Рассказ раскисал сообразно весенней распутице, и Люсино лицо дробилось и плавало в лужах, и чтец вылавливал его из луж, сомкнув ладони, но лицо проливалось сквозь пальцы… Холодные ветры реализма положили конец безобразию. Они подморозили рассказ. Взошла луна с профилем Конст. Леонтьева. Тогда Люся спросила:
- Кого вы больше любите: собак или кошек?
Рука чтеца гладила Люсино запястье. Люся принимала ласку с вялой покорностью.
- Вообще-то, - сказал чтец, разочарованный этой покорностью, - мне нравятся жирафы. Да, пожалуй, жирафы…
Какой-то незнакомый мужчина подошел к их столику и выразил желание поцеловать чтеца в губы. Незнакомец думал, что чтец согласится, но чтец отказался наотрез. Незнакомый мужчина размахнулся, дабы ударить обидчика, свет погас, что в знаковой системе общепита - разлука, дальняя дорога, бой часов, когда же - вспыхнул, незнакомый мужчина исчез. Чтец заглянул под скатерть, не там ли спрятался незнакомый мужчина, но под скатертью были черные кримпленовые ноги, да еще скомканная салфетка, а незнакомца не было.
- Нет, жирафы не в счет, - сказала Люся. Она взглянула на чтеца - тот обомлел.
- Видите ли, Люся… - сказал чтец, стыдясь за жирафов, - вы - прекрасны!
Люся фыркнула в тарелку.
- Не спорьте! - воскликнул чтец. - Что делать, если мне… Нет, собаки мне попадались: бульдоги, пудели, таксы, много такс. Но кошек я не видел, не довелось… так случилось.
- Врете! - вырвалось у Люси. - Кошек в каждом городе навалом!
Официанты стали выносить пьяных; пьяные немного бузили у них на руках.
- Что из того, что навалом… - вздохнул чтец.
Чтец спохватился, замахал руками, стал извиняться и сказал, что кошек видел, что соврал, что не видел, что ему неловко, что соврал, и кошек он - больше, да, больше, чем собак, хотя собаки тоже - ничего, в них тоже, знаете ли… ну, взять, к примеру, пасть…
- Я так и знала! - с облегчением воскликнула Люся. - Так и знала, что кошек вы - больше, чем собак… Хотите, я вам открою секрет?
- Хочу, - шепнул чтец черным бархатным шепотом.
- Я собираю открытки с кошками.
СКАЖИ, АРТИСТ, ТОЛЬКО ЧЕСТНО, СКОЛЬКО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗА СВОЙ КОНЦЕРТ? - Чтец посмотрел в зал. Зал пахнул шоколадной конфетой. Его разглядывали в морской бинокль. Чтец этого не любил. Когда он развернул записку, задний ряд раскатисто хохотнул, и вслед за хохотом раздался пронзительный девичий визг, это был радостный визг освобожденного тела. Это Наташке лифчик расстегнули, - объяснила позднее Люся. - А Наташка у нас, знаешь, какая? В баскетбол играет!
- И большая у тебя коллекция?
Люся с ужасом посмотрела на чтеца - они стояли в очереди к гардеробщику, неловкому в своих телодвижениях.
- Там хрыч… - упавшим голосом сказала Люся.
- Какой еще хрыч? - оглянулся чтец.
Оказалось, что в очереди стоит преподаватель медучилища имени Клары Цеткин, который однажды при всех назвал Люсю тупой. Зато Хрыча иначе, чем Хрычом, никто не звал, и Хрыч это знал - и ненавидел, и носил длиннющий галстук - почти до колен. Розовый, в голубой горошек.
- Ерунда, - сказал чтец, смерив Хрыча глазом. - Он ничего не понимает и не видит.
Но Люся как зачарованная глядела на Хрыча, и Хрыч сказал, мелко дрожа лицом:
- Я все вижу, Петрищева! Я все вижу!
Галстук укоризненно ходил, точно маятник.
- Вы обознались! - подступил к нему чтец с угрозой. - Это моя жена - певица Галина Вишневская. Какая еще Петрищева! Извольте лучше смотреть!
Хрыч - человек невысокий и, кажется, не борец - опасливо покосился на чтеца.
- Беру слова обратно, - примирительно сказал он.
