Настроение у Яна упало. Хотелось угнать лошадь незамеченным.
Промчался мимо магазина и за пекарней свернул вправо - в улицу Школьную. "Куда дальше? Не гнать же мимо дома". И он решил ехать на лягу. Дорога разбитая. Колеи. Кобыла перешла на рысь. "Ну и пусть. Погоня позади".
Прохожих навстречу не попадалось. "Отлично". Когда пересекал Революционную, въезжая в улицу Новую, по большаку шли знакомые женщины. "Вот черт! А может, не узнали?"
- Пошла-а-а!
Каурая понеслась рысью, и Янкина загорелая спина исчезла за клубами пыли.
На ляге, в березняке, Ян оставил таратайку, а лошадь перевел через У к и привязал возле старицы, заросшей тальником, березами и черемухой. В это место вела одна тропинка.
Лесом пошел домой и переоделся. Надо показаться. Если узнали, возьмет участковый.
Только появился у сельсовета, участковый вышел на улицу.
- Опять нахулиганил, - сказал Салахов.
"Все, пропало",- подумал Ян.
- Заявление на тебя лежит. Чего ночами горланите?
"Значит, не знает. Слава Богу! О чем он несет?"- подумал Ян, но сказал:
- Какое заявление? Кто написал?
- Пошли, покажу.
Ян двинулся в сельсовет. Салахов - следом.
Участковый запер дверь на ключ.
- Куда угнал лошадь? - твердо сказал он, садясь за стол. - Говори.
- Какую лошадь? Вы че! - возмутился Ян.
- Подлец!
Салахов знал: с Петровым бессмысленно разговаривать. Снял трубку телефона и соединился с милицией.
- Петров у меня. Не сознается. Приезжайте.
Паду некий участковый, лейтенант Салахов, в селе жил несколько лет. Он мордастый, лет сорока, с родимым пятном на всю правую щеку.
Ян - в кабинете начальника уголовного розыска, капитана Бородина. Стоит и переминается с ноги на ногу. Бородин - за столом. Голубые, чуть прищуренные глаза капитана живо бегают по Петрову. Ян выдерживает взгляд. Бородин закурил и сказал:
- Ну и наглый ты, Колька! - Помолчав, почти выкрикнул: - Хватит! Говори, где лошадь?
- Лошадь? Я что, пахать на ней буду?
- Для кого ты ее угнал? Цыганам?
- Не угонял я и с цыганами связь не держу.
Бородин курил, и видно было - нервничает. Вдруг резко встал и подошел к Яну.
- Не угонял, не угонял. Угнал ты! Сейчас отправлю в камеру и будешь сидеть, пока не сознаешься.
Яна увели, но не в камеру, а в дежурку. Он сел у окна.
Вскоре захотелось есть, и он посмотрел в открытое окно на хлебный магазин. По дороге на велосипеде медленно ехал бывший одноклассник, и Ян окликнул его. Парень не услышал.
- Чего орешь? - спросил дежурный.
- Да жрать хочу. Знакомого увидел. Хотел, чтоб он купил булочку.
- А-а-а! Сиди-сиди. Жрать не получишь, пока не сознаешься.
В дежурку заходили и выходили милиционеры, отлучался дежурный, и, чтобы Ян не сиганул в открытую дверь, его отвели в КПЗ. Сажать в переполненные камеры - а их было две - не стали…
Не успел осмотреться, как в первой камере поднялась резиновая накладка, что закрывает глазок, и веселый молодой голос спросил Яна:
- За что тебя?
Ян смотрел на глазок. В нем не было стекла, и блестящий от света глаз зека, не моргая, разглядывал его.
- За лошадь. Сказали, я угнал.
- Да ты что! В наше время паровозы угонять надо.
В обеих камерах раздался взрыв смеха. И Ян засмеялся. Зеки соскочили с нар и столпились у дверей. Всем хотелось посмотреть на пацана, в наше время угнавшего лошадь.
- Вот отпустят тебя, - продолжал все тот же голос, - и ты исправься. Возьми да угони паровоз.
В камерах опять загоготали. Засмеялся на этот раз и дежурный. Он предложил Яну сесть на стул. Мужики из камер расспрашивали его, откуда он, как там, на воле, и, узнав, что он из Падуна, посоветовали на угнанной лошади привезти им бочку спирта.
