К слову сказать, что хотя советская одежда была не очень элегантная, зато вполне добротная и ноская, оттого срок ее службы измерялся не сезонами, а годами. Люди ходили в одних и тех же жилетах и рубашках, комбинируя их то с куртками, то с пиджаками, наряжались в те же кофточки, платья и сарафаны. Срок службы пальто был никак не меньше десяти лет, а для шубы или кожаной кутки "времени годности" и вовсе не назначали. У них был "пожизненный срок" эксплуатации.
Когда из вещей вырастали или же появлялись новые, их торжественно передавали младшим братьям и сестрам или дарили родне, а то и просто отдавали нуждающимся людям. Впрочем, нередко продавали через комиссионку. Иногда такая вещь "проживала" весьма длинную жизнь, проходя через руки множества владельцев.
Сегодня не все уже помнят, но очень часто конфликт поколений и стена непонимания между детьми и родителями проходила именно "по одёжке". Дело даже не в том, что юные из 70‑х желали щеголять к клешах и нейлоновых рубашках, а в 80‑е поголовно грезили дефицитными джинсами и кроссовками "от фирмы". Просто среди всеобщего благодушества подрастающее поколение в чем–то растеряло жизненные ориентиры, и система жизненных ценностей дала сбой. На вполне разумном и в общем–то прекрасном стремлении молодых людей хорошо выглядеть и модно одеваться расцвела отвратительная полукриминальная субкультура фарцовки…
Вот очки с бумажной фирмой -
Поскорей купи, надень.
Этой фирмой ты как ширмой
Отгорожен от людей.
Эти джинсы - лишь для принцев.
Приговор тебе готов:
Если ходишь ты без джинсов -
Значит, вовсе без штанов.
Не так давно об этом эффекте помешательства на "фирме" в 1970–80‑е годы рассказывал некогда популярный певец. Он сожалел, что часто конфликтовал с отцом–фронтовиком из–за своих длинных волос, клешей и "модных шмоток". Почему? Сегодня он назвал себя того, из прошлых лет, "дураком". Прежде всего, потому что не слышал умудренного опытом родителя и за стремлением соответствовать моде, утрачивал главное, определяющее человеческую душу. С нескрываемой самоиронией популярный певец говорил, что в те годы он и его друзья мечтали о таком времени, когда смогут исполнять на эстраде репертуар их зарубежных кумиров, а вот сегодня их, уже 60-ти летних, кормят некогда недооцененные советские песни!
Действительно, время все расставляет на свои места. Некогда вожделенная одежда сегодня стала вполне доступна, а человечность и доброта стали куда дороже и в большом дефиците. Все–таки многократно прав наш мудрый народ, во все века утверждавший простую, оттого и непреходящую жизненную истину: "Не тело для одежды, но одежда для тела". И хотя встречают по одежке, провожают все–таки по уму.
П - Пионерия
Торжественно украшенный зал. Одетые в белые рубашки десятилетки. Горят глаза, сердца колотятся в груди. У всех предвкушение чего–то значимого и особенного. Чувство настолько сильно, что обычно непоседливые дети стоят не переговариваясь. Вот раздаются звуки горна, и под барабанную дробь вносится красное знамя…
Затем гулким эхом разносятся по залу слова клятвы: "перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться…" И уже не помнишь, когда и как перед тобой появляется пионервожатая. Зачастую девчонка–студентка, но тогда казавшаяся такой взрослой и основательной, чтобы повязать отутюженный красный галстук. Так в жизнь каждого советского мальчишки и каждой советской девчонки приходила пионерия.
Спросите любого, чье детство прошло в 1960–70 годы: день принятия в пионеры много памятнее даже торжественных выпускных вечеров! Как бы смешно и наивно не показалось это сегодня, но тогда "принятие в ряды пионерской организации" было событием действительно волнующим …
Теперь, спустя десятилетия, одни вспоминают свое пионерское детство как бесконечную круговерть формальных мероприятий, простиравшихся от торжественных линеек до нескончаемого сбора металлолома. Другие говорят о незабываемых возможностях испытать себя, почувствовать взрослыми и значимыми, например, проявляя заботу о пожилых людях в отряде тимуровцев. Или рассказывают, как обнаружили свои таланты, возясь с "подшефными" малышами или выпуская стенгазету. Третьи ностальгируют о пионерских лагерях, фантастически насыщенная "дневная и сумеречная" жизнь которых подчас дала бы фору хваленому Хогвартсу вкупе с Гарри Поттером & Ко.
