– Наверно, это прозвучит… (Палач заблокировал "странно")… необычно, но я повернул в лес, когда шел мимо церкви Святого Гавриила, и я просто решил (Палач схватил "сесть")… отдохнуть, и вдруг этот пес (Господи, это звучало так убого)… этот огромный пес взял мой рюкзак и убежал. (на их лицах не было ни единого намека на сочувствие). В том рюкзаке все мои учебники и тетрадки. – Палач заставлял меня подбирать слова, и я выглядел как лжец. – Потом я побежал за псом, ну, я пытался догнать его, но стало темно и тропа, ну, вроде как привела меня… – Я большим пальцем показал себе через плечо. – Туда, на край карьера. И я увидел вас, но я не шпионил (даже младенец смотрел на меня с недоверием) Это правда, я просто хотел вернуть свой рюкзак.
Длинноволосый парень продолжал строгать.
– Зачем ты вообще пошел в лес? – Спросила женщина.
– Я прятался. – Только правда могла спасти меня.
– Прятался? – Спросила ее дочь. – От кого?
– От мальчишек.
– А что ты им такого сделал? – Спросил кривоносый пацан.
– Ничего. Я им просто не нравлюсь.
– Почему?
– Откуда я знаю?
– Ты знаешь. Я уверен, ты знаешь.
Конечно же, я знал.
– Я не один из них. Вот почему. Они считают, что этого достаточно, чтобы ненавидеть.
Я почувствовал влажное тепло на ладони – собака лизала мне руку. Мужчина с зачесанными назад волосами и бакенбардами хмыкнул и сказал старику:
– Ты бы видел свое лицо, Бакс! Когда этот парень покатился по склону! Прямо из ниоткуда!
– Дыа, я был бледен, как грех! – Старик бросил пивную банку в костер. – И знаешь что, Клем Остлер? Я этого не стыжусь. Я думал, что это мертвяк приковылял к нам прямо из могильника. Или, что чертовы гринго бросают в карьер старые холодильники и печки, совсем как в прошлый раз, в Першоур-вэй. У меня чуйка на такую фигню хорошо фурычит (или у цыган проблемы с произношением, или они просто изобрели новые слова для старых понятий). И то что этот мелкий (он подозрительно кивнул на меня) шарится тут, еще раз подтверждает мою правость.
– Скажи, а ты не думал, просто попросить? – Точильщик ножей повернулся ко мне. – Если ты уверен, что твой рюкзак у нас, ты мог просто прийти к нам.
– Или ты думал, что мы подвесим тебя на вертеле над костром? – Женщина скрестила руки на груди. Руки толстые, как высоковольтные провода. – Ага, мы ведь цыгане, мы дикари, и любим варить суп из бледнолицых на ужин! Так тебе казалось, да?
Я пожал плечами, не в силах найти ответ. Длинноволосый все еще строгал ножом свой кусок резины. Пахло костром и жженым маслом, телами и сигаретами, сосисками и фасолью, сладостями и навозом. Эти люди живут гораздо более свободной жизнью, чем я, но в моей жизни больше комфорта, и еще я, скорее всего, проживу гораздо дольше, чем они.
– Допустим, мы поможем тебе найти твой рюкзак, – сказал мужчина, сидящий на троне из покрышек, – что ты сможешь дать нам взамен?
– Мой рюкзак у вас?
– Ты обвиняешь моего дядю в воровстве? – Закричал кривоносый пацан.
– Спокойно, Эл. – Точильщик ножей зевнул. – Он б-зобиден, ты же видишь. И он может заслужить чуточку наш-го д-верия, рассказав нам о том, что произошло в сельском клубе в среду. Н-сколько я знаю, Совет Малверна р-шил построить "постоянный рай-н" для нас в Хайк Лэйн. И п-ловина ж-телей Блэк Свон Грин пр-шла в клуб, чтобы обс-дить этот вопрос, они н-бились туда, как сардины.
Только честность могла спасти меня.
– Да, людей было очень много.
На лице у точильщика ножей появилась улыбка, словно он выиграл спор.
– Ты т-же там был, да? – Спросил тот, кого звали Клем Остлер.
Я колебался.
– Отец взял меня с собой. Но собрание было прервано из-за…
– И много ты про нас узнал?
– Не много. – Это был самый разумный ответ.
