Включаю запись сканирования тела и закрываю глаза. Расслабьте пальцы ног, по очереди. На правой ноге: большой, второй, третий, четвертый, мизинец. На левой ноге: большой, второй, третий, четвертый, мизинец. Низкий обволакивающий голос погружает в состояние невесомости. Поднимитесь повыше: расслабьте лодыжки, икры ног, колени. Голос диктора звучит, а я уже не ощущаю ни рук, ни ног, только сознание. Кажется, что я - светящееся существо, которое может передвигаться без помощи тела. Лечу, точнее прыгаю: огромными скачками по Большой Полянке, затем кульбитами по Садовому Кольцу. Люди смотрят на меня, дивятся, но я прыгаю дальше. В какой-то момент кажусь себе огромным пасхальным зайцем, иногда - радостной рыжей белкой. Говорят, что белка появляется, когда ты много пьешь, но здесь она не по адресу. "Уйди, белка!" - кричу ей. Она, вняв моим логичным доводам, тут же исчезает. Остается один круглый пасхальный заяц. Это я - радостная, веселая, беззаботная. Снова прыгаю. Потом вспоминаю, что что-то в моей жизни теперь не так. Мне нужно кого-то найти. Все исправить. Николай. Подскакиваю как можно выше и вижу его около метро. Делаю огромный прыжок - он передо мной. "Николай, - шепчу я. - Я верю тебе. Не расстраивайся. В офисной жизни такое случается. Для меня ты был идеальным… Идеальным работником. Прости… И звони, если понадобится помощь". Николай протягивает руки. "Не смей!" Слышу голос Лёши - он стоит в нескольких метрах от нас. Тут же прыгаю к нему. Потом вижу грустное и потерянное лицо Николаю и спешу к нему, чтобы поддержать. Лёша снова окрикивает меня. Возвращаюсь к нему. Так я прыгаю, пока не вспоминаю, что такие ощущения испытывала в детстве, когда росла. Ночами напролет прыгала по Москве и наутро замечала, что становлюсь выше. Неужели я и сейчас расту? Встану сейчас, а брюки мои - до колен. Вот будет смешно! Ничего смешного. Было бы смешно, если бы действительно пасхальным зайцем была. А я ведь начальник отдела! Нужно быстро проснуться, чтобы не успеть вырасти. Пытаюсь открыть глаза, но не получается. Какой-то назойливый звук мешает мне сконцентрироваться. Несколько звуков.
- Что это? - громоподобный голос шефа возвращает меня к реальности. - Александра!
Мгновенно просыпаюсь. Виктор Алексеевич в новом синем костюме с полосатым серо-голубым галстуком с дюжиной лиц восточной национальности, выглядывающих из-за его плеч, стоит около двери. По кабинету раздается храп Володи. Почему-то наши ноги прикрыты его курткой. Анжела и Толик примерно сидят за компьютерами и работают. Вскакиваю и поправляю одежду.
- Простите, - шепчу я. - Мы делали релаксацию.
- Александра, вы можете мне объяснить мне, что здесь происходит? - лицо шефа становится белым от ярости. - Я привел корейскую делегацию посмотреть на наш образцово-показательный отдел комплаенс-контроля, а тут…
- Мы делаем послеобеденную релаксацию для повышения эффективности, - лепечу, но голос мой, и без того негромкий, превращается в мышиный писк.
- Не будем вам мешать! - меня спасает переводчик. Корейцы понимающе кивают, дружелюбно машут и поочередно выходят, а Виктор Алексеевич просит меня зайти завтра с утра. С заявлением на увольнение. Он этого не сказал, но его тон не оставляет сомнений.
- Почему вы нас не разбудили? - набрасываюсь на Анжелу с Толиком, как только дверь закрывается.
- Мы пытались, - отвечает Анжела.
- Вы сказали: "Уйди, белка!", и мы ушли.
Ничего не отвечаю, толкаю в плечо Володю. Тот не реагирует.
- Видите, - говорит Анжела. - Мы правда пытались.
Завожу будильник на полную громкость и подношу его к уху Володи.
- Просыпайтесь, Владимир! Подъем!
Володя трет глаза и непонимающе смотрит по сторонам.
- Это сон? - спрашивает он.