Вот и получается, несмотря на некоторую обезличенность самой пионерской организации, похожие воспоминания о том, как "был в пионерах" вряд ли сыщешь. Может это происходит потому, что одинаковым детство было только внешне, да на поверку люди оказались разными, оттого так неодинаково и видится прошлое. Впрочем, именно воспоминания самые беспристрастные оценщики и судьи человека. То, что мы старательно прячем внутри, со временем обязательно выходит наружу…
Так чем же была пионерия, если опустить проговоренные много–много раз байки из нашего детства? Почему мы вспоминаем ее до сих пор, что она привнесла в нас, многие из которых сегодня уже сами стали дедушками и бабушками?
Тот, кто до сих пор считает, что пионерия была лишь инструментом политического воспитания детей, безнадежно застрял в постперестроечном времени. И повторяющие, словно мантру, ироничное "взвейтесь до развейтесь", недалеко ушли от булгаковского дурачка Иванушки Бездомного. Если бы это было действительно так, то большинство бывших советских детей оставались бы убежденными коммунистами до сей поры.
Пионерия в СССР была куда больше, чем детская политическая организация, она переросла и своих создателей, и пришедших им на смену идеологов, потому что незаметно для себя самой превратилась в настоящую школу жизни. Причем в самую первую, в которой все было исключительно всерьез.
Детей в пионеры принимали десяти лет от роду, в возрасте, когда и самые нечуткие сердца еще не покрылись коркой цинизма и лицемерия. Когда человечек только становится человеком и все еще смотрит на мир, как на чудо.
Как убеждала и вдохновляла нас тогда искренность и самоотверженность взрослых! Как оглушал формализм, как отталкивало начетничество!
Каждый выносил из своей пионерии то, что оказалось ему по силам, проявляя в себе те качества, которые более всего были свойственны его природе.
Юный барабанщик, юный барабанщик,
Он стучит, как сердце, - тук–тук–тук,
Поднимает флаги пионерский лагерь,
Юный барабанщик на посту.
Дальние дороги, близкие тревоги,
Заклубились тучи впереди.
Ты уже не мальчик, храбрый барабанщик,
Сверстников на подвиг выводи!
А вокруг кликуши, маленькие души,
И кричат и шепчут все они:
- Барабанщик старый, запасись гитарой,
Барабан не моден в наши дни…
Пионерская жизнь, занимавшая изрядную долю детского организованного времени, становилась и учебником, и семинаром, и практическим руководством постижения себя и других людей. Только оказавшись лицом к лицу, не спрячешь от пристальных глаз ни хорошее, ни дурное, потому что коллектив просвечивает нутро как рентген.
Пионерский возраст длился всего ничего, с 10 до 14 лет, но за это время учил многому: быть неравнодушным, честным, открытым для людей. Бороться за правое дело. Понимать, что тебе все по силам. И быть достойным светлой памяти героев своей Родины.
Р - Робот
Советский человек был ярым приверженцем идей научно–технического прогресса. Поэтому свое будущее предпочитал связывать с триумфальным внедрением автоматизации и роботизации во все сферы хозяйства и жизни. Кнопки, тумблеры, мигающие лампочками пульты управления - в таком виде представлялось большинству научно–техническое завтра.
Истоки технического мировоззрения восходят к планам ГОЭЛРО и пятилеткам индустриализации, но для детских умов 1960–70х они, безусловно, связаны с эрой советской космонавтики. И если взрослые представляли будущее вариациями технократического гуманизма, то дети о "роботизированном завтра" попросту грезили. Совсем как герой Сережи Сыроежкина из популярнейшего фильма "Приключения Электроника". Помните песенку?
До чего дошел прогресс! До невиданных чудес:
Опустился на глубины и поднялся до небес.
Позабыты хлопоты, остановлен бег,
Вкалывают роботы, а не человек!
До чего дошел прогресс! Труд физический исчез,
Да и умственный заменит механический процесс…
На первый взгляд может показаться, что подобные мечты продиктованы обычным человеческим эгоизмом, стремлением переложить груз повседневных забот на безропотные механические плечи. Этакая реинкарнация идеи "скатерти самобранки" на научно–техническом базисе. Однако, советское понимание прогресса было куда более гуманистически глубоким сегодняшнего восприятия "модных девайсов и навороченных гаджетов". Да и у самых обычных, простых и незамысловатых людей тунеядцы и потребители никогда не вызывали симпатий, какими бы удачливыми они не были. Советский народ был действительно тружеником, привыкшим превозмогать невзгоды и добиваться благополучия своими руками.
Новые технологии воспринимались как возможности раскрыть собственные лучшие качества. Техника была всего лишь инструментом, благодаря которому советский человек исследует природу и творит новый мир, раздвигает границы, делая невозможное - возможным. Такой взгляд на науку и технику прививался десятилетиями целой плеядой выдающихся ученых, испытателей, первопроходцев: Циолковским, Вернадским, Шмидтом, Чкаловым, Гагариным…
Оттого и советские роботы мыслились скорее как "братья по разуму", представая в образе друзей и помощников, непременно обладающих ранимой сущностью и высокими моральными принципами. Как чересчур человечный герой фильма "Его звали Роберт" (1967 год) или меланхоличный робот Вертер из "Гостьи из будущего" (1984 год).
