* * *
Вначале продал подмосковную дачу. Двухэтажная, она впечатляла цветочным великолепием, кирпичной основательностью и легким запахом плесени, после города еще принимаемым за деревенскую свежесть.
В один из приездов, уже на обратном пути, подходя к железнодорожной станции, оглянулся - где-то моя дача? Смерил глазами километр, делающий из телевизионной антенны на крыше канцелярскую скрепку, и сказал себе: "Продай, пока не поздно. Этому нужен хозяин".
Я умножил мои годовые расходы с прицелом на четверть века - страховался - и получил желаемую стоимость. Через маклерскую контору дал объявление. Они нашли такого борóдого покупателя, в очках. Типичный земский врач Антон Чехов, только разбогатевший на пластических операциях. Он тоже всего боялся. Взаимный страх сблизил нас.
Мы посетили дачу. Маклер усердно помогал, до небес возносил добротную ее начинку: камин, газовую печку, мебель, настенные часы, огородный инструмент и прочий нужный хлам.
Венчающим украшением оказалась милая библиотечка: фантастика с церковной позолотой на потрепанных корешках, оранжевые, как апельсины, томики Майн Рида - Кампф подразумевался. Покупатель согласился и на внутреннее убранство.
Славный врач чеховской бородкой не симулировал порядочность - сделка прошла отлично. Не забыть лишь волнения, с которым принимал деньги. Точно младенца-сына я держал в руках мое благополучие на двадцать пять лет вперед, такое хрупкое, слабенькое, розово-кричащее. Его можно было лишиться в любую минуту.
Выручку я сокрыл с изощренностью Кощея: деньги в кульке, кулек в огнеупорной ткани, ткань в стальной коробке под паркетиной, прижатой громоздкой ступней векового шкафа.
Укрепил двери, поменял замки и старался поменьше отлучаться из дому. И, не смотря на это, чувствовал, что богатство нуждается в стороже, вооруженном не только ушастой шапкой и колотушкой, но и верной берданкой.
Желание владеть оружием окуклилось. Кокон зрел в трупной почве криминальных сводок. Уже ночами виделся грядущий продавец, такой усатый бедолага прапор, козыряющий от робости даже собственной тени, голодных детишек ради, готовый дешево уступить складские излишки…
* * *
Продавец разложил на белой фланельке свой убогий тройной ассортимент. Слева направо.
Номер первый - пистолет системы Макарова, год выпуска неизвестен, общая длина 160 мм, длина ствола 93 мм, вес 730 граммов, калибр 9 мм, в магазине восемь патронов. Условная цена - четыреста долларов.
Номер второй - пистолет системы Токарева: 1942 год, общая длина 195 мм, длина ствола 116 мм, калибр 7,62 мм, вес 850 граммов, магазин - восемь патронов. Условная цена - триста пятьдесят долларов.
И номер три. Счастливый лот. Третий брат. Добродушный фартовый дурачок. Как в русских сказках с хорошим концом. Револьвер системы нагант. Тула, 1936 год, общая длина 234 мм, длина ствола 114 мм, калибр 7,62 мм, вес 750 граммов, барабан на семь зарядов. Условная цена - двести семьдесят долларов.
Считать-то надо было справа налево. Тогда бы я был жив.
- Наган, - сказал продавец. - Со склада. Целка.
С этими словами расторопного купчины попытался эффектно крутануть ребром ладони барабан. Товар предал его - барабан не зажужжал, не завертелся. Продавец позабыл немного отвести курок.
В смятении он бросил нагант обратно на фланельку…
Ах, этот давний спор: что лучше? Револьвер неприхотлив, прост в конструкции, всегда готов к стрельбе. Не нуждается в предохранителе. Но! Меньшее число зарядов по сравнению с пистолетами.
Впрочем, браунинг 1900года, калибр 7,65мм и знаменитый американский кольт, модель 191JAI, калибр 11,43 мм насчитывали в магазине также семь патронов - как и в револьвере нагант. А что говорить о карманных пистолетиках, имевших всего шесть патронов в магазине… Шесть, как в стандартном револьвере.
Но, по большому счёту, разница в один-два патрона ничего не значит. Скорость перезаряжания - вот он, серьезный недостаток револьверов. Снарядить барабан или вставить новый магазин? Минута или пять секунд? И револьверы, конечно, не так скорострельны, как автоматические пистолеты. Мускульные затраты на каждый выстрел отнимают драгоценное время…
Продавец взялся за "Токарева":
- Ствол чистый, не сомневайся.
