- Слышал, что говорят в полку? Он странный мужик, живет без жены, но и с полковыми девчонками не спит, как другие. Может он, действительно, педик? Но ты ведь нет, мы это знаем. Что у вас может быть общего? Смотри, как бы на тебя не стали смотреть косо.
- Да брось, Серёга, всё это лажа. К тому же, я иду не к комэске, а к Илоне.
- Ну вот, это другое дело, - обрадовался Приходько, - значит, Лидка сегодня свободна. Пойду вечерком к ней, помогу разобрать литературу, раз замполит не против.
Он подмигнул мне и мы бы, наверное, еще долго подначивали друг друга, но меня вызвал дневальный в автопарк на беседу к особистам.
Я не стал особо торопиться - еще с училища невзлюбил этих "товарищей", когда один из них приложил руки к отчислению двух хороших ребят нашего отделения. Вся вина курсантов заключалась в том, что они рассказывали вечером, когда собирался небольшой круг близких приятелей в лыжной комнате, анекдоты о Брежневе. Это было, конечно, большим нарушением в политическом училище. И кто-то из друзей их сдал.
Нас всех по одному вызывал на беседу особист училища - бдительный майор с колючими глазами. Выспрашивал об атмосфере в отделении, о взаимоотношениях. Было неприятно, и я потом задумался отчего? Сам по себе разговор о товарищах по отделению был нормальным, но настороженность майора, скрывавшаяся в его цепких глазах, неожиданные вопросы, создавали излишнее напряжение. Я ждал от него все время какой-то западни, подвоха, который вынудил бы меня совершить ошибку, чтобы потом можно было использовать в качестве стукача. Не могли поймать шпионов, поэтому ловили пацанов, рассказывавших безобидные анекдоты. Так думали мы об этих людях и не испытывали к ним особого уважения.
Оба особиста находились в кабинете командира автороты в автопарке. Один сидел за столом, второй стоял у окна. Фуражки были небрежно брошены на стулья. Они почти не отличались друг от друга, как два брата-близнеца. Оба были белобрысыми, с почти бесцветными, чуть тронутыми синевой глазами. Пухлые круглые щеки, курносые носы. Разница, пожалуй, наблюдалась только в прическе и количестве волос на голове. Тот, что сидел уже начал лысеть, и сквозь жидкую поросль на голове отчетливо просматривалась блестящая, кажущаяся полированной макушка, а тот, что стоял, обладал густой шевелюрой. Под рукой у сидевшего находилась красная папка, уже довольно толстая от вложенных туда материалов расследования. На столе, прямо перед ним, лежала внушительная стопка чистой бумаги, будто капитаны собирались писать вместе большой роман как Ильф и Петров или братья Вайнеры.
"Для меня, что ли приготовили столько бумаги", - подумал я и сел на стул стоящий у окна. Капитаны переглянулись. Вероятно, их слегка покоробило, что я сел на стул без разрешения. Может они и привыкли, что перед ними все стоят навытяжку, но я был у себя дома, а они в гостях. Тот, что находился у окна, забарабанил пальцами по подоконнику, потом спросил неприятным металлическим баритоном:
- Ты замполит комендатуры?
- Да.
- Что можешь сказать о личном составе?
- В каком смысле? - удивился я.
- Не притворяйся дурачком, лейтенант, - вмешался второй, у него оказался крепкий густой басок, - ты еще молод, не порть себе карьеру!
"Вот чем они еще отличаются, - отвлекся я, - разные голоса. Похоже на дуэт из оперы вроде "Бориса Годунова". Этот, который сидит, может быть монахом Пименом, а у окна сам царь Борис. Хреновый голос у него, вредный!"
- Меня интересуют возможные подозреваемые, - между тем, продолжил первый, которого я связал с именем царя-детоубийцы, - тебе ведь известно о ЧП в полку? Давай для начала поговорим о солдатах, потом о прапорщиках и офицерах.
Переборов своё негативное отношение к особистам, я решил настроиться на сотрудничество - всё равно надо найти эту сволочь, портившую самолеты. Пусть уж этим займутся профессионалы, тем более это входит в их прямые должностные обязанности.