Наши роботы в отличие от их андроидов и умных машин никогда не замышляли тотального истребления человечества, не использовали свои способности для того, чтобы "крошить плохих парней" и не жаждали превратиться в обладающего тотальным контролем "Большого брата". Они хотели стать людьми. И помогали окружающим найти под наносной шелухой бравады и эгоизма, лучшее в своей душе. Стать Человеком с большой буквы.
Теперь не доверяют, как прежде, чудесам.
На чудо не надейся, судьбой командуй сам.
Ведь ты - человек, ты и сильный и смелый.
Своими руками судьбу свою делай,
Иди против ветра, на месте не стой.
Пойми, не бывает дороги простой.
В "Приключениях Электроника" футуристический конфликт мировоззрений показан особенно остро. Поразительно, что именно в детском фильме была так однозначно проведена грань в понимании искусственного интеллекта и предназначении высоких технологий в судьбах человеческих у нас, в Советском Союзе, и у них, "за бугром". В осознании того, что техника не панацея цивилизации, а лишь лакмусовая бумажка самого общества…
Пытаясь завладеть уникальным роботом, глава гангстеров Стамп все время пытается понять, где же у Электроника спрятана кнопка, позволяющая использовать его как заблагорассудится.
Невдомек было хитрому "забугорному" главзлодею, что в отличие от их терминаторов и робокопов, у советских роботов такая кнопка попросту была не предусмотрена. Более того, она была социально и классово чужда. Потому что наши роботы программировались дружбой, а бесперебойным источником их питания были не литиевые батарейки, а человеческая доброта.
С - Столовая
Самым популярным, востребованным и общедоступным заведением в Советском Союзе была столовая. Многочисленность и разнообразие пунктов общественного питания были для того времени уникальными. По крайней мере, ни магазины, ни дома быта, ни даже дворцы культуры подобным многообразием похвастаться не могли.
В самом маленьком городке, или отдаленном городском районе на каждом углу располагались свои закусочные, пельменные, блинные, кафешки, но в большей части, не имевшие специализации "столовки" с оптимистичными названиями вроде "ветерок" или "молодость", а то и вовсе безымянные, под порядковым номером.
Каждый день "от рассвета до заката", к ним текли ручейки и потоки посетителей, а в больших и малых обеденных залах стояла ни с чем несравнимая какофония громыхающей посуды, оживленных голосов, стрекотания кассового аппарата и особое, едва доносящееся из глубин, урчание кухни. И если бы человек захотел исследовать бытовую сторону жизни 1960–70х годов, то ему без сомнения следовало бы безвылазно провести день в самой обычной столовой.
Сегодня может показаться удивительным, но в те времена люди шли в столовую не только за тем, чтобы поесть. Многие приходили из–за особенной, присущей только там атмосферы.
Дело вовсе не в изысканности или оригинальности интерьера и не в разнообразии меню. Всем этим советский общепит вовсе не блистал. Чем же тогда была так привлекательна столовая, которая манила к себе всех, от пионеров до пенсионеров?
Современному молодому человеку трудно понять очарование "простоты и массовости", которую порождала столовская суета. Потому что она совсем не похожа на толчею современную: холодную, раздраженную, замкнутую. Да и сам поход в столовую не сводился к простому "насыщению", и при всей своей поточности не превращался в конвейер механического поглощения пищи, не нес в себе идеологии фастфуда.
Чтобы пища была сбалансированной и здоровой, в СССР следили очень строго и повсеместно. Поэтому "типовой" обед был диетически весьма сбалансированным и выглядел примерно так: салат, первое, второе, десерт, компот или чай. По четвергам - обязательно рыбный день. С обязательным присутствием в меню множества овощных блюд.
Для того, чтобы вполне достойно отобедать, хватало рубля. Впрочем, человек экономный вполне укладывался и в полтинник. Но в столовою шли не только для того, чтобы быстро перекусить, и не только в рабочий перерыв на обед.
Атмосфера советских столовых напоминала среднее между огромной коммунальной кухней и большой переменой на рабфаке. Обеденный зал становился местом, где встречаются люди хотя мало знакомые, но близкие по духу и стилю жизни. Разжиться свободным подносом, позаимствовать соль и перец, просто поболтать о насущном с незнакомцами, как с приятелями, было делом совершенно привычным. Советский человек отличался необыкновенной социальностью, он буквально нуждался быть в окружении других людей, чувствовать пульс коллективной жизни. Оттого старики, тоскуя по своей кипучей молодости, с удовольствием шли в столовую, не боясь постоять в очереди, пошутить с молодыми, а заодно запастись жизненным тонусом.
