После того, как Джим ушел, я спросил Зеда, кто такие "Лед Зеппелин". Мое невежество его удивило. Они явно уже выпустили пластинку.
- Я тебе дам их послушать, - сказал он.
Было холодно, опять начинался снег. Я думал об этой банде по дороге домой. "Лед Зеппелин". "Управляемый Цеппелин". Хорошее название, они мне уже нравились.
Именно после этого случая Зед и стал таким фанатиком "Лед Зеппелин". Возможно, Зед также находился под влиянием Джима, как я - под его влиянием. После того, как Джим закончил школу и стал художником–декоратором, Зед занял его положение самого клевого парня в округе.
По–моему, я никогда ни на кого так не влиял. Грег тоже. Ни для кого банда не стала любимой, потому что ее рекомендовали мы.
ДВАДЦАТЬ
Грег зашел за мной, и мы двинулись домой к Сюзи. Сюзи была в веселом настроении, потому что вчера вечером они с Зедом были вместе и он не опоздал на три часа, от него не пахло пивом и никаких других безобразий он тоже не натворил.
Грег и я были втайне разочарованы. Нас радовало, что Зед все время творит безобразия, для нас он от этого становился еще больше героем. Он был единственный бунтарь, кого мы знали.
Не помню, чтобы я когда–нибудь задумывался, почему Зед так себя ведет. У Зеда был очень авторитарный отец - он работал на административной должности в полиции, так что, наверное, не требовалось напрягать аналитические способности, чтобы понять, где корни Зедова бунтарства. Но если я об этом и знал в те времена, то смутно. Безобразия Зеда были как бы частью естественного порядка вещей и не требовали анализа.
Зед и Сюзи любили друг друга сильнее, чем признавались. Они были из тех преданных пар, которые, несмотря на тяжелейшие обстоятельства, не могут окончательно расстаться. Даже разонравившись друг другу, что с ними и произошло, они не способны друг друга разлюбить.
На полу в спальне Сюзи лежала школьная сумка. Она выделялась своей необычностью, потому что Сюзи никогда не стала бы носить такую скучную вещь. У нее была хиповая сумка из лоскутков, с которой она ходила в школу, и нарядная кожаная сумочка на торжественный случай.
- Это Черри оставила.
- Ты пускаешь ее в гости? - сказал Грег с нарочитым изумлением.
Сюзи улыбнулась:
- Она ничего. Только очкастая.
Мы засмеялись.
Когда мать Сюзи позвала ее вниз к телефону, мы с Грегом метнулись к сумке и начали там рыться. Нас обоих сразу осенило, что если мы найдем что–то компрометирующее, то сможем шантажировать Черри и не дадим ей разболтать всем о Фантастическом Драконьем Войске.
Нас с Грегом мысли часто осеняли одновременно. Потому что мы так долго сражались в одном войске. Мы всегда знали, чего ждать.
- Дневник! - прошипел Грег и засунул его себе под пиджак за мгновение до того, как вернулась Сюзи.
- Зед сейчас зайдет, - сказала она.
Мы все были этому очень рады.
Сюзи поставила первый альбом "Лед Зеппелин". Она хотела, чтобы к приходу Зеда непременно играл "Лед Зеппелин". Иначе Зед мог разочароваться.
Сюзи запнула сумку Черри под стол, с глаз долой. Мы с Грегом хихикнули, потому что дневник был у нас.
У Сюзи была музыкальная газета, и мы почитали про драку в Лондоне между скинхедами и хиппи–сквоттерами. Скинхеды в Глазго имелись, в нашей школе тоже были скинхеды. В тот год они отрастили волосы еще на несколько миллиметров и носили длинные черные плащи и белые брюки, высоко подвернутые над ботинками. Мы их боялись и избегали.
Сюзи долго с любовью разглядывала фотографию Марка Болана. Нам с Грегом это казалось нудным. Нам хотелось, чтобы она перевернула страницу, но мы ничего ей не сказали. Счастливая Сюзи была прекрасна и мы могли стерпеть, что она таращится на Марка Болана.
