Марина сначала не поняла, чего от неё хотят, и умоляюще посмотрела за стекло. Лицо в мундире подняло руку, и ярко-красный ноготь указал на то, что торчало из Марининого паспорта.
Марина с третьей попытки просунула его под стекло и шумно прерывисто вздохнула.
– Багаж на весы поставьте, – попросило лицо.
– У меня нет, – проскулила Марина.
– Ну как же нет, а это что?
Красный ноготь показал куда-то влево, и Марина с удивлением обнаружила там свой проверенный галопами по Европам розовый чемодан на колёсиках.
– На весы багаж поставьте, – спокойно, но требовательно повторило лицо.
Марина с трудом сделала то, что от неё требовалось – в чемодане было всяко больше двадцати килограмм.
"Что же там такое внутри? – подумала Марина. – Уж не…"
Додумать мысль ей не дала стрелка очень старых по виду весов, какие Марине приходилось видеть в детстве на почте. С нехорошим скрипом она тронулась с места и начала медленно двигаться по циферблату слева направо. Марина пристально вгляделась в циферблат: "Интересно, сколько там?" Но без толку – на циферблате не имелось никаких делений и цифр, а только грубо нарисованные сектора – зелёный, жёлтый и красный.
"Как на, мать его, барометре", – подумала Марина и вновь почувствовала ничем не контролируемый страх.
Когда стрелка проползла почти весь зелёный сектор и своей тенью залезла в жёлтый, у Марины закружилась голова. Циферблат весов превратился в уродливое подобие эллипса, раздался щелчок, заставивший Марину вздрогнуть, и, чуть поколебавшись, стрелка застыла в миллиметре от границы жёлтого сектора.
– Вот видите, всё в порядке, – улыбнувшись, сказала дама из-за стекла, показавшаяся теперь Марине милой и даже немного симпатичной.
Покрывшаяся испариной Марина улыбнулась в ответ, хотя и не понимала, чему именно радуется. Не снимая улыбки, дама указала рукой в темноту, где появилась белая дверь с зелёным кружочком.
– Вам сюда, в зелёный коридор, пожалуйста, – ласково сказала дама. – И билет не забудьте.
Из-под стекла показалось свидетельство о смерти, на котором теперь стоял огромный синий штамп: "Одобрено". Марина взяла свидетельство за самый краешек двумя пальцами и прижала к себе. По щекам внезапно потекли слёзы. Лицо за стеклом погрустнело.
– Ну вот всё и кончилось, Марина Владимировна, прощайте.
– Прощайте, – всхлипнула Марина и маленькими шажками пошла к белой двери с зелёным кружочком.
Сон оставил Марину стремительно. Резко оторвав голову от подушки, она некоторое время всматривалась сквозь незадёрнутое окно в утренние сумерки, не очень понимая, где находится. Когда же воспоминания о сне, наконец, построились в колонну по два и молча промаршировали прочь, она осторожно опустилась на подушку и натянула сверху одеяло.
Примерно через полчаса Марина приползла на кухню, включила телевизор и устало плюхнулась на табуретку. Ей страшно хотелось курить, но у неё не нашлось сил дотянуться до полки, где обычно лежали сигареты. Она смотрела перед собой, пытаясь настроиться на обычное рабочее утро, но ничего не получалось. Марине было тяжко. Такой утренней разбитости ей не приходилось испытывать со времён институтских пьянок и бессонных ночей. Её ощущения можно сравнить с теми, что испытывал персонаж из анекдота, который всю ночь толкал тачку с дерьмом от Москвы до Бологого.
Марина устало перевела взгляд со скатерти на экран телевизора, где низкорослые мужчины, яростно крича, словно кобели, задирали ноги. Скривившись, она переключила канал. Теперь кадр занимала какая-то размалёванная телекурица.
– Дорогие девушки, если у вас большая красивая грудь, – с идиотской улыбкой произнесла та, – то полосатые топы – это то, что вам нужно. Полоски выгодно подчеркнут ваши формы и добавят им соблазнительности и привлекательности.