В разговорах прошло часа два. Ян молча сидел и думал. Сознаваться, что угнал лошадь, не позволяла воровская гордость. Он ещё ни в чем и никому добровольно не признавался. Эх, ничего из этой затеи не получилось. Лошадь стоит привязанная. Его попутали.
В КПЗ вошел молодой сержант и увел Яна к Бородину. Тот стоял у окна. Повернувшись, сразу начал:
- Сознаешься или нет?
- Не угонял, не угонял я!
- Эх, - капитан вздохнул, - тяжелый ты человек, Колька. - Он пристально посмотрел. - Нашли лошадь-то. - Бородин помолчал. - Можешь идти.
Ян, обрадованный, выскочил из милиции, подобрал у вокзала окурок, прикурил и потопал вдоль железной дороги домой, думая, где бы достать лошадь.
Гена Медведев у знакомого заготовителя выпросил на ночь лошадь, и с Яном съездили за магнитофоном и проигрывателем.
Ян взял себе магнитофон и отнес к Клычковым.
Сегодня, когда солнце стояло в зените, у Яна начался зуд в воровской душе. Ему захотелось чего-то украсть.
И продать. Чтоб были деньги. Но что он может стибрить днем в своем селе?
Он вспомнил, где что плохо лежит, но ничего припомнить не мог. Воровская мысль работала лихорадочно, и наконец его осенило: надо поехать в Заводоуковск и угнать там велосипед. Его-то цыгане с ходу купят. И дадут за него половину или хотя бы третью часть. "Значит, - подумал он, - рублей около двадцати будет в кармане".
С утра Ян ничего не брал в рот и почувствовал томление голода. "Вначале надо пойти домой и пожрать". Но жажда угона завладела им полностью и переборола голод. "Вначале стяну, продам, а потом порубаю".
В город на автобусе он не поехал. На всякий случай. Зачем лишний раз рисоваться перед людьми, идя на дело.
Ян сунул руки в карманы серых потрепанных брюк, поддернул их, сплюнул через верхнюю губу и затопал по большаку, оставляя сзади шлейф пыли.
Перед концом села свернул влево, закурил и пошел через Красную горку. Жадно затягивался сигаретой и ускорял шаги. Хотелось побыстрее прийти в Заводоуковск и свистнуть велик. Душа трепетала. Жаждала кражи. Он готов был бежать, но надо экономить силы: вдруг получится неудачно и придется удирать. Он был весь обращен в предприятие и не замечал благоухающей природы. Природа ничто по сравнению с делом. Вперед! Вперед! Вперед!
Он бродил по улицам Заводоуковска, высматривая, не стоит ли где велосипед. Но велосипеда нище не было.
Дойдя до хлебного магазина, он с волнением остановился. Около магазина прислоненный к забору стоял новенький, сверкающий черной краской велик. Янкино сердце сжалось от радости - потому что стоял велосипед, от страха - потому что рядом милиция. "Что делать? Сесть и уехать. А вдруг выйдет хозяин?"
Из магазина никто не выходил. "Черт, как будто специально. Вот я только возьму, он выйдет, схватит меня и поведет в милицию. Пока будет вести, я так жалобно скажу: "Дяденька, я только хотел прокатнуться". А он в ответ: "В милиции объяснишь, куда хотел прокатнуться". Перед самой дверью подумает: все, привел, - и ослабит руку. Я будто в дверь, а сам как рвану в сторону. Попробуй-ка догони". Ян стоял между милицией и хлебным магазином. "Стоп! Да ведь меня видно из окон ментовки. Вот дурак, что же я стал? Или угонять, или уходить, или стоять, но не угонять".
Ян трусил.
Но тут вышел хозяин велосипеда с хлебом в сетке, повесил на руль и уехал. Ян глубоко вздохнул. Выдыхал медленно, и так часто и сильно стучало сердечко, что ему показалось, будто кто-то за ним наблюдает и знает, что угнать велик не удалось. "Вот сука", - выругался он неизвестно в чей адрес.
Вновь рыскал по городу, но без пользы. Ротозеев мало, а кто и оставлял велосипед без присмотра, то ненадолго. Смелости Яну не хватало.
День клонился к концу. Чертовски хотелось жрать. По мере того как усиливался аппетит, возрастало и желание угнать велик.