- Нет, Владимир, не сон. Это реальность. Теперь работаем без перерывов до вечера, - приказываю голосом диктора, объявляющим о начале войны. - Дорасслаблялись…
Глава 12
Утро перед казнью. В тонкой ночной рубашке, с серебряным крестиком на шее, босая, стою на кухне около окна и вглядываюсь в золотистые огоньки на западной окраине Москвы. Из наших окон ее очень хорошо видно. На секунду ее красота будто отрывает меня от безысходности, но тут же, как только вспоминаю о происшедшем вчера, мысль, как жесткая, тонкая резинка, притягивается обратно и больно бьет. Чтоб неповадно было. Последний день перед казнью не об этом думать полагается. Человек должен вспомнить обо всем, что случилось в его жизни. Подумать о главном. О родных и близких. Виновный должен сожалеть о содеянном, невиновный - мечтать о мести. Приговоренный должен насладиться последними минутами: вкусить хлеб, глотнуть холодной воды и свежего воздуха.
Глупости. Какие глупости! О каком долженствовании может идти речь в последний день перед смертью? Все, что имеет смысл в этот момент - свобода. Только в этот день человек может быть абсолютно свободным. Да, он не может выйти из клетки, но он более свободен, чем в любой из предыдущих дней жизни. Сейчас он может съесть десять мухоморов, выпрыгнуть с тринадцатого этажа, позвонить начальнику и сказать, что отныне и до самой смерти не найти ему покоя за свершенную несправедливость… И ничего ему за это не будет.
Пусть горе, как кандалы, давит на лодыжки, окно - грязное (надо бы помыть), но нет ничего более бессмысленного в такой день, чем предаваться меланхолии и грусти. Какая разница, если всё уже решено и ничего нельзя изменить? Нужно расслабиться и насладиться последними мгновениями свободы, когда ты никому ничего не должен. Но нет, всё портит одна крамольная мысль. Она, как нож, спрятанный в тайнике тюремной камеры. Ты знаешь, что он там. Он - зло, но это твой единственный шанс, и ты не можешь не думать о нем. Вместо того, чтобы предаться размышлениям о жизни, думаешь о чуде! О том, что тебе удастся спастись! Убьешь тюремщика и сбежишь. Сообщник сделает подкоп с той стороны, ты - ножом с этой и вперед, на свободу! Или тебя просто оправдают, потому что у шефа было хорошее настроение… Как глупо думать об этом, если ты знаешь, что решение принято, ничего не изменить, что некому за тебя заступиться. Но ты все равно надеешься на чудо. Как ребенок, глупый ребенок (надо у Светы спросить, как у нее дела!).
Возвращаюсь из кухни, ложусь в кровать и кутаюсь в одеяло. Как же хочется, чтобы и меня оправдали! Чтобы шеф позвонил и сказал, что он не собирается меня увольнять! Странно. Весь этот год воспринимала работу, как само собой разумеющееся. Как только вошла в кабинет, я будто перешагнула линию, за которой осталась сумасшедшая радость того, к чему так долго стремилась. Начались будни, задания, которые нужно выполнять, нерешенные проблемы - каждый день новые. В этой нескончаемой гонке я смотрела только вперед. За одной покоренной вершиной возникала другая. И у меня не возникало и мысли о том, чтобы сесть, выдохнуть, осмотреться и подумать о том, как мне всё это дорого.
До работы в банке я будто сидела на обычном стуле, если так можно описать первую работу. На нём любой может сидеть: деревянный, с жесткой спинкой, с прямыми линиями. Он тебе вроде подходит, как и любому другому, но на нем неудобно, некомфортно. Впрочем, если учитывать то, что тебе платят за это деньги, можно сидеть. Ты не ищешь ничего другого, потому что стул есть, пусть невысокий, но стабильный. Большинство вокруг тебя сидит на таких же стульях, и ты сидишь, не высовываешься. Постепенно, с годами твое мягкое место принимает форму стула, и ты забываешь, что это деревянное создание с прямыми углами когда-то создавало неудобства. Ты привыкаешь и оставляешь мечту о стуле, на котором может быть по-настоящему хорошо. Яростно отгоняешь мысли о том, что возможно когда-то сможешь занять мягкое кресло или даже собственный диван из натуральной кожи.
