- Сейчас позвоним, - продолжал он, - во все камеры и скажем, что у нас есть чуха.
Миша взял со стола кружку и только хотел стукнуть по трубе, как Коля, поняв, какая жизнь его ожидает, закричал:
- Миша! Ребята! Простите! Ведь я правда думал, что надо целовать парашу. Вы же сами сказали, - он посмотрел на цыгана, на Смеха, остановил взгляд на Мише, - что целовать парашу - тюремный закон. Если б вы не сказали, разве б я стал целовать? Да не поцеловал я ее, только губы поднес…
Ребята молчали. Решающее слово оставалось за Мишей. Он немного подумал.
- Хорошо, - сказал он и поставил кружку на трубу отопления, - звонить не будем.
Он замолчал. Молчали и остальные.
- Я думаю, его надо простить, - произнес Миша.
Смех был против, а цыган молчал. Двое ребят согласились с Мишей. Переговорив, парни Колю решили простить и никому об этом не рассказывать.
Камеру повели на вечернюю оправку. Парашу тащили Смех и Коля. Туалет - через две камеры, в самом углу. Стены его обрызганы раствором и напоминали вывернутую наизнанку шубу. Так сделано для того, чтобы на стенах не писали. Ребята подошли к стене и в щелях "шубы" стали искать записки.
На этаже два туалета в разных концах. Половину камер водили в один, другую - во второй. Туалет - общее место, и его стена-шуба служит почтой.
Парни умылись, вытерлись полотенцем. Умылся и Коля, но вытерся в камере. Не взял полотенце.
Покурив, ребята начали учить Колю фене - воровскому жаргону. По фене он не ботал, а это входило в ритуал, дополняя прописку и игры. Так Петров узнал, что кровать - это шконка, или шконцы, лампочка - тюремное солнышко, ботинки - коцы, говноступы, или говнодавы, или прохоря, надзиратель - дубак, попка, попкарь, глазок в двери - волчок…
- Ну, Камбала, ты знаешь "Гимн малолеток"? - спросил Миша.
- Не знаю.
- Ладно, выучишь потом. Давай у дубака попроси гитару, а то скучно. Я поиграю, а мы споем "Гимн малолеток".
Коля постучал в кормушку. Надзиратель открыл ее.
- Что тебе?
Это - другой попкарь. Они сменились.
- Старшой, дай гитару, мы поиграем.
- Может, и бабу привести?
Он закрыл кормушку, а пацаны закатывались со смеху.
- На базар не хочешь сходить? - смеясь, спросил цыган. - Может, толкнешь чего да водяры притащишь.
Засмеялись опять. Смеялся и Коля. За компанию. Над самим собой.
Нахохотавшись над новичком, ребята помыли ложки, вытерли со стола и сели ужинать во второй раз. Из-за окошка - оно служило холодильником - достали сливочное масло, копченую колбасу и пригласили Колю к столу. Он отказался.
- У малолеток все общее, садись, - поставил точку Миша.
Колбасу нарезали алюминиевой ложкой. Ее конец заточен, как финский нож.
Коля брал тоненькие кусочки колбасы не только из-за скромности - есть не хотелось. Побыть бы одному! В одиночке!
Ребята убрали со стола и расправили кровати. Коля постелил постель, и попка прокричал:
- От-бой!
Ребята улеглись, и цыган спросил Колю:
- Кино любишь?
- Люблю.
- Часто смотрел?
- Часто.
- Во-о-о! Нештяк! Счас будешь рассказывать.
Коля рассказал два кинофильма. Ребята - довольны. Цыган попросил еще.
- Хорэ, Федя! Оставь на завтра, - громко сказал Миша и отвернулся к стене.
Коля с головой - под одеяло, будто одеяло отделяло его от тюрьмы.
Долго не мог уснуть. Ворочался. Тяжкие думы захлестывали сознание. Не ожидал, что тюрьма так издевательски встретит. "Господи, помоги",- молила его душа. На кого уповать - не знал он, а на себя после унизительного вечера почти не надеялся. "Что я могу сделать с пятерыми? Как быть?" Понимал: житуха будет несладкой. Но изменить ничего нельзя. С волками жить - по-волчьи выть. И не выть, а лишь только подвывать.
