– Вот я двигателист, – добавляю я, – и мне ближе идея серии искусственных вулканических выбросов для изменения орбиты Земли, с удалением её от Солнца.
Мы и не спорим, а чаще соглашаемся, хотя и спорная составляющая присутствует.
– Всё дело в программе. И если сумели, например, создать программу изготовления, скажем, автомата Калашникова, то смогут создать и более сложные программы переделки соседних планет.
– Луны?
– А хотя бы и Луны.
– Согласен, и я целиком за переделку мироздания. Ведь кирпичики мироздания те же и под рукой.
До обеда есть время, и мы то плаваем, то разговариваем. На прощание они меня спрашивают:
– Будете ли вы завтра? Нам интересно было с вами разговаривать.
Когда ты набиваешься, это одно, а когда тебя домогаются, совершенно иное. И я думаю, а не сменить ли нам лежаки завтра поутру?
"Ладно, – думаю, – чем черт не шутит. Бог не выдаст, свинья не съест".
Инга не одобряет нашего общения и вообще случайные контакты. Она осторожна и, наверное, права. "Разговор с немцами безопасней", – думаю я для оправдания.
9
Утром общение продолжается. Они приходят позже, но достаточно, чтобы занять лежаки.
Они уже шутят.
– Я люблю её, – улыбается Отто, кивая на Хельгу, – а она байкальского рачка эпишуру.
– Да, но это необыкновенный рачок, – добавляет Хельга, – он пропускает воду сквозь себя, и от этого вода в Байкале такая чистая. Я сама выбрала себе роль эпишуры и занимаюсь очисткой рек.
"Не сотвори себе кумира" – библейские слова. Они созвучны цитатам разных религий. Конечно, проще раз сформулировать и попкой повторять, но это для тёмных. Я не поклонник Ленина, но не могу не вспомнить одну из его цитат: "Нужно иметь свою голову на плечах, чтобы в каждом отдельном случае уметь разобраться". А человеку удобнее не думать, а кому-то подражать. Пусть кто-то выработал свои позиции, ломая голову и размышляя, а мне удобнее этим воспользоваться. Это практично. Вот и теперь. "Немцы в Европе лидеры и многое берут на себя, и им поневоле достаётся. Но это в общем, а в частности: мне проще убедить себя в необходимости контакта с ними".
– Не берите в голову, – говорит Хельга в заключение.
– К вашему сведению, – добавляет Отто, – не только нам и вам повезло. Моя жена астролог и ясновидящая. Владеет толкованием звёзд. На отдыхе она обычно не практикует, но вы нам понравились.
– Для меня ваш гороскоп прост, и вы абсолютно ясны, – говорит мне Хельга. – Не хочу вас пугать, но вас ждут большие неприятности. Не здесь, на отдыхе, а по возвращении. Последствия, впрочем, для вас не особенно страшны. Страдать вас заставит некая Берта. Нет, это не из области любви. Против неё всё в итоге и обернётся. И это не единственное. Беды и хлопоты займут у вас приблизительно год. А дальше проблемы вас минуют, вам повезёт, и полоса жизни станет для вас до противности ровной. Остаток жизни вы проживёте без хлопот. Удачи вам!
Кричали птицы, в центральном, огороженном от остального бассейна джакузи бурлила вода. С той стороны бассейна выделялись черными головами фотографировавшиеся японцы, видно, прибывшие на экскурсию.
Я слушал и думал: все наши страхи на пустом месте и, наверное, когда-нибудь над ними посмеются. Такое время, и хотя бы в будущем разобрались. А может, будущего не будет. Со всем покончит война, она сотрёт нашу цивилизацию с лица Земли. Последние исследования доказывают, что и на Марсе закончили атомной войной, и теперь на соседней планете красная пустыня, хоть шаром покати. Что будет с нами завтра? Хотя, возможно, нам лучше этого не знать.
Глава 20
1
Я возвращаюсь с радужными надеждами послать всё прежнее к чёрту. По фигу мелкие бодания, к чему мне они? Доколе эта суета? Я возвращаюсь из отпуска даже раньше. Мой отпуск, конечно, был предварительно в деталях согласован со всеми "от и до". С утра сначала, как всегда, я отправился на занятия по языку, а после них, причем заметьте, на день раньше, чем положено и согласовано с программой в Employment Center. Римка должна быть мною довольна, тем самым я закрываю на этот день проблему почты, которой приходится заниматься в наше отсутствие ей самой. Она встречает меня улыбкой, но что-то в её улыбке на этот раз мне окончательно не нравится. Она поручает мне отправить в почте своё личное письмо. Письмо, впрочем, в конверте без адреса. Возвращаю с улыбкой ей чистый конверт и отправляюсь на почтовый этаж. Она сама своё исправит и отошлёт. Не думал я тогда и не догадывался, что этим письмом решалась моя судьба. В её письме в дирекцию и содержалось обоснование моего увольнения из программы.
