Резко распахнувшаяся пассажирская дверь обрушила её планы. Марина сделала шаг назад, не зная, что делать. В этот момент из салона показалась лакированная туфля, затем отутюженная чёрная в полоску штанина, а затем и сам переодетый в костюм "ревущие двадцатые" Велиор. Не хватало только автомата Томсона и сигары в зубах.
– Вас подвезти, – с утвердительной интонацией сказал он.
– Можно подумать, у меня есть выбор… – вздохнула Марина.
– Выбор есть всегда, Мариночка. Вот сейчас, например, ваш выбор – поехать со мной.
Марина молча полезла внутрь. Все её планы теперь летели ко всем чертям. В прямом смысле слова.
В машине было тепло, даже жарко. Пахло автомобильным ароматизатором и хорошим трубочным табаком. Марина сидела за водителем и сквозь мутное мерседесье окно смотрела на сильно потемневшую Москву. Рядом восседал Велиор с бутылкой шампанского в руках.
"Что же теперь будет? – обречённо подумала Марина. – Скорее всего, уже ничего…"
Ощущение безысходности гадко поддавило диафрагму. Марина откинулась в кресле и закинула ногу на ногу, неловко распахнув пальто. Взгляд Велиора тут же скользнул по её, выставленным будто напоказ ногам.
– Не стоит, я уже всё видел, – сказал он.
– Хотите взглянуть поближе? – съязвила Марина.
Шампанское задорно хлопнуло.
– Всему своё время…
– Наглец…
В Марининой руке образовался бокал, который тут же наполнился до краёв.
– Мариночка, за вас!
– И не в последний раз… – грустно сказала Марина, гладя на стремящиеся к свободе пузырьки.
– Мысленно с вами! – долетело с водительского сиденья.
Марина пару секунд раздумывала, но всё же решила выпить. А что ей, собственно, оставалось делать? Весь её гениальный план по подмене художественных ценностей пошёл прахом. Михаил, видимо, так и остался стоять на улице ни с чем.
"Может, позвонить ему… – мелькнуло у Марины в голове, – и всё объяснить…"
Она полезла за телефоном, но вдруг подумала, что это будет слишком подозрительно.
Марина залпом выпила шипучку до дна. Вино приятно обожгло пустой желудок.
"Чёрт с ним, – подумала Марина и закрыла глаза, – будь, что будет…"
Хмель быстро вскарабкался до головы. Марине вспомнился постулат одного её институтского преподавателя: "Алкоголь – отличный растворитель несбывшихся надежд", и она грустно улыбнулась нечёткому образу, который выбросила память.
Марина была уверена, что через секунду провалится в глубокий и спокойный сон, но не тут-то было. Машина сделала резкий манёвр, и Марина очнулась.
– А куда мы едем? – спросила она, кажется, у самой себя.
– Ко мне домой, выполнять вторую часть контракта, – ответил Велиор и снова наполнил Маринин бокал.
– Но я… я очень устала, – запротестовала Марина, – может, в другой раз?
– А чего тянуть? – усмехнулся Велиор. – Отдохнёте у меня, я вам новые простыни постелю…
Левый глаз искусителя коротко вспыхнул зелёным. Марина молча выпила второй бокал до дна.
– Уговорил, чертяка языкатый…
Велиор закатился тяжёлым раскатистым смехом.
– Вот и чудненько, – бросил гопник через плечо и ощутимо надавил на гашетку.
Через некоторое время Марина всё-таки уснула, и дорогу до Велиорова дома её память сохранила лишь частично. А дальше всё пошло будто в каком-то дурном кино, смотренным одним глазом. Гопник проводил её в какую-то комнату, где Марина на полном автопилоте разделась, в душе соскребла с себя прилипшие взгляды "юных художников", что-то поела и плюхнулась в огромную разобранную постель.
