– Да. – Мама наконец-то посмотрела на меня. – И твоего отца ждет приятный сюрприз, когда он вернется. – В ее голосе было что-то гадкое. Мои внутренности завязались узлом, и я до сих пор не могу развязать их.
Уж лучше бы на ужин была "жаба" – это всяко вкуснее, чем консервированная морковь, тушеная фасоль и фрикадельки в собственном соку. В итоге на тарелке – оранжево-коричневая жижа. Мама очень хорошо готовит, но лишь в те дни, когда приезжают родственники. А сегодня все еще хуже: думаю, она устроила итальянскую забастовку, и будет травить нас консервами до тех пор, пока не получит свой сад камней. Но отца так легко не возьмешь, он съел свою порцию и сказал, что "это было восхитительно". Он даже не пытался скрыть сарказм. И мама тоже: "я очень рада, что тебе понравилось, дорогой", – сказала она (то, что мои родители говорят друг другу в последнее время, и то, что они имеют в виду – это совершенно разные вещи. Даже простые слова вежливости в их устах звучат, как отравленные). На десерт – яблочный пудинг. Сиропом я нарисовал на тарелке тропу – это была дорога наших пехотинцев. Я провел их сложным и извилистым путем, через заснеженную вершину заварного крема на пудинге – к победе в битве при Порте Стэнли.
Сегодня была очередь Джулии мыть посуду, но мы с ней в последнее время вроде как сдружились, поэтому я помог ей – протирал чистые тарелки полотенцем и складывал в шкаф. Мы с сестрой не всегда воюем, вот и сейчас она была добра ко мне настолько, что даже рассказала немного о своем парне Эване. Его мама играет в Бирмингемском Симфоническом Оркестре. Она – перкуссионист, и ее задача бить в цимбалы (это такие большие тарелки) и изображать раскаты грома с помощью литавров. Я очень смеялся, когда представил себе это.
С тех пор как папа с мамой стали ссориться, Палач особенно агрессивен, поэтому я не мог поддержать разговор с Джулией – и лишь слушал. Я постоянно думал о войне – война была первой моей мыслью утром и последней – ночью, перед сном, поэтому я был рад послушать Джулию, послушать о чем-нибудь мирном.
Вечернее солнце красным светом затопило землю между нашим садом и Малвернсом.
Я смотрел на тюльпаны – сливово-черные, масляно-белые и золотые, цвета яичного желтка.
Пока мы мыли посуду, родители, похоже, успели объявить перемирие (или, во всяком случае, договорились о временном прекращении огня), потому что теперь они спокойно сидели за столом и обсуждали сегодняшний день. Джулия спросила, не налить ли им по чашке кофе, и отец ответил: "это было бы очень мило с твоей стороны, дорогая", и мама сказала "спасибо, доченька". Мне даже показалось, что я просто неверно истолковал мамино поведение сегодня днем, когда застал ее за чтением отцовских бумаг. И у меня немного отлегло от сердца. Отец как ни в чем не бывало рассказывал маме забавную историю о том, как Крэйг Солт позволил стажеру Дэнни Лоулеру покататься на своей спортивной машине "Делориан". Поэтому вместо того, чтобы, как обычно, запереться у себя в комнате, я пошел в зал, включил телевизор и стал смотреть программу "Завтрашний мир".
Именно там, сидя на диване, я и услышал, как мама загнала отца в ловушку.
– Кстати, Майкл, скажи, а зачем ты перезаложил наш дом в банке "NatWest" в январе? Сколько там, пять тысяч фунтов, правильно?
Пять тысяч фунтов! Весь наш дом стоит двадцать две тысячи!
В "Завтрашнем мире" рассказывали о том, что в будущем, машины будут ездить самостоятельно, без помощи водителей, используя специальную электронную разметку на дороге. Автовладельцу будет достаточно лишь вбить в компьютер координаты пункта назначения. Эта система поможет полностью исключить дорожно-транспортные происшествия.
– Шарилась в моих бумагах, да?
– Ну, знаешь, просто хотела быть в курсе дел.
