А Вика распустила свои белокурые волосы и стала похожа на русалку, только что вышедшую из реки или омута, не хватало лишь чешуйчатого хвоста.
- Вздрогнули! - произнес тост Мишка и проглотил смесь коньяка и кагора. Крякнул, закусил яблоком.
Света с Викой выпили по полстакана, не церемонясь, без упрашиваний. Сергей плыл, его будто по волнам несло.
Он потянулся было к стакану, наполненному до краев. Но Мишка вдруг, заглянув в глаза, сказал глухо:
- Может, пропустишь?! Нет? Ну смотри, чего-то ты кислый какой-то!
Света, чуть отпрянув и не обращая внимания на разговоры, расстегивала рубаху на Сергее.
- И мы хряпнем! - сказал он.
И выпил. До дна. До последней капельки вытянул, пролив лишь с наперсточек ей на спину. Света вздрогнула, но тут же прижалась плотнее - она наконец-то стянула с Сергея рубаху.
- Ну, тогда и мы повторим! - Мишка снова разлил всем. Всем, кроме Сергея. Тот мотнул головой.
Вика первой выпила. Поморщилась. Но тут же рассмеялась.
- А теперь я хочу в море! - проговорила она, сюсюкая, как маленькая девочка. - Хочу в воду!
- Вперед, лапка! - приободрил Мишка и слегка отпихнул ее от себя.
- В море-е! Все в море! Купаться! - объявила Вика и полезла на стол.
Она раскачивалась в ритме музыки из стороны в сторону. И никак не могла справиться с молнией на юбке, при этом грудь, с которой уже давно сполз бюстгальтер-полоска, она шаловливо и кокетливо прикрывала другой рукой.
- Стриптиз! Номер люкс! - громогласно проговорил Мишка, встал и поклонился так, будто он сам раздевался на виду у всех.
- Нет! В море! - вновь притопнула ножкой Вика. - В ласковые волны! Все! Купаться!
У Сергея пересохло в горле. И он в два глотка осушил стакан, в котором было налито для Светы. Она и не заметила этого, вывернув шею и продолжая тереться об него грудью, она наблюдала за Викой, губы подрагивали, тянулиськуда-то.
- Опа!
Вика наконец справилась с "молнией", через голову сняла юбку и принялась накручивать ею вверху, сжимая краешек в вытянутой руке. Почти в такт этому вращению вращались и ее полные бедра, обтянутые полупрозрачной и ничего не скрывающей тканью колготок.
- В море! - еще громче выкрикнула она и спрыгнула со стола. Тут же уселась Мишке на колени.
- Море принимает купальщицу! - доложился Мишка и чмокнул ее в щеку. - Ну, поехали!
Он вытянул свой стакан. Потом поднес другой стакан к губам Вики, она выпила из его рук, потом слизала капельки вина с пальцев.
Сергей плеснул себе коньяку, выпил. Он уже не понимал, что делает. Ему вдруг стало плохо. До того плохо, что он спихнул Свету с коленей и побрел, придерживаясь за стены, в ванную - думал, сейчас начнет рвать. Но нет, его не рвало, лишь мутило - очень сильно. В голове все смешалось, перепуталось. Но он еще понимал, что происходит вокруг. И потому расслышал Мишкины слова, обращенные к уже натянувшей на себя свитерок Свете.
- Прогуляй дружка, лапа, прошу тебя! Через десять минут он будет огурчиком, точно говорю. Ну давай, давай! А мы с девочкой Викой, ягодкой, - он зачмокал ее в ухо, пока передохнем немножечко на диванчике, лады?! Потом в мы продляемся! Ну, вот и славненько!
Мишка вдруг прильнул к Свете а долго, взасос целовал ее, потом выпустил, подтолкнул к Сергею.
- Ну-у, вперед!
Это было последнее, что помнил Сергей.
Правда, он очень смутно ощущал какое-то время Светy рядом с собой. Они сидели на заснеженной лавочке, потом пытались идти куда-то, он падал, она его поднимала, и снова, и снова… Потом вообще образовался черный провал, з котором не было никого, ни Мишки, ни Вики ни Светки, ни даже улиц и домов.