- Вот это по-мужски, - похвалил его чтец, и они с Хрычом обменялись затянувшимся рукопожатием, после чего Хрыч предложил ему папиросу. Чтец сунул папиросу в рот, но от огня отказался.
- Мне всюду мерещатся мои ученицы, - пожаловался Хрыч. - Даже дома, бывает, сижу, ем, а они пищат из-под холодильника. Или ложусь в постель - а они тут как тут и дергают за трусы, донимают. Я против них веник завел, отмахиваюсь, а они все за трусы, понимаете, даже обидно. Нехорошие такие девушки.
На улице было ветрено и сыро. Чтец поднял воротник плаща; от ветра ныли уши. Большие грязные куски льда сочились грязью. Бился и ухал призыв.
- Когда же наконец потеплеет? - рассвирепел чтец.
Люся обожала чтеца за победу над Хрычом и шла задумчивая. Чтец совсем разленился и склонялся к тому, чтоб поспать. Его пугали дальние проводы…
Вставал вопрос: куда их деть? Общежитие не годилось. Что до гостиницы, то там заправляли администраторы, коридорные - и ежели слукавить, волею автора преодолеть рутинную заповедь, рассказ получит фантастический оттенок, насторожит недоверчивого читателя, который, усомнившись раз, дальше не верит уже ничему. Так что пришлось - в угоду читателю - переселять чтеца на первый этаж, предоставлять одноместный номер, распахивать окно и рисовать пейзаж пустынного двора, и впихивать в окно грузную героиню, подсаживать ее - чтец закряхтел, налился кровью, - ну! - Люся заехала чтецу сапогом по щеке - и оказалась в комнате. И вот она в кресле; на столике разводы от стаканов, чтец споласкивает два стакана в ванной, которая придумана не зря, а тот командированный, что ближе к утру ломился в дверь, обнаружив полоску света под дверью, остался не у дел, в черновике. Места ему не нашлось - рассказ пошел другим путем, минуя командированного.
- Да, - сказал чтец, разливая дагестанский коньячок, - можно сказать: приключение.
Люся сбросила куртку. Опять две кучерявые женщины пели у нее над сердцем.
- Как же ты здорово отшил Хрыча! - не могла успокоиться.
Чтец занавесил окно, тяжело опустился в соседнее кресло.
- Пьем?
Выпили.
- Да… - сказал чтец. - Медучилище… Ты трупы видела?
- Видела, - сказала Люся.
- Ну и как: страшно?
- Не знаю, - сказала Люся.
Чтец тоскливо посмотрел на кровать, не представляя себе продолжения.
- А ты сам можешь сочинять стихи? - спросила Люся.
- Мы с Наташей ходим парой, - сочинил чтец. - Мы с Наташей санитары.
Люся догадалась, что чтец шутит, и радостно захихикала. Лицо у нее при этом стало толще. Чтец не знал, что еще сказать, и сказал:
- Ну, ладно, пора спать.
- Я пойду, - встрепенулась Люся.
- Куда ты пойдешь? - Дежурную грубость фразы оценит сведущий читатель; над ней всплакнет иная читательница (из наиболее чувствительных).
Чтец встал, нетвердыми шагами подошел к Люсе и потрогал ее за обветренную щеку.
- Сколько тебе лет?
- Пятнадцать.
Чтец думал, что ее ответ несколько ободрит и утешит его, но утешения не наступало. Он признался, что заигрался, что зацепиться не за что, признался он себе.
- Ну ладно, - сказал чтец и неудачно чмокнул Люсю в нос вместо рта. Нос был холодный и какой-то пластилиновый, что ли.
- Ты - прелесть, - сказал чтец не слишком уверенным голосом.
- Пусти меня, мне плохо! - взмолилась Люся, отпихивая чтеца. Чтец придавил ее, вжал в кресло, целуя.
- А мне, - вдруг разозлился чтец, - хорошо? Хорошо, думаешь? Хорошо?
- Пусти… - отбивалась Люся. - Пусти!
- Не пущу, - мрачно отвечал чтец. - Да что это ты? - удивился он. - Что?
