Она - Банана Ёсимото

Это роман о том, во что может превратиться жизнь юной девушки, чьи родственницы по женской линии - ведьмы

Банана Ёсимото
Она

Прощай, мой мир.

Просветленная колдунья возьмет реванш.

Да здравствует новая жизнь, наполненная огромной любовью, той, что спасла от погло­тившей меня темноты!

Хотя толком тебя и не знаю, мне кажется, я очень сильно тебя люблю.

Прощай.

Пускай твоя жизнь будет счастливой.

Интересно, куда же я теперь?..

В последний раз мы виделись с Сёити, пожалуй, когда оба собирались пойти в на­чальную школу.

Тот день выдался очень радужным, и хо­телось, чтобы он продолжался вечно. По­этому я прекрасно помню, как это было.

А еще помню, что это был последний день, когда я видела, как по-семейному близки и дружны были моя мама и ее сест­ра-близнец, мама Сёити. Словно что-то предчувствуя, тогда они обе были безудерж­но веселы и наблюдали за тем, как мы с Сё­ити резвимся. В их взорах будто читалось: этот мир прекрасен уже только потому, что в нем есть мы, я и Сёити, единственные их дети, и больше им ничего не нужно.

Пока наши мамы болтали, мы с Сёити ели мороженое, готовили и пили "Калпис" . В саду их дома имелась лужайка, и мы, по­стелив там покрывало, играли в семью. На некое подобие плиты мы поставили пластиковую кастрюльку, воображали, что варим в ней морковь и картофель для ку­кол, а еще лепили десерт - лепешки из влажной земли.

Несмотря на то что я и Сёити были деть­ми сестер-близняшек, мы совершенно не были похожи друг на друга. Наверное, каж­дый из нас походил на своего отца. У Сёи­ти были большие круглые глаза, ярко очер­ченная линия губ и высокий профиль спин­ки носа - как у европейцев. У меня же узкие глаза, вытянутое лицо и круглый кон­чик носа. Сколько раз нам приходилось слышать из уст наших мам с одинаковыми как две капли воды лицами: "Эти дети со­всем не похожи, да? Так странно, правда?"

Время от времени, когда у меня хорошо на душе, я вдруг вспоминаю волшебную атмосферу того дня.

В отличие от моей мамы, которая с года­ми постепенно располнела, стала более уг­рюмой и какой-то инертной, тетя, напро­тив, невероятно похудела, преобразилась, черты ее лица стали ярче и выразительнее. Иными словами, выглядела она ослепитель­но. А я завидовала брату и думала о том, как здорово было иметь такую маму.

Тем временем Сёити беззаботно жил в своем счастливом мире, прекрасно себя чувствовал и впереди ему наверняка пред­стояло ежедневно созерцать исключитель­но красивые пейзажи, подобные тем, когда в ясную погоду сад озаряется солнечным светом. По крайней мере это существование позволяло ему думать, что мир именно та­кой, каким он его видит.

Я же пребывала в наисквернейшем рас­положении духа, какое бывает при виде бо­лотной жижи, пожирающих друг друга му­равьев или умершего ночного мотылька в стадии куколки. Я была ребенком и не могла тогда описать свои ощущения подоб­ными словами, но чувствовала себя имен­но так. Сколько ни пыталась я внушить себе, что Сёити мне отвратителен, однако он был настолько мил и очарователен своей наивностью, что я просто не могла ему не завидовать. Как же мне хотелось совладать с собой и избавиться от этой зависти! Тогда бы я смогла отделаться и от своей тоски.

Только каждый раз, когда Сёити мне улыбался, мне становилось бесконечно ра­достно.

Несмотря на то что я хорошо осознава­ла это, отчетливо помню, что мы буквально с головой погрузились в процесс приготов­ления лепешек и блинчиков из влажной земли. В ход пошла даже каша-малаша из измельченной бумаги, которую принесла тетя. Мы раскрасили эту смесь и, то рас­пределяя обязанности, то взаимодействуя сообща и соприкасаясь плечами и голова­ми, принялись мастерить разные поделки. Если бы это было возможно, я хотела бы на­всегда остаться в том времени, в мире, в ко­тором нет места шальному гневу и неопре­деленности. Изливая добро друг на друга, мы, не думая о себе, находили развлечение со всем, что попадало под руку. Полное ощу­щение счастья.

