Она быстро вскочила на ноги и, схватив со столика свою элегантную сумочку крокодиловой кожи, мгновенно выбежала на улицу.
Бедный Семён только растерянно хлопал ресницами, делая при этом руками какие-то непонятные движения явно извинительного характера, словно беззвучно призывая Господа в свидетели своей полной невиновности в происшедшем.
Как говорят в Певеке охотники: "В чем ошибся белый медведь уже не важно, важно, что тюлень все-таки улизнул".
А Марию Николаевну просто посетило озарение, она неожиданно нашла решение Великой Теоремы и срочно побежала домой, стремясь как можно скорей зафиксировать на бумаге свое неожиданное открытие.
К вечеру все было записано, оформлено как надо, запечатано в конверт и отправлено почтой в город Москву Ивану Терентьеву, тогдашнему её жениху, который в поте лица трудился профессором высшей математики в тамошнем Университете.
Покончив с этим важным делом, усталая наследница славы Архимеда и Лобачевского, уснула сном ангела.
Утром же выяснилось, что имеет место быть маленькая неприятность - за ночь решение теоремы напрочь Марией Николаевной было забыто, и виной всему, по ее мнению, был некий смуглый верзила с двумя крайне безобразными шрамами, который снился ей безостановочно всю ночь, рассказывая всякие байки о северных морях, золотоносных россыпях, спрятанных глубоко под вечной мерзлотой, о белых медведях, моржах, северных оленях и прочих глупых разностях.
Это действительно была, на первый взгляд, просто маленькая неприятность - ведь решение было у Ивана Терентьева, который через месяц должен был прибыть в Ленинград для официального предложения руки и сердца.
Месяц прошел как один день.
И вот долгожданная встреча любящих сердец.
- Иван! - взволнованно щебетала девушка, радостно улыбаясь и теребя рукав пиджака своей будущей половинки, - Правда же, мое решение просто великолепно и бесспорно? Ну, скажи же скорей. Правда?
- Дорогая Маша, - несколько озадаченно проговорил Иван, неодобрительно подёргивая роскошными усами, - Я, право, несколько удивлен. Ведь любой студент знает, что решения теоремы Ферма не существует, да и не может существовать. Как же ты, право…
- Стоп, Иван Терентьев, - безапелляционно перебил его голос, в котором уже угадывались предгрозовые нотки, - Оставь свое мнение при себе. А мне отдай МОЕ решение. И отдай немедленно!
- Но дорогая, - ошарашено промямлил уважаемый и заслуженный профессор, - Я искренне подумал, что это твоя предновогодняя шутка. Розыгрыш, так сказать. Ну, я и….
- Короче говоря, - пророкотал громовой раскат, и профессору даже показалось, что где-то совсем рядом сверкнули две голубые молнии, - Ты выбросил его? Выбросил? Выбросил?
- Ну, конечно, я…,- это были его последние слова в этом диалоге.
Вы знаете, что такое настоящий гнев?
Гнев ужасный, беспощадный, Гнев с большой буквы?
Если Вы не встречались с по-настоящему разгневанной советской комсомолкой, - Вы не знаете о гневе ничего.
Первый удар, нанесенный закрытым дамским зонтом, сбил с головы бедного Ивана его модную кепку; после второго разлетелся на тысячи мелких осколков его стильные очки, привезённые из заграничной поездки на какой-то научный семинар; после третьего… - впрочем, будем милосердны, - кровожадность ныне не в почете.
После этого инцидента о свадьбе и речи быть не могло.
Но вовсе не это беспокоило нашу воительницу.
Гораздо более важная и неразрешимая проблема стояла перед ней - в Ленинграде, в этом советском Мегаполисе, где, казалось бы, есть всё (в принципе, и при наличие нужных связей), невозможно было достать ни единой кружки, или там - бутылки, чёрного чукотского "негла". Даже связи нужные не помогали. А как без этого волшебного помощника вспомнить секрет решения Великой Теоремы?
Проблема разрешилась как-то сама собой.
