Амир с горечью понимал, что является всего лишь незначительной фигурой в большой игре. Федеральные войска ни за что не выполнят требования покинуть Кавказ, и вся эта громкая акция с захватом
Краснокумска нужна для того, чтобы в Интернете, на сайте
"Кавказцентр", поднялась шумиха об очередном успехе моджахедов, чтобы в разных странах вновь встрепенулись разномастные правозащитники, чтобы не прерывался поток денег и оружия из-за кордона.
"Мы все умрем здесь", – подумал Али-хан, но отнесся к этому с философским спокойствием. Пути назад все рано не было.
Между тем осада могла затянуться надолго, и надо было где-то разместить своих людей, нуждавшихся в пище, отдыхе и воде для омовения. Этим занимался Ильяс. Прежде всего, он позаботился о командире, у которого рана на плече внезапно дала о себе знать дергающей болью и новым кровотечением. Двухэтажный частный дом, чудом сохранившийся в центре, казался идеальным местом для постоя.
Там проживала семья Куренных.
Ильяс, подгоняя хозяев дулом автомата, бесцеремонно выставил на улицу Алика, его мать и бабушку. Бабушка, совершенно бесстрашная оттого, что жизнь ее находилась на излете, учинила настоящий бунт.
– Вы что же это творите, фашисты! – ломким голосом закричала она, наскакивая на Ильяса, как отважная наседка.
– Прикуси язык, женщина! – отрезал Ильяс.
– Еще чего! Будут мне в моем доме приказывать всякие черно…
Алик не дал договорить оскорбительное слово, прикрыв бабушке рот ладонью. И очень вовремя. Глаза Ильяса побелели от бешенства, и палец лег на курок.
Бабушку с трудом удалось угомонить, усадив ее на лавочку в палисаднике.
– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила у Алика мать.
– Не знаю…
– Может, к Фроловым пойти? Они приютят, я уверена.
Однако к соседям идти не пришлось. Появившийся Али-хан укоризненно покачал головой и тут же все перерешил. Он вернул семью в дом, а сам расположился в столовой, где прилег на диван и закрыл глаза.
– Я сейчас доктора приведу, – пробурчал Ильяс, явно недовольный поведением командира.
– Не надо, – поморщился Али-хан. – Делами займись.
Ильяс ушел, оставив в доме одного боевика для охраны.
Дел действительно было по горло. Поэтому рыть окопы пришлось местным. Боевики, поигрывая автоматами, прошлись по домам и выкурили оттуда всех, кто попался под руку. Взрослых среди них оказалось совсем немного. В основном это были пацаны и девчонки, всякими хитростями избежавшие поездки на огороды.
Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.
– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.
– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!
В ответ раздался издевательский смех.
Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик
Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.
Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль
Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.
Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.
– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.
– Да, – ответил тот.
Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в
Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.
Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.
Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?
– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..
И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.
Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.
Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.
Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.
Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы
Шульгину надежной помощницей. Сейчас время работало на захватчиков, позволяя им укрепить оборону.
Шульгин сразу догадался, куда и зачем ведут ребят с лопатами.
Спрятав в углу свою милицейскую форму, участковый сунул пистолет за пазуху и начал спускаться с чердака.
Во дворе произошла легкая заминка. Там Шульгин неожиданно нос к носу столкнулся с крутобедрой теткой, в растерянности стоявшей возле веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Шульгин сделал шаг назад, но было уже поздно. Тетка увидела его.
– Ой! – радостно воскликнула она. – Вот ты-то мне и нужен! Ты же из милиции, да? Я хочу заяву сделать. Брюки мужнины у меня украли. И рубашку. Вот тут висели…
Внезапно тетка осеклась, узнав на Шульгине пропавшие вещи.
– Тихо, тихо! – сказал участковый, прикладывая палец к губам. -
Временная конфискация. Верну в полной сохранности, не сомневайтесь.
С этими словами он быстрым шагом пересек двор и исчез за углом.
Тетка с изумленно открытым ртом проводила его взглядом.
Жирный чернозем легко поддавался лопатам. И все-таки вырыть окопы полного профиля было не так-то просто. Особенно без сноровки. У девчонок через полчаса работы на ладонях вздулись пузыри. У пацанов тоже руки горели огнем. Но боевики торопились и ни разу не дали передышки. Наоборот, подгоняли грозными окриками.
