Я сидел на уроке и представлял, как могучий цеппелин медленно летит на север в сторону Шотландии. Когда меня спрашивали на математике или на английском, я тупо смотрел на учителей, моя голова была моя голова была забита песнями "Лед Зеппелин" - где уж там отвечать. У меня на физике была напарница, с которой мы должны были изучать ускорение. Это делалось путем сталкивания маленькой тележки по уклону. Тележка была присоединена к катушке с серпантином, а маленький приборчик делал отверстия в ленте через равные промежутки времени. Исследуя, как далеко отстоят друг от друга отверстия, можно было измерить ускорение.
- Какие показания? - спросила напарница и посмотрела на меня в раздражении, поскольку я мычал рифф из "Целой уймы любви"
- Перестань петь, ты это поешь уже всю неделю.
Я завалил лабораторную. Мне было все равно. Я ошалел перед неминуемым явлением "Лед Зеппелин" и не мог сосредоточиться на лабораторной по физике. Да не стоило и тужиться. Ускорение, кажется, измерялось в метрах в секунду за секунду, а я никак не мог взять в толк, что это значит.
Мою напарницу по лабораторной звали Фло. Хоть ее и раздражала "Целая уйма любви" в моем нескончаемом исполнении, она сама собиралась идти на "Лед Зеппелин". На ней была белая рубашка–сеточка, синие джинсы, красные туфли на платформе и она туго завила свои длинные черные волосы специально ради такого случая. Позже она поступила в Эдинбургский университет на биолога. А закончив, приехала опять в Глазго и вышла замуж за парня, с которым гуляла еще в школе. Он не был на концерте. Он не любил "Лед Зеппелин". Он не любил музыку. Не знаю, что с ними сталось потом.
Фло знала Дженни, которая работала в цветочном магазине. Она сказала, что Дженни над композициями для гримуборной работает до умопомрачения. Они должны получиться хорошими. Такие композиции, лучше которых за кулисами "Гринз–Плейхауса" еще не видели.
Дженни иллюзий не строила. Она не ожидала, что "Лед Зеппелин", войдя в гримерку, будут настолько покорены цветочными композициями, что пригласят ее с собой в тур. Они, может, и не заметят цветов. Но она все равно хотела выполнить работу наилучшим образом, потому что была без ума от "Лед Зеппелин".
Сюзи не ходила со мной на физику. В третьем и четвертом классе мы частично ходили на одни и те же предметы, частично - на разные. Мне никогда не нравились те предметы, на которые она не ходит. Фло сказала мне, что у девчонок циркулируют упорные слухи, будто Сюзи и Зед разругались. Сюзи сказала Зеду, что она его больше никогда не хочет видеть, и на сей раз она говорила серьезно. Тележка скатилась по уклону и, не пойманная мной, грохнулась на пол. До концерта оставалось три дня, и Сюзи теперь нуждалась в утешении.
Позже нас с Грегом опять замучила совесть. Мы посоветовали Сюзи бросить Зеда. Однако при мысли о том, что настал момент утешить Сюзи, угрызения развеялись. Я спросил Грега, что он делает сегодня вечером.
- Ничего, - ответил он. - Наверно, просто дома посижу.
СОРОК ВОСЕМЬ
Громадный цеппелин летел в сторону Глазго. В нем были Джими Хендрикс, Дженис Джоплин, "Сынок" Уильямсон и Хэнк Уильямс - все они покинули свои жилища на небесах, чтобы посмотреть "Лед Зеппелин".
Они играли в карты, пили и болтали о старых временах. "Сынок" Уильямсон сыграл на своей губной гармонике - на той самой, которая в товарном вагоне проехала с ним весь путь от Теннесси до ночного клуба в Чикаго.
Они поговорили о Брайане Джонсе, который умер, и об Элвисе, который еще был жив.
- Так что с тобой приключилось? - спросил "Сынок".
