Порой она немного пугала его, но и интересовала - в душе он знал: ему льстит то, что она ищет его помощи, беседует с ним. Ее посещения, обычно по вечерам, будут происходить в ближайшие несколько лет раз в два или три месяца. Они стали добрыми друзьями, они беседовали и на другие темы; раз или два она вообще не упоминала о Милтоне или Пейтон - "своей беде", как она однажды назвала это в нелепой попытке сыронизировать. Казалось, у нее полностью отсутствует чувство юмора, но это, право, не имело значения: они говорили о Боге, бессмертии, времени и пространстве, и обо всем с энтузиазмом, разбросанно, эклектично, как это бывает у старшеклассников, чего Кэри - по крайней мере, по званию и, бесспорно, по сути преданный вере - уже многие годы не делал и что под конец привело его в замешательство, и он вернул разговор к тому, насколько ценна молитва. Порой они говорили о Милтоне, о том, как печально, что любовь и страсть проходят, и почему, пояснил Кэри, используя в качестве отправной точки трактат Диотимы, необходимо, когда пройдут годы и рассыплется предмет земной любви, искать непреходящую, великую, вечную любовь. Бороться за любовь. И это, будучи чем-то большим и абстрактным, а следовательно, и не столь легко достижимым или практически применимым, привело в возбуждение Элен - частично потому, что Кэри (он вынужден был это признать) был весьма убедительным проповедником, - и она, по крайней мере в тот момент, воспряла духом: она, по мнению Кэри, не слишком умная женщина, но достаточно умна, чтобы, собравшись, проникнуться ритмикой, тяжелой чистотой величия строк Платона. И окончив чтение, дав книге упасть с решительным стуком на стол, услышав, как Элен произнесла: "Ох, Кэри, как это великолепно, разве это не истина?" - он почувствовал, как тонкое острие отчаяния резануло его по сердцу, потому что он знал: это правда, но эта правда - подобно Христовой любви, подобно этой поэзии - находится на вершинах гор, это храм. А человечество никогда не покидало долин, чтобы искать там утешения, или, возможно, слишком страдало, чтобы пытаться предпринять подъем. Что вернее?
Все это прекрасно. Сладкая интоксикация поэзией, правдами и стремительными обобщениями успокаивала мозг Элен и ее сердце, и на какое-то время она обретала покой, и Кэри стал отговаривать ее от столь частых посещений, говоря ей по телефону - как можно мягче, - что не надо это делать, право, не надо: она ведь помнит, что он говорил ей о мыслях и сердце, об опоре на себя? Ему, конечно, было лестно сознавать, что он, священник, может дать облегчение страдальцу, да, настоящему страдальцу, - ему льстило и было приятно, что Элен пришла к нему, вместо того чтобы идти к врачу, хотя иногда он смутно подозревал, что нужен-то ей именно врач. Ну как это объединить! Он считал, что достаточно просвещен, и хотел таким быть, но психология и подобные проблемы раздражали его и казались странными - то, что такая потенциально сильная союзница на самом деле не верит в Бога и может быть столь непристойно пытливой и расточительной и не уважать деликатные и бесконечные изменения в сердечных делах.
Итак, Кэри гордился, был польщен тем, что Элен пришла к нему и что они добрые друзья до тех пор, пока он соглашается с ней, признает ее правоту. Только когда вспоминал - как сейчас, - что она не шла на компромисс и сколь немногого они достигли за прошедшие несколько лет, вспоминал все сказанные слова, стихи, молитвы, жуткое бездействие, он чувствовал сомнения и злость. Дьявол - или кто-то - все еще был тут. И Господь не появлялся. "Но я должен сделать так, чтобы она увидела его, - думал Кэри. - Я должен свести их".
"Никогда. Хватит, - сказала она всего месяц назад, когда он уходил из ее дома, потеряв всякую надежду, считая, что ничего не может добиться. - Я теперь одна, и разницы между смехом и плачем нет. Ни на то, ни на другое я уже не способна".
И решительно покачала головой. Она убила то, отреклась от того, с чем пришла к нему вначале.
Сейчас он медленно остановился у знакомого дома под сенью диких смоковниц и тяжело вылез из машины, разгоряченный и вспотевший, с надеждой и отчаянием на круглом дружелюбном лице, но больше было отчаяния, чем надежды.