Поэзия в столовке заводской,
где щи кипят, где зреют макароны,
где ежедневно, как прибой морской,
ты переходишь в бой из обороны.
Здесь изучили всё за много лет,
попробовали всё и повидали,
от праздников и до военных бед…
И сыты были и недоедали.
В столовку заводскую, в дом ее,
поэзия, неси свое искусство:
здесь нужно откровение твое
не менее, чем мясо и капуста.
Такие совершенства обнаружь,
чтобы под стук подносов и ботинок
желудков жар и жар сердец и душ
вступали ежечасно в поединок.
Покуда правды жаждет род людской,
будь начеку, не допусти промашку,
встань во весь рост в столовке заводской,
поэзия, с душою нараспашку!
Сегодня, когда принято корчить "индивидуалистов", достаточно трудно прочувствовать, какое человеческое тепло мы утратили в нелепой и несвойственной нам идеологии эгоцентризма. Мы многое подзабыли и во многом разуверились, но в душе все так же и остались добрыми и приличными, которые нуждаются в общении, в дружеских шутках, в мимолетных разговорах за столом с такими родными, хотя и незнакомыми людьми. Порою нам кажется, что еще немного, и мы проснемся от тяжелого сна, сделаем зарядку и непременно пойдем завтракать. В родную столовую.
Т - Телевизор
Прошедшую эпоху разглядеть всегда трудно, и уж тем более трудно понять, чем и как она жила. Потому что вещи совершенно обыденные для сегодняшнего ума, во "времена оны" имели совершенно иное значение, несопоставимое с современным.
Зато своеобразие эпохи предельно точно выражается своими песнями и формулируется написанными стихами. Прошедшее время всегда легче прочувствовать, если жизнь передавать художественными образами, чем пытаться говорить о ней на языке статистики. Потому что для статистики важен исключительно факт, а для понимания жизни крайне важна вся гамма эмоций и ощущений, возникших в результате того самого факта. И хотя факт "вещь крайне упрямая", жизнь может запросто вывернуть его наизнанку, придавая событиям и явлениям противоположное значение.
Прекрасной иллюстрацией тому служит старинная русская байка "Хорошо, да не очень", которая однажды начавшись, может и сама длиться до бесконечности, и толковать события и факты по усмотрению:
"Встретились на дороге барин и мужик. Барин–то спрашивает мужика:
- Куда ездил, мужик?
- За покупкой дорогою, барин! За мерою гороха.
- Вот это хорошо!
- Хорошо, да не очень! Ехал да рассыпал.
- Вот это плохо!
- Плохо, да не очень! Рассыпал–то меру, а подгреб–то две!
- Вот это хорошо!
- Хорошо, да не очень! Посеял горох, да он редок.
- Вот это плохо!
- Плохо, да не очень! Хоть редок, да стручист!
- Вот это хорошо!
- Хорошо, да не очень…"
Многим еще памятны те времена, когда "посмотреть цветной телевизор" собирались и стар и мал, чуть ли не всем подъездом, по–соседски приходя в квартиру его счастливого обладателя. Так на несколько десятилетий незамысловатый телевизионный приёмник становится местом притяжения для всей семьи, объединявший (или разъединявший) людей в будни и по праздникам, по многу часов ежедневно развлекая, просвещая, воспитывая и поучая их.
Врубаю первую - а там ныряют.
Ну, это так себе. А с двадцати -
"А ну–ка, девушки!" Что вытворяют!
И все - в передничках… С ума сойти!
Если в 20‑е годы своеобразным выражением эпохи НЭПа стали слова из песни Леонида Утесова "У самовара я и моя Маша, а на дворе совсем уже темно", то с 1960‑х, по замечанию поэта Андрея Вознесенского, досужее время граждан и гражданочек выражалось фразой: "Зачем они вдвоем сидят и в телевизоры глядят?"
Телемания наступила с массового появления телевизора как того самого долгожданного сказочного чуда, что в одночасье стало былью: "Играй, играй, блюдечко, катись, катись, яблочко: показывай поля, и моря, и широкие луга, и стрельбу, и пальбу, и гор красоту, и небес высоту!"
Телевизор воспринимался как черно–белое, а затем и цветное волшебство, с которым люди проводили напролет "дни и вечера". Самые "продвинутые" граждане объясняли всем остальным, каким образом двигающиеся картинки попадают на экран кинескопа. Большинство добросовестно слушало о достижениях "науки и техники" раскрыв рты, так ничего и не понимая.