11. Цвет не пахнет
Марина проснулась с совершенно чистой головой и ощущением, что в комнате не одна. За окном было ещё темно. Марина нащупала рукой телефон, который вечером оставила рядом с подушкой, и посмотрела время – половина седьмого – потом, повернувшись в сторону, увидела на фоне окна знакомый профиль и по-кошачьи поблёскивающие в темноте зеленоватые глаза.
– Если я вас напугал, простите великодушно, – сказал Велиор.
– Нет, мне не страшно, – сказала Марина, – просто немного неожиданно.
В сознании скакали события прошлого вечера. Марина тряхнула головой, чтобы убедиться, что это всё не сон и, совершенно не стесняясь, откинула с себя одеяло.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Велиор, который переместился от окна в сторону и стал практически невидим.
– Спасибо, хорошо, – отозвалась Марина, – голова, по крайней мере, не болит.
Даже в темноте было видно, что собеседник широко улыбнулся.
– Тогда, может быть, приступим к делу?
– К делу? – уточнила Марина.
Улыбка стала ещё шире:
– Я имел в виду вашу часть контракта.
До Марины наконец-то начало доходить, чего же от неё хотят.
"Вот это и называется чертовщина, – подумала она, – сначала напоить девушку, а потом притащить чёрт знает куда, чтобы заставить её себя нарисовать…"
Свет медленно зажёгся, и стала видна комната, в которой по воле раннего гостя Марине пришлось ночевать. С первого взгляда Марина квалифицировала это место как дорогущий номер в каком-то дорогущем отеле, поскольку всё вокруг смотрелось слишком, до приторности помпезным, вычурным, ненастоящим… оно просто не могло быть местом, где люди могли жить постоянно.
"Или, может, музей какой? – подумала Марина. – Кусково какое-нибудь или Архангельское…"
Единственным предметом из обычного мира здесь оказался стоящий в центре комнаты деревянный мольберт с установленным на нём подрамником формата где-то метр на полтора. Рядом на маленьком столике лежало всё необходимое для творчества: кисти, палитра, симпатичная латунная маслёнка и флакон разбавителя.
Марина поднялась с кровати. Сердце её под ночнушкой забилось чаще, но не от резкого движения – просто она не видала ничего подобного, наверное, со школьных времён. Марина бросила на Велиора полный восхищения взгляд, и от неожиданности снова плюхнулась на кровать: тот был в чёрном вышитом серебром дублете и таких же штанах с буфами. Да ещё в усах и испанской бородке! Закинув ногу за ногу, восседал он на не очень вписывавшемся в остальной интерьер готическом кресле с высоченной спинкой.
– Я позволил себе немного пофантазировать, пока вы спали, – сказал он. – Это мой выходной костюм. Работа одного мастера из тогда ещё испанского Неаполя.
Марина снова пробежалась по гостю глазами. Её взгляд выхватил золотой медальон на груди, несколько огромных перстней на обеих руках и маленькую искорку бриллиантовой серёжки в левом ухе.
– Ну так что? Вы готовы работать?
– Сейчас? Но красками же можно писать только при естественном освещении… – неуверенно сказала Марина, – меня, по крайней мере, так учили…
– Ай, бросьте, – скривился Велиор, – Пикассо работал по ночам, и ничего. И этот, как его… Хуссепе де Рибера чуть ли не при свете свечи написал свои лучшие работы. Не пытайтесь избежать неизбежного, как говорил один малоизвестный инквизитор.
Велиор выдавил из себя неприятную улыбку. Марина юмора не поняла, но тоже улыбнулась.
– Ну так что?
Марина снова встала с кровати и, в чем была, подошла к мольберту. Взяла с лотка графитный карандаш и повертела его в руке. Холст притягивал и отталкивал одновременно.
– Не знаете, с чего начать?
Марина задумалась. Она и вправду не знала, с чего ей начать.
– Сначала набросок. Смелее, не бойтесь.