– Бледнолицые! – Клем Остлер закатил глаза так, что только белки были видны. – Эти гринго ни хрена про нас не знают. А те, кого они зовут "экспертами", знают еще меньше чем ни хрена.
Старик Бакс кивнул.
– Семья Мерси Ватта п-реехала в т-кой "оф-циальный район" в Севенокасе. Арендная плата, очереди, списки, надзиратели. Не с-мое дружелюбное м-сто на свете.
– Эт пр-сто смешно! – Точильщик ножей ткнул пальцем в сторону костра. – Мы не с-бираемся жить в этих лагерях. Они строят их не ради нас, а р-ди с-бя. Это все из-за н-вого з-кона.
– Какого закона? – Спросил кривоносый мальчишка.
– Если Совет не выполнит норму по строительству п-стоянных районов для нас, то по закону мы можем с-литься где захотим. Поэтому Совет хочет п-строить "сп-циальную зону", и т-гда легавые по закону смогут сгонять нас с наших мест и силой тащить в п-стоянный район, как в конц-лагерь. И только об этом они и беспокоятся. Добрыми намерениями здесь и не пахнет.
– Тебе рассказали об этом на собрании в клубе, а? – Сердито спросила женщина с ребенком.
– Сначала они свяжут нам руки законами, – Клем Остлер не дал мне ответить, – потом силой заставят н-ших д-тей ходить в школу, превратят их в тихих, п-слушных д-рачков – Да-сэр, Нет-сэр, Спасибо-за-покупку-приходите-еще-сэр. А потом и нас превратят в ди-диотов, заставят жить в кирпичных домах, в этих склепах. Они п-таются стереть нас с лица Земли, как Адольф Гитлер. Но действуют более осторожно, более мягко.
– "Ассимиляция", – кривоносый мальчишка уставился на меня, – вот как называют это социальные работники, а?
– Я, – я пожал плечами, – не знаю.
– Что, уд-влен, что какой-то там цыган знает такое сложное слово? Ты м-ня не узнал, а? А вот я-то отлично т-бя п-мню. Мы, цыгане, не з-бываем лиц. Мы вместе учились в н-чальной школе. Нашу чительницу звали то ли Фрогмартин, то ли Фигмортин, что-то типа того. Ты уже тогда заикался. Мы играли в эту игру, помнишь? В "Палача".
В моей памяти всплыло его имя:
– Алан Уолл.
– Да, это мое имя. Вспомнил меня, заика.
Что ж, лучше быть "заикой", чем "шпионом".
– Что ос-бенно бесит м-ня в этих гринго, – женщина зажгла сигарету, – так это то, что они смеют н-зывать нас грязными, хотя сами при этом ходят в туалет в той же комнате, в к-торой моются! И всегда используют одни и те же ложки и чашки и воду в ванной и не выбрасывают свой мусор на природу, нет, они хранят свои отходы в коробках, – ее передернуло от отвращения, – в своих домах.
– Еще они спят со своими д-машними ж-вотными. – Клем Остлер показал пальцем на костер. – И ладно бы с собаками, но кошки! Блохи, грязь, мех, и все это в одной кровати. По-твоему это н-рмально, а, заика?
Я задумался вот о чем: цыгане считают нас недолюдьми, и главный наш грех – это наша непохожесть на них.
– Ну, некоторые люди позволяют своим домашним животным спать на своей кровати, но…
– Или вот еще, – Бакс плюнул в огонь. – Гринго не женятся на одной женщине на всю жизнь, нет. Сегодня они меняют жен как меняют машины, н-смотря на все эти их "свадебные клятвы". (Все закивали и зацокали языками. Все, кроме этого длинноволосого мальчишки с ножом. Я стал подозревать, что он или глухой или тупой) Как тот мясник в Ворчестере, он развелся с Бэкки Смит из-за того, что у нее отвисла задница.
– Гринго готовы тр-хать все, что движется, а все, что не движется, они двигают и тр-хают, – сказал Клем Остлер. – Они как собаки во время течки. Не важно – когда и с кем. В машинах, на улице, в мусорных контейнерах, где угодно. И это нас они назвыают "анти-социальными"!
Все посмотрели на меня.
– Пожалуйста, – мне было нечего терять, – скажите, кто-нибудь видел мой рюкзак?
– "Рюкзак"? – Мужик, сидевший на покрышках, ухмыльнулся. – Так вы это теперь называете?
– Ох, да избавьте уже пацана от страданий. – Сказал точильщик ножей.