Мне хотелось навсегда остаться в том са­ду, но я понимала, что меня ждет совсем иная жизнь, совершенно отличная от буду­щего существования Сёити.

Вглядываясь в глубокую синь неба и кру­жевное покрывало перистых облаков, про­пускающих солнечный свет, я уже тогда ис­пытывала смутное беспокойство, словно предчувствуя то, что произойдет со мной потом. И уже в ту пору начала философски смотреть на жизнь.

Потом сама для себя я решила, что эти ощущения внутри меня - то единственное, что останется неизменным навсегда, и ни­кто на свете не сможет отнять у меня эту красоту.

Уже в те годы я размышляла о подобных вещах.

Это случилось поздним вечером в се­редине осени. Совершенно возмужавший кузен Сёити неожиданно навестил меня. К тому времени я вернулась в Токио и жила в своей маленькой квартирке в более чем скромном многоквартирном доме.

Тогда из-за похмелья я весь день ничего не ела и кое-как продержалась на одном лишь кофе.

Когда ведешь существование по принци­пу "кое-как продержаться", постепенно пе­рестаешь понимать, для чего, собственно, живешь и чего хочешь от жизни. До сих пор я подбадривала себя мыслями о том, что хо­тя бы надо радоваться тому, что живешь, но иногда мне кажется, что мое бытие ма­ло отличается от медленного самоубийст­ва. Так было, когда я выбилась из сил из-за переезда; так бывает каждый раз, когда од­на в своей квартире я заваливаюсь в по­стель и чувствую невыносимое одиночест­во и дрожь по всему телу, вдыхаю воздух, а в груди ощущаю щемящую боль, вспоми­наю то время, когда у меня была семья.

Однако мой давний бойфренд подкинул мне денег, и какое-то время я смогу про­жить, не думая о них. Это подняло мне на­строение, несмотря на ужасное похмелье. Мы случайно встретились с ним вчера, и он спросил, как у меня дела. Я ответила, что по-прежнему в основном живу за чужой счет, на что он предложил мне свою по­мощь и протянул деньги. Потом мы пошли выпить в ресторанчик одного нашего обще­го знакомого, проболтали допоздна и разо­шлись уже за полночь. Он даже ни разу не коснулся меня. И такое бывает. Но как бы там ни было, когда мы с ним встречаемся, он всегда снабжает меня деньгами и угоща­ет. Именно снабжает, так как говорит, что возвращать не нужно, поскольку это дает ему ощущение того, что он еще жив. Он со­вершенно не верит тому, что у меня нет по­стоянного места работы и что живу я скрытно, стараясь не выделяться. Думает, что я придуриваюсь и что на самом деле я дочь богатеньких родителей. Мне кажется, по-настоящему я всегда любила только его.

Жаль, что я не вышла за него замуж. Со­гласно моим наблюдениям, примерно во­семьдесят процентов мужчин, сколько бы им ни исполнилось, считают, что женщи­ны из их окружения в той или иной степе­ни к ним неравнодушны. Должно быть, для таких людей жизнь поистине прекрасна. Однако к моей жизни, тоскливой, беспро­светно смутной, с неизвестным будущим, это не имеет никакого отношения.