Чёрный кончик грифеля несмело коснулся загрунтованной поверхности, со знакомым шуршанием двинулся сначала вверх, затем чуть вправо, затем опять вверх…
– Постарайтесь не наделать школьных ошибок, – послышалось из-за холста, – помните, любитель бросается на детали, старается их как можно точнее выписать, упуская при этом общую композицию светотеневой рисунок, пропорции…
"Дельное замечание, – подумала Марина, очерчивая голову, – чертовски дельное…"
– …кроме того, человек иррационален, он легко найдёт изъян в тщательно прорисованных деталях, а в небрежных штрихах – совершенство.
Марина была полностью с этим согласна, но не ответила ничего – процесс рисования захватил её. Штрих за штрихом, линия за линией на белом поле начал проявляться нечёткий пока ещё образ того, кто почти без спроса вломился в её жизнь.
Она поместила героя сегодняшнего вечера в центр холста по вертикали, и чуть сдвинула по горизонтали вправо. Место слева предназначалось для пурпурной мантии, эффектно огибающей ножку кресла.
С сидящей на стуле фигурой Марина справилась довольно быстро – люди у неё всегда получались хорошо. Долго не давалось лицо. Марина злилась, не понимая, в чём дело, пока не вспомнила совет своего первого учителя: "в лице главное – пропорции. От волос до бровей, от бровей до носа, от носа до губ, от губ до подбородка и ещё расстояние между глаз – всё". И помогло.
Фон – зашторенное окно – Марина решила почти не прорисовывать, а наметить лишь контурами, о чём и сообщила модели.
– Полностью поддерживаю, – откликнулась модель. – Любая недоказанность лучше конкретики. Чем больше непонятностей, тем лучше! Надо давать зрителю пищу для фантазии, зритель это любит. А если не любит, то он не зритель, а критик… хотя и переусердствовать в этом деле тоже не стоит, а то получится, как у Серова на портрете Боткиной с её диваном в космосе…
– "Развёрнут по диагонали, в большом пространстве полотна, диван, и выдают детали, что долго женщина одна …" – продекламировала Марина по памяти.
– Браво! – крикнул Велиор и громко зааплодировал. – Ваши?
– Не кричите вы так, – шикнула на него Марина, – я чуть карандаш из-за вас не выронила! Нет, не мои, чужие. Да, и ещё: не бойтесь, как у Серова не получится…
Велиор тоненько захихикал:
– Шутку понял!
Марина выдавила на самый уголок чистенькой фанерной палитры немного неаполитанской телесной, а рядом, уже смелее, щедрый завиток свинцовых белил. Макнула кисточку в маслёнку.
– Надеюсь, мне не надо вас учить? Вы начинаете с объекта или с фона? – подал голос до этого долго молчавший Велиор.
Марина подняла бровь:
– Если объект это вы, то с вас.
Велиор потупился:
– Вы только не подумайте, что я пытаюсь вмешиваться в процесс, просто я несколько щепетилен в вопросах техники…
– Понимаю… – кивнула Марина и сделала первый мазок.
По комнате постепенно начал расползаться знакомый Марине с детства запах масляных красок. Странно: когда позировала сама, совершено не обращала на него внимания, а сейчас… Марина втянула его в себя с наслаждением.
"Эх, молодость, молодость, – подумала она, – где же ты теперь, подруга моя развесёлая? Может, как раз в этих красках?"
– Кстати, вам знакомо выражение "Цвет не пахнет"? – неожиданно встрял в её мысли Велиор.
Марина поскребла другим концом кисточки у себя под остатками причёски.
– Про деньги, которые не пахнут, я, разумеется, слышала, а про цвет… нет, не знакомо.
Велиор расплылся в довольной улыбке:
– Тогда я вам расскажу одну старую итальянскую историю со сложной моралью, чтобы немного вас развлечь. Готовы послушать?
– Сделайте одолжение.
Велиор чуть откинулся в кресле, но тут же вернулся в исходное положение.