– И ты "просто" зашла в кой кабинет и "просто" залезла в мои бумаги.
Папа, не надо! Хотел крикнуть я. Не говори этого!
– Ты это серьезно? – Мамин голос дрожал. – То есть мне запрещено входить в твой кабинет? И мне запрещено трогать твои картотечные шкафчики?
Отец промолчал.
– Может это прозвучит несколько старомодно, но мне кажется, что если жена находит среди бумаг мужа запись о скрытых от нее 5 тысячах фунтов, то она имеет полное право услышать ответы на свои вопросы.
(Меня бросило в дрожь и затошнило.)
– И с чего это у тебя вдруг взялся такой живой интерес к бухгалтерии? – Наконец сказал отец.
– Зачем ты перезаложил наш дом?
Ведущий "Завтрашнего мира" приклеил себя к потолку вниз головой. "Британские ученые разработали химический состав, который сильнее гравитации. – Ухмыляясь, сказал он. – Можете не сомневаться".
– Так, понятно. Ты всерьез думаешь, что я обязан отчитываться перед тобой, не так ли?
– Да, именно так я и думаю.
– Это перепланирование.
Мама усмехнулась.
– Ты пытаешься сбить меня с толку терминологией?
– Это не терминология. Это перепланирование. Только, пожалуйста, не надо истерить…
– Не надо "истерить"? А как мне еще реагировать, Майкл? Ты используешь наш дом в качестве залога, а потом деньги маленькими порциями уходят непонятно куда. Или, может быть, непонятно кому?
– На что это ты намекаешь? – Тихо сказал отец.
– Я вежливо спрашиваю тебя, что происходит. – Мама словно сама испугалась своих слов и пошла на попятную. – И все, что я слышу в ответ – это отговорки. Ты можешь сказать мне, что происходит? Пожалуйста. Потому что я не понимаю, что…
– Вот именно, Хелен! Спасибо! Спасибо, что сама озвучила эту мысль. Ты не понимаешь! Я перезаложил дом, потому что нуждался в деньгах! Я знаю, что вечно думать о деньгах – это удел мещан, но ты наверняка заметила, пока играла в Шерлока Холмса, что на нас висит огромная румяная ипотека, и нам нужны деньги, чтобы оплачивать ее! Твоя изумительная плитка на кухне и твой новый изумительный фарфор фирмы "Doulton", который мы ставим на стол лишь два раза в году, чтобы произвести впечатление на Эллис и Брайана – за все это нужно платить! Когда ты требуешь обменять свою машину на более новую модель лишь потому, что у "старой" модели прикуриватель вышел из моды – за это тоже нужно платить! И вот теперь, теперь ты решила, что жизнь не имеет смысла без… без новых удивительных экспериментов в области ландшафтного дизайна!
– Потише, Майкл. Дети услышат.
– Раньше тебя это не беспокоило.
– Так, теперь уже ты истеришь.
– Я? Истерю? Отлично. Ты хотела, чтобы я что-нибудь предложил, Хелен. И вот мое предложение: я предлагаю тебе проводить жизнь на корпоративных собраниях, я предлагаю тебе выслушивать жалобы от сотрудников каждый раз, когда твое начальство задерживает зарплату, я предлагаю тебе выслушивать выговоры от начальства каждый раз, когда ты отсылаешь им отчеты со слишком низкими цифрами в графе "прибыль". Я предлагаю тебе наматывать по двадцать, двадцать пять, тридцать тысяч миль каждый год по всей гребаной Англии! И тогда, тогда, может быть, я позволю тебе разговаривать со мной таким тоном. Но пока этот день не настал, я был бы благодарен, если бы ты избавила меня от допросов с пристрастием насчет того, как я оплачиваю твои счета. Вот мое предложение, Хелен.
Отец громко зашагал наверх.
Он гремел дверцами картотечных шкафчиков в кабинете.
Мама не сдвинулась с места. Я боялся услышать ее рыдания.
Я смотрел "Завтрашний мир", и мечтал, что экран растворится – и я смогу сбежать туда, просто переступив из зала в "Завтра".