Пришел Зед - он был рад нас видеть. Он всех смешил и подначивал, и показал нам подпольный комикс, который достал у студентов в городе. Вечер получился хороший, но по дороге домой я впал в уныние. Зед явно заслуживал Сюзи больше, чем я, но, вопреки доводам рассудка, это меня не радовало. Моя любовь к Сюзи обратилась в дракона, грызущего меня изнутри. Чувство было невыносимое, но избавиться от него я не мог.
Иногда казалось, что слишком много всего свалилось на мою голову. Единственное утешение было - слушать "Лед Зеппелин". Они тоже страдали. Это слышалось в их песнях.
Нас распустили из школы на три дня, когда забастовали энергетики. В 1972–м бастовали много. Энергетики, шахтеры, докеры, автомобилестроители, даже учителя. Я их полностью поддерживал. Все, что мешало нам ходить в школу, было достойно поддержки.
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Эпизод с дневником оказался катастрофой. Грег взял его домой почитать и на следующее утро позвонил мне перед тем, как идти в школу, то есть дело не терпело ни малейшего отлагательства.
- Ты не поверишь, что у Черри в дневнике.
Он явно лопался от возбуждения. Я не стал завтракать и поспешил ему навстречу. Подходя к его дому, я увидел, что он поджидает меня на крыльце с дневником в руках.
- Черри - поэт, - сказал он.
- Ты хочешь сказать, что у нее в дневнике стихи?
Грег кивнул. Я понял, почему он так взбудоражен. Какое бы стихотворение ни написала Черри, его обязательно стоило почитать. Знать, что она пишет стихи, было забавно само по себе. Я схватил тетрадку.
- Стихотворение к моему Мифическому Старшему Брату.
- Что за дурацкое название?
Я быстро проглядел его. Оно было довольно туманным и я не мог сказать, хорошо оно или плохо, но оно явственно подразумевало, что Черри коротает время, разговаривая с выдуманным старшим братом, а это определенно было смешно.
- "Стихотворение о том, что заполночь и мне некуда идти".
- Надо бы ей друзей завести, - сказал Грег и стал читать его вслух. - Слушай, она влюбилась.
Мысль, что Черри влюблена, меня ошеломила.
- В кого?
Там не говорилось. Стихотворение было посвящено таинственному предмету страсти и озаглавлено "Моя любовь к Z".
При мысли о том, что мелкая дурочка Черри влюблена, мы ухватились за столбы, чтобы не упасть.
В дневнике была еще уйма стихов. Так же там описывался повседневный быт - например, как Черри ходит на уроки скрипки или с мамой в магазин: кажется, ей нравилось ходить с мамой по магазинам, - но через каждые несколько страниц, встречалось новое стихотворение, всегда под печальным названием "Одиночество Луны" или "Брошенный пес воет от боли".
Грега это ужасно развлекало, да и меня тоже. Мы стояли, перелистывали страницы, вчитываясь в аккуратный почерк, которым Черри излагала подробности своих уроков музыки, походов за покупками и неразделенную страсть. Когда Грегова мать выходила из дома на работу, мы быстро припрятали дневник и тронулись в школу, читая на ходу. Об этом Z, похоже, было написано немало.
Мы снова открыли стих "Моя любовь к Z".
- Может, она влюбилась в Зеда?
- Погоди, вот Сюзи услышит, - сказал Грег и мы засмеялись при мысли о том, как Сюзи отреагирует на то, что Черри вожделеет ее парня.
Вся эта история казалась до того уморительной, что когда мы добрались до школы, у нас ребра болели от смеха. Черри, лохматая, как копна, конопатая, безобразно очкастая, питает к кому–то старость - смех да и только.