Я долго сидела на таком стуле, пока меня не уволили, и мне не пришлось искать новую работу. И тогда я почувствовала разницу. Новая работа стала для меня креслом ручной работы, выполненным по индивидуальному заказу. В нем так мягко и уютно, будто родилась в нем, и оно каждый день росло вместе со мной. Пока сидела, не понимала по-настоящему, что это мое кресло ручной работы. Поняла, когда пришлось с него подняться.
Закрываю глаза и думаю о том, как это прекрасно - каждый день утопать в стопках бумаг, аккуратно сложенных вечером подчиненными. Как мне нравится плутать в витиеватых рассуждениях Володи о том, почему эту сделку можно пропустить! Я просто обожаю приходить пораньше, пока никого нет, и растворяться в запахе… Вы знаете, как пахнет офис с утра? Когда уходишь вечером, воздух тяжелый: усталость, нежелание, "надо". А утром откроешь окна, впустишь морозный туман бодрости, "хочу", и сразу работать хочется! Особенно мне хотелось в последнюю неделю. Да, с приходом Николая будто второе дыхание открылось. Но его уволили. А теперь и меня. Кто виноват? Кто станет в этом разбираться? Я виновата так же, как и он? Но я не виновата! Во всяком случае не настолько, чтобы меня за это уволили!
- Знаешь, дорогой, - говорю Алексею, который одевается перед выходом на работу, - у нас на работе есть возможность брать "day off" раз в месяц. Пожалуй, сегодня им воспользуюсь. Что-то устала. Пусть подчиненные сделки проверяют, а я полежу, дождусь нашу домработницу. Она ведь сегодня приходит? Познакомлюсь с ней, покажу, где у нас что лежит, деньги отдам. А потом погуляю. Отдохну.
- Отличная идея, дорогая, - он смотрит на меня с такой радостью, будто ждал этого всю жизнь. - Может, вечером в кино сходим?
- Давай сходим, - отвечаю равнодушно. Теперь мы можем хоть каждый день в кино ходить. Этого я, конечно, не говорю. Он - не жена декабриста. Ему не обязательно знать о моей дальнейшей судьбе.
Закрываю дверь на замок и возвращаюсь к окну. С сегодняшнего дня у нас будет домработница. Ожидаю ее появления, как обвиняемый еще одного приговора. Вдобавок к смертному. Хотя какая в таком случае разница? Пусть приходит. Не нужно рассматривать все так трагично. Да и увольнение - далеко не смертная казнь. И после него люди живут. И я жила. Только прошлую работу я не любила, а эту…
Несмотря на все логичные умозаключения, пространство вокруг меня заполняется флюидами негатива и страха. Долгожданная домработница представляется ужасной старухой из фильма "Карлик Нос". Тонкими морщинистыми пальцами она подносит к лицу наши вещи, тычет в них крючковатые пальцы и злобно ворчит: "Молодежь нагадила, а мне стирать!" Она трогает наше постельное белье, гладит его и складывает в шкаф, приговаривая, что любая хорошая хозяйка могла бы сделать это сама. Долго ли вечерком перед телевизором погладить? А у них и телевизора нет. Извращенцы!
Пожилая женщина должна жилы тянуть, на них горбатиться. Она стирает со лба пот и капельки жира с плиты, случайно брызнувшего со сковородки, и думает, какая неаккуратная девушка тут живет. Моет посуду и складывает ее не от блюдечка до большой тарелки, как я это делаю, а наоборот. Специально, чтобы каждый раз, когда буду брать посуду, меня прожигала совесть за преступление против пожилых людей. И нельзя будет поставить все правильно - она обидится и уйдет, а за ней и Лёша. Она будет насаждать свои порядки: как складывать вещи, вытирать пол, развешивать полотенца и прихватки на кухне, вести хозяйство. Никто не может это делать правильнее ее. И я не смогу ей возразить - мы же ее сами пригласили, чтобы она навела порядок. Значит, мы не справляемся! А если не справляемся, нечего и вмешиваться!