Мужик, сидевший на покрышках, вдруг извлек из темноты мой адидасовский рюкзак.
– Этот рюкзак? (я выдохнул – это было огромное облегчение) Не благодари, заика! Книги плохому не научат. – Они стали по кругу передавать мой рюкзак из рук в руки, пока он не попал ко мне.
Спасибо, сказал Червяк.
– Спасибо.
– Фриц не слишком избирателен. Тащит домой все подряд. – Мужик на покрышках свистнул, и волк, ограбивший меня, выпрыгнул из темноты. – Это пес моего брата. Он живет со мной, п-ка брат р-шает проблемы с жильем в Киддиминстере. У него ноги грейхаудна и мозги колли! Эх, Фриц, я буду по тебе скучать. Выпусти Фрица за ворота, и он вернется с фазаном в зубах, или с зайцем, и тебе даже не нужно беспокоиться насчет всех этих фермерских знаков "Частная с-бственность".
Длинноволосый парень вдруг поднялся. Все посмотрели на него.
Он бросил мне свою поделку. Я поймал ее.
Это был кусок плотной черной резины. Кусок покрышки, наверно. Он вырезал из нее голову размером с грейпфрут. Это напоминало кукулу вуду, но выглядело просто потрясающе. Такую штуку с удовольствием взяли бы в галерею к моей маме, подумал я. Глаза ее были необычные, словно два углубления в черепе. А рот похож на широкий шрам. Ноздри раздуты, как у напуганной лошади. Если бы страх был вещью, а не чувством, он бы выглядел именно так.
– Джимми, – Алан Уолл рассматривал голову. – Ты превзошел сам себя.
Джимми хмыкнул, ему было приятно.
– Тебе оказали большую честь, – сказала мне женщина. – Джимми не делает их для всякого, кто свалится нам на голову.
– Спасибо, – сказал я Джимми, – Я буду беречь ее.
Лица Джимми я не видел, оно было скрыто за его длинными волосами.
– Это он, Джимми? – Клем Остлер имел в виду меня. – Это он так выглядел, когда падал?
Но Джимми встал и направился к трейлеру.
Я посмотрел на точильщика ножей.
– Можно я пойду?
Точильщик поднял руки.
– Ты не заключенный.
– Но ты ск-жи им, – Алан Уолл ткнул пальцем в сторону деревни, – ск-жи им, что мы не воры, и мы не такие, как они думают.
– Этот пацан может до посинения рассказывать им правду о нас. Они все р-вно не поверят, – сказала девушка, – они не х-тят верить.
Все цыгане смотрели на меня так, словно я был их послом в мир кирпичных домов, высоких заборов и агентов по недвижимости.
– Они боятся вас. Вы правы, они вас не понимают. Если б они… или… это было бы неплохое начало, если б они могли просто посидеть здесь. Погреться возле вашего костра и послушать вас. Это было бы хорошее начало.
Огонь выплюнул струю искр. Искры взвились вверх, сквозь ветки сосен, вверх из карьера, к луне.
– Знаешь, что такое огонь? – Точильщик ножей закашлялся. Это был кашель умирающего человека. – Огонь – это солнце, возвращенное деревом.
Ярмарка
Играла эта потрясная песня "Olive’s Salami" в исполнении Элвиса Костелло и группы "Attractions". Дин что-то крикнул мне, но его крик увяз в музыке, и я переспросил:
– Что-о-о?
– Я не слышу, что ты говоришь! – Крикнул Дин.
Работник ярмарки хлопнул его по плечу и взял с него 10 пенни.
И в этот момент я увидел матовый прямоугольник, лежащий прямо на исцарапанном полу автодрома. На расстоянии вытянутой руки от моей электрической машинки.
Это был бумажник. Я собирался отдать его сотруднику аттракциона, но, заглянув внутрь, увидел фото Росса Уилкокса и Дафны Маддэн. Они позировали, как Джон Траволта и Оливия Нейтрон-Бомб на плакате фильма "Бриолин" (только на заднем плане была не солнечная Америка, а затянутый туманом английский задний двор).
Бумажник Уилкокса был под завязку набит деньгами. Там, наверно, больше пятидесяти фунтов. Это серьезно. Я в жизни никогда не видел такой кучи денег. Я положил бумажник между коленок и огляделся, чтобы убедиться, что никто ничего не видел. Дин кричал что-то Флойду Челеси. Никто из ребят в очереди не обращал на меня внимания.