Нам пришла было мысль держать дневник в тайне, но ее хватило ненадолго. В классе, где мы каждое утро собирались на перекличку, я нагнулся и прошептал Сюзи, что Черри влюблена в Зеда и пишет стихи о том, что ей хочется иметь мифического старшего брата. Сюзи начала смеяться, и ей пришлось рассказать соседке сбоку, над чем она смеется. Скоро все знали, что Черри, нелепая девчушка, которая учится на класс младше, пишет поэмы и влюбилась. Все согласились, что это очень смешно.
Грег отлично изобразил, как Черри пилит на скрипке и говорит что–то типа: "Я такая несчастная, никто меня не любит", и все смеялись.
Сюзи прошептала мне, что это было гадко - стащить дневник, но вскоре уже зачитывала вслух самые пикантные строчки юношеских стихов Черри.
Все насмехались над Черри, но все пошло наперекосяк, когда Басси выхватил дневник у девочки, сидевшей рядом с Сюзи, и начал читать. Он пролистнул несколько страниц и взвыл:
- Она говорит, что хочет вступить в Драконье Войско Готхара. Это еще что?
Басси посмотрел на нас. Я посмотрел на Грега. Грег нахмурился. Я нахмурился. Похоже, Черри заносила в дневник подробности наших полетов на драконах. Довольно многочисленные подробности, судя по выдержке, которую зачитал Басси для всеобщего сведения.
- "Они держат связь с тайной страной Атлантидой", - процитировал Басси, и все взревели от хохота.
Объектом насмешек перестала быть Черри. Им стали мы с Грегом. Я попытался выхватить дневник, но Басси меня отшвырнул и тут вошел учитель. В конце урока Басси забрал дневник с собой.
Мы с Грегом поняли, что совершили страшную ошибку.
Надо было тщательно изучить документ, прежде чем выставлять его на публичное осмеяние. Теперь потешались над нами.
- Тупая мелкая сучка, - выпалил Грег. - Зачем об этом–то ей понадобилось писать?
Мы ненавидели Черри за то, что она втравила нас в неприятности. Теперь нас будут вечно презирать за то, что мы, два пятнадцатилетних парня, до сих пор понарошку летаем на драконах, разговариваем с Атлантами и спасаем принцесс.
ДВАДЦАТЬ ДВА
Это был скверный день в школе. Учительница французского высмеяла мой акцент, потому что моему глазговианскому языку не давались некоторые простые существительные. Заместитель директора остановил нас с Грегом в коридоре и стал приставать, чтобы мы постриглись. Он долго–долго нас отчитывал. Складывалось впечатление, что репутация всей школы зависит от того, какой длины у нас волосы. А то и репутация всей Шотландии.
Басси дразнил нас без устали нашим выдуманным миром. Мы уже ненавидели Басси. Он играл в футбол и ему не нравился "Лед Зеппелин". Он нас задирал, а мы ничего не могли поделать.
Хуже всего, что Черри в буквальном смысле промаршировала к нам и потребовала свой дневник.
Собралась большая толпа любопытствующих. Молва о безнадежной страсти и поэзии Черри уже разнеслась, и теперь Черри сама попала под град язвительных замечаний. На подходе она, казалось, готова был разразиться речью, но вместо этого лишь попросила вернуть дневник и залилась слезами.
Я не знал, что сказать. Все сложилось катастрофически неудачно. Пришлось сознаться, что дневника у меня больше нет. Басси его не отдает. Черри не успокаивалась. Общественное мнение повернулось против нас с Грегом. Все потешались над задушевными мыслями Черри, но когда она шла через спортплощадку, беспомощная, без друзей, сжимая потертый черный скрипичный футляр, и слезы ручьями текли из–под ее толстых очков, все решили, что кража дневника была ужасной выходкой.
- Позор, - сказала Сюзи, хотя и сама немало повеселилась. Она еще сказала, что не станет больше разговаривать с нами никогда в жизни, если Черри не получит дневник обратно, и ее друзья тоже не станут.
- До такого могут докатиться только те, кто воображает, что летает на драконах, - сказала одна из симпатичных девочек, которые стояли рядом с Сюзи. - Повзрослеть вам пора.