Люся глотнула, дернулась - и сдалась. Горячий и сильный поток сразил чтеца, ударил ему в лицо, залепил нос, глаза. Чтец замер в ужасной догадке. Чтец с размаху сел на пол, продирая глаза. Низко перегнувшись через подлокотник кресла, Люся уперлась руками в пол и клокотала, как большая птица. Давясь, чтец опрометью кинулся в ванную, пустил воду, сунул голову под кран. Он долго фыркал, отплевывался, отмывался, чертыхался. Затем, насухо вытершись полотенцем, осторожно заглянул в зеркало. В зеркале изобразилось полнейшее смятение черт. Чтец с интересом рассмотрел застывшую маску смятения - и маску разорвал беззвучный чистый смех.
- Осчастливил… - фыркал чтец, - осчастливил…
Он вышел в комнату. Люся по-прежнему стояла на руках, боясь пошевелиться. Чтец распахнул окно и подошел к ней, светлый от радости.
- Ну, все бывает, - сказал он, поглаживая Люсю по голове. Он помог ей подняться и повел в ванную. Она едва шла, бормоча невнятные слова, но в ванной сказала зло и отчетливо:
- Не хочу в милицию!
Чтец вытер ей лицо холодным мокрым полотенцем и сказал совсем по-человечески:
- Вот что, Люся. Ты сейчас помоешься, а потом ляжешь спать. Мы с тобой оба сильно устали.
Она посмотрела на него и заплакала.
- Перестань, - скомандовал он. - Залезай в ванну. Раздевайся и залезай.
- Ты меня очень ненавидишь?
Тогда чтец наговорил ей много хороших, ласковых слов и ушел, прикрыв дверь. Из чемодана он достал старенькую застиранную ковбойку, покрутил в руках и метнул к Люсиному креслу. Он снова давился, и пот выступал на лбу, стекал к подбородку, но мужество не оставляло его. Он заходил в ванную споласкивать ковбойку, и Люся вымученно улыбалась ему из воды.
- Не смотрю, не смотрю, - ворчал он и действительно не смотрел и не видел. Наконец, расстелив постель, он улегся с сигаретой, натянув на себя красивый бежевый свитер, пахнущий лосьоном; окна не закрыл. Внюхавшись в воздух, чтец нашел, что воздух вполне благоприятен и можно спать. Он докурил сигарету и задремал.
Проснулся он от прикосновения Люсиной руки. Она сидела в темноте на краешке кровати и гладила чтеца по волосам.
- Ложись, - улыбнулся ей сонный чтец, двигаясь к стенке, - холодно ведь - простудишься.
- А командированный не придет?
- Дурочка! - улыбнулся чтец. - Он остался в черновике. - Она легла, прижавшись к нему крупным телом.
- Ты такой добрый, - сказала она, - такой добрый…
Чтец смущенно потер пальцем переносицу, раздумывая над тем, способен ли он на еще один добрый подвиг. Нет, решил он, не очень веря в себя, так будет лучше, так будет правильнее - без грустной попытки…
- А как же ты все-таки узнал, как меня зовут? - спросила Люся.
- Да ведь твое приглашение на почту было подписано: ЛЮСЯ.
- Это Наташка послала записку, даже мне ничего не сказала, - сказала Люся.
- Я думал, что меня побьют на почте, - признался чтец. Он рассказал про другие записки. Люся приняла сторону чтеца и возмущалась.
- Это наши мальчишки с ума сходили от нечего делать. Нас в обязательном порядке заставили тебя слушать…
- Я так и подумал, - сказал чтец.
- А Наташка все-таки - гадина… - Она помолчала. - Знаешь, мы связаны с ней одной тайной.
- Любовная тайна? - участливо спросил чтец.
- Нет, - другое совсем… Только ты никому, никому. Обещаешь?
- Хорошо, - хмыкнул чтец.
- Поклянись! - сказала Люся, приподнимаясь на локте. Чтец искоса и безучастно посмотрел на ее маленькие груди, не вяжущиеся с крупным туловищем, и поклялся.
Тут она стала шептать ему на ухо какую-то сбивчивую историю, в которой сначала было кино, а потом много толпившихся за чем-то людей, они все толпились, шумели, и вдруг от них отделилась какая-то тетка - не тетка; в общем, она была очень хорошо одета, по-модному, и куда-то эта тетка пошла, и две тени крались за ней вдоль, конечно, забора, забора, потом начался овраг, по оврагу; короче, за ней побежали, и тетка, не местная, точно не местная тетка быстро пошла, вот она шла уже очень быстро, потом побежала, оглядываясь и прижимая сумочку с губной помадой - но не успела… - тогда они стали драться, хватать тетку за волосы и вниз ее, вниз, а тетка как закричит…
Воровки, горевал во сне чтец, бедняжки, воровки, подружки, девчонки…
Сон оборвался.