Особенно лютовал один из них, по имени Мовлади. В этом молодом парне с круглым рябым лицом без труда угадывался русский.
Бывший контрактник Сергей Варгузов был родом из подмосковного
Ступина. В первом же бою с моджахедами его взяли в плен и наверняка поставили бы к стенке, если бы он по трусости не выразил горячего желания принять мусульманство. Вслед за Ильясом Варгузов громко повторил главное исламское свидетельство-шахаду: "Я знаю, верю всем сердцем и подтверждаю на словах, что Мухаммед – последний Посланник
Аллаха", – обрил голову и стал мусульманином. После этого Ильяс привел его к командиру.
Али-хан презирал изменников, справедливо считая, что предавший единожды может предать и во второй раз. Однако в Коране было сказано: "…если враг твой прекратит борьбу – Всемилостив наш Бог и
Всепрощающ". Спорить с этим было все равно что равнять себя с Богом, а это – великий грех.
Так Сергей Варгузов, получивший новое имя – Мовлади, стал членом отряда боевиков. Стараясь выслужиться, он изо всех сил пытался быть правоверней любого мусульманина. Но это выражалось лишь в особой жесткости, которой он превзошел даже свирепого Ильяса. Одно только огорчало Сергея-Мовлади. Как он ни старался, у него решительно не росла борода, от чего среди моджахедов он выглядел белой вороной…
Подгоняя грязной матерщиной тех, кто ковырял землю лопатами,
Сергей-Мовлади заметил, что Людка Швецова откровенно сачкует, захватывая всякий раз не больше чайной ложки земли.
– Ты, шалава! – закричал он. – А ну, кончай халтуру! Копай как положено!
Людка распрямилась и обожгла надсмотрщика ненавидящим взглядом.
– Ты мне тут глазками не сверкай! – взбеленился Сергей-Мовлади. -
Выколю!
– Да пошел ты! – отмахнулась Людка.
И тут Сергей-Мовлади заметил крохотный золотой крестик, висевший у нее на шее.
– А ну-ка, сними! – потребовал он, указывая на крестик.
– Может, тебе еще трусы снять? – дерзко ответила Людка.
– Сними, курва!
Швецову окрестили еще в младенческом возрасте. Она давно позабыла об этом, ни разу не заглядывала в церковь и не знала ни одной молитвы.
Золотой крестик был всего-навсего данью моде. Но сейчас разъяренная
Людка решила, что скорее сдохнет, чем подчинится.
Все вокруг прекратили работу, со страхом ожидая, что будет дальше.
Только Андрюха Тюменев, до боли сжав в побелевших пальцах черенок лопаты, начал с кошачьей ловкостью подкрадываться к бывшему контрактнику.
Сергей-Мовлади взял наизготовку болтавшийся у него на груди автомат.
– Считаю до трех!
Швецова закрыла глаза, но страшно ей не было.
Боевик выждал секунду-другую и опустил автомат.
– Ладно, – прохрипел он. – Живи пока. Но я тебя запомнил!..
Тюменев, уже готовый к прыжку, тяжело осел на дно окопа.
Сергей-Мовлади, играя желваками и матерясь сквозь зубы, пошел дальше. Конечно, нахальную лярву следовало шлепнуть на месте. Но это наверняка дошло бы до Али-хана, а командир не одобрял подобных расправ с мирным населением.
– Ну, Людка! – восхищенно шепнул Алик Марьяне. – Дала шороха!
– Я бы тоже не сняла, – тихо ответила Хромова.
Алик положил ей руку на плечо и сказал с улыбкой:
– Вот, значит, ты какая?
Этот жест заметила Чебурашка, не спускавшая глаз с Куренного, и сердце ее опять ужалила ревность.
– Работайте, суки! Чего встали? – заорал Сергей-Мовлади.
Отчаянный поступок Швецовой прорвал плотину молчания. Ребята, боявшиеся открыть рот, стали негромко переговариваться.
– Вот так и нам всем надо, – сказал Андрей Тюменев. – А мы тут на них ишачим, как негры. И главное – против своих!
– Забить их на хрен лопатами и ноги сделать, – подхватил цыганистого вида пацан, работавший рядом.
– Нет, – покачал головой Алик. – Перестреляют.