– Этимология этого выражения довольно сложна. Лично я знаю два различных варианта его толкования. Первый отсылает к варварским с нашей современной точки зрения, способам приготовления красителей. В средние века это было далеко непростым занятием, доложу я вам. Например, красный пигмент получали из сурьмы, чёрный – из сажи или угля, зелёный – из солей меди или хрома, белый – из мела или свинцовых белил, жёлтый – из рыбьей желчи, луковой шелухи и даже выпаренной бычьей мочи. Понятное дело, всё это было долго и дорого. Но на этом история не заканчивалась, дальше краситель в определённой пропорции смешивали со связующим веществом, и только тогда получалась краска. В качестве связующего вещества использовалось всё, что угодно: клей, яичные желтки, мёд и даже воск. Представляете, какой это был кошмар? Так что смысл выражения "Цвет не пахнет" можно истолковать как "Цель оправдывает средства" или же "Все средства хороши".
Марина кивнула. Ей, как бывшей художнице, всё было более или менее известно, но она слушала, не перебивая. Голос Велиора её успокаивал.
– Но есть и второй вариант толкования, – продолжил он, чуть повысив голос, – говорят, оно принадлежит некоему Джерино ди Лоренцо – довольно известному флорентийскому художнику и скульптору пятнадцатого века. Будучи относительно молодым человеком, он ослеп, но продолжал заниматься творчеством. Он даже научился "рассматривать" картины при помощи подушечек пальцев, которые были у него невероятно чувствительными. Говорят, он часами ощупывал доски – тогда писали на дереве – и потом с достаточной точностью мог сказать, что там изображено. Скорее всего, ему удавалось понять это по характеру мазков, другого объяснения я не нахожу. Единственное, что оставалось для него загадкой, был цвет. Вот именно это он и имел в виду, когда говорил: "Как жаль, что цвет не пахнет!"
Марина отложила в сторону кисть:
– Мне эта версия больше нравиться. Всегда восхищалась такими людьми. А как он ослеп, этот Джерино ди…
– Лоренцо. История потери им зрения стоит отдельного рассказа. Только не останавливайтесь, прошу вас…
Марина вновь взялась за краски:
– Конечно…
– Итак, уже известный нам Джерино ди Лоренцо родился и вырос во Флоренции в середине пятнадцатого века. Там же учился основам живописи. В то время в Италии писали темперными красками, то есть теми, в которых связующим элементом являлся яичный желток. Наш герой упражнялся в художественной кулинарии до тех пор, пока не познакомился с работами наверняка небезызвестного вам Яна Ван Эйка, привёзшего в Италию масляную технику живописи. Того самого, на картинах которого даже женщины похожи на Путина.
Марине шутка понравилась и она улыбнулась. Довольный произведённым эффектом Велиор продолжил:
– Джерино ди Лоренцо был настолько поражён его работами, что навсегда забросил темперу и с тех пор писал только маслом. Чтобы освоить новую для него науку, он бросил всё и отправился на другой конец Европы – в Голландию, где провёл целых три года. В Брюгге, где он учился у великого Петера Кристуса, который, унаследовал мастерскую Яна Ван Эйка после смерти последнего, Джерино завёл новую семью, но это к делу не относится.
Когда же наш герой вернулся во Флоренцию, он решил не только применить на практике полученные в Голландии навыки, но и превзойти своих учителей. Он вздумал создать краску, которая бы точно воспроизводила на картинах ни много ни мало – солнечный свет. Он потратил годы на поиски, перепробовал бесчисленное количество самых разных веществ, которые можно найти в Старом и Новом Свете, но ни на шаг не приблизился к созданию вожделенной Solar Pingere – солнечной краски. Но бросать это дело не собирался.
Тогда, как один известный персонаж, Джерино пошёл другим путём. Он решил не искать замену солнечному свету, а просто растворить его в масле. Я понимаю, сейчас это звучит смешно, но тогда люди мало представляли природу солнечного света. Теперь поиски нашего героя двигались по двум направлениям: во-первых, ему нужно было абсолютно прозрачное масло и, во-вторых, пойманный и запертый в пробирке солнечный луч. И если с первым у него через пару лет опытов что-то начало получаться, то со вторым дела шли безнадёжно плохо. Точнее, не шли никак.