- Я никого не подозреваю, - ответил им, немного подумав, - конечно, в комендатуре есть всякие, даже несколько бойцов из дисбата, но им незачем. Потом, возле самолетов из наших никого не бывает, кроме заправщиков кислородом и воителей АПА, но их все видят: и техники, и дежурный по АТО.
- Ты выводы-то не делай. Мы сами их сделаем! - вновь вмешался тот, что сидел за столом. Он провел тыльной стороной ладони по курносому носу, стирая пот, и откашлялся, - сколько конкретно у вас солдат из дисбата можешь сказать, назвать по-фамильно?
- Я бы их назвал, но могу быть неточным. Давайте, завтра подготовлю подробный список.
- Укажи также, за что каждый из солдат находился там и какой срок пребывал.
- А стрелки роты охраны? - спросил стоящий у окна, - они ведь имеют доступ к самолетам, ночью, когда их охраняют?
- Да, они охраняют ночью, - подтвердил я, - но воздухозаборники самолетов в это время закрыты колпаками, забросить туда что-либо невозможно.
- Значит ты, переводишь стрелки на полковых? - спросил сидящий за столом басовитый капитан, - думаешь, полковые устроили весь этот бардак?
- Зачем мне переводить стрелки?
- А что ты скажешь в отношении прапорщика? - особист достал один лист из красной папки и так, чтобы я не увидел ничего, прикрыл его рукой, - в отношении Винника?
- А что Винник? Старшина в моей роте, немного пьёт, но в целом справляется.
- У нас есть сигнал на него. Он несколько дней назад проигрался в карты техникам эскадрильи, в которой были повреждены самолеты. Потом с ними разругался. Может это месть?
Капитан строгим взглядом посмотрел мне в глаза, но от его показной строгости глаза, казалось, совсем осветлились и поблекли, как увядшие полевые цветы. Второй отошел от окна, взял стул и присел рядом.
- Мы рассчитываем на твою помощь, - произнес он, - вот бумага и ручка.
- Что я должен писать? - насторожился я.
- Я тебе продиктую. Бери ручку!
- Вы что, вербуете меня? Зря. Стукачом никогда не был, и писать ничего не буду.
Второй особист раздраженно откинулся на спинку стула. Басок его зазвучал гуще, сильнее, так, словно некто принялся бубнить в пустую бочку.
- Фильмов насмотрелся? Про Штрилица? Надо будет, завербуем. А сейчас пиши характеристику на Винника, как его замполит.
Обдумывая каждое слово, чтобы вдруг не навредить своему прапорщику, я принялся писать. Оба капитана терпеливо ждали, закурив у открытого окна, которое вытягивало, словно пылесосом, сигаретный дым в сгущающиеся сумерки. Впрочем, ждать им особо долго не пришлось, поскольку текст получился небольшим.
Пробежав глазами мою писанину, они положила её на стол и предупредили:
- О нашем разговоре никому не рассказывай. Если спросят, скажешь, что интересовались морально-политической обстановкой в батальоне. А так пока всё, можешь идти.
Я поднялся и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь. Потом, немного подождав, вспомнил, что из соседней комнаты надо забрать тетради по политзанятиям и отнести их в ленинскую комнату.
Стены домика в автопарке были, как и везде фанерными, в углу комнаты зияла небольшая дыра, прогрызенная крысами. Войдя внутрь, я услышал приглушенные голоса двух капитанов. Их речь едва пробивалась из-за стенки, но я разобрал, как обладатель гулкого баса, спросил другого, мысленно окрещенного мной царем Борисом:
- Ты что хотел его завербовать, без подготовки?