Прочухался Сергей к утру. Еще не рассвело. Но знал каким-то образом - вот-вот должно рассвести. Ничего не было. И вдруг все появилось вновь! Он стоял посреди двора - того самого, Мишкиного. Шапка была не на голове, она торчала из кармана. И, пришлось ее вынимать, расправлять, натягивать на обледеневшие и оттого мокроватые волосы. Было страшно холодно, его просто трясло самой крупной дрожью, какая только бывает. Да и вообще он был весь в снегу, тело болело, ноги ныли. "Бросили! - молнией мелькнуло в мозгу. - Сволочи!" Ведь он же мог подохнуть здесь, в любом из этих сугробов! "Вот ведь сволочи!" Теперь Сергея трясло не только от холода, но и от злости.
Кое-как совладав с собою" нетвердой подходкой он направился к Мишкиному подъезду.
Дверь в квартиру оказалась незапертой. "Видно, не слабо и Мишаня поднабрался!" - подумалось на ходу. Он пнул дверь ногой. Потом прошел в комнату. Ничего не видя, нашарил на столе бутылку, выпил остатки прямо из горлышка. И только тогда включил торшер. Слабенький зеленоватый свет залил комнату.
То, что увидал Сергей, не прибавило ему спокойствия. На широкой, раздвинутой тахте лежал Мишка. Лицом вверх. И даже не лицом, а рожей - именно так можно было назвать одутловатую физиономию, помятую и перемазанную помадой. Он был по пояс под одеялом. Слева от него обвивая руками шею спящего, лежала голенькая и беззащитная в своей наготе Вика - сейчас она напоминала размякшую сдобную булочку - сладенькую, но очень привлекательную. Она вздрагивала во сне, подергивала посиневшей ножкой. На каждое такое подергивание Мишка хмурился, морщился, но не просыпался.
Но не это взбесило Сергея, вовсе нет! Справа от Мишки, а точнее, наполовину на нем, на его груди, примостилась столь же откровенно и бесстыдно Светочка - и во сне жаркая, волнующая, вся словно состоящая из живых перекатывающихся шаров. Она спала, но и в этом состоянии продолжала впиваться губами в Мишкино плечо. Черные волосы были растрепаны.
"Ну сволочи!" Сергея чуть не перевернуло. Он там, можно сказать, околевал во дворе! Его бросили! И никто не вспомнил! А они тут!
Сергей вцепился рукой в эти черные, спутанные, но густые, будто конская грива, волосы, дернул, сильно дернул, зло. Она слетела с тахты, не успев толком проснуться. И тут же завизжала, заголосила, прикрываясь руками.
Проснувшийся Мишка выразительно, сразу сообразив, что к чему, показал ей кулак. Визг смолк. Вика сидела, ничего не соображая, - голая, с глупым ненакрашенным лицом. И вся эта картина своей экспрессией, напряженностью вполне заслуживала, чтобы ее увековечил живописец, по крайней мере, фотограф.
Сборы были недолгими. В три минуты девицы и оделись, и привели себя в порядок. Мишка, знавший, что сейчас приятеля лучше не трогать, не задерживал их. На Сергея было страшно смотреть.
- Привет, шизоиды! - попрощалась Вика и утянула-таки со стола сморщенное яблоко.
Света ничего не сказала. В глазах у нее были боль и страх. И вместе с тем она все еще была пьяна - что взять?!
После того как дверь захлопнулась, Сергей подошел к Мишке и без размаха ткнул ему кулаком под глаз. Тот отшатнулся к стене. Но промолчал.
- Сучары! - процедил Сергей.
- Это точно, - закрепил Мишка, - чего с них возьмешь, шалавы!
Он явно не принял слов Сергея на себя, хотя тот имел в виду и его. И от этого Сергей размяк. Упал на тахту, развалился. Ему очень хотелось спать.
- Все, Сергей, - заверил Мишка на полном серьезе, - с этими мочалками уличными больше не связываемся, лады! Все! Ты меня убедил, Серега! Они нас с тобой до гробовой доски доведут. Все! Ну их на хрен, шалашовок! Развелось, понимаешь, на наши головы! И надо же - умеют подкатить, тю-тю, сю-сю! Не-е, на хрена нам эти удовольствия?!
Под эти заклинания Сергей и уснул, окончательно уверившись в невиновности Мишки и в его твердом дружеском плече.