Страсть угона дошла до того, что он с ненавистью смотрел на весело катающихся пацанов: они дразнили его.
Ян брел, притомленный от бесплодного рыскания. На пустой желудок и курить не хотелось. Вдруг, не дойдя до рынка, увидел около большого пятистенного дома с резными ставнями прислоненный к забору желтый велосипед. Усталость исчезла, вмиг притупился голод, и, дойдя до угла рынка, он пошел вдоль забора.
Забор высокий, и что делается во дворе - не видно. "А вдруг выйдут?.. Не бздеть. Щас или никогда!"
Медленно подошел к велику. На случай, если кто выйдет, приготовил разговор. Шагнет навстречу и спросит:
"Толя дома?"
"Какой Толя?"
"Он говорил прийти за голубями".
"Не живет здесь Толя".
"В каком он доме живет? У него голубей много".
"Не знаю".
Ох, этот страх - Ян никак не решится. Секунды кажутся минутами. Сердце вырывается из груди. Взгляд застыл на никелированном руле. "Ну…" Шагнул, расслабился, и стало не так страшно - первый преступный шаг сделан.
Велосипед в руках. Ведет не торопясь. Не поворачивая головы, смотрит по сторонам. Немного отойдя, спокойно, будто это его велосипед, садится и тихо крутит педали. Ехать тяжело. Дорога песчаная. Пересек улицу, и песок кончился. Прибавил скорость. Хотелось оглянуться, не вышел ли кто из ограды. Но не стал. Скорее за угол - в другую улицу. Вот и поворот. Никелированные педали замелькали, и его полосатая рубашка сзади надулась пузырем. "Надо свернуть в другую улицу. Так… Еще в другую…"
Мимо мелькали дома и люди. Он мчался к переезду. "Надо ехать тише".
Въехав в лес, с облегчением вздохнул. Ноги ломило. Вдруг услышал сзади рокот мотора. "Мотоцикл!" Соскочив с велосипеда, схватил за раму и, перепрыгнув канаву и отбежав немного, упал на молодую прохладную траву. За канавой, деревьями и кустами его не видно. Мотоцикл поравнялся с ним. Ян по звуку определил: Иж-56 или "Планета",- и приник к траве. Ему не видно, кто едет и с коляской ли мотоцикл. Его щека плотно прижалась к траве, ему хотелось раствориться, слиться с зеленью и стать невидимым. "Если ищут меня, то смотрят по сторонам, - подумал он и стал молить Бога: "Господи, помоги, пронеси, пусть проедут". Живо представил: на мотике едут двое. Второй, что сзади, привстал на седле и, вертя головой, разглядывает кусты. "Боже, пусть не заметят, помоги хоть раз…" Ян немного верил в Бога и, когда надо было украсть, просил у Господа помощи.
Мотоцикл протарахтел. Ян все так же лежал. Понял: ехали быстро. "Значит, за мной. А может, нет. Если б за мной, ехали бы еще быстрее. Но быстрее здесь не проехать. Что делать? Встать и уйти в лес? Нет, нельзя. Вдруг развернутся и поедут назад. Надо лежать. Ждать. Доедут до Падуна и вернутся. Может, все же в лес уйти? А вдруг уже едут?" Прислушался. Нет, тихо. Он лежал, не поднимая головы. Можно оставить велосипед и убежать в лес. Но страх приковывал к земле. Да и жалко бросить велик.
В глазах одна зелень: трава, ветки, кусты. Голубого неба не видно. Рядом никого, но все равно боязно поднять голову.
Со стороны Падуна раздалось гудение мотоцикла. Ян вцепился в траву, будто это притягивало его к ней плотнее. И опять, как прежде, мольба: "Господи, помоги!"
Звук мотора удалился. Прошла минута, другая…
Выждав немного, встал. Воровски озираясь, поднял велосипед. Перенес через канаву. Прислушался. Тихо. Поехал.
Когда въезжал в Падун, смеркалось. Проехав село, с радостью и надеждой завел велик к цыганам. В расстегнутой красной клетчатой рубашке вышел Федор, за ним в длинных ярких платьях - его сестра и жена.
- Федор! Новый велосипед. Купи.
- Откуда он?
- Не из Падуна, конечно.
- Ну а все же, откуда?