– Всех не перестреляют, – возразил цыганистый пацан.
– Это Витек, – объяснил Алику Тюменев. – У него братана убили. Кольку.
Милиционер Колька Чванов погиб первым на крыльце райотдела.
– Нет, – опять покачал головой Алик. – Надо по-умному.
– Как? – спросила Марьяна.
– Потом, – ответил Куренной. – Как отпустят, соберемся втихаря и что-нибудь придумаем.
Он опять почувствовал себя лидером и по глазам ребят понял, что так оно и есть.
К обеду были вырыты шесть окопов, и ребят отпустили на все четыре стороны. Для вида они вроде бы разошлись по домам, но уже через полчаса восемнадцать человек тайком пробрались на условленное место встречи в недостроенном доме, поднявшемся всего на один этаж. Пришли не все, только самые отчаянные.
– Значит, так, – первым заговорил Куренной, – дела хреновые.
Родителей с огородов они обратно в город не пустят.
– Да они вообще только завтра к вечеру собирались вернуться, – напомнил кто-то.
– Короче, мы в глубокой жопе! – подытожил Тюменев.
Никто не возразил.
– И главная фишка в том, что пока никто не знает, какие у нас тут проблемы, – продолжил Алик. – Поэтому первым делом надо как-то сообщить нашим.
– Как? – пискнула Чебурашка. – Они же все телефоны на фиг отрубили.
– Значит, кто-то должен пойти.
– Я пойду! – вскочил Тюменев.
– Они, гниды, все выходы из города перекрыли, – сказал Витек. -
Везде автоматчики стоят.
– Клал я на автоматчиков! – буркнул Тюменев.
– Я с тобой пойду! – сказала Людка.
Андрюха послал ей благодарный взгляд, но покачал головой:
– Нет. Не бабское это дело.
Все горячо заспорили, перебивая друг друга.
– Андрюха пойдет! – сказал Алик.
И все притихли.
– Давай, Андрюха. Прямо сейчас.
Тюменев молча кивнул и, перемахнув кирпичную кладку, скрылся из глаз.
– Осторожней там, Андрюха! – крикнула ему вслед Швецова.
– А мы что? – спросила Марьяна. – Так и будем сидеть сложа руки?
Все снова с надеждой посмотрели на Куренного. Диск-жокей наморщил лоб. Он не знал, что предложить.
– А давайте пока напишем листовку, – вдруг сказала Хромова. – Или даже несколько. И расклеим их по городу.
– Какую еще листовку? – удивилась помалкивавшая до сих пор Сашка.
– Обыкновенную, – спокойно ответила Марьяна. – Ведь все сейчас перепуганы до смерти, так? Надо людей поддержать. Чтобы не отчаивались, чтобы знали, что это ненадолго.
– Напишешь? – спросил Алик.
– Попробую. Ручка есть?
Нашлось не только несколько шариковых ручек, но и клочок бумаги.
– Листовки! Мура какая-то! – ревниво фыркнула Чебурашка. – Это как в войну, что ли?
– А сейчас что? Разве не война? – спросила Марьяна.
– Короче, начнем с листовок! – решительно объявил Куренной. – А там посмотрим…
Хромова еще билась над текстом, когда с окраины города вернулся злой как черт Андрюха Тюменев.
– Облом! – прохрипел он в ответ на немой вопрос. – Чуть на пулю не нарвался!..
– Ладно. – Куренной подавил тяжелый вздох. – Что-нибудь еще скумекаем.
– Жаль, эти сволочи у Марьянки мобильник забрали, – тихо сказала Сашка.
Хромова протянула Алику листок с готовым текстом. Он пробежал глазами по строчкам и кивнул:
– А что? Клево! Позырь, Андрюха!
Тюменев долго вчитывался в текст, шевеля губами. Потом сказал:
– Я чего-то не догоняю. Это зачем?
Тут уж все стали наперебой объяснять Андрюхе что к чему.
– Да детский сад это все! – отмахнулся Тюменев.
Однако решающее слово осталось за Аликом Куренным. Сашка мигом сгоняла домой за тетрадкой. Тетрадку разорвали на листки и сели переписывать текст. Дома все равно почти никого не ждали, а затея с листовками была прикольной. Хотя бы так можно было позлить боевиков.