***
Война удивительна: в ней может победить даже тот, кто понес самые большие потери. Пока что новости плохие. Брайан Ганрахан сказал, что высадка в бухте Сан-Карлос стала самой кровопролитной для Королевской Морской Пехоты со времен Второй Мировой. Наши радары плохо работали из-за холмистой местности, и мы не видели истребителей до тех пор, пока они не оказались прямо над нами. Чистое, безоблачное утро стало настоящим подарком для аргентинцев. Они атаковали основные корабли, и поначалу не трогали транспортеры с пехотинцами, ведь они знали, что если главные суда пойдут ко дну, то добить пехоту на побережье – дело техники. Крейсер "Ардент" был потоплен первым. Крейсер "Удивительный" – получил серьезную пробоину. Крейсеры "Антрим" и "Аргонавт" успели отступить. Весь день по телеку показывали одни и те же фотографии. Вражеские истребители "Дассо Мираж 3", заполонившие небо. Столб черного дыма над крейсером "Ардент". И, наконец, впервые нам показали сами Фолклендские острова. Совершенно голые – ни деревьев, ни домов, ни изгородей – серо-зеленая пустыня. Джулия сказала, что это похоже на Гебридские острова, и я думаю, она права. (Мы были там три года назад – самые дождливые выходные в истории семьи Тейлоров. Но и самые лучшие. Мы с отцом всю неделю играли в настольный футбол. Я – за "Ливерпуль", он – за "Ноттингем форрест"). Брайан Ганрахан сообщил, что катастрофы удалось избежать лишь благодаря контратаке наших истребителей "Си-Харриер". Он рассказал, что прямо у него над головой из подбитого вражеского "Дассо Миража 3" катапультировался пилот – и в следующую же секунду истребитель рухнул в море.
О судьбе крейсера "Ковентри" ничего не сообщали.
Бог знает, кто сейчас выигрывает, а кто проигрывает. Ходят слухи, что Советы снабжают Аргентинцев фотографиями со спутника, поэтому те всегда точно знают, где располагаются наши корабли. (Брежнев умирает, или уже умер, поэтому можно лишь догадываться о том, что происходит в Кремле) Нил Броус говорит, что если эти данные подтвердятся, то Рональд Рэйган будет обязан вмешаться – потому как и мы и американцы состоим в НАТО. И если США вмешается, начнется Третья Мировая.
"Дэйли мэйл" опубликовали всю ту ложь, которой аргентинское правительство кормит своих людей. Я был просто в ярости. Джон Нотт, наш Министр Обороны, никогда не стал бы нам врать!
Джулия спросила, с чего я взял, что нам не врут?
– Мы британцы, – сказал я, – зачем правительству врать нам?
– Для того, – ответила Джулия, – чтобы убедить нас в том, что все идет как надо, в то время как на самом деле мы в жопе.
– Но… нам не врут.
– Именно так сейчас говорят аргентинцы. – Сказала Джулия.
Это вывело меня из себя. Сейчас, пока я окунаю свою перьевую ручку в чернильницу, где-то над Южной Георгией вдребезги разбивается вертолет. (*Южная Георгия – остров в Атлантическом океане, рядом с Фолклендскими островами, так же ставший частью конфликта между Британией и Аргентиной*). Пока я рисую в своей тетрадке окружность с помощью циркуля, крылатая ракета врезается в истребитель. И когда окружность будет закончена, валлийский гвардеец получит пулю в глаз.
Как люди вообще могут жить, зная, что где-то там происходит все это?
Я как раз вернулся из школы и зашел к себе в комнату, чтобы снять школьную форму, когда в окно увидел, как на Кингфишер Медоус появился роскошный серебристый "Лэндкрузер". Он заехал к нам во двор и начал парковаться прямо под моим окном. На улице весь день моросило, и, выйдя из машины, Эван накинул капюшон – так что я не мог толком разглядеть парня своей сестры. Я, честно говоря, предполагал, что он будет похож на принца Эдварда, но я ошибся – он был огненно рыжий, лицо покрыто брызгами веснушек, походка пружинистая, как у баскетболиста. На нем: рубашка персикового цвета и сверху джемпер цвета индиго, широкие штаны, такие, знаете, висящие на бедрах, с ремнем с огромной пряжкой, и остроносые ботинки с белыми носками. В общем, одет он был по последней моде – сейчас все так ходят. Я крикнул: "Джулия! Эван приехал!" Наверху раздался грохот – Джулия уронила один из своих пузырьков. "Черт!" (я никогда не понимал, чем все девчонки занимаются у себя в комнатах прежде, чем выйти на люди… Джулия может сидеть за запертой дверью часами. Дин Моран говорит, что его сестра такая же). Потом она крикнула:
– Ма-а-ам! Впусти его!