Ему снились кошмарные сны. Проснулся и обрадовался: как хорошо, что все было во сне. Но тут же вспомнил вчерашний вечер, и стало страшно. Ему хотелось, чтобы и тюрьма была лишь только сном. Он откинул одеяло, и в глаза ударил неяркий свет ночной лампочки, светившей, как и в боксике, из зарешеченного отверстия в стене. Нет - тюрьма не сон. "Сколько же сейчас времени? Скоро ли подъем?"- подумал он, поворачиваясь к стене и натягивая на голову одеяло.
Он лежал, и ему не хотелось, чтобы наступало утро. Что принесет новый день? Уж лучше ночь. Тюремная ночь. Тебя никто не тронет. Или лучше - одиночка.
Но вот дежурный закричал: "Подъем!"- и стал ходить от двери к двери и стучать ключом, как молотком, в кормушки, крича по нескольку раз: "Подъем!" Камера проснулась. Ребята нехотя вставали, потягивались, ругали дубака.
- Да, Камбала, ты сегодня дневальный, - с кровати сказал Миша, стряхивая на пол пепел с папиросы.
Слышно было - соседние камеры водили на оправку. И у их двери забренчал ключами дежурный.
- На оправку! - распахнув дверь, крикнул он.
Цыган, проходя мимо Коли, сказал:
- Выставь бачок.
Коля выставил и зашел за парашей.
- Смех, - услышал Петров в коридоре голос Миши, - а парашу кто понесет?
Смех вернулся, злобно взглянул на Колю, и они, взяв за ручки двухведерную парашу и изгибаясь под ее тяжестью, засеменили в туалет.
В туалете холодно. После оправки ребят закрыли в камеру.
В коридоре хлопали кормушки: разносили еду. Открыли и у них.
- Кружки! - гаркнул работник хозобслуги, и Коля, взяв со стола кружки, в каждую руку по три, поднес к нему.
Тот шустро насыпал по порции сахару специальной меркой, сделанной из нержавейки и похожей на охотничью мерку для дроби. Через несколько минут Коля получил шесть порций сливочного масла, завернутого в белую бумагу, а затем хлеб и занес бачок с кипятком.
Открылась кормушка, и баландер - молодая симпатичная женщина, стала накладывать кашу. Ребята облепили кормушку. Коля смотрел на согнутые спины малолеток. Миша и цыган стояли у кормушки первые и пожирали взглядом женщину, бросая комплименты и чуть ли не объясняясь в любви. В каждой камере ей уделяли внимание, иногда граничащее с цинизмом. В роли баландера выдерживала не каждая женщина, но многие соглашались: досрочное освобождение заставляло женщину пойти на этот шаг и стать объектом ежедневных излияний заключенных.
Парни сели за стол. В белый ноздристый хлеб, его в тюрьме давали малолеткам только на завтрак, они втерли пятнадцать граммов масла. Ели не торопясь, особенно когда пили чай с сахаром и маслом. Удовольствие растягивали.
После завтрака Коля собрал миски и поставил у дверей. Малолетки, лежа на кроватях, курили и ждали вывода на прогулку. Им крикнули приготовиться, и Коля сказал:
- На прогулку не пойду. У меня носков шерстяных нет и коцы здоровенные.
- Пошли, - позвал цыган, - мы ненадолго. Замерзнем - и назад.
Вместо шарфов обмотали шеи полотенцами.
Коля остался.
Как хорошо одному. Вот бы они совсем не возвращались. Но ребята минут через двадцать вернулись. Румяные, веселые.
Отогревшись, цыган взял шахматы.
- Сыграем в шашки?
- Сыграем, - согласился Коля.
Вместо шашек расставили шахматы. Цыган обвел всех взглядом и спросил Колю:
- Играем на просто так или на золотой пятак?
- Конечно, на просто так. Где же я возьму золотой пятак, если проиграю?
За игрой наблюдали, но никто не подсказывал. Коля проиграл быстро.
- Теперь исполняй три желания, - сказал цыган, вставая из-за стола и самодовольно улыбаясь.
Он потянулся, будто после тяжелой работы, и встал посреди камеры, скрестив руки на груди.