* * *
- О, пожалуйста. Великий Боже, да просыпайтесь же. - Голос, певучий и печальный, вытащил ее из жарких, успокоительных объятий сна. А ее плечо? Что это дрожало у ее плеча? Пять тоже горячих пальцев на ее руке у плеча, однако нежных, прогнали последние ошметки темноты, призывая ее к свету, к которому она нехотя старалась пробраться, хлопая ресницами. - Проснитесь же, мисс Элен, о великий Боже, мисс Элен, мне сказали про… сейчас там.
Над ней маячила Ла-Рут - огромное черное, как уродливая маска, лицо, страдающее, обливающееся слезами.
- Мисс Элен, внизу преподобный отец ждет вас, чтоб отвезти, он говорит, на кладбище.
Она стояла у кровати, Элен, еще не вполне проснувшись, смотрела на нее - на громадную бесформенную тушу, опасливо склонившуюся над ней и наблюдавшую за ней сквозь очки полными горя глазами, на толстые бесформенные ноги в чулках, которые спустились и висели мешками на коленях, и на прозрачную, в водяных пятнах, юбку.
- О Господи, мисс Элен, я все толкала вас, а вы не просыпались, и я подумала, что вы тоже умерли… - И вдруг отстранилась, втянув ртом воздух, вскрикнула от ужаса и горя. - Знает Бог, мисс Элен, не хотела я такое говорить! Великий Боже, мисс Элен, мама вчера вечером пришла домой и сказала мне про бедную малышку Пейтон, и я тут же упала на колени и назвала ваше имя и стала молиться, чтоб драгоценный Папаша Фейз вмешался и сказал, чтобы спустили ангелов забрать дух маленькой бедной Пейтон и оставить вашу дорогую девочку здесь, на земле, чтобы дух ее заботился о маме бедной маленькой Пейтон, которая…
- Ла-Рут, - перебила ее, садясь, Элен, - пойди принеси мне стакан холодной воды.
Ее горло словно покрылось жесткой щетиной - эти первые слова она произнесла хриплым голосом.
- Да, мэм. О да, мэм.
Ла-Рут стояла не двигаясь; в ее глазах, как у кузнечика, разрасталось смутное удивление, как эта жертва трагедии, не единожды, а дважды лишенная материнства, может так стоически страдать и, просыпаясь после сна в жаркий день, не впадает в истерику. Сама она потеряла двоих из троих детей, и хотя не могла правильно назвать отца каждого, она помнила, с каким страхом просыпалась много дней потом, как вскрикивала и словно сумасшедшая умоляла Бога послать на землю апостола. Быстро. Чтобы он повел ее не по путям веры (потому что она все равно верит каждой частицей своей души и тела), а по путям мира и милосердия к крещению в настоящих водах, которые омоют и обласкают ее усталое тело и вымоют разные горести из ее головы, всегда мечтательно жаждущей найти мужчину. И вскоре Бог не просто прислал своего апостола, а приехал сам в "кадиллаке", чтобы удостовериться, что все в порядке, хотя она и много работала и грешила, хотя она и потеряла детей, - это был Папаша Фейз, Прославленный Король, Замечательный Советчик, Всесильный Бог, Вечный Отец, Принц Мира. Было это десять лет назад, и все это время она обожала его и любила, и пожертвовала ему свыше четырехсот долларов, став Внешним Ангелом Порт-Варвикского отделения рая, обособленного от Балтимора. Сегодня был день ежегодного приезда в августе Папаши Фейза, и Ла-Рут вся трепыхалась от волнения, так что, наверное, ей можно простить этот внезапный всплеск евангелизма. Элен поднялась, спустила дрожащие ноги на пол и снова посмотрела на Ла-Рут, чье расстроенное лицо молило о понимании: она старалась сказать Элен, что она тоже может рассчитывать на миллион, миллиард, триллион блаженств - блаженств, которыми бесплатно награждают всех, кто трудится и потеет, и знает горе или кто просто потерял дорогого ребенка.
- Бедненькая мисс Элен, - сказала она.
По дороге проехала машина. Элен взглянула на свои часы: был почти полдень. Сильный запах ударил ей в ноздри - пахло телом, промежностью и подмышками, совсем как луком.
