Глава IV. Два монолитных фронта
Как-то вечером, в декабре, незадолго до рождества, у нас в гостиной зазвонил телефон. Взяла трубку жена. Лицо у нее, по мере того как она слушала, становилось недоумевающим и чуть насмешливым.
- Может быть, я могу заменить его? - спросила она. - Да, если это действительно необходимо, я могу позвать его. Но только он очень устал. Вы уверены, что с этим нельзя подождать?
Разговор продолжался некоторое время. Затем Маргарет подняла одну бровь и отвела в сторону телефонную трубку.
- Это миссис Говард, - сказала она, - подойди-ка лучше сам!
До меня донесся звучный, решительный голос.
- Это говорит Лаура Говард. Помните, мы познакомились как-то в клубе Тома Орбэлла.
Я сказал, что помню.
- Я очень прошу вас, не могли бы вы уделить мне полчаса как-нибудь на этой неделе?
Я ответил, что дел у меня по горло. Это была правда, но я все равно ответил бы то же самое. В ее голосе зазвучала настойчивая нотка.
- Обещаю, что больше чем на полчаса я вас не задержу.
Я начал подробно излагать ей свое недельное расписание, на ходу изобретая кое-какие неотложные дела.
- Любое время, удобное для вас, меня устроит, - ответила она любезным и ничуть не обескураженным голосом.
Я сказал, что после рождества у меня, возможно, будет больше свободного времени, но она ответила, что в Лондон "мы" приехали очень ненадолго.
- Вы ведь были несколько недель тому назад в Кембридже? - продолжала она. - Да, я слышала. Очень жаль, что мне не удалось повидаться там с вами.
Вероятно, подумал я, она изменила свое первоначальное мнение обо мне. Скорее всего, навела справки и выяснила, что я могу пригодиться. У меня было чувство, что она нимало не обеспокоена своей прошлой ошибкой. Она попросту решила предать все забвению и вести на меня атаку.
Маргарет улыбалась. Ей, по-видимому, казалось очень забавным наблюдать, как меня, отрезав все пути к отступлению, загоняют в угол.
Прикрыв трубку, я обратился к ней:
- Что же мне делать, черт возьми?
- Ты вовсе не обязан тратить на нее и пяти минут, совершенно не обязан, - сказала Маргарет. Затем на одно мгновение светское выражение сошло с ее лица. - Но я не вижу, как ты сможешь от этого увильнуть. Хоть тресни, не вижу!
- Это же в конце концов невыносимо! - сказал я, возмущенный ее неуместной веселостью.
- Слушай, - сказала Маргарет, - пригласи ее сюда, и дело с концом! Все, что от тебя требуется, ты таким образом исполнишь.
Но это оказалось далеко не все! В намерения Лауры, помимо всего прочего, входило познакомить меня со своим мужем. После того как его уволили, сообщила она мне по телефону, он стал преподавателем в школе в Кембридже; из-за этого-то он и не мог часто бывать в Лондоне. В конце концов мне пришлось пригласить их обоих на обед через несколько дней.
Когда они пришли и я впервые взглянул на Говарда, - а мне сразу стало ясно, что, пока он был членом совета колледжа, мы с ним ни разу не встречались, - я подумал, что в лице его есть что-то удивительно неприятное; у него была неровная бледная кожа, длинный нос и срезанный подбородок. Цвет глаз был линяло-голубой, шея длинная и плечи опущенные - у людей с таким сложением нередко можно наблюдать незаурядную физическую силу и мужественность. Так или иначе, но на большинство людей, при первой встрече, он должен был производить впечатление человека сурового, независимого, смелого, даже несмотря на то, что голос у него был высокий и невыразительный. Разговаривая с ним, я подумал, что он несколько неловок, но отнюдь не застенчив.
- Вы ведь, кажется, знакомы с этим самым Льюком? - спросил он.
Он имел в виду Уолтера Льюка, главу Барфордовского атомного центра, одного из талантливейших современных ученых, который в январе этого года, сорока лет от роду, был возведен в дворянское достоинство.