– Если у девушки большая и красивая грудь, – передразнивая телекурицу, сказала Марина, – она может надеть что угодно, хоть скафандр, и это всё равно добавит ей соблазнительности и привлекательности.
Маринин палец надавил на красную кнопицу на пульте. Экран погас.
"Совсем с ума сошла – с телевизором разговариваю", – подумала Марина и пошла в душ.
Рабочий день принёс Марине чуть менее сотни новых забот и примерно столько же старых. У всех, должно быть, бывают дни, когда толпами восстают из ада древние, казалось, давно похороненные проблемы, а с ними в едином строю шагают новые, но не менее гадкие. Именно такой и оказалась эта Маринина пятница.
Марина держала оборону до обеда, но после приёма пищи силы стали постепенно её оставлять, и когда короткая стрелка часов с убогим логотипом компании на циферблате подползла к пяти, она не выдержала. Зажав в руке телефон, Марина поскакала в дамский клозет, закрылась в дальней кабинке и позвонила тому, с кем можно снять стресс и хотя бы на некоторое время забыться.
Если вы живёте в Москве в двадцать первом веке, вам тридцать с небольшим, и вы женщина, то у вас почти наверняка есть любовник. Или даже несколько.
У Марины имелось два. А если считать Стасика, то два с половиной.
Номером первым считался женатый коллега Макс, с которым она встречалась раз в две недели у себя дома. Секс с Максом был замечательный, но больше двух часов общения с ним вне постели не могла бы выдержать даже сидячая статуя фараона у входа в Карнакский храм. Макс являлся занудой планетарного масштаба.
Номера второго звали Денис. Этот был студентом и делил Марину со своей сокурсницей Светой, которая, понятное дело, ни о чём не догадывалась.
Денис приезжал к Марине на "Водный стадион" по выходным, быстро и жадно её трахал, съедал всё, что находил в холодильнике, нёс какую-то студенческую чепуху, а потом убегал, надо полагать, к Свете. Марине нравились его юмор, тонкое, не отягощённое "спасательным кругом" тело, и то, что он никогда не пытался занимать у неё денег.
Сорокалетний увалень Стасик, с которым она случайно переспала всего один раз по пьяни, после чего тот вот уже два года вяло за ней волочился, на полноценного любовника не тянул, и поэтому расценивался в половину оного.
Несмотря на очевидную бесперспективность всех этих отношений, Марине не хотелось что-либо менять. Из-за лени.
"Ещё есть время для танцев и веселья…" – отвечала она себе на основной женский вопрос.
А времени на самом деле не оставалось. Марине стукнуло тридцать три, хотя выглядела она существенно моложе, в основном из-за тонкой кости (спасибо папе) и хорошей кожи (спасибо маме).
Если честно, Марине всегда хотелось мужчину, но не отношений. И в этом состояла её основная проблема, но об этом потом.
– Мариш, я сегодня не могу, – тихо ответил Макс на предложение встретиться, – у тестя юбилей, а я ещё подарок не купил… Не знаешь, кстати, что можно мужику подарить на шестьдесят пять лет? Я думал, может, галстук, но одного галстука мало, бутылку – как-то несерьёзно…
– А ты у жены спроси, – сухо прервала его Марина.
И услышала, как Макс шумно выдохнул:
– Мариш, ну не надо так. Ты бы раньше позвонила… давай, может, в среду, в семь? Ленка на йоге до девяти будет, детей я тёще солью…
– Я подумаю…
Снаружи хлопнула дверь, и Марина непроизвольно вздрогнула.
– Что у тебя там? – озабоченно поинтересовался Макс.
– Ничего. Всё, пока, – ответила Марина и отключилась.
Номер Дениса ответил противной трелью. Марина набрала его ещё раз, но вспомнила, что в феврале у студентов каникулы, и её костлявый любовник сейчас покоряет снежные просторы Селигера или чего-то там ещё, разумеется, в обществе ненаглядной Светы. Марина тихо выругалась и спрятала телефон с глаз долой в карман брюк.