- У меня был передоз в семидесятом, - сказала Дженис Джоплин.
- Не повезло.
Дженис пожала плечами.
- Так оно и должно было кончиться. Под конец я перестала беречься.
Мы с Грегом высматривали в небе цеппелин. Скоро нам предстояло взлететь на своих драконах, чтобы защищать его от Чудовищных Орд Ксоты. Рок–звезды - живые ли, мертвые - обычно не фигурировали в мире меча и волшебства Чудовищных Орд Ксоты и их злобного предводителя Кутхимаса, но времена были странные. С неминуемым явлением "Лед Зеппелин" все, похоже, сходилось вместе в самой озадачивающей манере.
Кутхимас был настолько злокознен, что вполне мог атаковать цеппелин. Наша задача - цеппелин защищать. Сюзи твердо решила порвать с Зедом и велела ему больше к ней не подходить. Тогда Зед стал с ней гораздо ласковее, позвонил ей по телефону и попытался показать, какой он смирный и дружелюбный. То, что Зед был самым клевым парнем в школе, не означало, что он хорошо разбирается в человеческих взаимоотношениях. Я этого тогда не понимал. Мне думалось, он идеален во всем.
Дома у Зеда ситуация ухудшилась. Его родители узнали, что он больше не ходит в школу, а вместо этого или торчит целыми днями дома или ходит к друзьям–студентам на Баейрс–роуд.
Сюзи сказала мне, что отец запретил Зеду идти на "Лед Зеппелин". Он явно решил вдруг, что группа оказывает на его сына плохое влияние. Почему–то в моем тогдашнем мире это имело смысл. Когда дети чересчур распоясывались, родители мстили.
Зед не намеревался не ходить на концерт, но отец сказал ему, что если он пойдет, то домой может не возвращаться.
- Что Зед собирается делать?
Сюзи не знала. Зед был достаточно взрослый, чтобы бросить в школу и пойти работать, но ему, возможно, было бы трудно организовать себе источник дохода и местожительство за оставшиеся два дня.
Я спросил Сюзи, по–прежнему ли Зед ее парень.
- Конечно, - ответила она.
Похоже, она разозлилась на меня за этот вопрос, хотя всего два дня назад клялась, что они с Зедом больше никогда не будут вместе.
- Может, нам с Зедом пожениться? - размышляла она.
В тот вечер мы с Грегом были подавлены. Нам не нравилось, что у Зеда такие неприятности. К тому же, Сюзи сказала "пожениться".
- На кой людям так рано жениться?
Многие из тех, кого я знал в школе, остепенились и с двадцати двух лет были уже далеко на пути к среднему возрасту. Глупое поведение. Каждый должен поездить по миру и увидеть столько концертов "Лед Зеппелин", сколько возможно.
ПЯТЬДЕСЯТ
В школе имелась маленькая библиотека, которая вечно была закрыта, когда не надо. Там нельзя было посидеть в обеденное время, когда на улице холодно и сыро. Нельзя было зайти и посмотреть что–нибудь самостоятельно, зато время от времени туда загоняли весь класс - искать какой–нибудь материал для рефератов.
От самостоятельных работ мне было скучно. Я никогда их не заканчивал - меня хватало только на то, чтобы надписать титульный лист. Этого казалось достаточно, хоть потом и приходилось на уроке потихоньку молиться, чтобы учитель не вызвал меня к доске читать главу из реферата.
В те дни при чтении вслух меня охватывал ужас. К счастью, сейчас я от этого избавился. Сегодня я очень даже не прочь выступить перед аудиторией, даже в "афгане", если мне вздумается.
Пока остальной класс занимал себя справками о египетском земледелии, производстве шерсти в Шотландии и состоянии придунайской торговли, я таращился в пространство и думал о "Лед Зеппелин".
Ко мне подошла Черри. На ней был значок Библиотечного Дежурного.