А ведь мы справляемся! То есть Лёша, пока я на тренинг хожу… У нас относительно чисто! Под моим опытным руководством он быстро научился. Разве что стеклянные полки в шкафу на кухне нужно помыть. Срываю ночную рубашку, переодеваюсь в спортивное и берусь за работу. Шкаф на кухне с деревянными боковыми стенками, створчатым нижним ящиком и зеркальными полками для праздничной посуды наверняка появился здесь в день рождения квартиры. Сам он такой тонкий, что едва помещается у стены за дверью. Передняя часть у него из стекла, конечно, бьющегося, чтобы воспитывать в советском человеке надлежащую осторожность.
Переставляю стаканы и бокалы из шкафа в посудомоечную машину, наношу чистящее средство на стекла и зеркала, протираю пыль с деревянных поверхностей. Готово! Как же это приятно - работать в одиночку: не нужно никого заставлять, мотивировать, заманивать фруктами. Лёше не нужно объяснять, что и как мыть. Просто берешь, делаешь и радуешься результату!
Перехожу к холодильнику. Ему, наверное, лет тридцать от роду. За границей его бы уже давно на рынке антиквариата продали, а у нас он еще гудит, как молодой. Главное преимущество советского продукта - это содержание, а форма не так и важна. Так и с нашим холодильником: мороз производит, как полагается, а все облупившиеся недостатки формы аккуратно замазаны белой краской.
Настает очередь плиты. Она тоже не новая. У нее с холодильником негласное соревнование: кого первого отсюда вынесут вперед ножками? Пока шансы остаться предпочтительнее у холодильника, потому что плита уже наполовину инвалид: духовка отказала. Остались четыре круглые чугунные конфорки. Две из них покривели от времени и натуги, а две другие исправно работают. Брызгаю на плиту чистящим средством и тщательно вытираю.
Посудомоечная машина посреди всей этой "чудо-техники" смотрится молодой, неприлично красивой медсестрой в доме престарелых. Провожу по ней мягкой тряпкой несколько раз. Одно удовольствие.
Теперь пол. На кухне с ним нет больших проблем - обычный желто-коричневый линолеум, а в коридоре и в комнате - старый паркет из небольших светлых кусочков. Не знаю, что занимает большую площадь - дерево или щели между ними, но мыть такой пол - просто наказание. Пока он сохнет, пережидаю в ванной: чищу раковину, ванную и зеркало. Они, конечно, тоже всегда должны быть чистыми.
Как только пол высыхает, наношу главный удар по грязи - прибираю сервант. Он немногим отличается от шкафа на кухне: стеклянный верх, деревянный низ. Прохожусь по ним тряпкой и специальным раствором для стекла. Через каких-то десять минут сервант блестит, как лед на солнце. Бухаюсь на диван, чтобы посмотреть телевизор. Потом вспоминаю, что мы спрятали его в шкафу. Никак не привыкну. В воздухе пролетает несколько пылинок - наверное, поднялись с дивана. Беру пылесос и прохожусь по дивану, а заодно и по ковру со стульями. Убираю остатки пыли с мебели влажной тряпкой. Звонок. Кто это так рано?
В глазок вижу женщину - лет сорока, с морщинками у глаз, опрятно одетую.
- Кто там?
- Это Лидия - ваша домработница.
Смотрю на часы. Они показывают ровно 12.00. Что? Уже три часа прошло? Будто одна минута пролетела! Вот это я в "поток" попала!
- Секунду! - говорю и бегу в комнату, чтобы убрать пылесос и тряпки. - Что она теперь будет прибирать? Пусть белье хотя бы погладит!
Бегу к бельевой веревке в ванной, но там ничего нет. Лёша вчера всё погладил! Подлец! Что мне теперь делать? Не отправлять же ее домой несолоно хлебавши? Бегу на кухню. Пусть стаканы из посудомоечной машины в шкаф поставит. Да, и пол помоет. Сыплю на пол немного пемоксоли. И на ковер в комнате.
Впускаю женщину. Она совсем не страшная, не горбатая и не старая - около сорока, скромное синее пальто-пуховик, поистершиеся черные сапоги до колен. Она снимает их на коврике у двери, хочет оставить за дверью, но потом передумывает и кладет у порога.
- Меня зовут Александра, - показываю ей, куда повесить пальто.
- Меня - Татьяна Петровна. Можно просто Татьяна.