Мама уже спускалась. Я, как снайпер, занял позицию наверху – глядя на них сквозь балюстраду лестницы.
– Эван, я полагаю. – Сказала мама голосом, которым обычно пугают детей. – Рада, наконец, познакомиться с тобой.
Но Эван совсем не выглядел напуганным.
– Я тоже рад, миссис Тейлор. – Его голос звучал серьезно и вполне естественно.
– Джулия много рассказывала о тебе.
– Ой. – Он неловко улыбнулся. – Это плохо.
– Нет-нет-нет, – мамин смех был похож на брошенные в воздух конфетти. – Только хорошее.
– Про вас она мне тоже много чего рассказывала.
– Хорошо, хорошо. Что ж, я думаю, тебе лучше зайти и подождать внутри, пока Джул заканчивает свои… дела.
– Спасибо.
Мама закрыла дверь.
– Джулия говорила, что ты учишься в частной Соборной школе? Одиннадцатый класс?
– Точно. На одни пятерки, как и Джул.
– Угу, и тебе, ну, нравится?
– Что именно – моя школа или учиться на пятерки?
– Эм… – Мама пожала плечами, – школа.
– Там все очень строго. Но я не жалуюсь.
– Ну, знаешь, традиции ведь тоже очень важны.
– Абсолютно согласен, миссис Тейлор.
– Что ж, – мама посмотрела на потолок, – пока Джулия собирается, я могу предложить тебе чаю или кофе.
– Это очень мило, спасибо. Но день рожденья моей матери всегда начинается вовремя, как военный парад. И если я опоздаю, меня казнят на рассвете.
– Ох, как я ее понимаю! Брат Джулии обычно спускается к ужину только когда все уже остыло. Это ужасно раздражает. Но я все же надеюсь, что ты как-нибудь составишь нам компанию за семейным ужином. Папа Джулии просто мечтает с тобой познакомиться.
(Вот это новость!)
– Я не хотел бы навязываться.
– Но что ты!
– Я, ну, я, знаете ли, вегетарианец.
– Тогда это прекрасный повод для меня достать все свои книги рецептов и приготовить что-нибудь интересное. Если только ты пообещаешь разделить с нами ужин как-нибудь.
(отец называет вегетарианцев – "котлетофобы")
Эван вежливо улыбнулся, но так и не сказал "да".
– Что ж, вот и славно. Так, я сейчас схожу наверх, проверю, знает ли Джулия, что ты ждешь ее. Подожди еще пару минут, хорошо?
Эван разглядывал наши семейные фото над телефоном (среди которых – фото маленького Джейсона; я покрываюсь потом стыда каждый раз когда, смотрю на этот снимок, но родители не разрешают снять его). Я разглядывал Эвана – это загадочное создание, которое, вопреки здравому смыслу, предпочитает проводить свое свободное время с моей сестрой. Он даже тратит на нее деньги – покупает ожерелья, украшения и прочее барахло. Зачем?
Эван не выглядел удивленным, когда заметил, как я спускаюсь по лестнице.
– Ты Джейсон, верно?
– Нет. Я – "Оно".
– Да брось! Она называет тебя так только когда злится.
– То есть каждую минуту, каждого часа, каждого дня.
– Неправда. Это совсем не так. И, – Господи! – ты бы слышал, как она назвала меня, когда я однажды умудрился не заметить ее новую прическу. – Он состроил весело-виноватую гримасу. – А ведь она весь день провела в парикмахерской.
