В окнах поместья мы не могли разглядеть ничего, кроме наших отражений. В кувшинах с апельсиновым соком уже успели утопиться сотни муравьев, поэтому мы решил выпить лимонного. Моран держал бумажные стаканы, пока я разливал напиток. Кувшин весил целую тонну, и пока я наливал, кубики льда звенели внутри него. Моя рука онемела от холода, пока я разливал напиток. Существуют сотни историй о том, как что-то плохое случилось с героями, которые пытались поесть или попить в неизвестном месте.
– Твое здоровье. – Мы чокнулись и выпили.
Сок холодной влажной струей проник в мое горло и дальше по пищеводу, – ах, как вкусно!
Поместье вдруг затрещало, все двери открылись одновременно, и на улицу стали выходить люди – мужчины и женщины. Отступать нам с Мораном было некуда, взрослые шли с двух сторон. В большинстве своем они были одеты в бирюзовые халаты – точь-в-точь как тот наш "пчело-человек". Некоторые сидели в инвалидных креслах, и медсестры в белой больничной форме везли их к веранде. Остальные шли сами по себе, но как-то странно, дергаясь, как сломанные роботы.
Меня пробила дрожь ужаса.
– Это психушка, Малвернский приют для душевнобольных. – Прошипел я Морану.
Но Морана не было рядом. Я обернулся и увидел его – он уже протискивался сквозь дыру в заборе, там, где была оторвана штакетина. Возможно, он думал, что я бегу прямо за ним, или, – что более вероятно, – он снова предал меня.
Но я не мог бежать – было слишком поздно. Если я сейчас сорвусь с места, и меня поймают, это будет выглядеть ужасно – так, словно я пытался выпить соку и свалить, не заплатив. Эти люди потом скажут моим родителям, что я вор.
А если меня не поймают, и мне все же удастся проскочить сквозь дыру в заборе, то где гарантия, что они не пустят собак по моему следу?
В общем, у меня не было выбора. Я должен был остаться и найти того, с кем можно расплатиться за два стакана сока.
– Августин Моль убежал! – Медсестра с прической, похожей на старую швабру, подбежала ко мне. – Суп был очень горячий, и теперь мы не можем его найти!
Я сглотнул.
– Вы имеете в виду того странного дядьку в лесу? С пчелами? Она там. – Я махнул рукой в нужном направлении. – На Верховой тропе. Я могу показать вам.
– Августин Моль! Как ты мог?
– Эм, мне кажется, вы меня с кем-то путаете. Меня (Палач схватил слово "зовут") мое имя Джейсон.
– Ты не думай, я не сумасшедшая, я не одна из этих! Я точно знаю, кто ты! Ты сбежал от меня в день нашей свадьбы! С этой Ганеш! Ты купился на ее лживые клятвы! Но сам ты клялся, что любишь меня!
Я сделал шаг назад.
– Я просто хотел заплатить за сок.
– Нет! – Психанутая медсестра схватила меня за запястье. – Последствия! Все имеет последствия! – Ее ногти больно впились мне в кожу. – Разве это любовь? Разве это забота, разве это честь и смирение? – Она не говорила, но выплевывала эти слова прямо мне в лицо. Я закрыл глаза и отвернулся. – С чего ты взял, что у тебя есть право ранить чувства других людей?
– Розмари! – Подошла другая медсестра. – Розмари, я ведь предупреждала тебя – ты не можешь просто так брать мою форму! – У нее был шотландский акцент. Она посмотрела на меня. – Он еще слишком молод, чтобы быть твоим женихом, Розмари, и, кроме того, я сомневаюсь, что он есть в списке приглашенных.
– Перестань называть меня так! – Выкрикнула Розмари. – Я тысячу раз говорила тебе: мое имя Ивонн! Ивонн дэ Галас! (*Yvonne de Galais – одна из героинь романа Алена-Фурнье "Большой Мольн"*)
Психопатка снова повернулась ко мне:
– Послушай меня, – от нее пахло мылом и овечьей шерстью. – В мире нет ничего определенного и заданного раз и на всегда! И знаешь почему? Потому что любая вещь, не успеешь глазом моргнуть, уже превращается во что-то другое!