- Какие три желания? Мы так не договаривались.
- На просто так - это значит на три желания.
- А если б на золотой пятак? - спросил Коля. - Тогда бы что?
- А тогда бы я потребовал золотой пятак. Где бы ты взял его? Ну и опять - три желания.
Понял Коля - три желания горели так или иначе.
- Первое желание говорю я. - Цыган поднял вверх указательный палец. - Да ты не бойся, желания простые. Полай на тюремное солнышко, а то оно надоело. Неплохо, если оно после этого потухнет. Пошел. - И цыган указал место.
Коля вышел на середину камеры, поднял вверх голову и залаял.
- Плохо лаешь. Старайся посмешнее. Представь, что ты на сцене. Мы - зрители, - сказал Миша, - и тебе надо нас рассмешить. Ты должен не только лаять, но и изображать собаку. А вначале - повой.
Коля, глядя на лампочку, завыл. Он решил сыграть роль собаки по-настоящему. Бог с ними, на сцене он выступал не раз. Выл он на разные голоса. Потом, обойдя камеру и виляя рукой вместо хвоста, навострил уши другой рукой. И загавкал. Ребята покатились со смеху. Это им понравилось. Гавкал долго, из разных положений, а потом, будто обессиленный, упал на пол и завилял "хвостом". Парни зааплодировали. Унижения, как вчера, не чувствовал. "Это роль, только роль",- утешал он себя.
- Итак, Камбала, молодец! - похвалил его Миша. - Смех эту роль исполнил хуже. Мы его заставляли гавкать до тех пор, пока не потухнет лампочка. - Миша затянулся и, выпуская дым, продолжал: - Следующий номер нашей программы, - он задумался, - да, возьми вон табуретку и, будто с чувихой, станцуй.
Коля покружился с табуретом, прижимая его к груди, и поставил на место.
- Пойдет, - сказал Миша.
- А теперь изобрази кошку. Животные у тебя лучше получаются, - сказал Коле тезка.
Роль кошки исполнена, и Коля сел на кровать. Закурил.
- Покури, покури, - сказал цыган, - сейчас будет тюремный бокс. Смех, готовься!
Смеху на руки заместо боксерских перчаток намотали полотенца и полотенцем же завязали глаза. То же сделали и Коле.
Их вывели на середину камеры, покрутили в разные стороны, и Миша, стукнув ложкой по кровати, объявил:
- Гонг!
Противники сходились, вернее, расходились в разные стороны, и Миша крикнул:
- Атака! Бейте друг друга!
Они начали лупить по воздуху, стоя друг к другу спиной.
- Так, - подсказывал Миша, - определяйте, где находитесь. Пробуйте сойтись.
Смех махал сзади, потом, резко развернувшись, пошел на него с вытянутой левой рукой, держа правую наготове.
Он шел на Петрова, держа руки полусогнутыми. Они встретились и замахали руками. Несколько ударов Коля пропустил, но потом, присев и снова встав, ударил Смеха раз в лицо и два раза по корпусу.
- Разойтись! - услышали они команду и отошли друг от друга.
- Сходитесь.
Они сошлись, и замелькали кулаки, обмотанные полотенцами. Коля получил несколько ударов в грудь, потом в лицо и понял - удары наносятся с большой точностью. Он сдернул полотенце и увидел Смеха с развязанными глазами. - Хорош! - сказал Миша. - Сейчас будет еще одна игра, - он посмотрел испытывающе на Колю, - парашютист.
Ребята отодвинули стол к трубам и поставили на него табурет.
- Ты должен с табуретки, - Миша показал рукой, - прыгнуть вниз головой.
- Нет, - возразил Коля, - вниз головой прыгать не буду. Прыгнуть просто - могу.
- Нет, - заорали на него, - ты должен прыгнуть вниз головой!
- Ты что, боишься? - спросил Миша. - Я думал, ты смелый.
Коля молчал. Он боялся сломать шею.
- Если не прыгнешь, получишь морковок и банок в два раза больше, чем вчера. И еще кое-что придумаем, - сказал цыган.
- Ладно, согласен, - сказал Коля.