- Что? - встрепенулся чтец. - Как ты сказала? - Люся молчала, притаившись у самого уха. - Чулком? - переспросил чтец.
Она кивнула ему в плечо.
- Она расцарапала Наташке все лицо своими когтями, - сказала Люся, - а меня вот сюда укусила и сюда тоже.
- И куда же вы ее потом?..
- Мы убежали, - сказала Люся. Чтец прочистил горло.
- Когда это было?
- Перед самым моим днем рождения… в октябре… шестнадцатого октября.
Чтец сел на кровать и посмотрел обалдело на Люсю. Ее лицо ожило и теперь жило тревогой, погоней, признанием. Чтец с уважением видел скулы и нос, и овраг… Все было покрыто смыслом.
- Как же вас не поймали? - робко изумился он. Люся молчала.
- Только ты никому, - сказала она наконец.
- Ты что! - испугался чтец. Он поднял руку и, поколебавшись, аккуратно дотронулся до медных жестких волос. Тревога уходила с ее лица. Чтец снял свой красивый бежевый свитер, пахнущий лосьоном, и обнял ее… Они вдруг задышали нетерпеливо, сбивчиво - друг другу в лицо.
- Это будет не очень больно? - дышала, румянилась Люся. - Не очень? Только совсем чуть-чуть, да?
- Ты - ноги, ноги, подожди!., вот так, ноги!.. - нервничал чтец, уже не помня себя.
- Кровь, - сказала Люся, глядя на пальцы.
- Ну, разве это кровь? - блаженно лепетал чтец. - Милая, все будет хорошо, все… только ноги, Люсенька, ноги, прошу тебя: выше ноги!
1979 год
Третий лишний
"Королева, ей-богу, королева". - Борис искоса посмотрел на гордый профиль и шею спутницы, и у него даже что-то неслышно шевельнулось в паху.
- Пойдемте к утесу, - предложил Борис. - Там возле церкви могила юной княжны.
Быстрыми, решительными шагами шли к утесу. Солнечные зайчики прыгали по мокрому асфальту. Был поздний апрель. Было жарко. Глеб распахнул пальто. Высокий, худенький, длинноногий, с узкой грудью, он был весь - порыв, весь - движение.
"Кажется, влюбляюсь", - подумал Борис. У могилы княжны он сказал:
- Глядите, какая внизу здесь излучина. Словно натянутый лук. А там дальше заливные луга, луга, луга. Так и хочется оттолкнуться и полететь.
Марина посмотрела на него своими серыми глазами с пониманием.
- Ну, так чего мы стоим? - вскричал Борис. - Полетели?
- Да, - тихо прошептала Марина. Он схватил ее за руку. Они полетели.
- То, что вы красивая - это полбеды, - закурил Борис, сидя на бревне у самой воды. - Но то, что при этом у вас есть ум, воображение, несомненный талант…
- Зябко, - передернул плечами Глеб, вставая. - Я сзади не грязный?
- Вы чистый со всех сторон и изнутри тоже, - с жаром заверил его Борис.
- Какой же вы все-таки дурак! - весело сказала Марина и быстро пошла вперед по тропинке. Борис сломя голову пустился за ней.
- Марина, можно я вас поцелую?
- Нет, - строго ответила девушка.
- Ну, пожалуйста, в щечку…
- Нет. - Была неумолима.
- Ну, тогда, - с угрозой сказал Борис, - я брошусь к вашим ногам.
- Это ваше право, - усмехнулся Глеб. Борис упал на колени в весеннюю жижу и обхватил руками неновые женские сапоги. Она посмотрела на него сверху, хотела что-то сказать, но ветер вдруг растрепал ее черные волосы, и они залепили ей глаза, рот, все лицо.
Борис встал с земли совершенно новым человеком.
- Ну, теперь пошли в ресторан, - сказал он.
Они вошли в пустой зал пиццерии с таким шиком, что метрдотель тут же специально для них включил видеомагнитофон с розоволосыми эстрадными монстрами.
- Две пиццы с грибами! - объявил Борис свой выбор официанту. - И бутылку шампанского.
- Кажется, нет с грибами, - заколебался официант.