Вот те на! Да я и сам в принципе не против закончить программу. Я ведь в числе самых старых в программе, пора и честь знать. Но я против наглого Римкиного вранья. О чём? Что я, мол, главный нарушитель дисциплины. Что я уехал самовольно неизвестно куда, что я и то, и это… А верно лишь, что прервал субсидированную языковую учёбу, себе самому назло. Но если судить не сгоряча, я возмущён не фактом, а враньем и отношением.
Да, мы и сами собирались уйти из программы. Теперь гражданство давало на это шанс – крохотное пособие, на которое всё-таки можно существовать. Планировали уйти через месяц-два, и этот случай был как бы нам на руку при нашей нерешительности, но поразила бессовестная несправедливость вранья. Написали бы иные формулировки, и мы не против, и даже поблагодарим. Но всем вокруг было абсолютно всё равно. Для окружающих важен факт принятия решения – мы вне программы – и непонятно, как нас могут формулировки волновать. Важны причины.
Для окружающих я теперь в роли воробушка, что прятался от снега, стужи и ветра под нашим настилом. Призвание Римки – мучить людей. Это её карма, с которой, может, она и сама мучается. Не в силах избавиться и несчастна, когда не причиняет кому-то боли. Она садистка и, должно быть, из свиты дьявола, запрограммирована на зло и всеми силами старается заданное оправдать. Дошла очередь и до меня, и вот я вышвырнут из конторы, причём нечестно, по выдуманному поводу.
Бьюсь как рыба об лёд. Но со мной решено, и никого уже не волнует повод. До поры до времени для меня всё было прогнозируемо, и вдруг мигом беспричинно разрушилось. С Римкой бесполезно бороться, она из стержневых фигур местной администрации: надёжна, прочна и устраивает супервайзеров. А супервайзерами её были сначала бесстрастная Малика, затем Ямина – афроамериканки, которым довелось испытать на себе эффект безотказного льстящего разложения. Я по-своему был не прав, не поняв этих отношений, и только потом распознал что к чему.
Вечно не будет везти. Поверь, цепляйся за встретившийся клочок на каменной глади восходящего пути, бейся лягушкой в сметане будничных обстоятельств, в которые угодил, жди своего момента, и всё будет хорошо. И хорошо быть верующим, верить, например, что сверху беспаузно наблюдает за тобой доброжелательный системный аналитик. Верить во что-то полезное, хотя бы в то, что всё-таки тебе непременно повезёт, хотя временами это трудно и почти невозможно. Но не вечна в жизни чёрная полоса, и расчищай себе площадку для взлёта.
Теперь мне нужно что-то реальное, эффективный "метод Воскресенского", так бы я его назвал. Простейшее из возможных. Воскресенский помочился тогда на парящую на старте ракету, тем самым устранив множество забот (слив ракеты, потекшей на стартовом столе, удаление её и переиспытания). Замерзание мочи прикрыло утечку жидкого кислорода, когда ракету собирались сливать.
Мне нужен выход, но я его не нахожу.
2
Я весь проткнут стрелами проверок и сомнений, как святой Себастьян, и понимаю, что главное для меня впереди, и к этому готовлюсь.
А происходит вроде бы обычное. Мне в коридорах все сочувствуют. Директор центра в коридоре ниже этажом советует продолжать борьбу и жмёт сочувственно руку. Но только всё это – действие в пустом. Сопротивление моё для них в порядке вещей, однако своя рубашка ближе к телу.
"Щука, жужелка и рак танцевали краковяк".
Всё это для меня бесполезно. Всё это ритуальные танцы ради приличия. У них простая философия: довольны тем, что имеют. Им жить спокойно, не мучаясь, не завидуя, не создавая ненужных проблем. Философия, удобная в старости, когда силы на исходе. Умом понимаешь, что это философия пораженчества, но с нею удобнее жить.
Сначала я всё-таки сопротивляюсь. Убеждаю себя, что существуют современные бои без правил, когда вместо спортивной, строго регламентированной игры зрители превращаются в свидетелей первобытной бойни с ударами руками и ногами и, слава богу ещё, что без случайных предметов, попадающихся под руку. Во всяком случае, это соревнование походит на неспортивное смертоубийство или на отчаянную защиту, когда всё к лицу. А в жизни так и выходит, когда спортсмены этого вида применяют в быту приёмы, и ужасные последствия их ударов без правил разбирают после суды.
Я отчаянно сопротивляюсь, но ничего не помогает, и я выбываю из игры.