Только Басси и его дружки не питали никакого сочувствия и всё ходили вокруг и читали дневник Черри всем желающим. Казалось, конца этому не будет, пока не появился Зед, который утром прогулял и пришел только после обеда. Услышав, что творится, он направился к Басси и велел ему отдать дневник. Басси был крупнее и крепче Зеда, но противиться его моральному авторитету не мог. Он покорно протянул дневник, не переставая смеяться над тем, какие мы с Грегом пара педиков и какая чувырла Черри. Зед вернул дневник Черри. Она высунулась из своей скорлупы ровно настолько, чтобы его поблагодарить, а затем опять погрузилась в свою беспросветную печаль.
- Не очень красивый поступок, - сказал Зед мне и Грегу, но проповедей читать не стал.
ДВАДЦАТЬ ТРИ
Дневник Черри был не единственной гадостью, происходившей вокруг. Жизнь с каждой минутой становилась все труднее. До сих пор я топил свою сексуальную фрустрацию в Фантастическом Драконьем Войске, но, похоже, этого было уже недостаточно. Я засыпал с мыслью о Сюзи, а наутро изнывал еще сильнее.
В довершение всего оказалось, что фрустрация, возможно, затянется до конца моей жизни, потому что Грег сказал, что одна девчонка из нашего класса назвала меня толстым. Это был гром среди ясного неба. Я даже не думал о такой возможности. Я никогда прежде не думал о форме своего тела.
Я посмотрел на себя в зеркало. Мне показалось, что я, может быть, слегка полноват. Это плохо. Другим я, наверно, кажусь огромным, как дом. Меня будут ненавидеть - и с полным к тому основанием.
Моя жизнь катилась под откос. Если я так и останусь толстым, ни одна женщина не захочет со мной гулять. Ни одна не захочет, чтобы ее видели рядом. Мне никогда ни в чем не видать успеха и со мной никто не будет дружить. Разве такой ожиревший малый заслуживает дружбы?
Я посмотрел на мои плакаты "Лед Зеппелин" и осознал, какие там все худощавые. Они гораздо тоньше меня. Невероятно, что я этого никогда раньше не замечал. Как я вообще собираюсь идти смотреть на группу, будучи таким толстым? Что за дурацкая мысль. Скорее всего, тех, у кого избыточный вес, вообще не допускают смотреть на "Лед Зеппелин".
Вот почему я перестал есть и стал худым. С тех пор у меня не складываются отношения с едой. Я не могу быть счастлив, когда ем. Не особенно люблю еду и совсем ей не доверяю. Я не допускаю никакой спонтанности, когда дело касается еды. Например, не может быть и речи, чтобы я с друзьями пошел в ресторан под влиянием минутного порыва. Как знать, что за вредоносные ингредиенты окажутся в чужом, незнакомом обеде.
Я чураюсь самой идеи питания. Мне не нравилось думать о том, что внутри меня. Я стал вегетарианцем, чтобы поменьше думать о еде. Еда причиняла мне в жизни всякого рода проблемы, вплоть до душевной болезни.
Однако, положительный момент - в том, что я всегда оставался худым.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
Совсем скоро после того, как Зед поставил мне те пластинки, я помешался на "Лед Зеппелин". У них был лучший в мире звук. Я купил два первых альбома и провел немало времени, разглядывая обложки. "Лед Зеппелин I" был очень волнующий - с черно–белым цеппелином, низвергающемся в пламени на землю, но обложка "Лед Зеппелин II" была просто Страной Чудес. Поверху на ней летел могучий цеппелин, а под ним располагалась фотография участников группы в виде немецких авиаторов. Казалось, что банда - это часть эскадрильи.
Среди мраморных колонн метались лучи прожекторов придавая всей картине величие и грандиозность. Я любил обложку этой пластинки.
Когда у нас, в конце концов, появился проигрыватель, то есть - где–то в районе выхода "Лед Зеппелин III", - я стал сидеть у себя в спальне и слушать их подряд раз за разом. Я слушал пластинки постоянно, до школы и после школы, а по выходным - днями напролет. Все вокруг стало казаться лучше. Я перестал воспринимать себя мальчишкой. Теперь я был мужчина с тремя альбомами "Лед Зеппелин". Тут не поспоришь.
