– Репутация – это то, что страдает в первую очередь, мисс, когда секрет умирает. Ваша репутация учителя будет уничтожена, если кто-нибудь докажет, что вы – убийца. И Брюс Уэйн тоже больше не сможет строить из себя скромного и стеснительного миллиардера. И то же самое с Нилом Броусом, правильно? (сегодня у меня хватило духу размолоть в пыль чужой калькулятор; и сейчас меня пытаются заставить стыдиться того, что я настучал на Броуса; а почему это, собственно, я должен стыдиться? Теперь Броуса исключат. И правильно. На фиг Броуса и на фиг все ваши правила.) У него ведь тоже был секрет, верно? Уэйн Нэшенд знал, Ант Литтл знал. – Гарри Дрэйк сидел где-то слева. Он не решался взглянуть на меня и просто смотрел перед собой. – Но как только этот секрет стал известен всем, его репутация…
Ко всеобщему удивлению мисс Липпеттс сама предложила слово:
– … "золотого мальчика"?
– … золотого мальчика. Да. Отличное определение, мисс Липпетс (впервые за Бог знает сколько лет я заслужил смех одноклассников). Этой репутации нанесен урон. И его репутации среди одноклассников, как самого крутого пацана, с которым шутки плохи… ей тоже нанесен урон. Без своей репутации, без этого секрета, Нил Броус… простой… обычный…
Скажи это, мой Нерожденный Брат Блезнец подталкивал меня, будь мужчиной.
– … говнюк. Хулиган и говнюк.
Повисла тишина. Все были в шоке. И это сделал я. Это слова. Просто слова.
Мисс Липпеттс любит свою работу. Но не сегодня.
Я очень волновался из-за того, как мама с отцом отреагируют на новости из школы, поэтому, чтобы отвлечь их внимание, я достал из шкафа рождественскую елку. Кавилити Стрит уже давно завешена гирляндами и прочими украшениями. Сегодня 20 декабря, но родители словно забыли о Рождестве. Мама каждый день в галерее, а отец продолжает ездить на собеседования, после которых ему назначают новые и новые собеседования. Я установил елку и включил ее сказочные гирлянды. Когда я был маленький, мой отец всегда покупал настоящие елки у отца Гилберта Суинярда. Но два года назад мама купила эту искусственную елку в Дебенгэме. Я жаловался, что эта елка не пахнет, но мама сказала, что она уже устала пылесосить и выковыривать хвою из ковра. И, наверно, это справедливо. Многие рождественские игрушки в нашем доме старше меня. Даже бумага, в которую они завернуты, похожа на древний папирус. Стеклянные шары, покрытые искусственным инеем, – родители купили их, когда отмечали свое первое (и последнее) рождество вместе, без меня и Джулии. Маленький мальчик-хорист, взявший самую высокую ноту – рот его в форме буквы "О". Сделанная из дерева семья счастливых снеговиков (в те времена игрушки еще не делали из пластика). Самый толстый Санта-Клаус во всей Лапландии. Драгоценный ангел, которого моей маме подарила ее мама, а ей – ее мама. Драгоценный ангел сделан из стекла (вообще-то, это девушка-ангел) – ее, если верить легенде, подарил моей пра-прабабушке какой-то одноглазый венгерский принц, на балу в Вене, прямо перед началом Первой Мировой.
Раздави ее, сказал мой Нерожденный Брат Близнец. Она захрустит под твоей ногой, как кукурузные хлопья.
Ни за что, ответил я ему.
Зазвонил телефон.
***
– Алло.
Шипение и хрипы на линии.
– Джейс? Это Джулия. Давненько мы не говорили.
– Ты звучишь так, словно стоишь в центре снежной бури.
– Перезвони мне. У меня кончается мелочь.
Я набрал номер. Теперь связь была гораздо лучше.
– Спасибо. Снежной бури у нас пока нет, но тут просто ужас как холодно. Мама дома?
– Нет, она все еще в галерее.
– Ох…
На заднеме плане играли "Joy Division".
– Что случилось?
– Ничего особенного.
– "Ничего особенного" - это всегда что-то особенное. Что случилось, Джулия?
– Да-а… ничего. Когда я вернулась сегодня утром, у меня было сообщение от мамы, вот и все. Она звонила мне вчера вечером?
– Могла позвонить. А что за сообщение было?
– "Позвони домой. Немедленно". Но наш "добродушный" и "супер-полезный" консьерж не удосужился записать время звонка. Я звонила в галерею во время ланча, но Агнесс сказала, что мама поехала к адвокату. Потом я звонила еще раз, но она так и не вернулась. Поэтому я решила позвонить тебе. Но я не думаю, что там есть какой-то повод для беспокойства.
