- Благодарю вас за доверие, доктор.
Они вернулись в контору еще до двух часов. Доктор поблагодарил Нанси за помощь и заверил ее, что их встреча была крайне полезной. Он высадил девушку за два квартала до офисного здания, чтобы не вызвать кривотолков среди посыльных. Нанси шагала по тротуару, преисполненная гордости, что ни о ком не сказала ничего дурного, всех похвалила, пусть даже Трини и Нача всегда шушукаются при ее появлении, а сами пялятся на нее, как вороны, будто раздевают догола своими взглядами, а то вдруг разражаются хохотом! Ладно хоть Нанси не слышит, что они про нее судачат!
В кабинете Баррагана ждал срочный телефонный звонок.
- Доктор, сеньор Варгас Викунья на пятой. Соединяю?
- Скажите ему, чтоб подождал секунду, мол, я с заграницей разговариваю!
Встревоженный, он поерзал в кресле. Потом выдвинул ящик письменного стола, достал зубочистку в виде миниатюрной копии толедского клинка, почистил десны, выковырял застрявшую кожицу и лишь после этого нажал кнопку коммутатора.
- Теперь соединяйте!
- Эмилито, рад приветствовать тебя!
- Взаимно! Извините, что заставил ждать, но у меня был звонок из Нью-Йорка. Чему обязан удовольствием?
- Жизнь заставила… Хочется беседовать с тобой о литературе, музыке, опере - обо всем, в чем ты так хорошо разбираешься и чем я восхищаюсь, но суровая действительность вынуждает меня быть более прозаичным. Речь пойдет о земельном участке на берегу озера.
Барраган почувствовал, как кровь забилась в шейной артерии. На верхней губе у него выступил и три капельки пота.
- Вот как? Я весь внимание, доктор.
- Это маленький рай, сладкий сон, ставший явью! Понимаешь, о чем я толкую? О четырехстах гектарах, что занимают "Дети Солнца".
- Послушайте, доктор, я только начал всерьез заниматься делом Перейры Антунеса. Позвоните мне на следующей неделе, и тогда, владея на память всей информацией, я смогу лучше обсуждать его.
- Память - невероятная штука, не правда ли? Ее, как растения, надо время от времени освежать водичкой, чтоб не завяла.
Воротник сорочки вдруг начал душить Баррагана; он быстрым движением расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук.
- Если хочешь, можешь переговорить с советником Эскилаче, - продолжал Варгас Викунья. - Это как раз будет полезно для освежения твоей памяти. Свяжись с ним, а потом перезвонишь мне. К твоему сведению, мне тоже нравится, когда мне звонят друзья.
- Ну конечно, доктор! На будущей неделе. Обещаю!
- Знаешь, по правде говоря, я сам только что разговаривал с Эскилаче. Но я не стал называть ему те участки, пока окончательно не определился с тобой.
- Вообще-то у меня складывается предварительное впечатление, что с ними не все так просто, доктор. А потом, вы понимаете, копаться в этих бумагах не слишком, скажем, по-христиански, пусть пройдет время.
- Мы с тобой не старушки и не уличные полицейские, чтобы рассуждать о христианстве. Лучше подумай о мире, в котором мы живем. И ведь до чего трудно разобраться в нынешней действительности, как по-твоему?
- Согласен, доктор. Но мне потребуется время.
- Слава богу, времени у нас достаточно, Эмилио.
- Тогда ждите моего звонка.
Барраган положил трубку и подскочил с кресла, как ужаленный. В разговоре с Варгасом Викуньей он не осмелился упомянуть мертвеца, посаженного на кол и найденного полицией на берегу Сисги, но подумал, что его мечты о рыночке в лондонском Камден-Тауне или о парижской рю Сен-Оноре, возможно, скоро осуществятся.
9
- Ай-й! - закричал от боли Силанпа, когда врач придавил геморройную шишку холодным пинцетом. - Что там, доктор, совсем плохо?
- Ну, если и дальше будет расти, вам придется подкладывать седалищный круг!
- А как сделать, чтоб не росло?
- Ну, это от многого зависит… Лепешки из отрубей ели?
- Да… То есть более или менее…
- Отказались от газированных напитков, алкоголя, жирной и острой пищи?
- Н-ну да, доктор, более или менее…
- Вот, в этом-то все и дело! Если по-прежнему будете придерживаться диеты "более или менее", операции не избежать!