– Так, пойдем-ка со мной. – Настоящая медсестра потащила Розмари. Розмари сопротивлялась, словно лошадь, которую тащат за удила в загон. – Пойдем переоденемся в более удобную и свободную одежду. А если будешь упираться, я позову санитаров. Ты же не хочешь это, а, Розмари?
А дальше произошло… я, честно говоря, ожидал чего угодно, но не этого. Розмари разинула рот, так широко, что, казалось, могла сломать себе челюсть, – и заорала. Вопль ее словно вырвался из самой темной и удаленной части ее души. Это был самый жуткий и громкий крик из всех, что я когда либо слышал. Как полицейская сирена, только гораздо медленней и печальней. И каждый псих, каждый доктор, каждая медсестра – все живые люди вокруг просто замерли, словно окаменели, превратились в статуи. А вопль Розмари становился все выше – и уже ломал все возможные звуковые регистры – столько в нем было боли и одиночества. Этот вопль услышал каждый живой человек в радиусе мили, – нет, двух миль.
По ком она плакала?
По Гранту Берчу и его сломанному запястью. По миссис Касл, и ее больным "нервам". По отцу Морана, и его алкогольной зависимости. По тому бедному мальчишке, которого Барсук скормил своим доберманам. По Хлюпику, которой родился недоношенным. По цветам, которые завянут летом. И даже если вы продеретесь сквозь колючие заросли ежевики, и в рассыпчатой каменной кладке найдете вход в затерянный туннель, то даже в его гулкой пустоте, глубоко под землей, даже там, я уверен, этот пронзительный вопль – крик души – найдет вас. Даже там.
Камни
Никто не может в это поверить.
Газетам запретили писать о том, какой из наших военных кораблей подбили первым, – у СМИ были связаны руки Договором о Неразглашении. Но теперь вся информация просочилась на ВВС и ITV. Подбили "Шеффилд". Крылатая ракета "Экзосет", выпущенная истребителем "Супер-Энтендар", попала точно в цель. Мы все – я, мама, папа и Джулия – сидели в зале (впервые, кажется, за много лет) и смотрели телевизор в полной тишине. Это было не кино. Лишь нечеткое фото дымящегося корабля. За кадром диктор, Брайан Ганрахан, рассказывал о том, что для спасения выживших были задействованы вертолеты и подоспевший на помощь военный корабль "Стрела". "Шеффилд" еще не затонул, но в условиях Южно-атлантической зимы – это вопрос времени. 40 матросов до сих пор не найдены, и примерно столько же получили серьезные ожоги. Все мы думали о Томе Юи. Это, наверно, прозвучит ужасно, но каждый житель Блэк Свон Грин чувствовал облегчение от того, что подбили именно "Шеффилд", а не "Ковентри". И все же – это катастрофа. До сегодняшнего дня Фолклендские острова были чем-то вроде Кубка Мира. У Аргентины есть своя довольно сильная футбольная команда, но по военным меркам – это лишь республика маринованной говядины. Стоило только взглянуть на то, как наши военно-морские силы покидали порты Плимута и Портсмута три недели назад, и не было сомнений в том, что Великобритания раздавит Аргов, как букашек. Оркестры играли на набережной и женщины махали платочками и сотни тысяч яхт сигналили им вслед и пожарные баржи запускали в небо водяные дуги. В распоряжении нашего командования боевые корабли "Гермес", "Неуязвимый", "Прославленный", парашютно-десантные войска, военно-воздушные силы. А так же десятки видов крылатых ракет: "Пумы", "Рапиры", "Волнорезы", подводные торпеды и кучи других. В то время как аргентинские боевые корабли похожи скорее на ржавые корыта, названные в честь Испанских генералов, носивших нелепые усы. Александр Хейг, конечно, не решался признать, что США поддерживает нас, на случай если Советский Союз примет сторону Аргов, но Рональд Рейган был категоричен – он был за нас. (*Алексндр Хейг – гос-секретарь США в 1981-1982 гг*)
Но теперь мы почувствовали, что можем проиграть.