- Смотри, - объявила он таким голосом, что ее было слышно снаружи на спортплощадке. - Я нашла книгу кельтских мифов. Там феи и драконы. Хочешь посмотреть?
Я съежился от ужаса и попытался ее заткнуть, но было слишком поздно. Басси подскочил и выхватил книгу. Он расхохотался громче, чем разрешалось в библиотеке, и учитель нахмурился.
- Ты спастик! - сказал Басси театральным шепотом, который все слышали, и позже рассказал всему классу, каким гомосексуалом я оказался. Он не давал мне забыть об этом случае и, если ему было нечем заняться, мучил меня - мальчика, который рассматривает картинки с феями, а хуже этого преступления ничего и представить нельзя.
После школы я набросился на Черри.
- Ты что, с ума сошла? - рявкнул я.
- Что случилось?
- Что случилось? Чего ради ты стала размахивать книжкой про фей? Теперь все надо мной смеются.
- Но там ведь были и драконы, - сказала Черри. - Я думала, ты захочешь на них посмотреть.
Что скажешь на такую глупость! Я обматерил ее и умчался в ярости.
- Я, кажется, смогу починить Зедова робота! - крикнула Черри.
Я бы вернулся и выругал ее еще раз, но тут заметил, что приближается Басси, а на данный момент я с ним уже наобщался вволю.
Басси хотел быть профессиональным футболистом, но оказалось, у него маловато способностей. Впрочем, из него вышел вполне успешный бизнесмен - у него два гаража в Глазго, и один в Мазервелле, и еще прачечная в Пейсли.
Это был плохой день в школе. За обедом Сюзи вышла поговорить с Грегом с глазу на глаз. Это было очень тревожно. Я уже видел, что он становится к ней ближе. А вчера мне показалось, что он не так охотно выслеживает в небе Чудовищные Орды Ксоты.
Я поплелся домой один. До "Лед Зеппелин" оставалось два дня. Я смотрел на плакаты у себя на стенах, и снова мечтал быть взрослым и повидать "Лед Зеппелин" в Ванкувере, или в Нью–Йорке, или в Лондоне, а не торчать в школе в Глазго.
ПЯТЬДЕСЯТ ОДИН
В тот вечер я позвонил Грегу. На звонок ответила его мать. Грега не было дома, а где он, мать не знала. Я позвонил Сюзи. Ее тоже не было дома. Я подумал, что, может быть, они где–нибудь вместе. Я поразмыслил, не позвонить ли Зеду, но решил этого не делать. Я редко ему звонил, боясь, что ему это может не понравиться.
Я вышел на улицу, где пятна дождя пролетали в белом свете уличных фонарей. Я укутался в свою шинель и нацепил новые темные очки. Мне они нравились. Я в них мало что видел, но это был крутой аксессуар.
Было очень холодно, поэтому я быстро шел по улице один, в никуда, просто чтобы согреться. Концерт близился, но странное дело - волна возбуждения, кажется, пошла на спад. Я горевал из–за Сюзи. Я бы никуда с ней не пошел, у нас не те отношения. Вот она какая - всего несколько дней, как одна, и уже развлекается с Грегом. В конце улицы была какая–то подстанция, огороженная забором с предупреждающей надписью от Совета по электроэнергии. Я прислонился к забору, укрывшись от ветра, и смотрел в небо. Там ничего не было: ни цеппелинов, ни фантастических тварей, ни гостей из Атлантиды.
Я продрог и с отвращением осознал, что Атлантиды не существует. Она не восстанет из вод, когда "Лед Зеппелин" сыграет в Глазго. Ничего не произойдет, разве что Сюзи с Грегом будут целоваться у меня на глазах, и меня выгонят из зала за то, что я - единственный унылый зритель.
- Привет, - появляясь рядом со мной, сказала Черри.
Я злобно зыркнул на нее.
- Извини, что поставила тебя в неудобное положение с этой книгой про фей, - сказала она. Вид у нее и впрямь был очень виноватый.