Я веду ее по квартире. Татьяна немного стесняется, глаз на меня не поднимает, но действует по-деловому: слушает внимательно, записывает все, что я говорю. Я показываю ей, что где лежит и рассказываю, как обычно убираюсь.
- Сегодня дел немного. Переставьте посуду в шкаф, пожалуйста. И помойте здесь пол - порошок просыпался. В комнате тоже пропылесосьте. Муж с утра рассыпал… Случайно…
Перед тем, как начать, она перечитывает все указания и просит расписаться. Оставляю деньги, прошу отдать ключи соседям, а сама ухожу.
Казнь откладывается. По причине отсутствия приговоренного. Он взял день за свой счет. Еще один день ожидания. Томительного, мучительного, но с привкусом надежды - приторной и колючей, как сладкая вата. Откладываю собственную экзекуцию, хотя знаю, что она неизбежна. Иду в магазин. Мое неприрученное космическое чудовище. Ступаю по блестящему полу - неземному оазису порядка. Грузчик переставляет ящики с грушами на прилавок, несколько штук падает на пол. Подбираю одну и подаю ему. Он ослепляет меня белозубой улыбкой, как воин-клон лазерным лучом, и складывает груши на место. И даже ничуть не расстроился - просто поднял и пошел дальше. Продавщица хлеба выносит в подсобку пакет с непроданными булками. Никогда такого не видела. В молочном отделе тоже проблема: какой-то ребенок уронил йогурт и оставил на полу большое белое пятно. Уборщица с улыбкой вытирает пол и подбадривает мальчика: "Ничего страшного, с каждым может случиться!"
Почему же никто не казнит их за это? Никто не заковывает в кандалы и не бросает в тюрьмы? Почему никого не увольняют? Почему только мне приходится отвечать за ошибки?
- Александра! - слышу голос за собой.
Я поворачиваюсь и вижу его - Николая!!!
- Ты что здесь делаешь? Следишь за мной?
- Нет, - отвечает он растерянно. - Да… Я ждал тебя на Старомонетном, хотел объясниться, но ты не пришла. Подумал, с тобой что-то случилось, - он так сильно сжимает в руках ключи от машины, что на пальцах остаются ярко-розовые следы. - Просто не мог все так оставить. Мне нужно, чтобы ты знала правду. Да, я выдавал кредиты людям, у которых не было за душой ничего, кроме хорошей идеи и огромного желания ее реализовать. Я давал им шанс на новую жизнь! Очень многие кредит вернули. У них все получилось. Только у двоих не вышло. Я возместил ущерб из собственного кармана, но меня попросили уйти. Поверь мне, все было именно так. А к делу Сердобольного я не имею никакого отношения!
Беру его за руку, вывожу из супермаркета и веду к парковке. Мы останавливаемся у машины.
- Не стоит устраивать сцены посреди магазина, - говорю я. - Здесь поговорим. Как я могу тебе верить, если ты уже один раз соврал?
- Пойми, что тогда бы меня никто даже на версту не подпустил к работе!
- Ты поставил личные интересы превыше рабочих.
- Я делал доброе дело, давал надежду людям. Большинство из них кредиты возвращало! Процент невозврата был не выше, чем у других!
- Но ты нарушал правила банка! Это главное?
- Да, но я никому не причинил вреда! Я делал то, для чего банки в принципе и создавались - давал людям кредиты для развития своего маленького дела! Я нарушил правила банка, но разве они сами не нарушают правил? Никто не должен был узнать о причинах моего увольнения, но вы узнали. Моя вина в новом деле не доказана, но меня уже вышвырнули. Разве это - не нарушение правил? Почему им можно слона убить, а меня за муху вышвыривают? Есть правила, но есть здравый смысл! Есть ответственность за то, что делаешь. Ответственность за свою жизнь. Я ее несу, как мне сердце приказывает. Для этого мне не нужны инструкции. Считаю, что это главное.
- Ты меня вконец запутал. Я устала. Оставь меня в покое, - отворачиваюсь.
- Прошу, подожди, - он хватает меня за руку и разворачивает к себе. - Я потерял работу и смирился с этим. Но я не хочу терять тебя. Мы так похожи. Эта неделя была незабываемой. Ты не представляешь, что творится со мной… Мне кажется, что я…