- А это очень больно?
- Так же, как удалять миндалины, только из заднего прохода.
Врач сделал ему напоследок обезболивающий укол, и Силанпа вышел из его кабинета, уже погруженный в мысли о Чоконте и записях в своем блокноте. Так, сегодня четверг… В три часа дня надо ждать телефонного звонка от Эступиньяна.
Расследование продолжалось на основе имеющейся информации, из других комиссариатов пока не поступало никаких сведений. Силанпа подумал, что хорошо бы раскрыть дело еще до выходных, уехать с Моникой в Мельгар и забыть ненадолго обо всем на свете. В прошлом году они здорово оттянулись там, сняв классное бунгало - Силанпа блаженствовал в гамаке с книжкой Джозефа Рота, а Моника смаковала Вирджинию Вулф, лежа на краю бассейна и поджариваясь на солнцепеке.
Капитан Мойя посоветовал ему: "Спокойно, сеньор журналист, не из-за чего пупок рвать!" - а Моника куда-то запропастилась. Он несколько раз звонил ей домой, но никто не ответил, и в лаборатории ничего о ней не знали. Но Силанпа-то понимал, что это лишь способ наказать его за плохое поведение, просто надо дождаться, когда у Моники улучшится настроение. Он решил с помощью автоответчика назначить ей свидание на завтра у нее дома. Потом достал свой блокнот и нашел нужную запись.
- Алло! Справочная?
- Да, к вашим услугам.
- Будьте добры, мне нужен номер телефона турецкой бани "Земной рай".
- Одну минуту.
Силанпа записал номер, поблагодарил и положил трубку.
Он закурил сигарету и произнес, обращаясь к муньеке:
- Ну, и хрен с ней, с операцией, как думаешь? - Направился на кухню, налил себе стакан рома, вернулся с ним в гостиную и опять взял телефонную трубку.
- Турецкая баня "Земной рай" к вашим услугам.
- Здрасьте. Я хотел бы узнать расписание работы бани.
- Сеньор является членом клуба "Дети Солнца"?
- Нет.
- Тогда расписание вам знать незачем, баня только для членов клуба.
- А к кому надо обратиться, чтобы вступить в клуб?
- Напишите заявление и отправьте по почте. Его рассмотрят и пришлют ответ с подробной информацией.
- А какой ваш адрес?
- Восемнадцатый километр шоссе Чоконта-Мачета. Но заявление надо послать в наш офис, на почтовый ящик 32505.
- Спасибо.
Он положил трубку, и телефон тут же зазвонил. Силанпа вздрогнул, сразу решив, что это Моника.
- Детектив, Эступиньян на проводе. Прием!
- Вы уже готовы?
- Да, и даже договорился со своим начальством. Я свободен до самого понедельника.
- Тогда ждите на углу Каракас и авениды Чиле. Буду там через полчаса!
- Куда поедем?
- Снова на Сисгу.
- Вот блин, похоже, вам приглянулось это место. Напали на свежий след?
- Расскажу по дороге!
- Си, сеньор! Конец связи!
На загородном шоссе почти не было машин за исключением редких грузовиков и автобусов.
- Хефе, разрешите задать вопрос, - сказал Эступиньян, почесывая подбородок. - Как вы полагаете, либералы и социал-демократы - одно и то же?
- Не знаю, Эступиньян. А почему вы спрашиваете?
- Да я тут на днях прочитал в "Тьемпо", что мы, колумбийцы, политически безграмотны. Вот и решил почаще разговаривать на эту тему - глядишь, начну разбираться в политике!
- В таком случае вы обратились не по адресу, я ведь тоже колумбиец.
Территорию ограждал частокол из сосновых бревен. Над воротами на деревянной доске было выведено красными буквами: "Земной рай". Начинало смеркаться. Силанпа всмотрелся поверх ограды, и ему показалось, что в глубине, в конце мощенной булыжником дороги, светится огонек.
- Обойдем вокруг, - сказал он Эступиньяну.
- А вдруг там собаки?
- Если так, мы в заднице.
Они пошли вдоль соснового частокола по тропинке, взбирающейся на пригорок, пока не наткнулись на какое-то строение, а внизу с другой стороны холма увидели ручей и проложенную по берегу мощеную дорогу.
- Вот где мы можем пройти. - Силанпа сосредоточенно нахмурил брови.