– "К адвокату"?
– Да, это она насчет работы. Папа дома?
– Он на собеседовании в Оксфорде.
– Да. Конечно. Это хорошо. Он… ну, он в порядке? Как у него настроение?
– Эмм… нормально. Он больше не запирается в своем кабинете. В прошлые выходные он развел костер из документов "Гренландии" на заднем дворе. Мы с Дином помогали. Поливали все бензином! Это было как в том фильме, "Ад в поднебесье". А потом на этой неделе юрист Крэйга Солта сказал папе, что к нам приедут люди из службы доставки, чтобы забрать компьютер, и если папа будет мешать ему, "Гренландия" подаст на него в суд.
– И что сделал папа?
– Когда грузовик подъехал, он выбросил компьютер из окна моей спальни.
– Но это первый этаж.
– Я знаю. Ты бы слышала, как звонко разбился монитор. Папа сказал грузчику: "мои комплименты Крэйгу Солту".
– О Господи! Бунт маленького человека, не иначе!
– А еще он решил сделать ремонт. Твоя комната первая попала под раздачу.
– Да, мама уже сказала мне.
– Ты не против?
– Ну, я, конечно, не надеялась, что они оставят ее нетронутой, как какую-нибудь Святыню Имени Джулии или типа того. Хотя, честно говоря, как-то слишком быстро они стали избавляться от моих вещей. "Все, Джул, тебе уже восемнадцать, ты взрослая, выметайся из дома. И не возвращайся, пока тебе не исполнится тридцать…" Ох… не обращай внимания, Джейс, у меня просто плохое настроение.
– Ты ведь приедешь на Рождество?
– Послезавтра. Стэйн подвезет меня. У его семьи поместье в мрачном Дросете.
– Стэн?
– Нет, Стэйн. Он норвежец, у него докторская степень по языку дельфинов. Разве я не упоминала о нем в последнем письме?
Джулия всегда точно знает, о чем "упоминает" в своих письмах.
– Ух ты, он разговаривает с тобой на языке дельфинов?
– Он создает программу, которая скоро сможет синтезировать язык дельфинов.
– А что случилось с Эваном?
– Эван – душка, но он в Дархэме, а я – здесь, и… ну, тьфу-тьфу-тьфу, я постучала по голове. На самом деле это даже к лучшему.
– Ох. – Но у Эвана был серебристый "Лэндкрузер". – Мне нравился Эван.
– Расслабься. У Стэйна "Порше".
– О Господи! А какой? Джи-ти?
– Я не знаю! Черный. А что нам подарят на Рождество?
– Пачку "М&М’s". – Старая семейная шутка. – Честно говоря, я еще не смотрел.
– Ну коне-е-ечно! Брось, я-то знаю, что ты всегда устраиваешь охоту за подарками.
– Нет, правда, я еще не искал их. Скорее всего, это будут пластинки или книги. Я даже ничего не просил. Ну, потому что… папина работа и все такое. Да они и не спрашивали. И вообще, это всегда было твое любимое занятие. Ты еще в ноябре начинала слушать пластинки с Рождественскими песнями, а меня заставляла стоять на стреме, на случай если родители вернуться раньше времени.
– Ага. А однажды ты не захотел быть караульным, помнишь? Они поймали нас с Кейт. Я была одета в мамино свадебное платье, и мы танцевали под песню "Knowing me, knowing you". Кстати о танцах: что там с нашей Большой Дискотекой? Она уже прошла?
– Еще нет. Начнется где-то через час.
– Идешь с кем-нибудь?
– Нет. Дин Моран идет. И еще несколько пацанов из моего класса.
– Ох! Я ведь рассказывала тебе о своей личной жизни…
Обсуждать девчонок с Джулией – это для меня в новинку.
– Это потому, что у тебя есть личная жизнь. Мне нравилась одна девчонка, но она… (она помогает своему парню ходить с протезом)… я ей не нравлюсь.
– Тем хуже для нее.
– Самое странное в том, что я видел ее на прошлой неделе, и…
– Твои чувства испарились?
– Да. Как такое возможно?
– Возможно. Спроси у кого угодно? У меня. У Аристофана. У Данте. У Шекспира.
– Я, наверно, не пойду на дискотеку.
– Почему?
Потому что Ант Литтл и Уэйн Нэшенд отстранены от занятий, а Нил Броус исключен, и шансы, что они будут на дискотеке, довольно велики.
– У меня сегодня нет рождественского настроения.