Села Мария Николаевна на первый же пароход открывшейся Навигации и отправилась в экзотическое путешествие с конечной точкой маршрута в захудалом городке Певеке, что расположился где-то на самом краю земли.
А дальше случилось то, что случается в этих местах всегда и со всеми.
Полюбила молоденькая жительница Ленинграда эти благословенные края, да и забыла и о теореме Ферма, да и вообще - обо всех и всяческих теоремах.
А, кроме того, вышла замуж за морского бродягу Семёна Походню, который, к несчастью, лет десять тому назад сгинул где-то на просторах Океана - не вернулся старенький пароход "Красный Октябрь" в порт приписки.
Детей у них не было, но Мария Николаевна не вернулась на Большую Землю, живет себе в маленьком ветхом домишке, выращивает в самодельном парнике - на зависть местным клушам - гвоздики и тюльпаны, и каждое утро приходит на дальний причал - все ждет своего верзилу с двумя симпатичными шрамами на смуглом обветренном лице.
За это все жители этого городка ее безмерно любят и уважают.
- Вот так то оно, пацанчики. Вот она какая - Настоящая Любовь. Как же везёт некоторым. Как же везёт! - Проговорил Вырвиглаз, нешуточно растроганный собственным рассказом, не отрывая глаз от стройной женской фигурки, застывшей на дальнем краю причала.
По своему малолетству мы так и не поняли - а кому, собственно, повезло - в конечном итоге? Но спросить не решились.
- Ладно, орлы, хватит лирики, ей тоже меру знать надо, - совсем уже другим, обычным, голосом произнёс, поднимаясь на ноги, Вырвиглаз, - Нам уже пора - вертолёт отправляется через два часа. Как говорил один легендарный герой - "Нас ждут великие дела"!
Потом я про Вырвиглаза стишок один сочинил, ему по почте отослал. Пол года он на меня дулся, а потом ничего - оттаял.
Старый Сад - заброшенный, печальный,
Очень много лет - тому назад.
О Любви грустит - необычайно.
Старый Сад.
Старый Дом - заброшенный и ветхий -
Много, очень много лет при том.
О Любви грустит - простой и светлой.
Старый Дом.
Старый Пёс - от старости качаясь,
Ветру задаёт один вопрос:
Где же та Любовь, скажи, товарищ?
Старый Пёс.
И когда целуются украдкой
Месяц и заря - почти в засос -
Как щенок, подтявкивает сладко,
Старый Пёс.
И на Пса того идёт охота:
Всем мешает, портит имидж Грёз.
Не было печали - вот забота -
Старый Пёс.
Иногда, мне слышится - как воет
Этот Пёс - за Гранью Бытия….
И ещё мне кажется, порою:
Этот Верный Пёс - возможно, я….
Ну и что тут обидного - спрашивается?
Тоже мне - недотрога хренова.
Байка четырнадцатая
Фраер в белом костюме
Иногда, со Временем (как с философской субстанцией) происходят странные метаморфозы. Бывает, только Новый Год встретили, а уже снова - декабрь на дворе. И не произошло за рассматриваемый период ровным счётом ничего. А бывает - наоборот. Столько всего случилось, думаешь - года два прошло, не иначе. А посмотришь на календарь - ёлы-палы, и двух месяцев не набежало!
Странная это штука - Время.
Из Певека летим не очень долго, минут пятьдесят - строго на восток.
Вот она конечная точка нашего маршрута - посёлок Апрельский, где находится одноимённый прииск, и одноимённая же геолого-разведывательная партия.
Ничего себе - посёлок. Есть, конечно, и бараки разномастные - куда же без них, но присутствуют и современные пятиэтажки, есть типовая - совсем как в крупных городах - школа, детский садик. Даже немного расстроены - больно уж цивилизовано вокруг, не того ожидали.
Впрочем, вдоволь поудивляться не удаётся - наутро всех припахивают по полной.
Ребята получают спецовки и отбывают на свои объекты, меня же Вырвиглаз отводит в расположение полевого отряда, отъезжающего на "Жаркий". Скучно и обыденно представляет, подводит к невзрачному мужичку.