Больше звонить было некому (набирать номер Стасика она бы не стала даже по приговору суда). Обломавшиеся планы на секс опустили градус Марининого настроения почти до абсолютного нуля. Запершись в кабинке, она какое-то время сидела, гипнотизируя белую дверь и попутно раздумывая, чем бы занять вечер. Мысленно перебрав все возможные варианты (телек – кино – ресторан) она вдруг вспомнила, о чём только вчера дала сама себе обещание.
– Валентина Ивановна, у вас есть что-нибудь на сегодня в "Современник"? – спросила по телефону сотрудницу, которая в свободное от работы время спекулировала театральными билетами.
Из трубки усмехнулись:
– Нет, Мариночка, на стоящие спектакли туда надо билеты заранее заказывать, а на барахло всякое я не беру.
– А что есть?
Трубка сосредоточенно засопела и зашелестела бумагой.
– На "Дон Жуана" к Вахтангову пойдёте? Как раз два билета осталось.
– Мне один нужен.
– Один? – из трубки повеяло искренним удивлением. – Извините, Мариночка, но один я не продам. Что я потом с другим делать буду? Возьмите два, а один продадите у входа.
Марина подумала, что это не самый плохой вариант, и согласилась.
Около входа в театр старые арбатские алкоголики развлекали народ старыми анекдотами. Народ, как и полагается, ржал. Марина обошла хохочущую толпу справа и очутилась у знакомого со студенческих времён фасада.
"Сколько тут всего напроисходило… – с мысленным вздохом подумала она, оглядываясь вокруг, – сколько наслучалось. Это же Арбат, тот самый – и совсем другой, с прежними алкашами-анекдотчиками, барыгами-перекупщиками и горе-художниками, но с другими зеваками, студентами, иностранцами…"
Марина специально прибыла на "Вахту" с запасом, чтобы немножечко поностальгировать. В последнее время её стало тянуть на подобные развлечения. Поддавшись массовой истерии, она зарегистрировалась на "Одноклассниках" и даже один раз сходила на сборище выпускников своей помоешной школы (б-р-р-р). Разумеется, это начались симптомы безвозвратного ухода последних батальонов молодости. Марина прекрасно всё понимала, что не мешало ей получать от этого удовольствие.
Чтобы не замёрзнуть, она немного прогулялась туда-сюда вдоль театра, осмотрела афиши, заглянула сквозь стеклянные двери внутрь, и, наконец, заняла позицию около второй колонны слева, которая почему-то показалась ей наиболее приветливой, чем остальные. Она совершенно не представляла, как именно будет продавать этот злосчастный билет. Денег он стоил немного – всего-то пятьсот рублей, но избавиться от него почему-то показалось Марине делом принципа.
– Вам билетик по номиналу не нужен? – попробовала Марина свои силы на приличного вида бабке в каракулевой шубе времён обороны Царицына.
Бабка прошла ещё пару шагов по инерции, затем остановилась и медленно повернула к Марине покрытое толстым слоем пудры, фиолетовое от света фонарей лицо.
– Что, не пришёл? – прошелестели бледные губы.
Марина встретилась с ней взглядом и машинально отшатнулась: один из пристально уставившихся на неё глаз был несуразно выпучен, а второй, несомненно, искусственный.
– Что вылупилась? – прошипела бабка. – Скоро сама такая будешь!
От неожиданности Марина утратила способность материться. Она лишь плотно прижала к груди сумочку, как будто та могла ей чем-то помочь против бабкиной агрессии. А та продолжала напирать:
– Билетик она мне предлагает, дрянь такая… у меня пенсия шесть тысяч… на черта он мне сдался, твой билетик…
– Извините, – только и смогла выдавить из себя ошалевшая от натиска Марина, совершенно не понимая, за что извиняется.