Нельзя сказать, что я не хотела бы най­ти постоянное место работы или не заду­мывалась бы о том, чтобы выйти замуж и родить ребенка. И не то чтобы не было в моей жизни человека, с которым, при же­лании, я могла бы завести серьезные, дли­тельные отношения. Ну вот только как ни пыталась я себя убедить, такого желания так и не возникло. Мне кажется, я должна избавиться от своего прошлого. Я боюсь кого-либо по-настоящему впустить в свою жизнь, опасаюсь остаться непонятой. Я ни­когда не признаюсь в том, что ощущаю себя чем-то вроде болезнетворной бактерии, по­скольку само мое существование слегка оку­тано тенью смерти. Кроме того, что это при­вносит в отношения мужчины и женщины пикантный привкус горечи, в этом нет ни­чего хорошего. Я живу, несмотря на все свои многочисленные промахи и неудачи, и вот решил наведаться лично. Прости за при­чиненное неудобство. Дело в том, что ма­мы не стало пару месяцев назад, - объяс­нил он.

- Ах... Мне так жаль. Пожалуйста, при­ми мои искренние соболезнования. И ты пришел специально, чтобы сообщить мне об этом, да? - спросила я.

Несмотря на то что мы давно разорвали родственные узы, при мысли о тете, кото­рая всегда была очень добра ко мне, в гру­ди у меня защемило. В детстве Сёити про­изводил впечатление маменькиного сынка. Тетя всецело посвятила свою жизнь сыну, буквально молясь на него. Он был заласкан и избалован, хотя при такой доброй маме это вполне понятно. Я так считала с мало­летства.

Эта сердечность, присущая моей тете, отнюдь не была сродни благодушной бес­печности. Скорее она была родом из не­кой жизненной позиции повзрослевшего и успокоившегося человека, который, пови­дав плохое и хорошее, сумел разобраться, что к чему. Тетя была благородным и утон­ченным человеком, хотя в далеком про­шлом она была плохой девочкой и, поняв, как это может отразиться на ее будущей жизни, решительно изменилась. Как ни пыталась она скрыть свой глубинный страх перед собственным прошлым, я все же смогла его уловить.

В тот беззаботный день нашей послед­ней встречи, когда я и Сёити играли в се­мью, мы с мамой уже собирались уходить, однако тетя окликнула меня и, повернув­шись спиной к заходящему в вечернем са­ду солнцу, сказала:

- Буду говорить тихонько, поэтому ты не показывай виду.

Я поняла только то, что она собирается сказать мне что-то важное, и кивнула.

- Знаешь, я размышляю о том, чтобы удочерить тебя, если когда-нибудь тебе придется нелегко. Только ни в коем случае не говори об этом своей маме. Но я всерьез об этом думаю. Это очень сложно, и важно соблюсти все положенные процедуры, но все же...

Оранжевые лучи заходящего солнца слепили глаза, и тетино лицо я едва разли­чала. Тем не менее поняла, что она говорит серьезно, и ничего не могла возразить. Я не понимала, зачем она говорит мне все это. Однако мне показалось, что, будучи очень проницательной, тетя ощущала досадную тревогу перед смутной неопределенностью, которую я почувствовала после ее слов. В тот момент мы совершенно проник­лись друг другом.

- Помни и ни в коем случае не забывай, что я думаю об этом. Кроме того, здесь ли или где-нибудь в другом месте я в любом случае все подготовлю, чтобы приютить те­бя. Поэтому, если что-то случится, ты все­гда приезжай сюда. На листке бумаги я на­пишу наш адрес и телефон, и он будет хра­ниться во рту вот этой статуэтки.

Сказав это, тетя протянула мне стран­ную, похожую на каппа фигурку не то до­мового, не то какого-то духа, которую я на­шла в тот день в глубине сада и поспешила принести тете.

Сделанная из бронзы, она была очень тяжелой. Когда я обнаружила ее, фигурка была покрыта патиной, но, после того как тетя, между делом болтая с мамой, натер­ла ее до блеска, она стала довольно краси­вой. В приоткрытом рте фигурки белела бумажка. Сама фигурка водяного едва уло­вимо сохраняла тетино тепло. Я бережно прижала статуэтку к груди, а затем поло­жила в свою сумочку.

Разумеется, я ничего не рассказала об этом маме. Когда мама спросила меня, о чем это мы болтали с тетей, я испугалась, но ответила, что тетя просто подарила мне найденную мной фигурку. Мама сказала, что это здорово, и даже не попросила пока­зать ее. Я с облегчением вздохнула. С того момента я бережно хранила тетин подарок.