- Я просто хочу стакан воды, - усталым голосом повторила Элен.
- Да, мэм. Бедненькая вы. Я уж, конечно, принесу его вам. Вы только подождите тут. - И она, тяжело двигаясь, поспешила из комнаты, и так спускалась на плоскостопых ногах по лестнице, что зеркало даже на расстоянии слегка затряслось, словно мимо проезжали товарные вагоны дальнего следования.
Пока она отсутствовала, Элен подошла к лестнице и крикнула вниз:
- Кэри! Кэри!
- Да, Элен! - Голос, донесшийся из холла, пытался звучать бодро, зазвенел и пропал, разделяя слоги, колеблясь между профессиональной заботой и искренней опечаленностью. - Вы… вы в порядке? Могу я что-то для вас сделать? Нам, наверное, уже скоро надо двигаться. Могу я что-то для вас сделать?
"Бедный Кэри, - подумала она. - Такой милый человек, такой по-настоящему милый - всегда старается поступать как надо".
- Я сейчас спущусь, - сказала она. - Мне нужно одеться.
В своей комнате Элен заметила, что георгины увяли. Она выбросила их в корзинку для мусора, затем прошла в ванную и вылила протухшую воду в унитаз. Одеваясь, она снова услышала слоновый топот ног, на этот раз поднимавшихся по лестнице, и появилась Ла-Рут со стаканом воды, одиноко стоявшим на широком просторе цветастого эмалированного подноса.
- Ну разве не приятное питье? - сказала она. - Такое приятное и холодное, и вообще. Вы вот присядьте на минутку и выпейте все до дна, а то вам, видно, жарко, мисс Элен.
- Спасибо, Ла-Рут, - сказала она.
И в самом деле было жарко. Ничто не нарушало спокойствия: листья остролиста за окном не шевелились, ярко блестя на свету, словно были из фольги. За деревьями и внизу, за лужайкой, лежал залив - гладкий и спокойный, бесцветный, а в небе, куда в жару осмелилась взлететь только одна чайка, словно огромный воздушный шар висели над заливом пыльные серые испарения, угрожая сбросить свой мерзкий груз из дождя и ветра. Элен попудрила лицо, стараясь как можно лучше скрыть складки и морщинки, и села - только чтобы передохнуть, как подумала она, сомневаясь, сможет ли это осилить. От успокоительного лекарства, которое она приняла два часа назад, Элен нетвердо держалась на ногах и была взвинчена, нервы ее оголились. Ей хотелось закурить, но доктор Холкомб запретил. Она медленно выпила воду и, поставив пустой стакан на подоконник, стала смотреть, как выцветают и пропадают на стекле заиндевевшие отпечатки ее пальцев, эти серебристые призраки улиток, съеживаются и исчезают в некой невидимой бесконечности страны чудес. Внезапно пол заскрипел под ногами Ла-Рут - Элен подняла глаза.
- Мисс Элен, - взволнованно произнесла Ла-Рут, - у меня нет никакой одежды для траура. Мама - она сказала мне сегодня, чтобы я перед ее приходом попросила одежду для траура у сестры Альберты Леммон, которая живет около дома банкира Макгрудера, а когда я туда пришла, сестра Альберта уже ушла в Бухту для малых судов, где Папаша Фейз - да восславится имя его - проводит подготовку к крещению сегодня вечером. Сестра Альберта - она Внутренний Ангел…
- Все в порядке, Ла-Рут, - перебила ее Элен. - Тебе не нужна траурная одежда. - Она подняла глаза на угрюмое лицо, на выпученные глаза в очках, все еще мокрые от горя, которое, казалось, было всесветным; выпирающая на целый дюйм розовая нижняя губа, вечно подверженная воздействию ветра и солнца, испорченная странными белесыми протоками и желобками, необъяснимо наполнила Элен чем-то более глубоким, нежели отчаяние. Она быстро встала. - Тебе не нужна траурная одежда! - выпалила она, не сдержав рыдания, и отвернулась. - О Господи, до чего же жарко! Как же мне быть?
- Я очень старалась сделать как надо, - упорно продолжила Ла-Рут умоляющим голосом. - Мама - она сказала мне: если сестра Альберта уйдет к Бухте для малых судов, чтобы я пошла к сестре Морин, которая в Хрустальном автомагазине…
- Ой, Ла-Рут!