- Из Заводоуковска.
- На него уже есть заявка?
- Да нет еще. Я только сегодня.
- Так будет.
- Перекрасите.
- Нет, Янка, не нужен.
Ян подумал, что Федор хочет купить за бесценок, и продолжал расхваливать велосипед. В разговор вступили женщины, они тоже говорили, что на велосипед будет заявка и потому они не возьмут.
- Да дешево я. Сколько дашь? - спросил Ян.
- Нет, нет, Янка, нет.
- Ну десятку…
- И трояк не дадим. Куда он нам? Попробуй другим продать.
Но и в другом месте велосипед брать не стали, хотя он просил за него всего пятерку.
Съездил еще к двоим, но и они отказали, боясь с ним связываться. Никто не хотел рисковать.
Яну надоело ездить на велосипеде, он взял за руль и повел по улице. Встретились знакомые, им предложил, но они и слушать не стали.
Душа разрывалась. Велосипед в руках, и никто не покупает. "Чем выбрасывать, лучше оставлю у кого-нибудь, а потом, может, продам",- решил Ян.
Навстречу шел Веня Гладков, возле его дома на лавочке всегда собирались пацаны.
- Здорово, - начал Ян.
- Привет.
- Ты куда направился?
- Домой. Сейчас парни придут. А велик у тебя откуда?
- Да… по пьянке достался. Новый. Нравится? Купи.
- На кой он мне? У меня же есть.
- Да недорого.
- Все равно.
"Понял, конечно, что ворованный",- подумал Ян.
- Слушай. Мне сейчас в одно место надо. Велик мешает. Пусть у тебя постоит. Можешь загнать. За пятерку. Пойдет?
Веня соображал. Потом спросил:
- А откуда он?
- Не из Падуна.
- Ну, оставь.
Они подошли к Вениному дому. Ян завел велосипед в ограду, а сам с разбитыми, взъерошенными чувствами поплелся домой.
Дня через два Ян встретил Веню. Он рассказал, что в тот вечер пацаны собрались на лавочке, и он за пятерку предлагал велосипед. Никто не взял. А утром велосипеда в ограде не оказалось. Кто-то увел, понимая, что он ворованный.
"А может, - подумал Ян, - Веня велик себе оставил. На запчасти. Ну и Бог с ним".
Ян с Робертом и Геной решили залезть еще в одну школу. Подальше от Падуна. Так и сделали. Уехали на поезде километров за шестьдесят, в Омутинку. Но опять неудача: свидетельств о восьмилетием образовании не нашли. Уходя из омутинковской школы, взяли в качестве сувенира спортивный кубок. А когда ехали домой, около станции Новая Заимка избили мужчину, забрав у него дешевые вещи, но не найдя денег.
Через несколько дней Падун облетела новость: в Новой Заимке недалеко от железнодорожной станции бандиты зверски избили мужчину, и на другой день он скончался.
Отец Яна работал, бригадиром вневедомственной сторожевой охраны от милиции, а их сосед, Дмитрий Петрович Трунов, был в подчинении у отца - работал сторожем на складах спиртзавода.
До весны этого года Ян с Дмитрием Петровичем дружил. Вместе ходили по грибы, ягоды, и частенько Дмитрий Петрович угощал Яна бражкой. Отменную, надо сказать, умел готовить брагу Трунов. В нее всегда добавлял ягод, и Ян, когда пил, ягоды не выплевывал, а цедил брагу сквозь зубы и в конце концов закусывал хмельными ягодами, хваля бражку и Дмитрия Петровича.
Дмитрий Петрович - а ему шел седьмой десяток - разговаривал с Яном на равных и, как многие мужики в Падуне, не считал его за пацана. Однажды Трунов перепил Яна и ему показалось: он тоже молодой, сила кипит и играет в нем, и он пригласил Яна в огород побороться. Ян верткий: в школе - один из лучших спортсменов.
- Пойдем, - согласился Ян, и они пошли в огород.
В огороде у Дмитрия Петровича росла малина.
Земля мягкая, сплошной чернозем, и Ян, как только сошелся с Труновым, с ходу положил того на лопатки.