Он решил прыгнуть с вытянутыми вперед руками.
Ему завязали глаза, и он встал на стол, потом на ощупь ступил на табурет.
- Приготовиться! - сказал цыган. - Считаю до трех, и прыгай. Раз, два, три!
Коля нырнул вниз головой с вытянутыми вперед руками. Он ожидал удара о жесткий пол, но упал на мягкое одеяло - его за четыре конца держали парни. Они заржали.
- Ну что, надо сказать - парашютист ты неплохой, - подбодрил его Миша, хлопнув ладошкой по шее.
Открылась кормушка, и звонкий девичий голос сказал:
- Газеты.
Ребята ломанулись к кормушке взглянуть на тюремного почтальона. Девушка подала газеты, и сеанс окончен.
- Ух ты! - сказал Михаил.
- Да-а, - протянул Колин тезка.
- Полжизни б отдал, - даже не заикнувшись, с восторгом сказал цыган. - Не знаю, сколько дадут, но пусть бы еще год добавили. - Он тяжело вздохнул и от бессилия, что это лишь мечты, потер ладонь с ладонью.
Парни просмотрели газеты, но читать стал один Петров.
После обеда Колю повели снимать отпечатки пальцев. Это называлось играть на пианино. Потом сфотографировали на личное дело и закрыли в камеру.
Вечером он рассказывал кинофильмы. Когда все уснули, почувствовал облегчение. Как хорошо одному! "Сколько буду с ними сидеть? Когда заберут на этап?" Ему захотелось поплакать. Может, станет легче. Но не было слез.
Вторая ночь, как и первая, прошла в кошмарных снах.
На следующий день после завтрака был обход врача. Он проводился через день. Заключенные выходили в коридор. Врач давал таблетки. Попасть в больницу невозможно. Косить - бесполезно. Врач и на больных, и на здоровых смотрела одинаково - они для нее заключенные.
- Есть больные? - спросил надзиратель, широко распахнув дверь.
Парни увидели полнеющую молодую женщину в белом халате и в белом колпаке. Пышногрудую, привлекательную.
- Нет больных, что ли? - переспросил надзиратель.
- Есть! - заорал цыган и выскочил в коридор.
Через минуту вернулся, неся в руке две таблетки.
- Ну что? - спросил Миша. - Не обтрухался?
Цыган от удовольствия закрыл глаза, открыл и с сожалением сказал:
- Да, неплохо бы. Полжизни б отдал.
- Ну и отдавай, - вставил Миша, - а завтра помри.
Ребята засмеялись.
И тут они рассказали Петрову, - а это рассказывали всем новичкам-малолеткам, - как ее однажды чуть не изнасиловали. Возможно, это пустили тюремную "парашу".
Был очередной медосмотр. Надзиратель открыл камеру, и малолетки выходили к врачу. Но тут в дверь коридора постучали, и надзиратель ушел. Парни, не долго думая, затащили врачиху в камеру и захлопнули дверь. Каждому хотелось быть первым. Они отталкивали друг друга, но тут надзиратель подоспел. За попытку всем добавили срок.
- Газеты, - послышался ласковый голос.
Этот голос для малолеток как отдушина. Надзиратели и хозобслуга, открывая кормушки, кричали. А у почтальона крика не получалось. Говорили: она дочь начальника тюрьмы.
- Федя, - смеялся Миша, - женись на ней - и начальник тебя освободит.
2
И потянулись для Коли невыносимо длинные дни, наполненные издевательством и унижением. Мучил его цыган. То он выкручивал руки, то ставил кырочки и тромбоны, то наносил серию ударов в корпус. Ответить Коля не мог, чувствовал за собой грех - случай с парашей.
Если Коля днем засыпал, между пальцев ног вставляли обрывок газеты и поджигали. Пальцы начинало жечь, он махал во сне ногами, пока не просыпался. Это называлось велосипед. Был еще самосвал. Над спящим на первом ярусе привязывали на тряпке кружку с водой и закручивали. Раскрутившись, кружка опрокидывалась и обливала сонного водой. Такие игры начальство не запрещало, потому что спать днем в тюрьме не полагалось.