Ежедневно он пытался схватить лучи, которые каждый день нагревали черепичную крышу его дома во Флоренции, а ночью исчезали вместе с закатом до следующего утра. Он испробовал всё, что приходило в голову: сначала выставлял на солнце закопчённые снаружи стеклянные сосуды с узким горлышком, затыкал их пробкой, а потом, ночью, медленно открывал в надежде увидеть внутри желанный блеск. И всякий раз его ждало разочарование.
Тогда Джерино решил найти материал, который бы смог задержать в себе хотя бы крошечный кусочек света, как он любил выражаться. На это он потратил ещё несколько лет, экспериментируя со всем, что попадалось под руку, и однажды ему показалось, что он поймал-таки беглеца в плотную паутину паука-вязальщика, но это был всего лишь отблеск лунного света, проскользнувшего сквозь щель в плотных шторах, которыми были днём и ночью завешаны окна в его комнате.
Джерино впал в отчаяние, но однажды ночью на него снизошло озарение, за которое на следующее утро он усердно благодарил всевышнего. Это случилось после того, как он, закрыв глаза, увидел перед собой разноцветные пятна. Тогда Джерино зажёг свечу, посмотрел не неё и вновь закрыл глаза и снова увидел размазанные по черноте цветные лепестки. "Что же это, как не лучи света, застрявшие в моём глазу! – воскликнул среди ночи Джерино ди Лоренцо. – Я только что нашёл ловушку для солнца!"
Теперь оставалось только придумать, как его оттуда достать. Но вскоре он додумался и до этого. Он принялся часами смотреть на яркое флорентийское солнце, лёжа на крыше своего дома, а потом собирал катившиеся по щекам слёзы в те самые закопчённые снаружи мензурки.
Велиор сделал долгую паузу. Марина заметила, что его глаза будто бы развернулись зрачками внутрь.
– Он полностью ослеп примерно через месяц после начала своих сумасшедших экспериментов, – мрачно сказал он, – и все попытки хотя бы частично вернуть зрение оказались тщетными.
– А что было дальше? – спросила Марина, немного потрясённая услышанным. – Он умер в нищете?
Велиор отрицательно покачал головой:
– Нет. Его финансовое положение неожиданно спасли те самые эксперименты с прозрачным маслом. Пробуя различные смолы хвойных деревьев, он в своей лаборатории преуспел в производстве чистейшего терпентинного масла. Выражаясь современным языком, скипидара. Именно производство и торговля этим продуктом не только спасли ослепшего художника от голодной смерти, но и сделали его состоятельным человеком. Он пережил свою супругу и даже во второй женился, но это, как говориться, совсем другая история.
Рассказчик надолго замолчал. Марина, которой никак не давался один сложный теневой переход, тоже не раскрывала рта.
– Ну, как вам история? – наконец спросил Велиор.
– Грустно, – ответила Марина, заканчивая с подмалёвком, – хотя, с другой стороны, в ней есть позитивная идея: двигайся и куда-нибудь да придёшь. Как побочным продуктом разбивания стены лбом может стать средство от головной боли. Если я, конечно, всё правильно поняла.
Велиор мягко похлопал в ладоши:
– Вы всё абсолютно правильно поняли, Мариночка, но основная мораль всё же не в этом.
– И в чём же?
– В том, что счастье неуловимо, как солнечный зайчик.
Марина задумалась: такая версия ей в голову не приходила.
– Возможно, вы правы… – начала она, но Велиор не дал ей договорить.
– Я всегда прав, Мариночка, – сказал он ласково до оторопи, – как бы вам ни хотелось думать иначе… кстати, может, прервёмся? Глаза должны немного отдохнуть от холста… посмотрим лучше друг на друга сквозь полные бокалы.
Марина оторвала взгляд от собственных художеств и поняла, что глазам действительно нужен отдых.
– Я бы с удовольствием, но без закуси я не буду, а то вырублюсь, как в машине…