- А вот это, Андрюха, - говорит Вырвиглаз, - и есть твой прямой начальник, он же - наставник и учитель, он же - бурильщик шестого разряда, - Саганбариев Александр, для простоты - Шура Киргиз, или же, ещё короче - Шурик. А ты при нём будешь - "помощником бурильщика", разряда пока четвёртого только, но если заслужишь - повысим обязательно. Ты его, брат, слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему - научит обязательно.
Шурик ростом ещё ниже меня, но гораздо плотней и в плечах пошире, глаза узкие-узкие, куда там японцам. Выглядит лет на двадцать пять, но, как выяснилось позже, ему уже за пятьдесят, даже внуки имеются.
И по национальности он вовсе не киргиз, а чистокровный бурят из Тувы.
- Ничего, Андрон, - улыбается мой новый мастер-наставник, демонстрируя редкие чёрные зубы, - Всё хорошо, однако, будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем - денег заработаем. Доволен останешься, однако. Устанешь только сильно очень. Но это ничего - отдохнёшь потом, однако.
Едем с Шуриком на базу за железяками разными, коронками алмазными буровыми, план-наряд получаем, другие бумаги нужные.
Заходим в неприметный подъезд такого же неприметного здания. На втором этаже железная дверь с крошечной табличкой: "Первый отдел". Получаем инструктаж, подписываем какие-то документы - получаем допуск для работы на секретном объекте.
- Повезло, однако, тебе, - говорит Шурик, - Сразу на "Жаркий" попал.
Из разговора выясняется, что везение моё - сугубо относительное. На Центральном участке буровые бригады работают по нормальному графику: трое суток - двенадцать часов через двенадцать, потом - трое суток отдыхают. А на "Жарком" - тупо - двенадцать часов через двенадцать - без выходных - все полтора месяца, на смену отведённые. А что денег больше заработаешь, ещё не факт, не дашь план, пусть и по самым уважительным причинам, всё равно только тариф голый заплатят.
Короче говоря, "Жаркий" этот самый - местная натуральная ссылка, куда отправляют на перековку всяких там провинившихся и недоделанных. Да ещё вот таких, как Шурик - безропотных и тихих нацменов. Боятся они всего - вдруг начальник зуб заимеет, да и выгонит с Чукотки с волчьим билетом на Большую Землю - в Туву, то есть. А там больших денег не платят, а у Шурика домочадцев на шее - штук двадцать, как их кормить? Поэтому Шурик по первому начальственному свистку готов на всё и везде.
- И всё равно, повезло тебе, - нудит начальник-бурят, "Жаркий" - жутко секретное место, однако. Золота там - ужас. На вертолёте лёту - час с хвостиком. И площадка вертолётная там есть. Но, однако, на машинах пойдём. Часов сорок. Потому как - секретность! - Шурик назидательно поднимает в верх толстый указательный палец.
Ну, что ж, посмотрим, что за "Жаркий" такой.
На следующий день назначен выезд. Всех отъезжающих выстраивают в ряд, шманают рюкзаки. Во-первых, на предмет выявления спиртного - на "Жарком" сухой закон.
Во-вторых, изымают все консервы - а вдруг в банках спрятана шпионская аппаратура?
Зато охотничьи ружья, наоборот, разрешены - места, как-никак, там дикие, всякое случиться может.
Колонна, состоящая из трёх новеньких "Уралов" потихонечку трогается.
За баранкой нашего, передового "Урала" - Пашка Обезьян - начальник отряда, единственный из всех отбывающих, кто уже был на "Жарком" и неоднократно, все остальные следуют на сей секретный участок в первый раз.
Пока дорога вполне сносная, трясёт вполне терпимо, жить можно. Едем по грунтовке, проложенной прямо по откосу пологой сопки, справа нависает каменный приступок, слева - пологий склон, поросший кустарником - карликовыми берёзами, ольхой и чем-то хвойным.
Сзади раздаётся громкая автомобильная сирена, останавливаемся.
Вдруг из бокового окошка последнего "Урала" раздаются выстрелы - один, второй, третий, четвёртый. Из дверцы вываливают возбуждённые мужики, толпой группируются у кабины вахтовки, всматриваются куда-то по склону - в даль.