Еще спящему приставляли горящий окурок к ногтю большого пальца ноги. Через несколько секунд ноготь начинало нестерпимо жечь. Игры в основном делали Петрову, иногда Смеху и реже - Васе и Колиному тезке. Мише и цыгану не делали вовсе. Боялись получить в лоб.
Днями малолетки лежали на кроватях, прислушиваясь к звукам в коридоре. Они всегда угадывали, кто открывал кормушку. Знали по времени, кто должен прийти.
И еще было занятие в камере, развеивающее малолеток, это - тюремный телефон. Если по трубам отопления раздавался стук, несколько парней прижимали ухо к горячей трубе или к перевернутой вверх дном кружке. Слышимость отличная - лучше, чем в городской телефонной сети.
Вечерами зеки по трубам устраивали концерты. Пели песни, читали стихи, рассказывали анекдоты.
Когда и это надоедало, парни принимались долбить отверстие в стене около трубы в соседнюю камеру. Им хотелось поговорить с соседями без всякого тюремного телефона. Продолбив стену приблизительно на полметра - насколько хватало стальной пластины, оторванной от кровати, - они остановились. Дальше долбить нечем.
Тогда решили той же пластиной отогнуть жалюзи, чтобы видеть тюремный двор и пускать коня. Конь на жаргоне обозначал вот что. В окно сквозь решетку и жалюзи пропускали веревку и опускали ее. Камера, что была внизу, эту веревку принимала. Тоже через окно. Привязывали к веревке курево и поднимали вверх. Так камере с камерой можно было делиться куревом и едой.
К малолеткам заглянул старший воспитатель, майор Замараев. Обвел всех смеющимся взглядом. Ребята поздоровались. Замараев - в черном овчинном полушубке, валенках, в форменной шапке с кокардой. Лицо от мороза раскраснелось.
- Так, значит, новичок, - сказал он, разглядывая Колю. - Как фамилия?
- Петров.
- По какой статье?
- По сто сорок четвертой.
- Откуда к нам?
- Из Заводоуковского района.
Майор, посмеиваясь, скользнул взглядом по камере, будто чего-то выискивая.
- Кто сегодня дневальный?
- Я, - ответил Коля.
- Пол мыл?
- Мыл.
- А почему он грязный?
Коля промолчал.
- На столе пепел, на полу окурок. - Майор показал пальцем на чинарик.
Окурок бросили на пол после того, как Коля помыл пол.
- Один рябчик, - и майор поднял палец вверх.
Коля смотрел на старшего воспитателя.
- Не знаешь, что такое рябчик?
- Нет.
- Это значит - еще раз дневальным, вне очереди. Теперь ясно?
- Ясно.
- Прописку сделали?
Коля молчал. Ребята заулыбались.
- Сделали, товарищ майор, - ответил цыган.
- Кырочки получил?
- Получил, - теперь ответил Коля.
- Какую кличку дали?
- Камбала, - ответил Миша.
Майор улыбнулся.
- Вопросы есть? - Только теперь воспитатель стал серьезным.
- Нет, - ответили ребята.
Майор ушел.
- Вот так, Камбала, от Рябчика рябчик получил. Для начала неплохо. Завтра будешь опять дневальным, - сказал Миша.
Оказывается, у старшего воспитателя кличка Рябчик.
Камеру повели к Куму. Так в тюрьмах и зонах зовут оперуполномоченных. Коля лихорадочно соображал, спускаясь по витой лестнице, какой выкинуть у Кума номер. Решил рассмешить ребят и шутовской ролью поднять себя.
Кабинет Кума в одноэтажном здании, рядом - комнаты для допросов. В одну ребят и закрыли. В ней - стол, и с противоположных сторон от него к полу прибито по табурету. Один для следователя, другой - для заключенного…
Миша и цыган сели на табуреты, остальные притулились к стенам и вполголоса разговаривали.
К Куму малолеток привели для беседы: если есть нераскрытые преступления, чтобы рассказывали, а он составит явку с повинной.
- Ребята, - обратился Коля к пацанам, - я притворюсь дураком, а вы подтвердите, что у меня не все дома.
Ребята засмеялись, предвкушая прикол, весело глядя на Петрова. Они не сомневались, что он исполнит роль дурака.