– То-то! – процедила бабка и, сверкнув на прощанье стальным зубом, отвернулась от своей жертвы и проследовала дальше.
Марина с облегчением выдохнула.
– Вот же сука протухшая! – проговорила она злым шёпотом. – Чтоб тебя, карга старая, поскорей черти взяли!
– Вы не билет случайно продаёте? – услышала она вдруг сбоку.
Марина обернулась на голос и увидела на уровне своих глаз серые мужские глаза, в которых крошечными искорками отражались фонари.
– Что, простите? – спросила она, отступив чуть-чуть назад.
Мужчина улыбнулся глазами:
– У вас случайно нет лишнего билетика?
– Да! – крикнула Марина и полезла в сумочку, но искомое не хотело быстро находиться.
– А куда билет? – поинтересовался мужчина, заглядывая в недра Марининой сумочки.
Марина оторвалась от поисков:
– В театр.
Мужчина снова улыбнулся, на этот раз всем лицом:
– Я не о том, какие места?
Марина подавила смешок:
– А, бельэтаж!
– Отлично, беру. Сколько с меня?
– Пятьсот.
– Грабёж…
– Так по номиналу же, – начала оправдываться Марина.
– Шучу, шучу…
Мужчина ловко достал бумажник из внутреннего кармана пальто и отсчитал Марине пять сотен. Марина к тому времени тоже достала из своей Damentasche билет с кошельком и держала наготове.
Сделка века совершилась в секунду: деньги перекочевали в кошелёк к Марине, а билет – в бумажник к её новому знакомому.
– Ну что, пойдёмте, – сказал мужчина, похлопав себя по карманам, – а то как-то зябко.
– Куда? – не поняла Марина.
Брови мужчины поползли вверх:
– В театр. Мы же с вами сидим рядом. Или вы второй билет тоже будете продавать?
Внутри мужчина немного вырвался вперёд, и Марине представилась возможность рассмотреть его целиком. Она даже чуточку замедлила шаг для лучшего обзора.
Мужик, конечно, видный. Не красавец, но симпатичный. Высокий, вроде бы без лишнего веса, на вид лет сорок – сорок пять. Чёрное приталенное пальто, полосатый шарф, чёрная шапка-пирожок, брюки со стрелками и чистые ботинки – всё дорогое и по виду новое. Марина дала бы ему восемь из десяти возможных баллов по её личной шкале мужского внешнего вида, если бы не двух-трёхдневная щетина, которая вызывала у неё иррациональное отторжение.
"Семь – это тоже очень неплохо, – подумала она про себя. – У нас на работе редко кто из пятёрки выползает…"
– Меня зовут Михаил Дмитриевич, – сказал мужчина и снял шапку, под которой обнаружилась куполообразная лысина, обрамлённая венчиком тёмных волос с проседью, и слегка оттопыренные уши.
– Марина Владимировна, – ответила Марина, снизив ему оценку до шести: лысина есть лысина.
После этого они, болтая о том о сём, отстояли традиционную очередь в гардероб, освободились от верхней одежды и подошли к огромному зеркалу, которое, должно быть, видело всех, кто когда-нибудь приходил в театр.
– Если верно, что всякий, кто посмотрелся в зеркало, остаётся там навсегда, то там сейчас перенаселение, – перехватил Маринину мысль Михаил Дмитриевич.
Марина улыбнулась его отражению и убрала расчёску в сумочку.
– Ну что, пойдём в зал или ещё погуляем? – поинтересовался Маринин неожиданный кавалер, предлагая ей свой локоть.
– Погуляем, – ответила Марина и положила руку на мягкую шерсть пиджака.