Я пожал плечами:
- Да ладно.
- Почему ты здесь стоишь?
Я снова пожал плечами.
- Переживаешь из–за Сюзи? - спросила Черри.
- С чего ты взяла?
- Видно же, - ответила Черри, и я понял, что это, конечно, так. Наверно, все знали. Еще одно унижение.
Мне отчаянно нужно было, чтобы кто–то выслушал мои проблемы. Так что я сказал, что, да, я очень страдаю по Сюзи. Черри долго выслушивала меня, потом аккуратно положила чехол со скрипкой на сухой лоскуток земли.
- Ненавижу скрипку, - сказала она.
- Зачем тогда играешь?
- Родители заставляют.
Я был восхищен ее честностью. Я рассказал ей о Сюзи еще.
ПЯТЬДЕСЯТ ДВА
Я в супермаркете с Манкс.
- И начал страдать по Сюзи перед Черри?
- Конечно. А почему бы нет?
- Да так, вообще–то, - говорит Манкс. - Хотя, можно сказать, ты недалеко продвинулся за последние двадцать шесть лет. Все жалуешься мне на женщин, которых любишь без взаимности.
- Спасибо, что напомнила.
Я беру персик и сжимаю его - посмотреть, спелый ли. Он подается у меня под пальцами, и я кладу его обратно на полку. Я не покупаю давленые персики.
- Я уверен, что в некоторых областях я продвинулся.
Мы неожиданно попадаем в довольно серьезный инцидент с салатом. Манкс катит коляску с ребенком вокруг угла овощной секции, когда ей вдруг приходится затормозить, чтобы избежать столкновения с женщиной, которой внезапно вздумалось подойти к картофелю. От неожиданности я налетаю на Манкс, а она, ткнувшись в поднос с салатом, выворачивает на пол все его содержимое.
Зелень, аккуратно завернутая в липучую пленку, распрыгалась и раскатилась по всему полу. Мгновение - и повсюду салат.
- Овощная катастрофа, - кричу я.
Мы глядим на пол, заваленный салатом, но не делаем и попытки его собрать. Мы невозмутимо направляемся к кассе.
- Видишь, - говорю я Манкс. - Мы делаем успехи в жизни. Когда–то крупная салатная катастрофа, вроде этой, на нас очень повлияла бы. Нас бы запугали продавцы, и мы - возможно, униженные - выбежали бы из магазина. А теперь - плевать. Пусть продавцы таращатся. Мы это переживем.
Мы платим за покупки и удаляемся. Манкс едет ко мне. Мы собираемся приступить к судейству.
- Ты уже прочел какие–нибудь книги?
- Нет. Они все на вид такие скучные. Если бы мне надо было дать приз самой скучной книге, я бы это сделал тут же.
ПЯТЬДЕСЯТ ТРИ
Наконец открыв коробку, я, к своему удивлению, обнаружил там не только книги. Там были еще и рукописи. Стопки бумаги, которые только ждут, что из них сделают книги. Это был конкурс дебютных романов, но некоторые из них еще не были опубликованы.
- Это все усложняет, Манкс. Рукописи - неподъемны. К тому же я надеялся, что мне поможет то, что пишут на задних обложках, а на рукописях нет таких надписей.
- Здесь и стихи есть.
- Знаю. Готов поклясться, что про стихи никто и словом не обмолвился. С чего бы это людям думать, что я компетентен судить поэзию?
- Это странно, - соглашается Манкс. - Но судить книгу стихов, должно быть, не так трудно, как роман. Не надо столько читать - взглянул на пару строчек и примерно понятно, что к чему.
Манкс говорит, что она сейчас выработает критерии судейства. У нее академическая подготовка. Я забираю младенца с собой на кухню и готовлю чай.
- А если начислять очки от одного до пяти по разным категориям? - предлагает Манкс, когда я возвращаюсь с подносом.