- Да, ерунда, - ответил "царь Борис", - и не таких вербовали. У меня был случай в Венгрии. Жена одного начальника, кажется заместителя командира батальона, пошла в универмаг и попалась на краже. Я забирал её в местной полиции. Дамочка была хоть куда - бывалая. Знаешь, чтобы это дело закрыть была готова отдаться тут же, за углом универмага. Но мне надо было делать план по вербовке. Вызываю её мужа и говорю: "Союз в двадцать четыре часа или подписка о сотрудничестве". Так что у него выбора не было - стал "штыком". А с его мадам мы всё равно переспали. Кстати, пришлось и её вербануть, чтобы собирать информацию среди гарнизонных баб и знать, кто о чем болтает. Она потом мне много интересного рассказывала.
- Ну, это у тебя вербовка на компромате, а здесь другой случай.
- Другой, другой… А то, что он спит с солдаткой-библиотекаршей вместо того, чтобы работать с бойцами, это что? Если написать "телегу" на него, так ему так по жопе напинают, что запомнит на всю оставшуюся службу.
Я не стал дослушивать разговор. Стараясь не шуметь, взял тетрадки и осторожно вышел из комнаты. По дороге размышлял о сказанном. То, что у нас с Лидкой были близкие отношения, знало полкомендатуры и никого это не смущало. Во-первых, в лагерных условиях установить такие отношения гораздо проще, чем в городе, а во-вторых, я был холостяком, следовательно, обвинить меня в нарушении морали весьма затруднительно. Если нет обязательств, то и нарушить их невозможно.
Однако, неприятный осадок от услышанного остался.
К вечеру появился Гуторин. Невысокого роста, ладно скроенный, с выбивающимся рыжим чубом из-под козырька фуражки, с начищенными до глянца сапогами, он представлял собой тип настоящего казака. Его легко можно было представить на коне в синих штанах с красными лампасами и шашкой на боку. Глядел он на всех слегка насмешливо, даже как-то свысока. Видимо, сказывалась закваска бывшего десантника. Он приехал одетый не в техничку, а в повседневной одежде: зеленая рубашка, бриджи, сапоги. На подмышках рубашки от жары проступили белесые пятна пота.
Особое удивление, даже ажиотаж у обитателей нашего лагеря, вызвала его машина, на которой он приехал из Азовска. Летчики, техники, солдаты - все, кто был свободен, не преминули подойти к ней поближе и осмотреть это чудо техники со всех сторон.
Перед ними был "Мерседес-Бенц", выпуска 1938 года. На такой машине вполне мог гонять Штрилиц, только авто Гуторина, в отличие от автомобиля легендарного разведчика, имело зеленую камуфляжную окраску. Сразу родилось предположение, что прапорщик купил эту машину после съемок какого-нибудь фильма на военную тему.
Я отвел Гуторина в сторону, представился ему и предложил пройти, чтобы показать отведенную комнату. Прапорщик без особых эмоций взял вещи из машины и пошел за мной следом по дорожке к нашему бараку. Оглядев своё новое жилище, Гуторин поставил небольшой чемодан на кровать и произнес:
- Ну, расскажи замполит, чем мне надо будет заниматься.
Я обрисовал ему обстановку, рассказал о некоторых особенностях подготовки аэродрома и о подчиненных ему бойцах роты.
- Всё понятно, - коротко сказал он - а в город как съездить?
- Предупредишь меня, когда тебе будет нужно и на какое время.
- Да вот, сейчас надо. Забыл, понимаешь сигарет купить.
- Ты что, двадцать километров до города будешь мотать? Тут неподалеку село есть, там магазин. Кстати, и я с тобой съезжу - у меня тоже закончились.
Мы пошли к машине, народ возле которой понемногу разошелся. Уже стало довольно темно, но я знал, что некоторые сельские магазинчики работали допоздна, продавая горячительные напитки труженикам села. Двери у машины открывались необычно, не в ту строну, как у современной техники, а наоборот. Не глядя под ноги, я сел на сиденье и только тут обнаружил, что пола в машине практически не было. Виднелась только рама шасси, на которую пришлось примостить свои ноги.
- А куда пол девался-то? - удивленно поинтересовался я.
- Такая досталась, - усмехнулся в рыжие усы Гуторин, - пол не успел приварить.
Он завел мотор сразу, без приключений, чего я в глубине души серьезно опасался. А что еще можно ожидать от такой рухляди?