Спустя некоторое время мама и тетя на­всегда рассорились.

Тетя высказалась по поводу того, что ма­ма развивает свой бизнес, прибегая к ма­гии. Благодаря маминой энергии ее дело здорово расширилось. Поэтому никто в на­шем окружении не решался на подобное. Как мне тогда показалось, тетя весьма дели­катно изложила свои мысли, но мама, при­выкшая к тому, что никто ни в чем ей не пе­речил, очень рассердилась и заявила о раз­рыве всяческих отношений, в том числе и финансовых.

Возможно, чтобы защитить Сёити от маминого гнева, тетя больше не стала нам звонить, а я в конечном счете так и не по­лучила приюта в тетином доме.

- Перед смертью мама не переставала повторять: "В последнее время во сне я ча­сто вижу твою кузину, Юмико-тян. Не ина­че как с ней что-то случилось. Мы с сестрой разругались, но сердце мое постоянно бо­лит оттого, что Юмико-тян с ее чрезвычай­но красивой и чистой душой оказалась вы­кинутой в этот грязный мир. Самой мне уже ничего не исправить, мне нужна твоя помощь. Tы сделаешь это", - сказал Сёити.

- Если дело касается меня, то и тебе ни­чего хорошего это не сулит, - заметила я.

- Не понимаю, о чем ты, но раз уж я ре­шился прийти сюда, то сразу не уйду, - твердо произнес он и расположился в углу комнаты. Затем его голос смягчился: - На самом деле это была предсмертная воля мо­ей мамы. Она сказала: "Это единственный грех в моей жизни, в котором я раскаива­юсь, и если ты не пообещаешь, что сдела­ешь все, чтобы выполнить мою просьбу, я не смогу умереть спокойно". Вот почему я, используя все свои связи, упорно искал те­бя, - добавил Сёити.

Сказанное им вернуло меня назад, в на­ше прошлое. Туда, где мы месили лепешки. К тем ощущениям, которые я испытывала, когда мы играли, касаясь плечами.

- Вот уж правда, ты всегда был ма­менькиным сынком, - сказала я.

- Мужчины по большому счету все маменькины сынки, - заметил Сёити. - К тому же после смерти отца я решил, что всегда буду защищать маму, и довольно долгое время помогал ей и решал все свои вопросы сам. Но с тех пор, как начал рабо­тать, я был постоянно очень занят и был вынужден переложить домашние дела на маму. В связи с этим я чувствую свою вину перед ней. И вот теперь хочу использовать выделенное мне время, которое планировал посвятить уходу за больной мамой, на то, чтобы исполнить ее желание. Дело вовсе не в том, что в своей жизни я не видел ничего и никого, кроме мамы, и не в том, что мы были с ней так дружны. - На лице Сёити не наблюдалось ни тени улыбки. - Думаю, твоя мама была такой же - видимо, это специ­фика их воспитания и уклада жизни. Дей­ствительно, в маминых предсмертных сло­вах чувствовалась такая торжественность и озабоченность. Я абсолютно проникся ими и понял: если подобные люди просят тебя о чем-то сокровенном - это серьезно. Интуитивно я уверен, что, если не сдержу обещание, в личной жизни будущее не за­ладится.Как неожиданно... И это несмотря на то, что у тебя самого не было особого жела­ния помогать мне? Несмотря на то, что ты практически забыл о моем существова­нии? - удивилась я.

Про себя я отметила, что он всегда был так прямолинеен в своей манере высказы­ваться, и решила, что сама могу позволить себе быть откровенной.

- Раз моя матушка так волновалась за Юмико-тян, раз она так любила ее, значит, Юмико-тян - это человек, который совершенно точно стоит того. И тем не менее я здесь, чтобы разобраться, тот ли это чело­век, которому я захочу помогать, не жалея своего времени, - ответил Сёити.