- По каким категориям?
- Обложка, аннотация, если имеется, первая страница, финансовое положение автора, фотография автора и заявление о намерениях автора. Таким образом, ты сможешь вынести суждение, не читая книги.
Звучит впечатляюще.
- Отлично. Если я в судный день появлюсь с кучей таблиц и цифр, никто не скажет, что я не подошел к делу серьезно.
Мы рассортировали книги и рукописи в две отдельные стопки - одну для Манкс и одну для меня.
- Мы можем ввести чрезвычайную категорию для по–настоящему симпатичных авторов, с которыми мне хотелось бы, может быть, переспать? - спрашиваю я.
- Думаешь, дав такой авторице приз, ты продвинешься в этом направлении?
- Вреда в любом случае не будет.
- О’кей. Если попадется такая, с которой ты, возможно, захотел бы переспать, будем начислять добавочных десять баллов.
Финансовое состояние всех авторов - скверное. В их финансовые отчеты зачастую включены подробности того, как им пришлось добиваться социального обеспечения. Но, честно говоря, я даже не знаю, к чему здесь финансовые отчеты. Насколько я понимаю, мне следует судить книги, исходя исключительно из их достоинств. Может, организаторы и упоминали о том, чтобы отдать приз самому нуждающемуся? Не помню. Я не обратил внимания.
Я замечаю, что Манкс выглядит рассеянной.
- Тебе это все скучно?
- Я думала о своей так называемой подруге - Джин. Знаешь, она обо мне говорила за моей спиной? Она всегда меня унижает.
Манкс говорит, что едва они обе забеременели, эта подруга стала с ней состязаться.
Мне такое понятно. Люди всегда соревнуются в странных вещах - в том, что не имеет значения ни для кого, кроме них самих. Конкурс на лучшую книгу. Конкурс на лучшего младенца. В школе я вечно пытался отрастить волосы длиннее, чем у Грега.
По окончании школы Грег пошел работать в судоходную контору, позже перешел в нефтяной бизнес. Он так никогда и не играл в группе. Я с ним не общаюсь уже много лет, но знаю, что он переехал в Швецию и занимает высокий пост в нефтяной фирме. Без сомнения, денег у него будет куда больше, чем у меня.
- Но ему никогда не просидеть ночь напролет перед телевизором, - говорю я.
Мы возвращаемся к судейству. Манкс расстроена из–за своей подруги Джин, которая злословит у нее за спиной. Как бы мне хотелось взбодрить Манкс.
ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ
Мы идем обратно в квартиру Манкс.
- Манкс, у меня новый план. Я решил никогда не стареть. Более того, я решил остаться навсегда четырнадцатилетним.
- И как ты собираешься превозмочь законы пространства и времени?
- Я достигну этого, слушая "Лед Зеппелин" каждый вечер. После того как я добыл этот концертный бутлег я зажил другой жизнью. Я прикинул - каждый вечер я могу совершать те же приготовления, что и перед концертом в 1972–м. Ну, знаешь, зажечь благовония, надеть футболку с "Лед Зеппелин" и джинсы–клеш. Как думаешь, купить патлатый парик будет уже перебор? Может, ты и права. Но все–таки я выпью пивка, похожу по улицам, как будто иду в концертный зал, потом приду домой и включу запись с концерта на полную катушку и сделаю вид, что я в "Гринз–Плейхаусе". Это будет здорово.
- Ты ведь никогда не был в Модсли, нет? - спрашивает Манкс.
Модсли - это психиатрическая больница в Камбервелле. Довольно известное место. Туда ходит 35–й автобус из Брикстона.
- Нет. То есть да, но я там только навещал других людей.
Я говорю Манкс, что она может издеваться сколько ей вздумается. Я собираюсь провести остаток дней, делая вид, что на дворе 1972 год и я смотрю на сцене "Лед Зеппелин".