- Да, - подтвердил я, - Льюк - мой старый друг.
- Не пойму, что он за человек такой, - сказал Говард.
- То есть?
- Но ведь он же замешан в этой галиматье с созданием бомбы. Я просто не представляю себе, как мог ученый опуститься до этого.
Меня это раздражило, раздражило настолько, что, против обыкновения, я не сумел этого скрыть. Я любил Уолтера Льюка; кроме того, я знал, как трудно разрешим с точки зрения совести был и для него и для его коллег вопрос работы над бомбой и как Льюк избрал один путь, а мой брат Мартин - другой.
- Для вашего сведения, он считает это своим долгом, - ответил я.
- Странное понятие о долге, я бы сказал, - заметил Говард.
Маргарет с Лаурой тем временем занялись разговором. Раздраженный тем, что мне навязали этого человека, я взглянул на них, и мне невольно бросилось в глаза, какой моложавой и хрупкой выглядит Маргарет рядом с той, другой женщиной. Тонкое личико Маргарет сохраняло почти юношескую свежесть, и кожа ее, по сравнению с Лауриной, казалась удивительно нежной. В действительности старше лет на десять была Маргарет, - и детей имела она, но рядом с Лаурой - темноволосой, красивой, серьезной - она выглядела школьницей.
Я не слышал, о чем они говорили. Когда мы уселись за обеденный стол, Говард назвал еще нескольких наших общих знакомых. Слушая его, я постепенно обнаруживал в нем черты, о которых никто мне до сих пор не говорил. Он был нелюдим, грубоват и, по некоторым своим ухваткам, мог свободно сойти в глазах ненастоящего англичанина за выходца из рабочего класса. На самом деле он был так же далек от рабочего класса, как принадлежащая к высшей интеллигенции Маргарет. Его родители и родители Маргарет, вполне возможно, воспитывались в одних и тех же школах, хотя он происходил, скорее всего, из военной семьи, а не из клерикальной или профессорской. Если кто из них в результате брака и поднялся на шаг по социальной лестнице, то это была его жена, но отнюдь не сам Говард.
Маргарет, следившая за выражением лица Лауры, решила не затягивать светской болтовни.
- Вы ведь хотите поговорить о чем-то с Люисом, - заметила она, не успели мы кончить суп. У нее было доброе сердце. Кроме того, она предпочитала, чтобы разговор сразу начинался напрямик. - Может быть, вы хотите сразу перейти к делу?
Лаура с облегчением улыбнулась. Она взглянула через стол на мужа.
- Кому же начинать?
- Мне все равно, - ответил он нелюбезно.
- Мы не будем просить вас о многом, - сказала Лаура, нахмурив брови. - Вопрос с пересмотром нашего дела все никак не может решиться, и мы хотели бы, чтобы вы использовали в этом отношении свое влияние. Вот и все.
Тут она вдруг повернулась к Маргарет и сказала официальным светским тоном с изысканной вежливостью:
- Боюсь, что наш разговор покажется вам скучным. Не знаю, слышали ли вы что-нибудь о том, что с нами произошло?
- Теперь я, по всей вероятности, знаю об этом уж никак не меньше Люиса, - ответила Маргарет.
- Ну, тогда, значит, вы себе представляете, почему нам так противна вся эта компания, - воскликнула Лаура.
Всю силу убеждения - а темперамент у нее, совершенно очевидно, был немаленький - она сосредоточила на Маргарет. Но кто-кто, а Маргарет была не из податливых. Она только производила впечатление тонкокожей, на деле же обладала твердым характером и силой воли ничуть не меньше, чем Лаура.
Насильно навязать ей убеждение было невозможно, не так-то просто было и разжалобить ее.
- Могу себе представить, что вам пришлось пережить, - сказала она ласково, но не сдавая позиций.
- Может, мне следует предупредить вас, - вставил я, - что я теперь знаю обо всем этом больше, чем прежде.