Глава 21
Мне нужно развеяться, и мы едем в Аппалачи. Хотя я не верю, что это подействует. В последнее время мне не по себе, и нужно обстановку сменить.
Многие люди мотаются по свету, чтобы больше увидеть. Они тратят на это время, деньги, а по сути, и жизнь, Мне это чуждо, у меня есть свой виртуальный мир, отснятый мною в разных местах, и не всегда обязательно мною. Это совсем необязательно.
Я не сторонник далёких и затратных путешествий. Они, по-моему, не оправданы. Я довольствуюсь малым, как последователи Лао-Цзы. Достаточно мне пройти по соседней улице, увидеть местную публику, на которую ещё не замылился взгляд, и я полон неярких, но новых впечатлений. Конечно, по-Свифту: "Удовлетворять потребности ценой отказа от желаний равносильно тому, чтобы отрубить ноги, когда нужны башмаки". Пожалуй, это справедливо для других, возможно, даже для большинства, но не для меня. Мне и ничтожного достаточно. Я неприхотлив, довольствуюсь малым. А чтобы познакомиться с признанными шедеврами, мне хватит картинки из альбома или удачного видео. Я полагаюсь на автоматы, принципиально и в силу собственной истории сторонника дистанционного зондирования.
Фотографии тоже способны поразить. С помощью фотошопа я могу их улучшить, усовершенствовать, как собственный садик, и постоянно изо дня в день ухаживать за ними. Рассматривая изображения, к ним привыкаешь. Они становятся для тебя всё реальней, ты ориентируешься в них. Но этот мир не тактильный. Его необязательно обязательно трогать. Практичнее невзначай коснуться лишь взглядом. И чаще он не заселён. Он пуст, словно райский сад в начале творения, а ты – постоялец и хозяин его. Он твой, прекрасен и пуст бесконечными просторами, с игрой света и теней в разные дни. Твоя прогулка лишь связана с чередой видов, выбранной последовательностью, что стала канонической для тебя, скелетом виртуального мира. Тебя устраивает неизменный обход.
Но это обычно, а сегодня мы едем в Аппалачи. У Инги, моей жены, другой подход. Она – лягушка-путешественница, и хочет видеть мир собственными глазами. Мы едем в горы, которые, как известно, повсеместно визуальное свидетельство движения литосферных плит. Мне кажется, что на стыке плит и происходят непонятные явления, которые мы принимаем за чудеса в силу нашей малограмотности. Похожим местом на родине был для меня Урал и отчасти Кавказ, с которым я так и не смог толком разобраться. Горы вообще – места столкновения континентов, а эти местные теперь для нас служат напоминанием приключений Рип-ван-Винкля и Вашингтона Ирвинга с его Альгамброй и пиренейской связью времён, месте слияния культур, и в результате опять же приветом от панка.
Магнитное поле влияет на работу мозга. Об этом свидетельствуют достижения транскраниальной магнитной стимуляции. Выходит, на человека влияют особенные земные места, в которых мы и сами меняемся. На планете есть такие места, и их воздействие воспринимается чудом из чудес и сохраняет в наших скептических умах прелесть сверхъестественного.
На моём столе гладенький зелёный камушек, как память о минувшем. Я его когда-то подобрал в бухте у подножия потухшего вулкана Кара-Даг, и оставил для себя навсегда памятью и символом ушедшего, канувших чаяний и надежд. Мне кажется, что зелёный камушек всего лишь модель, и остается только отыскать его реальное подобие, отвалив которое, откроешь нужный ход-лаз. Проникнув в него и протиснувшись, окажешься над обрывом в стране с молочными реками и кисельными берегами, а далее на плоту понесёшься в нужную сторону по молочной реке. И всё это выйдет без усилий, ведь всё уже сделано, и остаётся заветный камушек отыскать, который может выглядеть с виду даже и не камушком.
В Gym'e на снарядах у зеркальной стены я вижу город перевернутым, в нём правое становится левым, но мне ориентация безразлична, меня влечёт неизвестный район на горизонте, всегда освещённый, и я поэтому про себя зову его "солнечным городом". Он существует где-то сам по себе, а мне приятно знать, что есть такой твой "солнечный город", в котором всё окажется прекрасным и там тебе будет хорошо.
Существуют разные необычные места, о которых ты прежде не догадывался. Мы попали в пещеры Лурея, куда привёз нас Димка в первые заокеанские дни, когда и сам он всему ещё удивлялся и пытался нас удивить. Меня, прежде всего, поразила в пещере вода. Без ветра она была здесь как зеркало, как полированный антрацит. И странные мысли завихрились в голове: а если в неё нырнуть, то где вынырнешь? В иной жизни и снова младенцем? В таких подземных переходах, среди сосулек сталактитов и спящих озёр, поневоле поверишь в сказку.