Мы медленно поехали, и следом за нами тут же поднялось облако пыли уже слабо различимое в сгущающихся сумерках.
- Замполит, посмотрим, на что способна моя старушка? - озорно подмигнул мне Гуторин и нажал на педаль газа.
Его машина, глухо заурчав, мощно рванула вперед и вылетела с грунтовой дроги на шоссе. Позади показались темные "Жигули" седьмой модели. Машина поравнялась с нами и тут же пошла на обгон. Видимо, водитель решил, что ему нечего тащиться за таким тарантасом и этот тазик на колесах следовало немедленно обогнать. Но прапорщик и не думал сдаваться. Его "Мерседес" еще сильнее разогнался и без всякого труда оставил далеко позади себя новейшее изделие тольяттинского завода. Ветер свистел у меня по всему телу, бесцеремонно надувая штанины брюк. Я с ужасом увидел мелькавший внизу серый асфальт и невольно поджал ноги.
- Включить музыку? - Гуторин протянул руку к магнитоле.
- Да, только музыки сейчас и не хватает! - пробормотал я, хватаясь за ручки двери и опасаясь, что на повороте попросту вылечу из кабины.
Оторвавшись от "Жигулей", Гуторин волей-неволей прекратил гонку, и мы поехали помедленнее.
- Как я их сделал? - спросил он.
- Лихо!
- У меня движок от "Волги", - пояснил прапорщик, удовлетворенно глядя на меня.
- Тогда понятно.
Я снова аккуратно поставил ноги на раму, а Гуторин включил автомобильное радио. Шла передача о творчестве композитора Бабаджаняна. Потом Магомаев запел песню "Свадьба" и под его раскатистый голос мы доехали до села.
В некоторых хатах горели огоньки лампочек, а некоторые были совсем темными без хозяев, еще не вернувшихся с полей. Не зря говорят, что полевые работы длятся от зари до зари. В сельмаге у разбитной продавщицы, которой Гуторин подмигнул смеющимся глазом, мы купили сигарет "Ту-134". Пива, к сожалению, не было.
По дороге домой мы разговорились о службе в десантных войсках, где до этого служил прапорщик.
- Сам-то чего ушел из Рязанского училища? - спросил я так, на всякий случай, поскольку Крутов уже рассказал мне причину.
- Домой потянуло, в родные края, - ответил Гуторин, глядя из окна машины на темнеющую степь, проплывавшую мимо, - а если честно, списали по здоровью. Давление высокое, с парашютом прыгать нельзя. Это в десанте один из главных элементов боевой подготовки. Что за десантник, если он не прыгает? Это так, фуфло какое-то. У нас даже штабистов заставляли делать прыжки.
- Слушай, я смотрел наши фильмы про десантуру. Особенно понравился фильм "В зоне особого внимания". Что, точно они такие, какими их показывают - парни с железными яйцами?
- Точно, замполит, не сомневайся! Причем, наши голубые береты американским зеленым еще фору дадут как два пальца обоссать, - рассмеялся Гуторин.
- Брось трепаться, этого никто не знает! - усомнился я. - Вы что, проводили десантную спаратакиаду?
- Где бы её провели, особенно после прошлогоднего сентября?
И без прапорщика я знал, что южнокорейский "Боинг", сбитый осенью прошлого года, послужил еще одной причиной обострения отношений между СССР и США. Рейган даже нас назвал "империей зла". Будто они - империя добра!
Гуторин, в это время, продолжал:
- И все-таки мы проверили кто из нас настоящий десантник. Получилось чисто случайно. Как-то привезли группу "мобутовецв" для обучения откуда-то из Африки, кажется из Анголы. Среди них был один здоровый такой негр-амбал. Всё время хвалился, что служил в зеленых беретах, на всех смотрел свысока. Ну, мы и решили проверить, чья школа лучше.
- И как, проверили?
- Наша лучше, по всем статьям. Только руку негру сломали, пришлось его лечить. Да ничего, он на нас не был в обиде. Зато мы научили его пить водку с пивом!