– И как же?
– Если я скажу это вслух, – он понизил голос, – штукатурка начнет осыпаться с потолка, а обои отклеятся от стен. Я не хотел бы превратить ваш дом в руины с помощью этого "заклинания", твоим родителям это вряд ли понравится. Прости, есть вещи, которые должны оставаться неназванными.
Это, наверно, клево – быть Эваном. Быть остроумным. Говорить длинными предложениями. Что ж, пожалуй, Эван – это не самый худший вариант зятя.
– Можно я посижу в твоем "Лэндкрузере"?
Эван посмотрел на свои часы "Sekonda" (толстые, с металлическим ремешком).
– Конечно, почему нет?
– Ну, и как тебе?
Руль, обтянутый замшей. Салон, отделанный красной кожей и темным деревом, с хромовыми вставками. Моя ладонь легла на теплый рычаг коробки передач. Сиденье мягкое, с боковой поддержкой и подогревом, словно обнимало меня. Приборная панель зажглась призрачным светом, когда Эван вставил ключ в зажигание. Иглы-стрелки тахометра и прочих датчиков ожили и задвигались. Облако смолистого дыма вырвалось из выхлопной трубы, и потянулось вдоль улицы, сдуваемое ветром. Из спрятанных в дверях колонок и сабвуферов заиграла невероятная музыка ("Heaven", – гордо сказал Эван, – "Talking heads". Дэвид Бёрн гений". Я просто кивнул, наслаждаясь чистотой звука). На зеркале висел освежитель воздуха, с цитрусовым запахом. На приборной панели – наклейка: пацифистский знак.
Господи! Да если б у меня была такая тачка, я бы сбежал из Блэк Свон Грин быстрее, чем сверхзвуковой истребитель "Супер-Этендард". Подальше от двух- трех- четыре- и пятизвездочной родительской ругани. Подальше от школы и Росса Уилкокса и Гарри Дрэйка и Нила Броуса и мистера Карвера. Я бы наверно, взял с собой Дафну Маддэн – но только ее, и никого больше. Я бы летел на полной скорости и перепрыгнул бы через Ла-Манш, использовав белые скалы Дувра в качестве трамплина, – я взлетел бы к небу, как Ивил Книвил, и устремился бы в сторону заката (*Ивил Книвил – американский трюкач, получивший мировую известность благодаря смертельно-опасным трюкам на мотоцикле*). Мы с Дафной приземлились бы на побережье Нормандии, и устремились бы на юг, – и уже там я подделал бы документы, соврал бы насчет своего возраста и устроился работать на винограднике или на лыжном курорте. Мои стихи купило бы издательство "Faber and Faber", и на обложку моей книги я бы поместил свой портрет, нарисованный знаменитым художником. И каждый модный фотограф в Европе мечтал бы устроить фотосессию с Дафной. И все учителя моей школы хвастались бы тем, что я учился в Блэк Свон Грин, и даже поместили бы памятную табличку на фасаде, с моим именем, но я бы никогда, никогда, никогда не вернулся назад в Ворчестершир.
– А давай меняться, – сказал я, – я тебе – свой Биг-Трак, а ты мне – свой "Лэндкрузер". Мой Биг-Трак можно запрограммировать – там больше двадцати функций.
Эван сделал вид, что борется с соблазном сказать "да".
– Я бы с радостью, но у вас в Ворчестере везде одностороннее движение, так что даже твой Биг-Трак с его двадцатью функциями вряд ли разберется. Извини. – От него пахло мятным Тик-Таком и "Олд-спайсом".
Джулия постучала ногтем по окну с моей стороны – она смотрела на меня с веселым недоумением. И я вдруг понял, что моя надоедливая сестра – самая настоящая девушка: темная губная помада, и ожерелье голубого жемчуга на шее, подаренное бабушкой. Я опустил окно. Джулия посмотрела на меня, потом на Эвана, потом на меня.
– Ты опоздал.
– Я опоздал? – Эван сделал музыку потише.
И они улыбнулись друг другу.
Интересно, а мои мама с папой тоже когда-то так же нежно улыбались друг другу?