– Чепуха! Ты должен пойти! Только надень туфли, а не кроссовки. Натри их гуталином. И еще – черные джинсы, те, что мы купили тебе в Редженте. И тот свитер горичного цвета с V-образным вырезом, если он чистый, конечно. А под него – простую белую майку. Лэйблы сегодня не в моде. Ничего светлого, ничего спортивного. И уж точно не вздумай надеть этот свой дурацкий галстук с рисунком в виде клавиш пианино. Спрысни воротник отцовским "Живанши". Но не "Брутом". "Брут" пахнет моющим средством. Возьми немного маминого мусса и подними челку, чтоб не выглядеть, как малолетка. И главное – не стесняйся танцевать! Будь свободен в танце! И пусть синяя птица счастья сегодня сядет тебе на нос!
– Хорошо. – Если я не приду сегодня на дискотеку, это будет значить, что Броус, Литтл и Нэшенд победили. – А ты любишь давать приказы.
– Я адвокат. Это наша работа – говорить повелительным тоном. Так, слушай, тут уже очередь собралась к телефону. Скажи маме, что я звонила. Скажи, что я буду ждать звонка. До ночи.
Сильный ветер бил меня в спину и толкал вперед, каждый шаг приближал школьного стукача к встрече с Броусом, Нэшендом и Литтлом. Сельский клуб светился в арктической темноте, одинокий, как ковчег. Его окна были окрашены в цвета дискотеки. Майкл Фиш, ведущий прогноза погоды, сказал, что зона пониженного давления надвигается на британские острова со стороны Урала. Урал – это такие горы в СССР, типа гор Колорадо. Там располагаются советские ядерные ракеты и бункеры на случай атомной войны. Еще там есть города, настолько секретные, что у них нет названий, а сами они не отмечены на карте. Это довольно странно – представлять, как солдат Красной Армии, часовой, стоящий на вышке, за колючей проволокой, мерзнет сейчас на том же самом ветру, что и я. Возможно, кислород, который он выдыхает, этот тот самый кислород, который вдыхаю я.
Я знаю: Джулия заговорила со мной о дискотеке, чтобы отвлечь от чего-то другого.
Плуто Новак, Гилберт Суинярд и Пит Рэдмарли стояли в коридоре. Они не очень хорошо относятся ко мне с тех пор, как в июле исключили меня из Призраков (через пять минут после того, как приняли в Призраки). Они не допекают меня, нет, они просто делают вид, что меня нет. Обычно я не против. Но сегодня с ними был кто-то из старшеклассников. Одетый в мрачную, коричневую, кожаную куртку с шипами на плечах и на груди, и в футболку "All Blacks" (* "All Blacks" – так в народе называют сборную Новой Зеландии по рэгби – это самая свирепая и жестокая команда в этом виде спорта*). Плуто Новак хлопнул его по спине и показал на меня. За спиной у меня толпилась целая отара девчонок, и я не мог отступить, да и вообще было поздно – свирепый пацан уже направлялся ко мне, как плуг, вспахивая толпу своим телом.
– Это он?
– Ага. – Плуто Новак подошел к нам. – Это он.
В коридоре повисла тишина – все смотрели на нас.
– У меня для тебя новости. – Он схватил меня за шиворот так сильно, что чуть не оторвал воротник пальто. – Ты наехал не на того пацана сегодня. – Он говорил, стиснув зубы, одними губами. – Ты безрукий, бесхребетный, безголовый, безмозглый, безжопый, бесчленный, безумный, обоссанный кусок…
– Джош! – Плуто Новак схватил его за руку. – Джош! Это не Нил Броус. Это Тейлор.
Джош уставился на Плуто Новака.
– Не Нил Броус?
– Нет. Тейлор.
Пит Рэдмарли стоял, оперевшись плечом на дверь туалета. Он достал сигарету, подбросил в воздух и поймал ее ртом.
– Это, – Джош посмотрел на Пита, – тот самый Тейлор?
Пит Рэдмарли зажег сигарету.
– Уг-гу.
– Ты – тот самый Тейлор? – Джош отпустил меня, – Так это ты настучал на этих карликовых братьев Крэй, которые прессовали моего брата из-за денег? (*Братья Крэй – английские гангстеры*)
– А кто, – мой голос сломался, – твой брат?
– Флойд Челеси.
У тихого Флойда Челеси оказывается есть Ангел Хранитель в виде старшего брата.
– Тогда да, я – тот самый Тейлор.