Наученный прежним неудачным трюком, выкрутасов с пистолетом не устраивал. Подержал да на место положил. Испачканные в оружейной смазке пальцы детским движеньем вытер о штанину.
- Возьми, братец, "Макаров", - сказал продавец, - к нему патронов завались. И достать их легко.
- Так он у тебя, братец, самый дорогой, - отвечаю.
- Бери наган, он подешевле остальных. За двести пятьдесят отдам.
А у меня в голове будто все оружейные отцы-основатели - Коровин, Дегтярев, Воеводин, Стечкин - разом запели:
Калибр 7,62 - едва ли не минимальный
Для обеспечения надежной самозащиты.
Калибр 9мм является оптимальным
С точки зрения поражающей способности пули.
Применение в военных образцах калибра
Менее 9мм вызвано не баллистическими,
А экономическими соображениями.
Аминь.
Я молчу. Он собирается.
Вначале прячет пистолет системы Макарова. Тряпкой запеленал, и в портфель.
А я тоскливым песьим взглядом провожаю. Потом пистолет системы Токарева, 1942 года.
Папа мой в сорок втором родился. Купить второго отца?
Если ты стар, пистолет, будь мне батюшкой, если млад, будь мне братом названым…
Не успел, завернули в тряпочку, спрятали.
Дрогнули мембраны, заговорил голос священной войны - незримый диктор Левитан: "Благодаря исключительным боевым качествам револьвер системы нагант производился даже когда на вооружение в Красную Армию стал поступать с 1933 года автоматический пистолет системы Токарева - ТТ.
Продавец потянулся за нагантом. Тряпичная пеленка наготове.
"Покупай, уйдет ведь!" - отчаянно крикнул Левитан прокуренным шоферским голосом и по-змеиному выполз из хриплой шкуры свежим пионерским дискантом: "Есть пули в нагане и надо успеть сразиться с врагами и песню допеть!"
Юный мститель белокурый послал в бандитскую грудь пулю. Калибр 7,62мм. Начальная скорость двести семьдесят метров в секунду.
- А он точно исправен? Мало ли, сколько лет на складе пролежал.
Продавец приволок ведро из голубой жести - в нём песок вперемешку с опилками. Поставил под ведро деревянный брус. Включил музыку. Из колонок грянули барабаны. Гитары загудели как умирающие бомбардировщики. Дурным фальцетом заорал солист.
Продавец вложил в мою руку нагант, указал глазами на ведро, сказал: "Пробуй. В песок целься".
Я примерился, будто стрелял в колодец. Нажал на спусковой крючок. Выстрел потонул в гитарах. Нагант коротко содрогнулся, пуля взрыла песок, качнула ведро.
Продавец вырубил звуковую завесу, поднял ведро и вынес в коридор, а за ним желтой змейкой на линолеум сыпался песок. Из пробитого пулей ведерного донца.
- Ладно, покупаю, - я согласился. - За двести пятьдесят. Нельзя ли побольше патронов?
Денег он всё равно получил с меня двести семьдесят. По доллару за метр в секунду. Патроны у прохвоста к наганту не прилагались, за семь штук двадцатку я и доплатил.
* * *
Чёрт знает о чем мечталось в ночь до покупки. О смуглых итальянских "береттах", о надежных, как швейцарские гвардейцы, "зауэрах", о немецких "Вальтерах", внуках арийских "вальтеров", под дулами которых обоссалась Европа.
Но наперед верил до конца в сказочную правду, как девица из терема, твердо верил, что выберу русского. Как ни хорохориться иностранным принцам, наш чумазый из народа, слезший с деревенской печи, лучше окажется.
Сколько появилось их за последние годы. "Бердыш" - пистолет с тремя сменными стволами, на все патронные лады. "Варяг" - гордый пистолет под сороковой калибр Смит-Вессона, чтоб врагу не сдаваться и пощады не желать. "Гюрза" - восемнадцать ядовитых пуль поразят врага, отстоящего на четыреста двадцать метров, ровно через секунду даже сквозь четырехмиллиметровую сталь…
Мечтал, как сказочная невеста ждал, и обманулся, как невеста.
Импортных принцев не было. Разве что давно обрусевший нагантец.
Забыл ли я поинтересоваться насчет ПСМ, пистолета самозарядного малогабариного? Нет, не забыл. Калибр 5,45 мм, восемь патронов, не уступающих по мощности дебелому патрону "Макарова".
Но продавец сказал:
- Редкая штука, был только у командного состава и оперативных работников.