Наше Министерство Иностранных Дел пыталось возобновить переговоры, но эти упыри послали их к черту. У нас раньше закончатся корабли, чем у них – крылатые ракеты. И они рассчитывают именно на это. И ведь они могут оказаться правы! На площади, напротив дворца Леопольдо Галтиери в Буэнос-Айресе тысячи людей скандировали: "Мы чувствуем твое величие!", снова и снова. Одна мысль об этом не давала мне спать по ночам. Галтиери стоял на балконе и наслаждался славой. Какой-то молодой человек заорал в камеру: "Сдавайтесь! Валите домой! Англия больна! Англия умирает! История на нашей стороне – Мальвинские острова принадлежат Аргентине!"
– Стая гиен. – Заметил отец. – Могли бы проявить хоть каплю уважения. Там же люди погибли, Господи-Боже! Вот в этом разница между нами. Ты только посмотри на них!
Отец пошел спать. В последнее время он спит в комнате для гостей, из-за проблем со спиной. Хотя мама говорит – это потому, что он слишком ерзает во сне. Я думаю, что и то и другое. Сегодня вечером они поссорились прямо за столом, во время ужина. На глазах у нас с Джулией.
– Я тут подумала…
– Так-так. – Шутливо перебил отец – он любил так делать.
– … сейчас самое время построить сад камней.
– Зачем тебе каменоломня в саду?
– Не "каменоломня", а "сад камней", Майкл.
– Ты уже получила свою изысканную кафельную плитку от Лоренцо Хассингтри. – Отец включил свой "будь-разумной-дорогая" голос. – Зачем тебе новая гора грязи с камнями в саду?
– Причем тут грязь? Сад камней делают только из камней. Ну и воду надо будет подвести, я думаю.
Отец издал фальшивый смешок.
– Что значит "подвести воду"? У нас дома есть вода.
– Я говорю о декоративном прудике. Ну, то есть скорее о фонтане или небольшом каскадном водопаде.
– Ох. – Отец издал свой коронный "вы-только-послушайте-ее" смешок.
– Майкл, мы уже много лет пытаемся придумать, что сделать с тем бесхозным участком земли рядом с розовой клумбой.
– Это ты пытаешься что-нибудь придумать. Я не пытаюсь.
– Нет, мы обсуждали это перед Рождеством. Ты сказал: "может быть в следующем году". И то же самое ты говорил и в позапрошлом году, и в поза-позапрошлом. Кроме того, ты сам очень хвалил сад камней на заднем дворе у Брайана.
– Когда?
– Прошлой осенью. И Эллис сказала: "В вашей оранжерее сад камней будет выглядеть завораживающе", и ты согласился с ней.
– Твоя мать – не человек, она – диктофон. – Сказал отец Джулии.
Джулия молчала – она не хотела участвовать в этом.
Отец сделал глоток воды.
– Что бы я ни сказал тогда Эллис, я говорил это не серьезно. Я просто пытался быть вежливым.
– Жаль, что твоя вежливость не распространяется на твою жену.
Мы с Джулией переглянулись.
– Хорошо. О каких масштабах мы говорим? – Устало спросил отец, насаживая на вилку горошины. – Каким он будет, этот твой "сад камней"? Размером с национальный парк "Лэйк-Дистрикт"?
Мама потянулась за журналом на полке.
– Что-то вроде этого…
– А, я понял. В "Космополитене" появилась специальная статья о "садах камней", и теперь, естественно, тебе нужен точно такой же…
– У Кейт прекрасный сад камней. – Сказала Джулия. – Обсаженный вереском.
– Везет же Кейт. – Отец нацепил на нос очки и стал листать журнал. – Это очень мило, Хелен, но они используют здесь итальянский мрамор.
Мамино: "именно так", прозвучало с подтекстом: "и я тоже хочу итальянский".
– Ты хоть представляешь себе сколько стоит такой мрамор?
– Не просто представляю, я знаю. Я звонила ландшафтному дизайнеру в Киддерминстер.
– Я не собираюсь платить кучу денег за кучу камней. – Отец бросил журнал на пол.
Обычно в такой ситуации мама опускает голову и замолкает, но не в этот раз.
– Значит, ты считаешь, что это вполне нормально – тратить шестьсот фунтов на членскую карту гольф-клуба, где ты почти не появляешься, но если я хочу украсить наш дом – то это ненормально, так?