В голове у меня разразился целый судебный процесс. Обвинение призывало учесть а) тот факт, что это не мои деньги и б) как плохо будет Уилкоксу, как он запаникует, когда поймет, что потерял бумажник. Защита в свою очередь в качестве веских аргументов приводила а) голову мертвой мыши в моем пенале, б) оскорбительные рисунки на доске, изображающие меня, поедающего собственный член и в) бесконечные "эй, Червяк! Как там твои с-с-с-с-с-с-сеансы речевой т-т-т-терапии?"
Судья принял решение за несколько секунд. Я сунул бумажник Уилкокса в карман. Добычу посчитаю позже.
Хозяин автодрома махнул рукой своему подчиненному, сидящему в будке, тот повернул рычаг, и каждый мальчишка на автодроме выдохнул: "ну наконец-то!". Искры посыпались с потолка, электрические машинки ожили, и песня Элвиса Костелло сменилась на песню "Every little thing she does it’s magic" (*"Все, что она делает – чудо", песня группы Police, записанная в 1981 году*) и светофор замигал ослепительно, красным, грейпфрутовым светом, потом переключился на лимонно-желтый, и наконец – на лаймово-зеленый. Моран врезался в меня, он выл, как Зеленый Гоблин, ударивший Человека-паука. Я стал выкручивать руль, чтобы отомстить ему, но вместо этого на полной скорости влетел в Клайва Пайка. Клайв Пайк разозлился и попытался врезаться в меня, все это вылилось в пять минут поворотов, вращений и столкновений – пять минут чистого счастья. И вдруг в меня врезалась машинка Чудо-женщины.
– Упс! – Холли Деблин сидела за рулем и смеялась.
– Ну ничего, я еще отыграюсь! – Крикнул я.
– Ох, бедная я бедная.
Бумажник Уилкокса лежал в моем кармане, я чувствовал его бедром.
И все-таки, что ни говори, автодром – это потрясно.
– Ты и сам прекрасно знаешь, почему тебе нельзя сюда! – На выходе из автодрома я стал свидетелем сцены – хозяин не пускал Уилкокса внутрь. С ним была Дафна, в обтягивающих джинсах и куртке с меховым воротником. Она сунула пластинку "Wrigley’s Permint" в свой вишневый рот. – Так что хватит строить из себя дурачка: "что я такого сделал?"
– Но он должен быть там, на автодроме! – Смотреть на Росса Уилкокса в отчаянии – сплошное удовольствие.
– Да, если ты прыгаешь с машины на машину, то, конечно, есть вероятность, что что-нибудь выпадет у тебя из карманов! Мне плевать если тебя ударит током, все, о чем я волнуюсь – это моя лицензия.
– Просто позвольте нам взглянуть! – Сказала Дафна. – Его отец убьет его.
– И почему мне должно быть не наплевать?
– Тридцать секунд! – Уилкокс был в истерике. – Это все, о чем я прошу!
– Так, слушай, мне нет никакого дела до твоих проблем, мне надо работать.
К тому времени новые мальчишки уже рассаживались по машинкам. Хозяин автодрома захлопнул ворота, едва не придавив Уилкоксу пальцы.
– Упс!
Самый крутой пацан в Блэк Свон Грин растерянно оглядывался в поисках своей шайки. Но вокруг не было никого из знакомых. На ярмарку съехались люди из Тэксберри, Малверна, Першора и прочих городов.
Дафна Маддэн коснулась его руки.
Уилкокс отдернул руку и отвернулся.
Дафна, обиженная, что-то сказала ему.
– Да, это конец света, еще какой конец, тупая ты корова!
Никто не смеет разговаривать так с Дафной. Она отвернулась на секунду, словно эти слова обожгли ее. А потом вдруг ударила Уилкокса прямо в глаз. Мы с Дином аж подпрыгнули на месте.
– Ауч! – Сказал Дин, явно довольный увиденным.
Росс Уилкокс весь аж съежился.
– Я же предупреждала тебя, болван! – Дафна была в бешенстве, я буквально видел, как у нее выросли клыки и когти. – Я предупреждала тебя! Можешь найти себе настоящую тупую корову!
Уилкокс поднес дрожащие пальцы к подбитому глазу.
Дафна развернулась и пошла прочь.
– ДАФНА! – Уилкокс закричал ей вслед, словно герой фильма.