Подходим - оказывается, из окошка усекли медведицу с двумя медвежатами - и давай палить почём зря. Кажется, одного медвежонка подстрелили таки - что-то бурое в кустарнике лежит неподвижно.
- Ну, вы дикие какие-то! - Возмущается Обезьян, - Зачем медвежонка замочили? Всё равно не достать его. Или кто смелый всё же найдётся? Медведица то жива осталась, прячется где-то рядом. Что - нет смелых? Уроды грёбаные! Ну, допустим, захотелось кому-то медвежатинки отведать. Высмотри себе одинокого медведя, завали, тут этих медведей - как собак нерезаных. Засранцы вы всё-таки.
Не прекращая ругаться и ворчать, Пашка залезает в кабину, едем дальше.
И, действительно, пока до лагеря доехали, видели медведей этих - не сосчитать.
И одиночные попадались, и - группами. Самое интересное, что все медведи были разномастными - от практически чёрной до светло-жёлтой окраски. Один раз видели на сопке группу из трёх косолапых: один - палевый, другой - светло-рыжий, третий буро-чёрный. В чём тут дело? Даже многоопытный Обезьян ответа не знал.
На рассвете, по крохотному ручью (здесь вместо дорог используют русла ручьёв и речек небольших) выезжаем на морской берег - Анадырский залив Берингова моря.
На море полное безветрие. Ласковый прибой перебирает разноцветную гальку.
По контуру берега - высоченные скалы, метрах в четырёх от уреза воды по скалам прочерчена непрерывная белая линия - делать кому-то нечего было? Часа два едем вдоль берега, потом делаем привал.
Над капотами усталых машин поднимается белый пар. Водилы тоже устали нешуточно, прямо под колёса "Уралов" подстилают ватники и заваливаются спать.
Разводим костёр, готовим королевский обед - макароны с тушёнкой, плюс крепкий чай.
После обеда все разбредаются кто куда.
Мне, как самому молодому, поручают помыть грязную посуду. Складываю всё в объёмный котёл из под макарон, иду к морю.
На берегу тщательно намыливаю ложки-вилки, тарелки-кружки, вхожу по колено в море - набрать воды для споласкивания.
Неожиданно, прямо передо мной, из воды выпрыгивает большая рыба, падает обратно, обдав меня веером брызг. Вот это да! Присматриваюсь - а вдоль берега, туда-сюда, перемещаются сотни, да какие там сотни - тысячи здоровенных рыбин.
Зову товарищей - полюбоваться на это зрелище.
- Да это, однако, кета на нерест собралась, - говорит Шурик, - Пару дней вдоль берега потусуется, присмотрится - да и попрёт в ручьи валом, только, однако, держись.
Начинается рыбалка. Шурик, единственный обладатель спиннинга, раз за разом бросает в зеленоватые воды блесну. Но все его усилия ни к чему не приводят, рыба клевать не желает. Остальные пытаются поймать рыбу с помощью рук и импровизированного бредня, смастерённого из маек и рубашек. Мне удаётся подбить одну рыбину камнем.
Примерно в полукилометре от нас замечаем на берегу пару крупных медведей - то же на рыбалку вышли.
Наконец, Шурик не выдерживает, отшвыривает бесполезный спиннинг, и берётся за ружьё, его примеру следуют и другие, медведи благоразумно ретируются в неизвестном направлении.
От дружной пальбы просыпается Пашка Обезьян, хмуро почёсываясь, подходит к берегу, трясёт лохматой башкой, и начинает ругаться:
- Уроды недоделанные! Выродки позорные! Я что велел - разбудить меня через три часа? А они и забыли - рыбку ловят, видите ли. Быстро все по машинам. Прилив идёт. Нам что в одну сторону до ручья - два часа, что в другую. Запросто потонуть можем! - Обезьян рукой показывает на белую бесконечную полосу, прочерченную кем-то высоко на скалах.
Теперь то понятно, чьих рук это дело - это след прилива, впечатляет.
А и действительно - вода то прибывает, там, где костёр горел, уже волны плещутся.