Разве не спросил я о двадцатизарядном АПС, стреляющем очередями стечкинском первенце пятьдесят второго года, свидетеле смерти великого вождя и учителя Сталина-Джугашвили?
Я помню, как продавец отвел в сторону лживые глаза:
- Есть, но дорого.
- Сколько? - я потряс мошной.
- Дорого, восемьсот баксов, - повторил продавец и так посмотрел, что я сразу понял: врет, нет у него такого пистолета, и не было. Разложил то, что имел.
И разве не спрашивал, в конце концов, о новом "Макарове", уже без звезд на рукояти, но с тугим набитым брюшком до двенадцати усиленных патронов с начальной скоростью четыреста тридцать метров в секунду?
Продавец разводил руками:
- Нет, только старая модель, восьмизарядная.
Пусть, пусть у меня на них всё равно не хватило бы денег! Хотя нет! Понадобись по-настоящему, то хватило бы!
Так что в наганте нет моей вины!
* * *
Продавец закрыл за мной дверь. На лестнице прознобило - милиция ждет возле подъезда. Проклинал свою бездумность. Не хотел в тюрьму. Спустился на цыпочках в подвал. Через выломанное оконце выполз с обратной стороны дома. Бежал. Оглядывался.
Взял такси. С умыслом остановил его раньше, чем нужно, за два квартала. Петлял улицами, запутывал следы.
Дома не мог отдышаться. Вытащил из-за пазухи нагант. Любовался. Заряжал, целился, смотрелся в зеркало.
Нашел в хозяйственных бабкиных закромах масло для швейной машинки. Поставил кассету с каким-то боевиком - для создания героического, с выстрелами, фона. Главное, что в это время, уложив нагант на фланельку, я, как умел, чистил его и смазывал. Потом обтер насухо, чтобы спрятать под подушку.
И так неделю. Только фильмы разные смотрел.
А на восьмой день покручивал пустой барабан, лениво примечая вращение камор. Возле одной - царапина, как седой волос, легла на воронение. Я наделил ее невидимым патроном. Художественно поднес к виску. Щелкнул. Глянул на барабан. Меченую отделяли от ствола две каморы. Стало интересно. Из кухни притащил жестянку с окурками. Выломал фильтр, чтобы придать потехе видоподобия.
Сколько же раз стрелялся с фильтром? Не вспомню. Отчаянно везло. Что-то делал для жизни, ел, спал, а в остальное время стрелялся, ожесточаясь предчувствием ужаса.
Вечером сменил фильтр на аккуратно отпиленный брусок карандаша. С ним стрелялся до ночи. Крутил барабан, нажимал на спусковой крючок и тут же смотрел, что было бы, заряди я нагант всерьез.
Понял, что с расточительным безумием отщелкал счастливые попытки, и когда придет черед патрона, мне уже не повезет. Выковырял карандашный обрубок. Ногами, обутыми в ороговевшие носки, точно копытами топтал проклятый заменитель. Содрогаясь от непоправимого, достал патрон. Увидел в зеркале свое лицо в свекольных от борща экземах. И наступил ужас.
* * *
Жадность погубила! Ведь были деньги. Мог бы заплатить и триста пятьдесят долларов. А погнался за дешевизной. И прогадал.
Господи, ведь если бы купил я автоматический ТТ, то так же точно и смазал бы его, и в зеркало на нас погляделся! Проклятые копейки!
Каким замечательно другим сделал бы меня "токарев"! Метким, дальнобойным, шутка ли - четыреста двадцать метров в секунду! Оружие великоотечественных офицеров и нынешних малобюджетных киллеров. Бесшумным и хищным стал бы я, сжимая его в руке. Эти жирные плаксивые губы сделались бы тонкими и жестокими, близорукая каурость глаз окрасилась бы цветом голубого металла. С пистолетом Токарева.
Собрался ехать к продавцу менять нагант на "токарева", уточку на гусочку.
Готовил речь: "Я тут подумал, лучше ТТ возьму. А деньги, сто тридцать долларов, я вот принес доплатить. Нельзя ли побольше патронов?"
Бессонная ночь.
Попутал голод со страхом, и на ощупь поперся на кухню, скользя, как слепец, пальцами по стенам. Тогда и наступило открытие, едва дверца ударила по колену и электрическое нутро холодильника маргаринового цвета осветило таким же пищевым, трупно-лунным оттенком мои ноги.