- Откуда? - вскричала Лаура.
- Кое-что я слышал в колледже.
- Надеюсь, вы остались довольны тем, что услышали?
Было время, когда я, не в пример жене, едва ли устоял бы перед таким проявлением чувств. Хотя со стороны было трудно этому поверить, хотя Лаура и сосредоточила все усилия в первую очередь на Маргарет, которая показалась ей из нас двоих более отзывчивой, на деле я был куда более податлив, чем она. Мне даже приходилось отучать себя от этого недостатка, перевоспитывать себя. Но в этот вечер я и правда не чувствовал ни малейшего искушения сдаваться. Лауре не удалось привлечь меня на свою сторону; к Говарду я испытывал антипатию; я был готов вести разговор начистоту.
- Это к делу не относится, - сказал я.
Я подождал, пока не подали следующее блюдо, и снова обратился к Лауре:
- Вы говорите, что в колледже никак не могут решиться на пересмотр вашего дела. Все это обстоит далеко не так.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что, насколько мне известно, - а я думаю, что если бы разговор об этом был, то мне было бы известно, - никто там даже не собирается пересматривать его.
- Ты веришь этому? - сказала Лаура, обращаясь к мужу.
- Меня это нисколько не удивляет, - ответил он.
Она в упор посмотрела на меня сердитыми глазами и спросила напрямик:
- И будь вы там, вы считали бы, что это в порядке вещей?
На миг я встретился глазами с Маргарет, затем посмотрел на Говарда, сидевшего по правую руку от нее. Он сидел, мрачно понурив голову, с таким видом, словно разговор этот его вовсе не касался. Я снова повернулся к его жене и сказал:
- Боюсь, что ни одного довода, который мог бы заставить меня предпринять какие-то шаги, я пока еще не слышал.
Я скорее почувствовал, чем услышал, как Говард не то ухмыльнулся, не то подавился смешком. Лаура вспыхнула до корней волос и воскликнула:
- Какое право имеете вы так говорить?
- Вы хотите, чтобы я продолжал?
- А как же иначе?
- Ну, так вот что, - сказал я, стараясь придать своему тону объективность. - В свете того, что говорится в докладе ученых относительно этой фотографии, я просто не мог бы встать на другую точку зрения. Не забывайте, что сам я, точно так же как и большинство других ученых, совершенно не сведущ в этой области и высказать свое мнение не могу. В этом-то и заключалась одна из трудностей всего разбирательства. Даже будь я одним из членов совета, мне пришлось бы поверить на слово Фрэнсису Гетлифу и другим ученым.
- О, мы-то знаем, что они из себя…
Я остановил ее:
- Нет, я не хочу этого слышать. Фрэнсис Гетлиф мой друг вот уже двадцать пять лет.
- Ну и…
- Я верю ему безоговорочно. Так же как и все те, кто его знает.
- Гетлиф, - вставил Говард насмешливо, тоном человека, которого не проведешь, - великолепный образец ученого, бывшего когда-то прогрессивным, но вовремя одумавшегося.
- Не думаю, чтобы это было так, - ответил я, - но, если даже допустить, что вы правы, отразиться на его суждении это не могло бы.
- А что же, интересно, могло? - продолжал Говард все тем же насмешливым тоном.
- Вам это должно быть прекрасно известно. - Я чуть было не вышел из себя. - Его собственное мнение - мнение ученого, видевшего фотографию своими глазами.
- Значит, надо полагать, к моим объяснениям они отнеслись без предубеждения?
- Мне рассказывали все, что было предпринято ими…
- Кто рассказывал?
- Скэффингтон.
Лаура резко рассмеялась.
- Вы, может, считаете, что и он не был предубежден?
- Я не знаю его так, как знаю Гетлифа, но он производит на меня впечатление человека порядочного.
- Он - религиозный маньяк. И к тому же сноб, каких мало.
- Рассказывал мне об этом и мой брат.