- Уж на это вы мастера, - засмеялся я, - чему-чему, а этому вы кого хотите, научите.
- Так что товарищ старший лейтенант, - тряхнул казацким чубом прапорщик, - подходи попозже вечером, после отбоя, я проставляюсь по случаю прибытия к новому месту службы.
- Посмотрю, как будет со временем, - ответил я, помня о свидании с Илоной.
Мы подъехали по дороге поближе к казарме и встали у деревьев. Позади оседала пыль, поднятая колесами мерседеса штрилицовских времен.
- Балдежная у тебя машина, - выдал я напоследок комплимент Гоуторину, - но, знаешь, бабцов здесь возить будет сложно. Могут вывалиться на дорогу в самый ответственный момент.
- На неделе устраним, замполит, - ответил Гуторин, закрывая за мной дверцу, - если сварка есть, то железо найдем.
Глава 7
В тусклом свете ночного освещения я увидел возле одного из летных бараков фигуру Волчатникова. Он сидел на скамейке у стены здания вместе с Илоной и о чём-то негромко разговаривал. Я почувствовал, как в груди шевельнулось чувство похожее на ревность или, скорее, досаду, причем, это чувство было обращено более к Илоне, чем к Волчатникову. Как будто именно она мешала мне подойти и поговорить с комэской. Наверное, потому, что внимание, которое тот мог уделить мне, он уделял сейчас девушке. С другой стороны, я ведь шел к Илоне, а не к Волчатникову.
Эта внутренняя раздвоенность начинала меня раздражать. "Может она ему нравится? - подумал я, - судя по тому, как он на неё смотрит…"
Мне она тоже нравилась, но не настолько. Что же делать? Уговорить Илону переспать с Волчатниковым, а потом вдвоем быть её любовниками одновременно? В полку были такие деятели - выбирали какую-нибудь девушку - телефонистку или планшетистку, а потом по очереди с ней спали. Мы смеялись над ними и называли "молочными братьями". Не знаю, откуда появилось такое название.
Мне стало грустно. Я посмотрел вверх и увидел бесконечное множество звёзд на темнеющем небе. На западе облака, подсвеченные снизу заходившим за горизонт солнцем, окрасились в молочно-розовый цвет. На ум сами собой пришли строфы Анненского. Они точно передавали моё настроение:
"Пережиты ли тяжкие проводы,
Иль в глаза мне глядят неизбежные,
Как тогда вы мне кажетесь молоды,
Облака, мои лебеди нежные!Те не снятся ушедшие грозы вам,
Всё бы в небе вам плавать и нежится,
Только под вечер в облаке розовом
Будто девичье сердце забрезжится…"
Я не пошел к Илоне.
Незачем мешать - пусть поговорит с Волчатниковым и, может, тому станет легче. Пойду к ней позже. Не пошел я на гулянку и к Гуторину. Из его комнаты слышался громкий шум, какой бывает во время таких сборищ. Пьяные разговоры, ненужные откровения, ни к чему не обязывающие заверения в дружбе - всё это было до боли знакомо и смертельно надоело. На следующее утро никто ничего не помнит, все клятвы по боку, каждый сам по себе.
Илона, как она и говорила у столовой, была одна в своей комнате в женском бараке. Я чувствовал, что она ждала меня. Причем, это не выражалось в каких-то особых приготовлениях, когда женщина накрывает стол, приводит себя в надлежащий, как ей кажется вид. Нет, всё было как обычно. Аккуратно убранная комната, на столе в банке букет полевых цветов. Однако у неё неуловимо изменилось выражение лица, появился особый блеск в глазах, словно зажглись маленькие свечки. Возникло особое напряжение в воздухе, то невидимое колебание материи, которое ясно дало мне почувствовать, что девушка волнуется.
- Я думала, что ты не придешь, - сказал она, внимательно глядя мне в глаза, - на крыльце днём ты был какой-то рассеянный. У тебя ведь есть девушка? Лида, кажется. Может, ты её любишь, а я навязываюсь? - она отвела глаза и посмотрела куда-то в окно, мимо цветов, стоящих на столе.