- Да, мэм.
- Не говори больше ничего.
- Да, мэм.
Элен снова села, стараясь справиться с бесконечной усталостью и собрать все свои силы и мужество для встречи с Кэри: "Он не станет больше говорить мне о Боге или Милтоне. Об этом я теперь все знаю. Знаю. Я пропущу мимо ушей его глупые слащавые рассуждения…"
- Достань мне мой зонтик. Он в стенном шкафу, где лежат чемоданы.
- Да, мэм. - Огромная задница возникла перед Элен, когда Ла-Рут нагнулась, выцветшая юбка задралась, обнажив толстые, цвета красного дерева ноги и рыжеватое углубление - шрам, там, где была сделана прививка. - Похоже, он должен быть тут, если только я до него доберусь, - произнесла она приглушенным голосом и добавила победоносно, вытаскивая зонтик и постепенно мучительно выпрямляясь и прерывисто невнятно бормоча: - Этот у вас черный, как и надо. М-м-ох, спина! Слушайте, я вам оботру его старой тряпкой. Это настоящий хороший зонтик, мисс Элен. - И следуя по бесконечному туннелю своего мышления, не имеющему ответвлений, где ни одна мысль не могла сойти с пути или измениться, а лишь продвигалась по цепочке, связующей мысли сестры подобно тому, как слоны идут друг за другом вереницей, она с серьезным видом изложила все соображения насчет зонтов и продолжила тихим тоненьким голоском: - У Папаши Фейза есть зонтик, который он возит с собой в машине, куда ни поедет. Люди говорят, что камни на нем - настоящие бриллианты. Я-то не знаю, но…
"И больше того, - думала Элен, - он скажет, что это бесчеловечно, низкопробно, недостойно моего места под солнцем, клянусь Богом. То, что я такая холодная. И когда Кэри позвонил мне сегодня утром, он был в шоке: "Ох, Элен, не знаю, что и сказать. Ох, Элен, печальнее ничего быть не может. Ох, Элен, я знаю про вас и Пейтон. Ох, Элен, вы должны сегодня поехать. В любом случае. Ну хотя бы ради меня, Элен, дорогая. Ох, Элен, а вы подумали о Милтоне? Ох, Элен, вы сейчас необходимы ему. Неужели не понимаете? Ох, Элен, вы должны спасать свою душу, неужели вы не понимаете?" И ох, Элен, это, и ох, Элен, то. И… к черту!
Ха! К черту!"
Но что это теперь? Каким-то образом покончив с зонтами, Ла-Рут подошла к Элен, протянув руки, чудом перейдя на другое.
- Господи, мисс Элен, - заскулила она, - знала бы я про вашу беду, я пришла бы вчера вечером, но вот мама сказала мне об этом только очень поздно, потому как я ведь стирала у миссис Мэсси. - Она помолчала, с трудом проглотила слюну. И вдруг неожиданно для Элен заговорила как Кэри: - Ох, мисс Элен, мама - она сказала мне: нужно вам вернуть капитана Милтона. Чтобы вам остаться на этой прекрасной земле, мама говорит, - детки-то у вас, бедняжки, улетели к Господу, так вам нужно прожить ваши дни с дорогим добрым мужчиной. Великий Боже, мисс Элен… - Голос ее был громким и понизился в жарком воздухе, словно играла виолончель. - Мама говорит: "Верните его, верните", - потому как, бедняга, он ведь мужчина, а значит - грешит и ничего с этим не может поделать, и вчера вечером, пока она была тут, она слышала, как он стонал и плакал, и это были самые что ни есть печальные звуки на свете - так сказала мама.
- Ла-Рут! - Элен поднялась, но женщину невозможно было остановить, она судорожно обхватила Элен, и та почувствовала, какие у Ла-Рут потрескавшиеся, мозолистые ладони.
- Мама говорит: с тех пор как вы вернулись оттуда, где умерла Моди, из этого Шарлотсвилла…
"Шарлотсвилл. О великий Боже, убери это из моих мыслей".
А негритянка продолжала держать ее в своих крепких мозолистых руках.