– Только печатными буквами! – предупредил Алик. – Чтобы по почерку не догадались, кто писал!
– А как подпишемся? – спросила Швецова, подняв голову. – Надо подписать, а то как-то стрёмно.
– "Бригада!" – ляпнул Тюменев, припомнив любимый телесериал.
– Не, "Бригада" не прохиляет, – возразил Алик. – Там же одна крутая братва была.
– Ну тогда "Конкретные пацаны", – не сдавался Тюменев.
– Еще скажи – "Кодла", – поморщился Алик.
– А как же девушки? – подхватила Людка. – Нас, выходит, отцепили?
– Может быть, "Мстители"? – робко подала голос Сашка и жутко покраснела.
– Ага! Еще скажи – "неуловимые"! – язвительно заметила Чебурашка. -
Вот тогда уж точно детский сад получится!
– "Команда"!- сказал Куренной и повторил убежденно: – "Команда"!
– Просто "Команда"? – спросил Витек.
– Просто. Мы же теперь одна команда, верно?..
Так и порешили.
Единственным человеком, которому удалось покинуть захваченный городок, стал одноклассник Куренного Ринат Касымов. Впрочем, сделал он это не по своей воле.
К трем часам дня, когда оборонные работы были в основном завершены,
Али-хан решил, что пора переслать федералам, до сих пор находившимся в счастливом неведении, бумагу, в которой были изложены требования моджахедов. Послать с бумагой надо было кого-нибудь из местных.
Гонца могли задержать, а лишаться даже одного своего бойца Али-хан не хотел.
– Есть тут один мальчишка здешний, – сказал Ильяс. – Мусульманин. Он справится.
– Хорошо, – кивнул Али-хан и, достав из нагрудного кармана плотный конверт, протянул его Ильясу…
Когда Ильяс постучал в дверь Касымовых, отца уже не было дома. Он, встревоженный странными событиями, умчался в свою больницу, обнаружил там вооруженных боевиков и, наконец все поняв, решил, что его долг находиться рядом с больными.
Ринат сначала не хотел даже притрагиваться к конверту. Без отца он оставался в доме старшим мужчиной и просто не мог бросить семью в такой напряженный момент. Ильясу пришлось от уговоров перейти к угрозам. И мать, глядя на Рината умоляющим взглядом, шепнула:
– Отвези ты это проклятое письмо, сынок. За нас не волнуйся. Они нас не тронут. Отвези. Пусть хотя бы люди узнают, что тут случилось.
Слова матери убедили Рината. К тому же у него имелся мотороллер, на котором можно было быстренько смотаться туда и обратно.
– Ладно, давайте, – пробормотал Ринат и принял от Ильяса конверт. -
А кому передать?
– Начальству, – ответил Ильяс. – А еще лучше – журналистам.
Мать вышла на улицу проводить сына.
– Ты там останься, сынок. Не возвращайся, – тихо сказала она.
– Ладно, – вяло отмахнулся Ринат.
– Нет, ты поклянись, что останешься.
– Ну вот еще!..
Ринат оседлал мотороллер и с треском отъехал от дома.
Предупрежденный кордон беспрепятственно выпустил его из города.
Выезжая на бетонку, Ринат услышал за спиной звуки внезапно возникшей перестрелки. Но вскоре они стихли…
А стрельба между тем велась как раз по Андрюхе Тюменеву. Он решил, что уже обманул боевиков, и бесстрашно вышел на открытое пространство. Однако умело замаскированные моджахеды тут же открыли по нему пальбу и наверняка бы подстрелили Андрюху, если б вдруг из заросшей бурьяном канавы по ним не открыли огонь. Боевики тут же принялись палить в неведомого Андрюхиного спасителя. А Тюменев со всех ног рванул обратно в город…
Отъехав на приличное расстояние от крайних домов, Ринат остановился, не слезая с мотороллера, достал из кармана конверт и вскрыл его.
Содержание письма его не удивило. Ринат нечто подобное и ожидал. Его ужасно разозлило, что он оказался невольным посланником захватчиков, вроде как их парламентером. Но деваться было некуда. И к тому же мать была права: чем скорее люди узнают о захвате Краснокумска, тем будет лучше.
Ринат выжал полный газ и понесся вперед на предельной скорости.