Происходящее на сцене никак не захватывало Марину вплоть до неожиданного антракта. Что-то мешало ей, как в прежние времена, мысленно крикнув "Верю!", поплыть на одной волне с персонажами и автором. Хотя, с другой стороны, скучно тоже не было. Она следила за представлением, не упуская из внимания сюжетной нити, с интересом рассматривала костюмы актёров и декорации. Её новый знакомый, избавившийся от отчества и ставший просто Михаилом, за всё первое действие не издал ни звука, разве что пару раз совершенно к месту поаплодировал. Марина очень боялась обратного – что в соседи попадётся "комментатор" или, не дай бог, "альфач", который начнёт её клеить прямо по ходу пьесы.
– Ну что ж, первый акт нам уже отыграли… – констатировал Михаил, поднимаясь с места.
– И одно лишь сумели понять… – приняла подачу Марина.
– Чтоб в буфете мы не стояли…
– Нужно нам поскорее бежать!
И новые знакомые, на ходу улыбаясь друг другу, потрусили к выходу.
– Шампанское и бутерброды не подходят к пьесе, – совершенно серьёзно заявил Михаил, когда подошла их очередь, – непременно нужно что-нибудь испанское…
Выражение обезображенного косметикой лица пухлой молодой буфетчицы без слов показало её отношение ко мнению покупателя.
– Тогда, может, красное вино и вот это вот миндальное печенье? – предложила Марина, указав на большую вазу с выпечкой. – Выглядит вполне аппетитно и старомодно.
– Да будет так! – и Михаил громко щёлкнул пальцами, заставив толстушку за стойкой вздрогнуть. – Вино и печенье, сеньора, что может быть лучше!
– Я тут с вами заикой стану, – пробормотала буфетчица, выдавая заказ.
Приложив руку к груди, Михаил поклонился с шагом назад и взмахнул перед собой несуществующей шляпой, что вышло у него довольно забавно.
– Прошу прощения, сеньорита, и в мыслях не было вас пугать.
– И меня тоже, – поддакнула Марина, сделав книксен.
– Вам бы на сцену, – сказала смущённая до румянца буфетчица, – обоим.
– А кто вы по профессии? – спросила Марина, пригубив вина, хотя от напряжения ей хотелось высадить бокал одним глотком и тут же заказать ещё один.
– Я художник, – ответил Михаил, – точнее, копиист.
Марина свистнула про себя и хлебнула ещё вина.
– Копиист?
– Это тот, кто занимается профессиональным копированием картин известных художников.
Марина заметила, что после того, как Михаил произнёс словосочетание "известных художников", у него едва заметно дёрнулась левая щека.
– То есть, вы делаете… ну, эти, подделки, – сказала Марина и испугалась собственной глупости.
– Копии, – спокойно поправил её Михаил. – Я специализируюсь на французских импрессионистах, сейчас на них большой спрос, но могу и русскую классику сварганить, если очень попросят. Заказчики самые разные – от наших богатеев до иностранных медицинских клиник. Там, знаете ли, любят, чтобы где-нибудь в перевязочной висел Синьяк, а в процедурной – Ренуар. Говорят, это успокаивает пациентов и внушает им мысли в финансовой состоятельности клиники.
Михаил улыбнулся. Марина отметила, что он довольно мил и аккуратен для художника. Она сама рисовала в молодости и имела среди этой братии массу знакомых. Все они как один были хамоватые, не слишком следящие за собой, похотливые эгоисты.
– А вы чем занимаетесь? – спросил Михаил, пытаясь без потерь справиться маленькой вилочкой с твёрдым и скользким печеньем.
Марина в ответ махнула рукой:
– Тем же, чем и все – работаю в о-фи-се.
Михаил отложил вилку в сторону:
– А поконкретней?
– Давайте не будем обо мне, – попросила Марина, ещё раз махнув рукой, – лучше расскажите о себе. Мне, правда, интересно.
Глаза её собеседника немного расширились, потом заметно сузились, а на губах проявилась странноватая, но совсем не злая улыбка.
– Ну что ж, слушайте, – на выдохе произнёс Михаил, и очень скоро Марине стала известна укороченная версия жизни её соседа по круглому столику, на котором стояли два пустых бокала и две тарелочки с недоеденным печеньем.