Два слова: "слепец" и "маргарин" - напомнили мне, о чем забыл - Марголин! Слепой конструктор Марголин, создавший легендарный спортивный пистолет МЦ - "марголин целевой"! Как я мог выпустить его из головы. Марголин, с возраста юноши незрячий, без чертежей, лишь в голове увидел свое оружие. Целевое! Простое и надежное. Конечно же! Слепой Марголин делал пистолет для потенциальных слепцов! В нём нет ничего, что отличает тяжелые армейские модели - сильный удар курка, тяжелый спуск. Наоборот, "марголин" имеет механизм регулировки спускового крючка. С изумительным наклоном рукояти, не напрягающий руку, "марголин".
Калибр 5,6 мм - вроде маленький, а начальная скорость пули до трехсот сорока метров в секунду, и это почти без отдачи! Магазин на десять патронов!
И если что, вдруг с ним поймают, "марголин" не относится к военным пистолетам. Максимум, конфискуют и штраф. Только штраф. Возможно, к "марголину" легче получить разрешение, или купить, он же все-таки спортивный, и уж достать-то небось проще простого! И стоит он, пожалуй, недорого! Да сколько бы ни стоил!
Утро никак из раннего не становилось поздним. Взял нагант, ненавистно обернул фланелевой портянкой - я разлюбил его.
Потом испугался, а что, если меня остановят на улице и обыщут? И принялся кутать нагант всё новыми одеждами, чтобы растворить в тряпье револьверные контуры.
Полностью одетый, он стал похож на обрубок ступни. Для большего сходства я надел на него шерстяной носок. Ступня сорок пятого размера. Ампутированный обрубок, в котором непрестанно тлеет гангрена моей смерти. Я даже примерил на него ботинок. Точно, мой размер. Разве я думал, что сорок пятый размер станет кобурой моего страха?
Ботинок, уже без пары, я положил в сумку, а сверху для конспирации просто накидал еще другой обуви.
Вдруг от внезапного узнавания у меня сжалось сердце. Трудно поверить, но среди прочего хлама я нашел и зимние ботинки из школьного отрочества. Дурацкий фасон, мехом наружу. Такого я больше никогда не видел. Папа в этих ботинках когда-то щеголял, а донашивать пришлось мне.
Как же издевались надо мной из-за этих ботинок одноклассники. Придумав название - "заячьи лапы", - они травили меня.
А что оставалось делать, лучшей обуви не купили. Были, правда, дутые непромокаемые сапоги, которые в народе называли говнодавами. Я их на следующий день надел, но с говнодавами стало еще хуже, точно к ним действительно налипло невидимое дерьмо, и за мною, как навозные слепни, неслись безжалостные заедающие крики: "А где твои заячьи лапы?!"
Из гордого упрямства я выбегал ту страшную зиму в унизительных ботинках. А по весне, когда гостил у бабки на каникулах, в кладовке, набитой разжалованной одеждой и обувью, я схоронил мой позор "мехом наружу".
Вспомнил всё это, и слёзы закапали прямо на старые ботинки. Как был, так и остался на всю оставшуюся жизнь в "заячьих лапах", бедный загнанный русачок…
За утренним чаем отравился коржиком и сам себя возненавидел. Отравиться коржиком мог только очень дурацкий человек. Выродок. Я бы даже врачу постеснялся сказать, что отравился коржиком - продуктом, похожим на имя чешского принца из сказки про какую-нибудь Златовласку.
Пока приводил себя в порядок, в трусливом лихачестве поменял запись на автоответчике с "Вы дозвонились по номеру" на "Здравствуйте, меня, к сожалению, нет в живых. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала".
Сигнал я хотел сделать как револьверный выстрел, но сымитировать его было нечем. Прижал линейку к столу, а потом щелкнул. Получилось очень непохоже.
И в метро, и в троллейбусе вспоминал ту ужасную коммунальную квартиру, где жил продавец, дверь, похожую на старый шкаф, который в последний, но уже незапамятный раз не красили, а просто окатили из ведра коричневой гадостью, так что дверные звонки проглядывали белыми нарвавшими головками, и выдавливание трезвона из этого фурункула было уже чем-то антисанитарным.
А потом за шаркающим продавцем по бесконечным коридорам. Стены до половины вызеленены, точно когда-то в коридорах стояла едкая жидкость, а пока не схлынула. Краску окаймляла черная ватерлиния, а с нее стартовала побелка, взбиравшаяся до самого потолка, такого высокого, что белый цвет в нём снова зеленел уже от далеких ламп, в которых вольфрамовый волос горел, казалось, в болотном тумане…