- Нет, там наверняка охрана. Лучше забраться на крышу. Давайте-ка я вас подсажу!
Эступиньян присел спиной к стене и сплел пальцы рук. Силанпа поднял ногу, поставил, как в стремя, на его ладони, оттолкнулся другой ногой и дотянулся до края крыши. Эступиньян распрямился и, подталкивая, помог Силанпе вскарабкаться наверх.
- Ну что там?
- Ничего не видно. Сейчас, подождите!
Он снял ботинки и стал осторожно красться по черепице. Пока взбирался на крышу, его от напряжения словно ужалило в задний проход электрическим разрядом, и теперь там болело. Дойдя до кровельного желоба, Силанпа увидел стеклянный фонарь, запотевший изнутри, а рядом трубу, из которой валил пар. "Турецкая баня!" - догадался он. За противоположным краем крыши показался внутренний двор. "Загляну туда и вернусь", - решил он и начал потихоньку спускаться. Миновал еще одну трубу, осторожно высунул голову, и от изумления широко раскрыл глаза.
- Человек тридцать, и все голые! Вперемешку мужчины и женщины. Смеются, разговаривают, а сами совершенно голые! - Силанпа закурил под недоверчивым взглядом Эступиньяна.
- Голые? То есть, вы хотите сказать - без одежды?
- Ага. Гуляют по саду, читают, курят… И все голышом!
- Простите, можно уточнить: и женщины тоже?
- Угу, и женщины.
- В следующий раз я сам полезу на крышу! - Эступиньян заерзал на сиденье "рено". - От одного вашего рассказа у меня уже стоит…
- И ведут себя спокойно, будто так и надо…
- Наверное, потому это место и называется "Земной рай".
- Теперь понятно, откуда эта таинственность в телефонном разговоре.
- Но блядства не было? Я имею в виду, мужики с бабами… не того?
- Не-ет! Только гуляли по саду, разговаривали…
- Bullshit! Значит, там собрались одни педики! И вообще нечистое это место, сеньор журналист!
- Придется посетить его еще раз…
Эступиньян попросил высадить его на перекрестке авениды Субы и 127-й, а Силанпа поехал к дому Моники. Ему так не терпелось видеть ее, что он не мог ждать до назначенного на завтра свидания, хоть и понимал - чем больше времени пройдет, тем легче ему будет вымолить прощение; в противном случае он рискует нарваться на нелюбезный прием.
Поднимаясь на лифте, Силанпа шарил по карманам в поисках полученного в свое время из рук Моники ключа от ее квартиры, которым пользовался очень редко. "Если ее нет дома, залезу в ванну и буду дожидаться, попивая ром". Но Моника была дома. Силанпа бросил пиджак на диван и прошел в спальню.
- Ты что тут делаешь? - изумленно воскликнула Моника.
Она лежала на кровати поверх одеяла совершенно нагая, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами; грудь ее возбужденно вздымалась.
- Ты ждала меня?
Силанпа с вожделением пожирал ее глазами, а Моника молча отвела взгляд. За дверью туалета раздался шум спускаемой в унитаз воды.
- Кто?..
Не успел он договорить, как дверь отворилась, и оттуда с довольным видом вышел голый Оскар. Одной пятерней он приглаживал волосы на голове, другой почесывал свою мошонку.
- Это не то, что ты думаешь… - растерянно пробормотала Моника.
Оскар раскрыл рот, будто собирался что-то сказать, но Силанпа молча повернулся и выбежал вон, хлопнув за собой дверью.
Лил дождь, промозглый ветер нагонял холод с вершины горы.
Словно липкое затмение окутало сознание Силанпы. В мозгу вертелась только фраза из книги Грэма Грина, переписанная на бумажку и хранимая в кармане муньеки: "В момент потрясения душевная боль почти не ощущается". Теперь и он знал, что это сущая правда. Срочно требовалось что-то предпринять. Вспомнился философ Чиролья, который сказал ему однажды: "Когда-нибудь эта чувиха тебя кинет".
Охранник бара "Лолита" узнал его и впустил без разговоров. Силанпа сразу направился к барной стойке.
- Виски! Нет, лучше ром.
За столиками сидели одинокие женщины и, позевывая, поглядывали на него. Не много клиентов наведывалось сюда по четвергам в одиннадцать вечера.
- А Кика? - спросил Силанпа бармена.
