снова бьют. Вдруг активисты, взглянув на пол, увидели, что и от других пацанов на полу остаются кровавые следы. Тогда они начинают избивать ребят, заставляя их слизывать кровавые следы. Но ребята упорно отказываются. И вот один парень после удара падает на пол и расшибает голову. У него струей бьет из головы кровь, и в одно мгновение пол становится красным. Активисты в ярости выбегают из столовой. Возвращаются с дужками от кроватей и начинают зашибать ребят.
Глаз часто просыпался, но когда засыпал, снова видел кровавый сон. Вновь проснулся, в поту, и подумал - хорошо, что это не наяву. И ему не захотелось засыпать, чтоб не видеть ужасный сон. Он лежал с открытыми глазами и наслаждался ночью, наслаждался блаженной тишиной, когда его не только не бьют, но и не кричат на него даже. Но сон все же одолел, и он опять попал в столовую под дужки актива.
Вечерами воспитанники, кто был свободен, смотрели телевизор. Глаз как-то зашел в ленинскую комнату. Несколько десятков парней смотрели кинофильм "Операция "Ы" и другие приключения Шурика". Ребята от души смеялись и, казалось, забыли, что сидят в Одляне. Им весело. Глаз посмотрел несколько минут и вышел на улицу. Ничего смешного в проделках Шурика не нашел.
Многие воспитанники в Одляне забыли смех. Над смешным не смеялись, веселого настроения никогда не было. Глаз понимал: он опускается все ниже и ниже. Не дай бог превратиться в Амебу. Нет, любыми средствами надо из Одляна вырваться.
От недоедания, от тяжелой работы и нервного напряжения у Глаза пропала потенция. Он напугался, но, поговорив с ребятами, узнал, что и у них так же. Зато воры и роги носились, как жеребцы. У многих были свои педерасты и вафлеры.
На банке сгущенки - ее оставил отец - было написано; сгущенное молоко выработано на Ситниковском молочноконсервном комбинате. А Ситниково не так далеко от Падуна. Эта банка так стала для Глаза дорога, будто он встретил земляка.
Неделю назад из отделения букварей освободился Гиня. Отсидел три года. Гиня - щипач. До Одляна отбыл два года в бессрочке. На днях ему исполнилось восемнадцать. В отряде его здорово заморили. Гиня сел на поезд и пошел в вагон-ресторан. Заказал бутылку вина. У буфета толкотня, и он неудачно щипнул бумажник. На первой станции его сдали в милицию. Но он успел из горла выпить заказанную бутылку вина.
В июне Глаз написал заявление: учиться в десятом классе не сможет. Не сможет учиться и в девятом, так как на свободе школу только посещал, и потому просил перевести его в восьмой класс. В конце августа его перевели в третий отряд, так как в седьмом восьмого класса не было.
В третьем он прожил месяц. За это время его никто и пальцем не тронул, но от этого было не легче. Все так же дергалась левая бровь, все так же каждый день ждал ударов. Но, странное дело, его не били. Не заставляли шестерить. Работать он продолжал в обойке.
В спальне Глаз жил вместе с Пауком. Паука рогом зоны назначили в родительскую, когда досрочно освободился рог зоны Саныч. Он "полтора года оставил хозяину". Саныч был среднего роста и коренастый. Когда шел по бетонке, ребят с лавочек как ветром сдувало. А Паука парни не боялись, и он на них наводил страх. Когда шел по бетонке, ребята не смывались. Он подходил и ставил моргушки. И пацаны начали его признавать.
Паук для ребят оставался невидимым. Только на ночь спать приходил. На производстве не работал, в школу мог не пойти. Рог в отряде курил в любом месте. После отбоя у него в углу долго не засыпали. У Паука всегда была битком набита тумбочка продуктами, и они гужевали. К Пауку после отбоя и надзиратели за куревом и спичками заходили, если у них кончались.
Рог зоны свободно за территорию колонии выходил, реже - вор зоны, а когда возвращались, их не обыскивали даже: обыск для них - западло.
В третьем отряде порядок лучше. Массовых избиений не было. Воспитанников дуплили реже. В основном за нарушения. Начальник отряда Канторович был более требовательный. Воспитательная работа велась только с активистами. И Канторович во всем полагался на актив. Да и не мог он иначе, хотя и стремился. Порядки в зоне были заведены до него, и Канторович кулак отменить не мог. Тем более что начальник колонии только на кулак и надеялся.
Но Глаз и в восьмом классе учиться не смог. Другим голова забита. И ничего в нее не лезло. Самое страшное для него было ждать. Ждать, когда получит двойку и его отдуплят. А он двойки не получал. Ждать, когда за какое-нибудь нарушение побьют, но он нарушений не приносил. В третьем отряде ему жилось лучше, но тягостнее. Ребята были новые, и он мало с кем разговаривал..
Нервы Глаза на пределе. Он видел, как бьют других, и лучше бы его отторцевали за компанию, чем так томительно ждать, когда и до тебя дойдет очередь.
Бугор их отделения придумал новый способ дупляжа. Двоечник клал себе на голову стопку учебников и приседал с ними. А бугор дужкой от кровати бил по стопке. Получался тупой удар. В голове мутилось, на секунду-другую парень терял сознание. Некоторые после такого удара падали и роняли учебники.
Глаз решил перейти в седьмой класс. В зоне, слава богу, ниже классами переводили, если кому учеба тяжело давалась. Он написал заявление, и его снова перевели в седьмой отряд.
Теперь он попал в другое отделение. Прежнее училось в десятом классе.