Проснулся он в четыре часа дня. Свежим, бодрым.
Будто и не было ничего. Мишка прибрался в комнате, почистил одежду.
- Ты помнишь, куда мы идем? - спросил он.
Концерт самодеятельности пропустили, подошли к началу танцев - веселые и самоуверенные, не вызывающие подозрений у дежуривших в дверях института старшекурсников, так как пригласительными билетами Мишка запасся заблаговременно, а легкий винный запашок отбили мятными конфетами. Институтские оперативники явно принюхивались, водили носами и раздували ноздри, у них было указание - не пропускать подвыпивших. Но то ли они сами слегка подзарядились перед вечером, то ли просто ничего не заметили, одним словом, Квасцов и Ребров миновали их благополучно, пронеся к тому же с собой еще и бутылочку сухого, которую тут же, не откладывая на лучшие времена, и распили в туалете, среди таких же парней, озабоченных поднятием тонуса.
Ребята из институтской рок-команды с привычно ненормальным для подобных групп названием "Каменное облако" расставляли в углу зала свою громоздкую аппаратуру. В отличие от их коллег из "Пинк Флойда" они не имели штата грузчиков в сорок человек, все приходилось таскать на собственном горбу и двигать своим же животом. Но ребята были настоящими подвижниками, им ли привыкать!
Аппаратура не желала настраиваться - что-то дребезжало, фонило, громыхало, потрескивало, скрипело… и в совокупности создавало предстартовую атмосферу - в воздухе прямо-таки носились заразительные вирусы предстоящего буйства.
Публика постепенно собиралась, и чем больше студентов и студенток, а также и прочих приглашенных скапливалось вдоль стен, тем отчаяннее музыканты терзали свои инструменты, не желающие поддаваться настройке. И когда какофония достигла наивысшего предела, за которым ничего осмысленного и гармоничного быть не могло, не имело права, - все будоражащие, раздражающие своей дикостью звуки слились воедино и сотворили чудо, породив мощный и чистый, вырвавшийся из немыслимого хаоса аккорд. Он прокатился под сводами зала, подавил гул голосов, выкриков, смеха и резко оборвался, уступая место хриплому и словно сдавленному баску склонившегося над микрофоном лидера-гитариста:
Развеет ветер облака И в клочья тучи разорвет, И нас с тобой одна рука Сведет и снова разведет.
Ведь мы на каменном облаке По Вселенной плывем…
Ударник выбивал почву из-под ног, требовал подчиняться его ритму. В центре зала свободного места уже не было, танцующих пар тоже. Была сплошная человеческая масса, содрогающаяся в такт ударнику, было колышущееся море голов и плечей - все двигалось, прыгало, вертелось, извивалось, тряслось и дергалось. Но главное, всем было приятно и весело до самозабвения. Некоторые, особо возбужденные, в тщетной попытке перекрыть многоваттные усилители, пытались подпевать лидеру группы. Слышали их только самые ближние.
Свет как-то сам собою пропал - над танцующими царил полумрак, разрываемый яркими вспышками, разноцветными молниями. И это ослепляло, лишало ориентации и кружило голову. Мельтешение красок могло свести с ума. Хоть глаза закрывай!
Песня была коронным номером рок-команды, ее визитной карточкой.
И если облако расколется, Две половины разлетятся, Дай Бог, паи на одной остаться И не теряться, не теряться!
Ведь мы на каменном облаке По Вселенной плывем…
Песня была бесконечной, изматывающей, и в то же время она завораживала, не давала бросить танца и отойти к стене, где в степенных позах, важно и неприступно, стояли немногие из преподавателей, осмелившихся прийти на этот безумный вечер.
Сергей взмок, выпитые коктейли и сухое вино улетучились, но в голове было ясно и пьяняще весело. Он успел мельком подумать, что в бар, в общем-то, заходили зря можно было обойтись и без допинга. Рядом топтался Мишка - деловито и сосредоточенно, как, впрочем, всегда и во всем.
Оборвалась песня так же неожиданно, как и началась, вызвав шумный рев и рукоплескания. Начало было положено, вечер обещал быть таким, какого все и ожидали, - веселым, шумным, бесшабашным.