- Она на кухне. Позвать?
Силанпа кивнул, сел за свободный столик, и через минуту девушка уже стояла возле него.
- Вы пришли слишком рано, папочка! Я вам назначила на пятницу.
Силанпа посмотрел на нее, не говоря ни слова.
- Ой, кажется, дело серьезное! Можно, я закажу себе вина?
- Заказывайте что хотите!
На ней был розовый купальный халатик, под которым отчетливо угадывались ягодицы; спереди выступал упругий животик. Силанпа одним махом допил ром и заказал еще.
- Сколько за то, чтобы подняться в номер?
- Восемь тысяч.
- Пошли!
Он знаком попросил бармена налить двойную порцию.
Миновав коридор, они вошли в комнату с номером 6 на двери. Кика сразу направилась в ванную.
- Ложитесь в постель, я сейчас. Вот плечики, можете повесить одежду.
Силанпа проводил ее взглядом, разулся, снял рубашку, брюки и улегся в одних трусах.
Кика вернулась полностью раздетая и легла рядом с ним. У нее была великолепная попка, вся в родинках.
- Хотите, я помогу сделать его твердым?
- Без разницы.
Потолок кружился у него над головой. К подвешенной на электропроводе лампочке слетались мотыльки и мошки. Силанпа продолжал пить. В какое-то мгновение он обнаружил, что Кика уже сидит сверху, старательно елозя животом. Ему показалось, будто она отделена от него стеклянной перегородкой.
- Вы слишком много пьете, потому ничего и не получается!
- Не важно, мне все равно понравилось.
В баре Силанпа продолжил пить ром, заказывая порцию за порцией. В четвертом часу он уронил голову на стойку и отключился. Его не могли добудиться, он не слышал увещеваний владельца бара, не чувствовал клешней охранника, который стащил его со стула, выволок на холодный утренний воздух и опустил прямо на тротуар.
10
На данном этапе моего повествования на сцену выходит достопочтенная донья Симона де Мойя - мир праху ее! - бабушка вашего покорного слуги, который в то время достиг возраста, когда появляются первые признаки полового созревания. Донья Симона овдовела после замужества - долгого, нелегкого, но не ставшего оттого менее счастливым. Радость домашнего очага принесли ей, поперед прочего, одиннадцать детей, рожденных ею и окрещенных в католической вере, хотя, как водится и отвечает природе человеческой, при всей глубине и нерушимости брачных уз не обошлось без огорчений и битых тарелок в силу, если говорить откровенно, пристрастия супруга к потреблению крепких напитков, увлеченности азартными играми и волочению за чужими юбками - то есть наличия ансамбля всех инструментов, под которые испокон веков пляшут почтенные отцы семейств. Мой покойный дед, человек малообразованный, если не сказать больше, относился скорее всего к тем первопроходцам, которые создали и сохранили собственную семью силою своих мускулов. Начал он с мальчика на побегушках в каком-то ресторане в Армении. Затем, уже женатый, переехал в Барранку и нанялся в рыбаки на "Магдалену". Потом возвратился на юг, чтобы по очереди работать водителем грузовика в Ла-Линее, механиком в Ибаге и снова взять курс в открытое море, плавать матросом по Тихому океану. После этого был шкипером в Буэнавентуре, а когда повредил себе лодыжку и охромел, окончательно осел все в той же Барранке, став женским портным. Вернулся, так сказать, на исходную позицию - как в паркесе, если позволите подобное сравнение… Паркес человеческой судьбы… Простите, вы, конечно, уже обратили внимание на мою склонность к лирическим отступлениям!
Меня, одиннадцатилетнего мальчишку, отвезли жить к бабушке. К тому времени все дети доньи Симоны уже улетели из родительского гнезда, за исключением одной, самой младшей дочери, которая так и не рассталась с матерью, разделив с ней одинокую женскую долю. Они вместе хлопотали по дому и торговали сладостями в собственном ларьке, который стал для них главным предметом повседневных забот и единственным источником средств существования. Там-то я и познал великолепие и пагубность вкуса сладкого, такого не похожего на то, что мне доводилось есть на рыночной площади Нейвы, и с первого мгновения ставшего блаженством для души - моей замкнутой, незрелой детской души. После первой же ложки мьельмесабе сознание мое встрепенулось и шепнуло мне: это королевское лакомство, bocato di cardinale, как поют в опере!