- Неужели вы правда думаете, что его это хоть сколько-нибудь волнует, - запальчиво сказала Лаура, - когда он только спит и видит, как бы ему сесть на место Брауна…
Я заметил, что Маргарет передернуло и она с опаской посмотрела на меня, словно испытывая неловкость за гостью.
- Надо полагать, вы считаете, - сказал Говард, - что этот знаменитый суд старейшин тоже не был предубежден? Надо полагать, они вовсе не горели желанием поверить всему, что им скажет Скэффингтон и компания?
Мне это наконец надоело. Продолжая есть, я наметил в уме целый ряд вопросов, совсем как делал это когда-то в молодости, занимаясь адвокатской практикой.
Все молчали.
- Я хотел бы выяснить кое-какие подробности, просто так, для себя, - сказал я Говарду. - Вы не возражаете?
- Нисколько, - ответил он.
- Благодарю. Из того, что мне говорили, я понял, что вы являлись перед судом старейшин несколько раз. Это правда?
Он кивнул.
- Сколько раз?
- Надо полагать, три раза.
- Это соответствует тому, что я слышал. В первый же раз, когда вы давали суду показания, вам было объявлено, что, по убеждению ученых, одна из фотографий, приведенных в вашем научном труде, была поддельной, Сказали вам это?
- Надо полагать, все сводилось к этому.
- Но ведь тут не могло быть никакой неясности. Это же очень важно. Сказали ли они вам прямо, что фотография подделана?
- Да, надо полагать, сказали.
Он не опустил глаз, наоборот, поднял их и уставился на карниз в левом углу комнаты. Много времени прошло с тех пор, как я последний раз допрашивал свидетеля, но все же мало-помалу я освоился. Мне было ясно, что он сразу же занял оборонительную позицию: он был настроен враждебно, ходил вокруг да около, стараясь избежать прямых ответов на вопросы, и производил впечатление человека, одержимого какой-то манией. Я спросил:
- И она действительно была подложна?
Он не сразу ответил:
- Я вас не вполне понимаю.
- Что ж тут не понимать? Я спрашиваю, была ли подложна эта фотография? Иными словами, была ли она подделана, чтобы доказать какое-то положение в вашем труде?
Он снова помедлил с ответом.
- Да, надо полагать, что была.
- Вне всякого сомнения?
На миг он отвел глаза от карниза и искоса, с неприязнью посмотрел на меня. Потом кивнул.
- Значит, вы согласились с судом старейшин, когда они указали вам на подлог?
- Да, я им так и сказал.
- Как я слышал, вы категорически отрицали это два первых раза. Это правда?
- Я сказал им.
- Только на третий раз?
- Да.
- Почему же тогда вы сперва отрицали это?
- Потому что я не поверил им.
- Между тем все остальные ученые, компетентные в этой области, моментально во всем разобрались.
Он вспылил:
- Они-то, конечно, сразу за это ухватились, обрадовались, что нашли что-то против меня…
- Знаете, так мы далеко не уедем. Почему вам понадобилось столько времени, чтобы убедиться? Перед вами была фотография, без сомнения, прекрасно вам знакомая. И все же вы отказались признать, что она поддельна, даже когда вам на это указали. Почему?
Он только покачал головой. Он или не хотел ответить, или не мог. Он вел себя словно невменяемый. Я настаивал, но он так больше ничего и не сказал.
Я начал снова:
- Но в конце концов вы все же пришли к заключению, что фотография действительно подложна?
- Я уже сказал вам это.
- И когда вы заключили, что она подложна, вы смогли представить объяснения?
- Да, смог.
- Какие?
- Уж раз вы так хорошо осведомлены, - вызывающим тоном сказал он, - наверное, вы слышали от них и это?
- То есть что вы переложили вину за подлог на своего соавтора?
Он кивнул.
- Только что умершего в возрасте, если не ошибаюсь, семидесяти пяти лет. Как вы объяснили, он подделал одну из ваших собственных фотографий?