– Я уже объяснял тебе, – отец старался не кричать, – тысячи и тысячи и тысячи раз, что гольф-клуб – это место, где заключают сделки. Включая повышения. Нравится это тебе или нет, но это так. И Крэйг Солт, увы, не играет в гольф на совещаниях.
– Перестань тыкать в меня вилкой, Майкл.
Но отец не опустил вилку.
– Я содержу эту семью, я кормлю и одеваю вас, и я думаю, что имею право тратить хотя бы малую часть своих денег так, как считаю нужным.
Пюре у меня в тарелке стало холодным.
– То есть, – мама сложила салфетку, – по-твоему, у меня вообще нет права голоса? Все решения принимаешь ты?
Отец закатил глаза (если б я так сделал – меня б убили).
– Так, Хелен, оставь этот свой "феминизм" для своих подруг. Прошу тебя. У меня был тяжелый день.
– Ты сколько угодно можешь приказывать своим подчиненным в супермаркете, Майкл. – Мама шумно собрала тарелки со стола и понесла на кухню. – Но – не здесь. Прошу тебя. У меня был тяжелый день.
Отец смотрел на то место, где она сидела только что.
– Ну, Джейсон, как дела в школе?
Мой желудок завязался в узел. Палач заблокировал "неплохо".
– Джейсон. – Голос отца был горячим и красным. – Я задал тебе вопрос.
– Хорошо. (на самом деле плохо. Мистер Кемпси заметил хлебные крошки в моей нотной тетради и отчитал меня за это. А мистер Карвер сказал, что во время хоккейного матча я был "полезен как третья нога")
Мы слышали, как мама складывает тарелки в раковину.
Китайский нож звякнул о дно раковины.
– Прекрасно. – Сказал отец. – А ты, Джулия?
Джулия не успела ответить – на кухне раздался звон бьющейся посуды. Отец вскочил со стула.
– Хелен?
Его напускной покой исчез.
Вместо ответа мы услышали хлопок задней двери.
Отец подпрыгнул и побежал за ней.
Грачи кружили вокруг шпиля, над церковью Святого Гавриила.
Джулия надула щеки и тяжело выдохнула.
– Три звезды.
Я поднял четыре пальца.
– Это просто ссора, Джейс, – Джулия улыбнулась, стараясь держаться храбро. – Все родители ссорятся. Правда. Не беспокойся.
***
Вчера вечером миссис Тэтчер выступала на ВВС1 и просто измотала там одного некомпетентного недоумка с галстуком-бабочкой. Он говорил, что действия британских войск, потопивших аргентинский корабль "Генерал Велграно" вне Тотальной Зоны Отчуждения – это аморально и незаконно. (*Тотальная Зона Отчуждения – территория радиусом 350 километров вокруг Фолклендских островов, которую Британия считала своей, и 30 апреля 1982 года, было объявлено, что любое судно, попавшее в ТЗО будет атаковано и потоплено без предупреждения*) (Вообще-то, наши войска потопили "Велграно" несколько дней назад, но у газет лишь сейчас появились фотографии, и кроме того, с тех пор как был подбит "Шеффилд", мы потеряли всякое уважение к аргентинским ублюдкам). Витражные голубые глаза миссис Тэтчер были неподвижны, она неотрывно смотрела на этого олуха и объясняла, что вражеский корабль весь день двигался вдоль Зоны Отчуждения и несколько раз пересекал ее границу и снова покидал ее. Она сказала что-то вроде: "Отцы и матери нашей страны избрали меня и доверили мне кресло премьер-министра не для того, чтобы я рисковала жизнями их детей ради исполнения мелких буквоедских правил. Позвольте напомнить вам, что это война". Вся студия поддержала ее, и вся страна, я думаю, тоже. Ну, кроме Майкла Фута, Рэда Кена Ливингстона и Энтони Уэджвуда Бэнна и всех остальных чокнутых левых.
Миссис Тэтчер – крутая. Она такая сильная, спокойная и уверенная в себе. От нее гораздо больше пользы, чем от Королевы, которая, с тех пор как началась война, ни черта не сделала для своей страны. Представители некоторых стран, – например испанцы, – критикуют действия Британии, говорят, что нам не следовало обстреливать "Белграно", но, по-моему, единственная причина такой большой смертности среди аргентинцев в том, что остальные их корабли просто сбежали с поля боя в тот момент, когда надо было эвакуировать своих с тонущего крейсера. Наши силы ВМФ никогда-никогда-никогда не бросили бы своих на произвол судьбы. И, в любом случае, когда ты идешь в армию или во флот, в любой стране, то это твоя работа – рисковать жизнью. Военным ведь как раз за это и платят.