- Должна быть! - убежденно сказал Борис и посмотрел официанту в глаза. Тот выпорхнул в кухню. Через минуту вернулся с радостной вестью.
- Теоретически, - сказал Борис, обращаясь к Марине, - эти розоволосые крикуны могли бы быть нашими детьми.
- Мне тридцать четыре года, - потупилась Марина.
- Нет, пожалуй, не получается, - прикинул и засмеялся Борис. - Как сладко пить шампанское и сидеть в полумраке с красивой женщиной, когда вся страна трудится в поте лица.
- Ну уж в поте лица! - смеясь, усомнился Глеб.
- Метафора! - покатываясь со смеху, объяснил Борис.
- Скажите, - посерьезнел Глеб, - я давно хотел вас спросить: как по-вашему, люди равны или нет?
- Конечно же, нет, - воодушевился Борис. - Как же они могут быть равны? Но вот в чем дело. Я вам открою тайну: надо делать вид, что они равны. В этом сущность цивилизации.
- Здорово… - восхитилась Марина. - Я бы хотела написать об этом эссе. Вы не боитесь пить шампанское за рулем?
- Я ничего не боюсь, - серьезно ответил ей Борис, разрывая пиццу тупым ножом. Глеб тоже занялся пиццей. Молодые англичане и англичанки лихо отплясывали на малом экране.
- Хорошо у них получается. Качественно, - одобрил Борис - Вы никогда не были замужем?
- Мы не расписывались, но вместе жили с одним человеком…
- И что?
- Он вышел в булочную и не вернулся. Его зарезали в нашем подъезде.
- Кто? - вытаращил глаза Борис.
- Так и не нашли. До сих пор неизвестно: кто и почему. Пятнадцать ножевых ран. Следователь даже меня подозревал, бесился, что я не теряю самообладания. Что вы корчите из себя испанскую королеву! - возмущался он. Но у меня слишком слабые руки. Разве этими руками можно нанести пятнадцать ножевых ран?
- Нет! - воскликнул Борис.
- Кончилось тем, что он стал мне подсовывать какие-то следственные дела об изнасиловании маленьких девочек, а потом открылся в любви.
- Представляю себе, что вы вытерпели! - понурился Борис.
- Мне вообще не везло, - продолжала Марина. - Через какое-то время после убийства в подъезде я стала жить с другим человеком. Он разбился на самолете.
- Крыло отломилось в воздухе, - вставил Глеб.
- Тогда я нашла себе совсем тихого алкоголика. Мы прожили с ним год спокойной жизни. Через год он умирает от рака.
- Рак печени, - подмигнул Глеб. Тонкими пальцами он обхватил ножку бокала и отхлебнул шампанское. Борис молча разглядывал родинку под его левой ноздрей. Даже англичане перестали петь и кружиться, потому что кончилась пленка.
- Просто несчастье, - вздохнула Марина. - Меня буквально окружают могилы мужчин. Причем именно молодых. В общей сложности, я как-то подсчитала, двенадцать смертей.
- Двенадцать? - переспросил Борис.
- Да, до прошлого месяца было двенадцать.
- А что случилось в прошлом месяце?
- Я не хотела вам этого говорить, но раз сама начала… Видите ли, мне всегда казалось, что это касается только посторонних мужчин, но в прошлом месяце… Я всегда гордилась младшим братом: красавец, умница и - спелеолог: ну, эти, кто в пещеры спускаются. В марте он с друзьями уехал на Памир, и вот вся группа пропала. Искали-искали, а теперь уже нет надежды: видно, их раздавила лавина. В мае там сойдет снег, и их отыщут.
- Вернее, то, что от них осталось, - добавил Глеб и посмотрел на Бориса добрыми верными глазами.
- Я сейчас приду, - сказал Борис и, аккуратно отодвинув стул, мягкой поступью вышел из зала. В туалетной комнате он старательно, с мылом, вымыл руки и остановился перед зеркалом.
- На хуй, на хуй, на хуй, - быстро пробормотал он и неумело, мелко перекрестился. Из туалета он пробрался в раздевалку, сунул гардеробщику рубль и, схватив плащ в охапку, побежал к машине. До Москвы было ехать двадцать шесть километров.
Борис выжил тогда, хотя все-таки едва не погиб, чудовищно отравившись грибами.
1985 год