- Да!
- И вы считали, что это на него похоже?
- Ну конечно же нет, - вмешалась Лаура. Лицо ее выражало бешенство и желание защитить. Она обратилась к мужу. - Ведь ты очень уважал его. Очень!
- Вы его очень уважали?
- Не так чтобы очень, - ответил он.
- Чем вы могли объяснить, что человек в его годы, с его положением пошел на такой подлог?
- Спятил, наверное! - ответил он.
- А были какие-нибудь признаки?
- Да нет, не замечал.
- Один последний вопрос: когда вы пришли к заключению, что эта ваша фотография была им подделана, вы заявили, что и раньше видели такие же фотографии. Вы говорили это?
- Да!
- Кто делал те фотографии?
- Старик, конечно.
- Сколько фотографий вы видели?
Он несколько растерялся. Казалось, что он туго соображает.
- Не могу вам сказать, - выговорил он наконец.
- Много?
- Нет, не думаю.
- Только одну?
- Не уверен.
- Но вы вполне уверены, что видели? Хотя бы одну, кроме вашей?
- Я же сказал, что видел.
- А вы знаете, что никаких признаков таких фотографий в его черновиках обнаружено не было.
Вид у него стал подавленный и мрачный.
- Это, надо полагать, они мне говорили, - ответил он. И вдруг спросил: - Вот только интересно бы узнать, кто именно их искал?
Но тут я решил, что хватит.
- Мне кажется, что дальше углубляться в это бессмысленно, - сказал я.
Маргарет попыталась завязать общий разговор. Я поддержал ее. Говард погрузился в молчанье, лицо у него было оскорбленное и в то же время апатичное. Даже Лаура потеряла присутствие духа. Она больше не затрагивала этой темы. Разговор не клеился, то и дело наступали мучительные паузы, во время которых Маргарет и я напряженно придумывали, что бы еще сказать. Через полчаса после обеда я предложил им выпить виски. Лаура выпила свое, почти не разбавив; он отказался. Наконец, минут десять одиннадцатого, она сказала, что им пора идти. Обычно любезная и вежливая, Маргарет с готовностью вскочила с кресла.
Когда мы стояли у дверей, ожидая возвращения из ванной комнаты Говарда, Лаура внезапно подняла на меня глаза.
- Ну так как же? Вы поговорите с Гетлифом или со своим братом?
Я был огорошен. Даже сейчас она не хотела признавать себя побежденной.
- Но что же, по-вашему, я могу сказать им?
- Разве вы не можете просто сказать им, что они должны пересмотреть это дело?
Глаза ее широко открылись. В этот момент она была похожа на женщину в любовном экстазе. Она была так возбуждена, что даже стоять рядом с ней было неловко.
- Я должен подумать, могу ли я что-нибудь сделать, - ответил я.
В это время Говард как раз подходил к нам, и она замолчала.
Когда за ними закрылась дверь, Маргарет сказала:
- Ясно, что ничего ты тут сделать не можешь!
- Конечно, ничего! - подтвердил я.
- Ему и опереться-то не на что. Ведь не на что же?
- Какая уж там опора.
Мы сели. Настроение у обоих было не слишком хорошее. Маргарет положила свою руку на мою.
- Сказать, что обед на редкость удался, нельзя, - заметил я.
- По крайней мере тебе не придется снова встречаться с ними.
Я согласился с ней, что не придется.
Маргарет улыбнулась.
- Должна заметить, что ты обошелся с ним довольно бесцеремонно.
- А как еще я мог поступить?
- Ну, дело тут не только в этом. А?
Я улыбнулся. Мы великолепно знали интуитивные симпатии и антипатии друг друга.
- Не стану притворяться, - сказал я, - что я от этого Говарда в восторге.
- И в то же время, если бы он не совершил поступка, который, к несчастью, совершил, ты нисколько не удивился бы, если бы я обнаружила в нем известную долю прямоты и честности. Ну, скажи, разве нет?