Теперь уже Галтиери пытается усадить нас за стол переговоров, но Мэгги сказала ему, что согласна обсудить с ним только одно – 502-ую резолюцию Совета Безопасности ООН, то есть безоговорочный вывод аргентинских войск с Фолклендских островов. Какой-то аргентинский дипломат в Нью-Йорке до сих пор твердит о том, что "Белграно", мол, был вне Зоны Отчуждения, и что Британия "больше не правит морями, и что она уже "уморила" всех своим "правлением". В "Дэйли мэйл" написали, что это типично для Аргентинских бумагомарак – каламбурить каждый раз, когда речь идет о жизни и смерти; и еще – что Аргентинцам стоило хорошенько подумать до того, как они водрузили свой идиотский бело-голубой флаг на территории нашей суверенной колонии. И я согласен с "Дэйли мэйл". Еще они пишут, что Леопольдо Галтиери вторгся на Фолклендские острова с одной лишь целью – отвлечь внимание от проблем в его собственной стране, где людей подвергают пыткам, убивают и сбрасывают с вертолетов в море. В "Дэйли мэйл" написали, что ура-патриотизм – это последнее убежище подлеца. "Дэйли мэйл" во всем правы, как и Маргарет Тэтчер. Англичане сейчас чувствуют моральный подъем. Люди стоят в многокилометровых очередях в больницах, чтобы сдать кровь. Мистер Уитлок на уроке биологии рассказал нам историю о двух патриотичных мальчишках, которые на велосипедах доехали до Ворчестерской больницы, чтобы сдать кровь (все знали, что он говорит о Гилберте Суинярде и Пите Рэдмарли). Но у них ничего не вышло – медсестра заявила, что они слишком молоды. И мистер Уитлок написал письмо Майклу Спайсеру, – члену Парламента, – письмо, в котором жаловался на то, что сынам Британии не позволяют внести свой вклад в общее дело будущей победы. Это письмо уже опубликовал "Малвернский вестник".
Ник Юи теперь купается в отблесках славы своего брата, Тома. Ник сказал, что "Шеффилду" просто не повезло. Наши системы противоракетной обороны теперь усовершенствованы и легко перехватят все "Экзосеты". А это значит, что мы скоро победим, и вернем себе острова. Газета "Sun" объявила конкурс – они платят 100 фунтов за лучшую анти-аргентинскую шутку. Я не умею придумывать шутки, но я веду свой "военный альбом" – вырезаю посвященные войне заголовки из газет и журналов. У Нила Броуса тоже есть такой альбом. Он считает, что подобная вещь будет стоить миллионы через двадцать-тридцать лет, когда Фолклендская война попадет в учебники Истории. Но все это волнение никогда не покроется и пылью и не сгинет в архивах и библиотеках. Ни за что. Я уверен, что люди всегда будут помнить о войне за Фолклендские острова – пока не погаснет Солнце.
Когда я вернулся из школы, мама сидела за столом на кухне, обложенная банковскими бумагами. Отцовский огнестойкий футляр для документов был вскрыт. Остановившись в дверном проеме, я спросил, хорошо ли она провела день.
– Не то что бы очень уж "хорошо". – Сказала она, не поднимая глаз от калькулятора. – Но это было настоящее откровение.
– Это хорошо. – С сомнением сказал я. Я съел лишь пару крекеров и запил их черничной газировкой. Есть было нечего – Джулия сегодня весь день дома готовится к экзаменам, и она уже опустошила холодильник, съела все пироги. Жадина.
– Что ты делаешь, мам?
– Катаюсь на скейтборде, разве не видно?
Мне следовало пойти к себе, но я зачем-то спросил:
– А что на ужин?
– Жаба.
Ненавижу ее сарказм. Я ведь всего лишь хотел поговорить.
– А разве не папа обычно занимается всей этой бумажной работой?