Сергей подошел к Любе не потому, что она чем-то особенным привлекла его внимание, нет. В зале было полным-полно и стройных, и красивых, и просто привлекательных и модно одетых девушек - веселых, искрящихся, обаятельных. Но не что-то внешнее послужило причиной, нет, просто следующий танец был медленный, передышка после "облака", и нужна была пара. А Люба стояла ближе всех, и он, не раздумывая, протянул ей руку:
- Потанцуем?
Она кивнула, даже не скрывая своего расположения, - не придется стоять и ждать приглашений. Да и партнер сразу приглянулся ей, видный парень, чего еще желать для обычного двух-трехминутного танца! Высокий, худощавый, но совсем не тощий и хилый, а, наоборот, подтянутый, крепкий. Приятное и умное лицо, чуть насмешливое - но в самую меру, мягкие, еще совсем юношеские губы, прямой небольшой нос со шрамиком у переносицы, густые светлые волосы, подстриж. ояные немного небрежно и оттого кажущиеся взъерошенными… Рядом уже танцевали.
Сергей положил обе руки на талию девушке и, не давая ей времени на кокетничанье и отказы, мягко, но властно привлек к себе.
Люба посмотрела вверх, в лицо этому чересчур самоуверенному парню, собираясь сказать что-нибудь резкое - не слишком обидное, но достаточно колкое. Первым порывом пришло желание сбить с него спесь…
Ее решимость потонула в очень добрых, чуть прищуренных серых глазах, широко поставленных на склонившемся над нею бледном и немного усталом лице.
"Командиру учебной роты
старшему лейтенанту Каленцеву ЮА.
от рядового 1-го отделения 3-го взвода
Реброва С.В.
РАПОРТ
Прошу перевести меня из-под командования сержанта Новикова Н.Н. в любой другой взвод вверенной Вам роты.
17 мая 199… г. Подпись".
- Так в чем дело, Ребров? Сержант не по нраву пришелся?
- Все сложнее, товарищ старший лейтенант.
- Загадками говорите. Может, он придирается к вам?
- Никак нет.
- Но должна же быть причина - дыма без огня не бывает, согласитесь.
- Причина есть, товарищ старший лейтенант.
- Ну?!
- Она личного характера, не могу ее назвать.
- Да-а! Ну Хорошо, идите. О решении сообщу позже.
- Ну а вы, сержант, толком можете объяснить, в чем дело?
- К рядовому Реброву у меня претензий не имеется: исполнителен, дисциплинирован… в общем, все как полагается!
- А на личной почве - что там у вас?
- Считаю, что между командиром и подчиненным должны действовать отношения, обусловленные уставом, а не личные, товарищ лейтенант.
- Хорошо, понятно. Идите.
Резолюция на рапорте рядового Реброва С.В.:
"Отказать за отсутствием объективных причин.
Командир 1-й учебной роты
старший лейтенант Ю.Калеяцев
17 мая 199… г. Подпись".
Борис Черецкий, жилистый и дерганый парень со злыми, колючими глазами, завалился с маху на кровать поверх одеяла, закинул ноги на железную спинку так, что его пудовые сапожищи чуть не уткнулись подошвами в лицо Лехи Суркова, сидящего на табурете, и крикнул хрипато в сторону Слепнева:
- Эй ты, салабон, зелень огуречная, а ну подай дедушке огоньку! - В пальцах он крутил сигарету, то поднося ее к губам, то отодвигая в сторону.
- Ну, не вижу усердия!
Мишка Слепнев на приказание "дедушки" не среагировал, даже не посмотрел на Черецкого. На вид тихоня, он был явно себе на уме. Хлебников же, наоборот, резко повернулся к Борису, тараща на него глаза.
- Охренел, что ли? - спросил он без вызова, с каким-то робким изумлением.
- Ну, я жду! - процедил сквозь губы Черецкий и заехал-таки краешком подошвы Суркову по уху.
Тот отодвинулся молча, стерпел.
Слепнев показал Черецкому кукиш и добавил выразительно:
- Ежели ждешь, так и дождешься, понял!
Черецкий дернулся, чтобы встать, но Сергей придержал его за плечо и тут же отвел руки, приподнял их вверх, примирительно.
- Ты хоть нам-то скажи, чего случилось? Может, съел чего втихаря или выпил, а? - проговорил он, улыбаясь. Черецкий убрал сигарету, закинул ногу на ногу.