Залезаем в машины и гоним изо всей мочи, только прибрежная галька из-под колёс летит в разные стороны. Прилив продолжается, едем уже по воде, вода поднимается, всё выше, выше. Надсадно гудят моторы - на последнем издыхании успеваем заехать в спасительный ручей, уходим метров на двести вверх по его руслу, останавливаемся.
Пашка вываливается из кабины, смахивает пот со лба:
- Ф-у-у, успели. Минут на десять бы поздней тронулись, и всё - кранты деревушке вышли бы!
Выясняется, что ручей этот и не наш вовсе. До нужного - ещё километров десять.
Дожидаемся отлива, подъезжаем к ручью с поэтическим названьем "Жаркий".
Обезъян делит коллектив поровну, расставляет по разные стороны русла, выдаёт по дюжине пустых холщовых мешков, поясняет:
- В мешки рыбу складывать будете.
"Урал" отъезжает метров на триста, разворачивается, разгоняется на мелководье, и, подняв тучу брызг, на большой скорости въезжает в ручей. Ручей то не широкий, чуть-чуть автомобиля шире будет, а кета, как выяснилось, уже на нерест в него зашла.
Шурует "Урал" по ручью со страшной силой, что делать рыбе прикажите? Правильно, только одно и остаётся - на берег выбрасываться. Идём это мы по берегам ручья - рыбу в мешки складываем. Да, на такой рыбалке я ещё не был.
Часа через четыре благополучно добрались до лагеря. Оказалось, что напрасно мы столько рыбы с собой привезли, соли то на участке и нет совсем - завхоз, сука злая, запил в Певеке, вот со жратвой и облом полный вышел. Часть рыбы пожарили (без соли), икрой несолёной знатно - до поноса сильнейшего - обожрались. Но большую часть всё же выбросить пришлось. Жалко - а что сделаешь? Хозяйственный Шурик, впрочем, несколько рыбин подвесил под выхлопную трубу ДЭЗ-ки.
- Вкусно, однако, - нахваливал потом Шурик получившееся блюдо, незаметно сплевывая в сторону.
Но компаньонов у него не нашлось, никто не захотел есть совершенно пресную рыбу, воняющую солярой.
Но с едой, действительно, было тоскливо, каждый день одно и тоже - несолёные макароны с тушёнкой, каменные пряники, красная (опять таки - несолёная) икра и несладкий чай-жидок. А некоторые и вовсе предпочитали не давится пресными макаронами - довольствовались тушёнкой с пряниками - деликатес, для тех, кто понимает, конечно. Уху ещё иногда варили, да без соли, и она шла как-то не особенно.
И вот так - полтора месяца, какие уж тут шутки?
Ну, а что непосредственно работы касается, то ничего особенного - работа как работа.
Скважина вначале неглубокая была - метров двести всего. В начале смены поднимаем снаряд, разбивая его на штанги раздельные, керн пород горных извлекаем, в ящики специальные складываем, если надо - коронку буровую меняем, обратно снаряд в скважину опускаем, бурить начинаем. Работа вроде бы простая, но вспотеть крепко пару раз успеваешь запросто. Часа два бурим, и опять спуск-подъём следует. Между спуском-подъёмом помощник бурильщика вроде бы свободен. Но с Шуриком этот номер не проходит. После первого же спуска-подъёма отвёл он меня за здание буровой, а там - гора старых ржавых труб лежит.
Вот, - говорит Шурик, - надо, однако, всё это железо на части составные, однако, разбить:
трубы - отдельно, переходники - отдельно, муфты разные там - отдельно.
- А зачем это? - Спрашиваю.
- Надо, однако, - ёмко и доходчиво объясняет Шурик, - В хозяйстве всё пригодится может. Если и не сейчас, то - через год, однако.
Шурик показывает, как с помощью кувалды, двух ключей и набора патрубков развинчивать железо на части. Надо сказать, что за полтора месяца я в этом деле преуспел несказанно. Даже сейчас, по прошествию стольких лет, я готов развинтить на спор любые резьбовые соединения, сколь заржавевшими они не были бы.