Экзотика нового места для меня совсем необязательна. Меня может поразить и рынок в городе. Пестрота и щедроты любого рынка мне по душе. Впервые увидев утренний рынок на улицах Тулузы, я открыл рот. Так красиво и ярко, а главное, удобно он выглядел. Был он полон фруктов, обрызганных овощей, цветов, солений и даров моря, которое было не рядом, но всё же недалеко. Мы прогуливались, любуясь, по кольцевым утренним бульварам перед работой, перед началом трудного дня, зная, что очень скоро роскошь временных утренних рынков исчезнет с тулузских бульваров, и они вновь превратятся в строгие городские магистрали, а мы уже будем за Гаронной, далеко. Меня поразили маяк на берегу северного моря и узкие голландские каналы среди зелёных полей с пасущимися коровами. Всё это теперь со мной. А теперь мы едем в Аппалачи.
Фронт-Роял – маленький городок в горном преддверии, пригорный символический городок, за ним Аппалачи – серии параллельных хребтов, за ними Лурей, пещеры. Возможно, именно там и покоится мой заветный камень, прикрывающий сказочный вход.
Что может поразить? Никогда не знаешь заранее. Потолкавшись по улицам городка с редкими прохожими, отчего-то в клетчатых одинаковых рубахах, посетив несколько антикварных магазинов со старинными вещами, мы обедали в таверне, внешне неказистом здании, по-деревенски уютном внутри. Все столы вокруг были заняты. Неудивительно: воскресенье и время обеда. Удивительным было другое. Молодая женщина за соседним столом со мной переглядывалась.
Такое бывало в юности, когда хочешь незаметно поглядеть на того, кто нравится, но так, чтобы тот не заметил, и сразу отводишь взгляд. И получалось это взаимно. Такого я не помнил с юности. Меня-то подстёгивало пиво, а её-то что? Такое переглядывание в жизни – вроде светофора, который если не с зелёным, то с жёлтым цветом. Конечно, я сразу придумал этому оправдание, что тут в сборище разноплеменных людей каких только рож не встретишь, а если лицо не страшное, то и выглядит оно хорошо в любом возрасте. Но что ни говори, это один-ноль в мою пользу. И утешают не уникальные примеры из новостей и рассуждения о биологическом возрасте, а неисчезнувшее внимание и моё встречное, непроходящее неравнодушие к женской красоте. Да, так, именно, всё это ещё волновало и заставляло любоваться, хотя и скрытно, чтобы не насмешить.
На меня это подействовало. Я как бы сразу помолодел. Ещё до въезда в горы для меня начались чудеса. В теперешней американской жизни возраст не очень чувствуешь. Мне безразличны вызывающие разговоры ведущих "Давай поженимся" – ежедневной Ингиной передачи о биологическом возрасте. Я просто живу и чувствую, и мне по фигу их ирония и насмешки по поводу преклонных лет. Они и сами вот-вот состарятся и станут иначе рассуждать, а пока выпендриваются, а в мыслях, наверное, в ужасе от неизбежного старения, боятся эту тему обсуждать и разговаривают через губу, хотя культурно относиться с вниманием к любому возрасту для всех, и для них особенно. И очень скоро им не помогут все эти подтяжки, массажи, макияжи и прочее.
По сути дела, это сплошная бравада, и ведут они себя как бесстопорные подростки, хотя давным-давно пора поумнеть. Для них, пожалуй, выйдет пострашнее возраст, и всё из-за того, что ничего у них больше нет за вывеской, и не спрячешься за теперешнее фиглярство, а приближающая старость рождает панический страх. С ними судьба обойдётся безжалостней, как показали истории глупых красавиц, до поры до времени мельтешивших на виду.
Хотя, признаюсь, был и для меня момент, связанный с возрастом. Причиной его стали невинные негритянские игры. Вдруг сделалось модным ударить встречного старика, сбить его с ног, "чтоб не зевал", и с улыбкой пройти мимо. Приходится ходить с опаской, в надежде, что обойдётся, и в ожидании. Короче, я шёл себе, никого не трогая, и неожиданно встретил замах встречного чёрного. Автоматический нырок из памяти юности и мой встречный правый, мой знаменитый когда-то правый хук. Обидчик лежит. Я наклоняюсь над ним и вежливо спрашиваю: "You, O'kay?" Он молчит. Ему нечего ответить. Он ошарашен редким уроком. Поделом ему. "Будь здоров, земляк".
Мы все связаны родством с той необыкновенной женщиной, что полтораста тысяч лет тому назад жила на юге Африки, с "митохондриальной Евой" – прародительницей, от которой и пошёл человеческий род. Так что нет причин нам враждовать и ссориться. Все мы, по сути, родственники. А родственников не следует пугать.