Его резкие и четкие слова развеяли мои сомнения относительно его грубого пове­дения, вызванного тем, что он немного не в себе или попросту ни на что не способен. Я была восхищена его удачными фраза­ми и правильным порядком, в каком он их выстраивает. Его прямота заключалась не в том, чтобы просто изложить все целиком, а в том, чтобы отбросить лишнее и не­нужное.

- Чтобы ухаживать за умирающей мамой, я получил в фирме отпуск на полгода. Матушка покинула этот мир намного раньше, чем я ожидал, а все вопросы, связанные с выполняемой мною работой, я могу решать по электронной почте. Так что еще некоторое время могу отдыхать. Изначально я был готов оставить работу, но так как мне разрешили вернуться, когда мне будет удобно, и мой отпуск рассматривается как заграничная командировка, то решил, что пока могу не появляться на рабочем месте. Если вдруг мне все же придется уволиться, на этот случай мне предлагают место в от­деле закупок в ресторане моего друга, с ко­торым сейчас наша фирма сотрудничает. Я много лет занимался закупками и лично вел переговоры, поэтому у меня много свя­зей и теперь я не пропаду. Таким образом, со спокойной душой могу помочь тебе разо­браться с тем, что тебя беспокоит.

- Слушай, а как ты поймешь, беспоко­ит меня что-либо или нет? К тому же, если ты разберешься с моими проблемами, ду­маю, это может породить во мне некоторую беспечность, - с улыбкой сказала я. Несмо­тря на всю серьезность разговора, мне за­хотелось пошутить: - Такая поддержка, мне кажется, все же расслабляет. И потом, если я умру, что ты будешь делать?

- А как же ты жила до этого? Вряд ли ты все это время была одна-одинешенька, не так ли? Кроме того, люди так просто не умирают, - ответил Сёити.

- А я слышала, что умирать вопреки ожиданиям просто. Когда приходит время...

Произнеся это, я вновь неожиданно хи­хикнула. Опять не было повода для смеха, но это было так забавно.

Сёити тем временем оставался сосредо­точенным.

- Вот как? Что ж, возможно. Тебе луч­ше знать, насколько просто умирают лю­ди. Прости, но это не входило в мои пла­ны, - сказал он.

- Сейчас, когда нет в живых папы и ра­зорваны отношения с родными, для меня "Конамия" - это всего лишь сочетание двух иероглифов - "маленькая волна". Меня больше не интересует "Конамия". Кто и как ведет бизнес. Насколько успешно... Мне нет никакого дела, и я не мечтаю получить свою долю, - улыбнулась я.

- А деньги? На что ты живешь? - по­интересовался Сёити.

- Когда осталась одна, я была в том воз­расте, когда могла худо ли бедно о себе по­заботиться, да и получила кое-какое на­следство. Если говорить о нынешнем состо­янии дел, то у одного моего друга в Риме магазин брендовой европейской одежды. Эта марка и в Японии хорошо продается. Я здорово помогла ему на стадии развития бренда, и у меня была лицензия в Японии, которую я впоследствии дорого продала крупной фирме. Я получила неплохую сум­му, на которую при экономном режиме мож­но вполне нормально прожить некоторое время. Кроме того, есть в моей жизни два достойнейших человека, которые перио­дически помогают мне деньгами или при­глашают к себе пожить. Один из них - очень богатый итальянец, который когда-то давно был моим бойфрендом. Он немно­го старше меня, не женат, живет в пригоро­де Флоренции. В случае необходимости я всегда могу перебраться к нему. Наши отно­шения чересчур затянулись, и мы не хотим их усложнять, поэтому не стали жениться и встречаемся наездами, - поведала я.

В моих словах не было лжи. Я была от­кровенна. Я запросто могла напустить ту­мана, но почувствовала, что этого делать не стоит. Откровенность - это было то един­ственное, чем я могла почтить добрую па­мять своей тети, которая до последнего вздоха беспокоилась обо мне.

- Что ж, выходит, сейчас тебе особенно и не нужна моя помощь? - спросил Сёити.

- Выходит, что так, - улыбнулась я.