- А чего тут непонятного, - сказал он с ленцой, будто через силу заставляя себя разъяснять очевидные и обыденные вещи бестолковым ученикам. - Ну чего?! Думаете, коли нас всех тут одногодков почти да однопризывников собрали, так и законы для нас не писаны? Думаете, коли учебка, так и все уж равны? - Он выждал с полминуты, будто рассчитывая на ответ, потом продолжил: - Дурачье, везде старики и салаги есть, это точно. И если у нас тут не строевая часть, где все вперемешку, а учебная, так все равно! Зелень пузатая! Правильно про вас сержант толковал!
- Ну-ну, ты не очень, - обиделся Сергей. - А то он тебя не имел в виду?! Чего выпендриваешься, Боря! Мы все тут зеленее травы!
- Врешь!
- Могу доказать, - сказал Сергей, приподнимаясь.
Черецкий не среагировал.
- Все врешь! - вновь процедил он. - Жизнь сама разделяет на дедов и салаг, понял?! Я про тебя не говорю, приглядимся еще. А вот эти два салабона… - он поочередно ткнул пальцем в Слепнева и Суркова, - они и есть салаги, зелень необученная, дерьмо в проруби!
Слепнев встал и сошел на Черецкого. Но Хлебников преградил ему дорогу, обхватил за руки. Тот быстра отошел, успокоился.
- А может, ты сам зелень? - тихо спросил Хлебников.
- Чего?!
- А того! Сам зелень пузатая, а пыжишься, корчишь из себя деда, чтоб не признали тебя, чтоб твоей зеленой ботвы не увидали, а?!
Черецкий заволновался, заерзал на койке, засучил ногами.
- Да я за такие слова… - начал он, задыхаясь от злости, - дая тебе щас!
- Ты потише ногами-то! Опять по уху задел! - вставил обиженно Сурков, отодвигаясь еще дальше.
- Чего?! Да ты щенок, деревня, молчи, пока не спросят! Понял?! На кого тянешь, колхоз?!
Сурков залился багрянцем, глаза забегали, словно отыскивая лежащий где-то в комнате ответ, но не нашли его.
И Сурков смолчал, только спина его напряглась, одеревенела.
- Да я из тебя, салабон, окрошку нарежу! Развесил лопухи, внученочек ты мой сельский, пахарь хренов! - Черецкий нашел наконец, на ком можно безответно сорвать злобу, и это подхлестнуло его, повело. - А закон божий ты в своей церковноприходской школе изучал, а? Ну скажи, чего примолк-то?!
- У нас нормальная школа в селе была, чего ты прицепился?! - пробурчал побагровевший Сурков.
- Ах, нормальная, ах, школа! Значит, это ты просто оказался ненормальным в нормальной школе?! Салага! Щенок! Дешевка! Ты с дедушкой не спорь! Тебе сказано салагой будешь, и кранты, и точка! Усек, пугало огородное?!
Сурков молчал, надувался, казалось, сейчас слезы брызнут из его глаз.
- Ну? Чего молчишь? А ну повторяй: я салага, салабон зеленоперый, лягушка перепончатая… Ну?! Не слышу! - Черецкий приложил ладонь к уху, корча из себя столетнего глухого деда. - Ну? Не утомляй старика!
- Отвяжись от него, - вступился Сергей.
- Тебя не спросил!
- Напрасно.
Черецкий сел на постели, резко повернулся к Сергею.
Лицо его, и без того бледное, даже желтоватое, болезненное, совсем утратило следы жизни, побелело, на скулах заиграли желваки.
Ребров встал, заложил большие пальцы обеих рук за ремень, он ждал продолжения.
Медленно приподнялся и Черецкий. Нижняя губа у него лихорадочно подергивалась.
- Ну, ребята, ну, спокойней, - между Сергеем и Черецким втерся бочком Хлебников, - ну чего вы? Спор-то пустячный… Обычная дискуссия на тему морали, как по телику, ну чего вы?
Хлебников виновато улыбался, будто сам был причиной ссоры и теперь вымаливал прощение. Черецкий быстро вышел из комнаты. Хлопнула тяжелая дверь.
- Поговорили, - на выдохе протянул Сурков.