Грега зацепило так же. Он тоже все время слушал "Лед Зеппелин". Музыка возвела своего рода защитный барьер между нами и остальным миром. Когда что–то не получалось или было плохо на душе, всегда был под рукой альбом "Лед Зеппелин", куда можно скрыться.
В нашей любимой композиции "Целая уйма любви" было все - клокочущий гитарный шторм, секс и психоделия. Интересно, сколько раз я ее прослушал за эти годы. Тысячи раз. Миллионы раз. Та–та та–та ТА та–та та–та.
Мы узнали, что Черри собирается на концерт "Лед Зеппелин". Это было досадно. Хоть Фил не собирался по крайней мере. Фил любил классическую музыку и играл на скрипке с Черри. Иногда они ходили друг к другу домой - просто чтобы поиграть вместе. Нас с Грегом это озадачивало. Мы могли только предположить, что их родители заставляют. Иногда до нас доносились звуки скрипки из открытого окошка Черри, но музыку мы понять не могли. Казалось, пиликает себе и пиликает без всякого смысла. Ни одного доброго риффа - зацепиться не за что.
С Филом мы никогда не разговаривали. Показываясь изредка на улице, он на всякий случай ни с кем не встречался взглядом, хотя и знал нас по начальной школе. Там он всегда был в первых учениках. Учитель, бывало, приносил ему специальные продвинутые книги, Фил занимался самостоятельно и носа не показывал на игровую площадку. Покажись он там, его бы просто задразнили. Теперь мы видели его разве что когда он шел со скрипкой к Черри, или когда родители везли его на машине в школу для одаренных детей.
Однажды в особенно студеный вечер мы с Грегом топтались на лоскутке пожухлой травы в конце дороги. Мы наблюдали, как к Филову дому съезжаются машины. Четыре или пять машин - похоже, там затевалось большое светское мероприятие. Мужчины в костюмах и женщины в нарядных платьях с холода спешили к дверям. У родителей Фила было что–то вроде вечеринки.
Мы жались к дощатому забору, кутаясь от стужи в пальто, мычали "Лед Зеппелин" и наблюдали за небесами. Неожиданно на улице появился Фил. И больше того - увидев нас, пошел к нам. Он запинался, восстанавливал равновесие, а когда дошел до нас, тяжело уселся на траву. Он ничего не говорил, просто сидел рядом, уставясь в землю, и что–то бубнил.
Я пребывал в недоумении, пока Грег не сказал со смехом:
- Да он пьяный.
Так и оказалось. Фил украдкой хлебнул вина на родительской вечеринке и оно произвело мощное воздействие. Он подался вперед и его стошнило, зверски и неоднократно, рвало и рвало, пока желудок не опустел начисто.
Мы с Грегом поневоле сочувствовали. Нельзя не восхищаться человеком, который стащил вина у родителей и выполз на улицу проблеваться.
- Я так несчастен, - сказал Фил. И снова блеванул.
Мы с Грегом переглянулись. Мы снова были озадачены. С чего это Фил рассказывает нам, как он несчастен?
- Я люблю Черри, - сказал он.
Меня так и подмывало расхохотаться. Только трогательный вид блюющего Фила заставил меня смолчать. Фил, все еще под мощным воздействием вина, продолжал в том же духе еще какое то время. Он был очень жалкий. Он был влюблен в Черри, но знал, что она влюблена в другого, и мучился. Мысль, что толстый умник Фил может страдать от любви, была для нас в новинку, ее надо было переварить. Это было столь необычайно и трагично - мы даже не просмеяли его за то, что он любит такую дуру, как Черри.
- А меня она даже не замечает, мы ведь - только друзья, - сказал Фил и расплакался. - И она любит другого.
Фил безнадежно покачал головой, ему опять стало плохо и он повалился на мерзлую траву.