Дафна обернулась, бросила в его сторону высоковольтное: "иди на хер!" и скрылась в толпе.
– Это было прекрасно. – Сказал Дин.
Уилкокс посмотрел на нас, и его бумажник в моем кармане завизжал, умоляя хозяина освободить его. Но Уилкокс не видел нас. Он рванул было за своей бывшей подружкой. Остановился. Обернулся. Потрогал глаз, наверно, проверяя, не идет ли кровь. Потом снова обернулся, и тоже исчез в толпе между двумя аттракционами: "Капитан Экстатик" и "Выиграй Смурфа".
– Ах, мое сердце просто обливается кровью. – Вздохнул Дин, он был счастлив. – Пойдем, найдем Келли. Я обещал присмотреть за Максин.
Когда я проходил мимо аттракциона ВЫБЕЙ-МЕНЬШЕ-20-ОЧКОВ-3-ДРОТИКАМИ-И-ВЫБЕРИ-СВОЙ-ПРИЗ, кто-то позвал меня.
– Ой, ой! Глухой что-ль? – Это был Алан Уолл. – Помнишь меня? А моего дядю Клема?
– Конечно, помню. Что вы здесь делаете?
– А кто, по-твоему, устраивает ярмарки?
– Цыгане?
– Люди Мерси Уоттса. Все это принадлежит им.
Дин был впечатлен.
– Это Дин, и его младшая сестра, Максин.
Алан Уолл просто кивнул Дину. Клем Остлер торжественно вручил Максин детскую вертушку.
– Что надо сказать дяде? – Спросил у нее Дин.
– Спасибо. – Сказала Максин и подула на вертушку.
– Как н-счет партии в дартс? – Спросил Алан Уолл.
– В дартс? Да легко! Меня называют "мистер-всегда-в-яблочко". – Дин положил на прилавок две монеты по 10 пенни. – Одна за меня, вторая – за Джейса.
Но Клем Остлер ладонью отодвинул монеты на край прилавка.
– Никогда не отказывайтесь от подарков цыган, ребята. Или у вас отсохнут яйца. Я не шучу. Ваши яйца действительно могут отвалиться.
Дин попал в 8 первым дротиком, второй дротик угодил в 10. Его третий бросок перебил первые два – он попал в удвоенные 16.
Я как раз собирался бросить свой первый дротик, когда за спиной вдруг раздался голос.
– О, смотрите кто тут у нас. Присматриваете за младшей сестричкой, да?
Гарри Дрэйк, Ант Литтл и Даррен Крум.
Моран вздрогнул. Максин отвела взгляд.
Брось дротики в них, сказал мой Нерожденный Брат Близнец, целься в глазные яблоки.
– Да. Присматриваем. А вам какое нахер дело?
Дрэйк не ожидал этого (слова – это оружие, и твоя победа в бою часто зависит от того, боишься ты или нет собственных слов).
– Ну что ж, продолжай. – Дрэйк быстро пришел в себя. – Бросай. Удиви нас.
Если я брошу, это будет выглядеть так, словно я подчиняюсь его приказам. Но если не брошу, я буду выглядеть, как болван. Мне оставалось лишь одно – притвориться, что Дрэйка не существует. Моя стратегия была проста – я собирался целиться в зону утроения 20-ти, ведь по краям от нее находились самые маленькие цифры - 5 и 1. Мой первый дротик попал в 5. Быстро, пока Гарри Дрэйк не успел открыть свою пасть, я швырнул второй дротик и угодил в удвоенную 5.
Мой третий дротик попал точно в единицу.
– Победитель! – Клем Остлер закричал на всю площадь.
– Да, конечно! Он – прирожденный победитель. – Ухмылялся Ант Литтл.
– Прирожденное посмешище. – Сказал Даррен Крум, шмыгнув носом.
– А вы, шпана, сегодня уже пять раз играли, – Сказал ему Клем Остлер. – И, н-сколько я помню, просрали все свои попытки.
Гарри Дрэйк не посмел послать на хер работника ярмарки. Он знал, что у этих работников свои законы, не похожие на наши.
– Ты можешь выбрать приз, Макс, если хочешь. – Сказал я.
Максин посмотрела на Дина. Дин кивнул.
– Ну, если Джейс разрешает.
– Жалко, что ты не можешь выиграть здесь друзей, Тейлор. – Гарри Дрэйк не мог уйти молча – он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
– А мне много и не надо.
– "Много" – это сколько? Больше нуля?