Дмитрий Петрович - среднего роста, чуть тяжелее Яна, и когда они сошлись во второй раз, Ян приподнял его и бросил в чернозем. Трунов встал и, не веря, что его швырнул пацан, предложил сойтись в третий, последний раз. И тут Ян, случайно, кинул Трунова в малину, и он оцарапал лицо. Отряхнувшись, сказал:
- Я пьяней тебя, потому и поборол. Пойдем по ковшику тяпнем - и продолжим. Все равно уложу.
Дмитрий Петрович налил Яну полный ковш, а себе стакан. Ян закусил хмельными ягодами и подумал: "Пожалуй, после этого ковша я пьянее буду и он поборет меня. Ну и бог с ним. Земля мягкая".
Дмитрий Петрович, выпив бражку, крякнул, вытер тыльной стороной ладони губы и посмотрел в зеркало. Лицо - оцарапано, он ахнул и понес Яна матом. До того разгорячился, что, крикнув: "Застрелю!"- побежал в комнату, схватил со стены ружье и, зарядив, шагнул в кухню.
Увидев Трунова с ружьем, Ян выскочил в сени и захлопнул дверь. Прогрохотал выстрел, и дробь, пробив обитую тряпьем фанеру, шурша, покатилась по пустотелой двери. Ян знал: ружье у Трунова одноствольное, шестнадцатого калибра, и можно отобрать его, пока не перезарядил, но он испугался - ружья, а не Дмитрия Петровича - и ломанулся в огород. Отбежал на порядочное расстояние, когда Дмитрий Петрович вышел на высокое крыльцо и крикнул:
- Убью, щенок!
Ян на бегу оглянулся. Трунов - целился. Прикинул: на таком расстоянии дробь достанет, и, волной перекатившись через прясло, упал на землю. Раздался выстрел. Вскочил и кинулся прочь. Отбежав, остановился и посмотрел на Трунова. Тот стоял на крыльце, ругался и махал ружьем, как палкой. Обошел огороды и приблизился к дому Трунова с улицы: хотел узнать, угомонился ли Дмитрий Петрович, а то, чего доброго, пожалуется отцу.
Увидев Яна - он был метрах в сорока, - Трунов вскинул ружье. Ян, предвидя это, встал за телеграфный столб. Выстрела не последовало. По улице шли люди, и, когда они поравнялись с телеграфным столбом, выглянул: Дмитрий Петрович стоял на крыльце, поставив ружье к ноге, и прикуривал.
Вскоре Дмитрий Петрович Трунов уехал в отпуск. С Яном помирился и угостил остатками бражки.
- Я новую поставил, - Дмитрий Петрович показал на десятилитровую стеклянную бутыль, - приеду - готовая будет.
Ян решил бражку украсть - обида на Трунова не прошла.
Однажды, когда стемнело, через огороды прошел в ограду Трунова и притаился. Прислушался - тихо. Прохожих не слышно.
Взойдя на высокое крыльцо, осмотрел улицу. Полная луна заливала ее бледным светом. Вдалеке лаяли собаки.
Достав из кармана связку ключей, еще раз оглядел улицу. Ни души. Молодежь в клубе. Старики греют старые кости дома.
Как всегда перед кражей, пробормотал воровское заклинание: "Господи, прости, нагрести и вынести". Но ни один ключ не подошел. Ломом срывать замок не стал - утром все узнают: замок виден с улицы.
Дмитрий Петрович - участник войны, брал Германию и рассказывал Яну, какой у немцев порядок. Особенно Трунову у немцев понравился лаз на чердак из дома, а не как у русских - с улицы, и, когда строил дом, сделал из сеней лаз на чердак.
Отыскав на дворе лестницу, вынес в огород, поставил к торцу дома и влез на слив, держась за край. Сломав ударом ноги доску на фронтоне, хотел пролезть на чердак, но печная труба проходила рядом и помешала. Сломал еще несколько досок, проник на чердак и чиркнул спичкой. В двух шагах от него - лаз. Потянул крышку - поддалась.
Спустился. Откупорил бутыль и, чуть наклонив ее, глотнул бражки и разжевал ягоды. "Некрепкая, - подумал он, - не нагулялась еще". И стал цедить сквозь зубы, чтоб не попадали ягоды.
Вытерев рукавом серой рубахи губы, закурил и сел на табурет. Приложился еще к бутыли и, захмелев, решил осмотреть комнату. "Может, - подумал он, - найду ружье".