- Она говорит: с того времени вы и сами стали сбиваться с пути и не взывали к Иисусу, и все учение Христово как-то ушло из вас.
- Возьми свои… - произнесла было Элен, стараясь вырваться из ее рук, но глаза за грязными стеклами очков, всегда полные непонятного отчаяния, сейчас под окрашенной кровавыми прожилками влагой светились откровением.
- Послушайте, мисс Элен, трое мужчин сбежали от меня. Всю жизнь я жила правильно, и эти бегства очень меня обозлили. А потом пришел день, когда дети мои улетели с ангелами, и, великий Боже, как же я горевала, все время плакала и даже двигаться не могла - так мне было тяжело, точно меня топором по голове ударили. Тогда я стала молиться апостолу, а если это не поможет, то дорогому нашему Иисусу: пожалуйста, верни мне моего мужика, чтобы был у меня мой любимый, если никого другого больше нет.
Она умолкла и сняла с Элен руку. А Элен наблюдала за ней. Ла-Рут, хрипло дыша, смотрела в окно, и глаза ее перестали сиять: слишком тяжело оказалось для нее довести до сознания Элен, что такое любовь, и смерть, и мужчины. Никакие воспоминания уже не могли сейчас взволновать Ла-Рут, словно ее мысли и глаза застлала знакомая завеса, лицо ее снова стало спокойным и тупым - теперь прошедшие годы могли возникнуть в ее памяти лишь с воспоминаниями о болях в спине, спазматическими вспышками ничего уже не значившей - даже в воспоминаниях - любви, бесконечными жертвоприношениями. Почти только так. Потому что голос ее в этой последней попытке зазвучал вкрадчиво и возвышенно, и лился как вода, стекающая по желобу.
- Мама говорит: с той самой свадьбы вы разошлись с ним. Точно это была его ошибка или ошибка бедняжки Пейтон. Мисс Элен, мама говорит: неправильно это. Примите его назад, говорит она, ради Бога, примите назад…
- Да прекрати ты, Ла-Рут! - воскликнула Элен. - Замолчи! - А потом, словно почувствовав, что день за ее спиной будто набирает огромную скрытую силу, подобно приливной волне жары, угрожающей затопить ее, она промчалась мимо Ла-Рут в прохладный коридор, громко произнеся: - О, я не могу это вынести! Не могу! - И: - Ла-Рут, мой зонтик!
- Да, мэм.
Ла-Рут последовала за ней по лестнице, громоподобно стуча ногами, а внизу их ждал Кэри с белой соломенной шляпой в руке и мерзкой улыбочкой на лице.
- Элен. - Он протянул ей руку. - Мне очень жаль. Я…
- Не надо, - сказала она. - Не жалейте.
- Право, не знаю, что и сказать.
- И не пытайтесь, - сказала она, вздохнув. - Ой как жарко! - И подумала: "В самом деле, если я начну думать о Шарлотсвилле, это уже будет конец. Что хуже - прошлое или будущее? Ни то ни другое. Я скручу свои мозги, как засохший лист, и поплыву по течению, которое перенесет меня…"
"…через край. И произойдет это скоро, а потом настанет тьма и будет покончено с мерзостью…"
- О да, жарко, - говорил он, стоя теперь позади нее, - мне так жаль, так жаль.
- Так жаль, - повторила она, нагибаясь, чтобы поправить чулок, как заметил Кэри, намного выше колена, нога под ним была в голубых венах, тощая.
Кэри отвернулся, покраснев. "О великий Боже", - подумал он.
- Элен, дорогая, - мягко произнес он, - надо поторапливаться. Уже почти пора. - "Какой она стала безобразной. После всего. Точно привидение". - Надо поторапливаться, - повторил он, - уже почти пора.
- Да, - сказала она и, опустив подол юбки, поднялась.
Ла-Рут протянула ей зонтик.
- Примите его назад, - сказала она.
- У меня с собой лишний плащ, - сказал Кэри, - так что можете воспользоваться моим.
- Господь да благословит вас, - прошептала, всхлипывая, Ла-Рут, - примите его назад, как сказала мама.
- Надо поторапливаться, Элен, дорогая, уже почти пора.
Кэри распахнул перед ней дверь, и она взяла его под руку, прижав к себе его локоть.
- До свидания, мисс Элен.