– Ну, – Джош разравнял мое пальто, поправил воротник, – ты молодец, Тейлор. Но если кто-нибудь из вас, – все, кто был в коридоре, съежились под его злым взглядом, – знает этого Броуса или Литтла или Нэшенда, скажите им, что я здесь. И я ищу их, хочу поговорить по душам.
В актовом зале несколько детей уже вовсю танцевали, под песню "Video Killed The Radio Star". В большинстве своем мальчишки стояли возле левой стены, слишком крутые, чтобы танцевать. Девчонки в большинстве своем стояли возле правой стены, тоже слишком крутые, чтобы танцевать. Дискотека – штука хитрая. Ты будешь выглядеть, как законченный дебил, если начнешь танцевать слишком рано, но при этом на каждой дискотеке всегда есть момент, когда ди-джей ставит реально крутую песню, и если ты не начнешь танцевать под нее, значит ты – унылое чмо.
Дин разговаривал с Флойдом Челеси, они стояли рядом со столом с напитками и сладостями.
– Я только что встретил твоего брата, – Сказал я Флойду. – Господи! Не хотел бы я оказаться его врагом.
– Он мой сводный брат. – Благодаря мне, Флойд провел все утро в кабинете директора, давая показания против Нила Броуса. Он, наверно, меня ненавидит. – Да, он – тот еще фрукт. Ты бы видел его час назад. Он угрожал поджечь дом Броуса.
Я завидовал Флойду: он провел весь сегодняшний день с мамой и папой.
– Я думаю, Нэшенд и Литтл вряд ли покажутся сегодня. – Дин предложил мне свой кусок пирога, я откусил от него. Флойд купил мне "Пепси". – Смотрите, Андре Бозард! – Дин показал пальцем на ту самую девочку, которая когда-то, еще в начальной школе, любила играть в странные игры – в один день она вела себя, как лошадка-пони, в другой – вила гнезда, и притворялась, что желуди – это ее яйца. – Смотрите на ее юбку!
– А что с ее юбкой? – Спросил Флойд.
– Она роскошна. – Дин высунул язык и задышал часто-часто, как собака.
Заиграла песня Sex pistols "Frigging in the rigging", и все панки выскочили на площадку, танцевать пога. Старший брат Освальда Уайра Стив так сильно растанцевался, что ударился головой о стену, и отцу Филиппа Фелпса пришлось везти его в больницу. Все больше пацанов присоединялись к танцу, и ди-джей поставил следующую песню "Очаровательный принц" Адама Анта. Под эту песню все любят танцевать, там есть специальные движения, тот самый танец Адама Анта, как в клипе. Все должны выстроиться в линию и в ритме музыки, при каждом ударе барабана, скрещивать запястья и поднимать руки вверх. Проблема в том, что Адам Ант в клипе вскидывает руки на один такт раньше подтанцовки, и сегодня все хотели быть как Адам Ант – каждый старался двигаться на один такт быстрее остальных, и в итоге танец превратился в соревнование на скорость.
Следующей заиграла песня "The Lunatics" группы Fun Boy Three. Под нее совершенно невозможно танцевать, и только Хлюпик остался на танцполе. Возможно, он действительно слышал ритм этой песни.
– Хлюпик, ты дебил! – Крикнул Робин Саут.
Хлюпик даже не замечал того, что все на него смотрят.
Секреты влияют на нас гораздо сильнее, чем нам кажется. Мы врем, чтобы сохранить их. Мы стараемся увести разговор подальше от наших секретов. Мы боимся, что кто-то узнает. Нам кажется, что мы в ответе за наши секреты, но, может быть, все наоборот – это наши секреты используют нас? Возможно, точно так же пациенты сумасшедшего дома влияют на своих врачей гораздо сильнее, чем врачи – на них.
В туалете стоял Гарри Дрэйк.
Раньше я бы окаменел от ужаса, увидев его, но не сегодня.
– Как дела? – Еще вчера он отпустил бы в мой адрес глумливый комментарий о том, что я не смогу даже свой собственный член найти. Но сегодня я внезапно оказался на одном с ним уровне и даже заслужил свое "как дела?".
Декабрьский холод струился сквозь замерзшее окно.
Я лениво кивнул в ответ. Нормально.
Сигаретные бычки плавали в желтой реке теплой мочи.
Заиграла песня "Do the Locomotion" ("Изобрази паровозик"), и все девчонки выстроились в ряд и стали змейкой ходить по танцплощадке, повторяя за песней "ту-ту". Потом была песня "Oops Upside Your Head", и танец стал похож на занятие греблей. Это девчачьи песни, и пацаны не танцевали под них, зато когда заиграл "House of the Fun" группы Madness, все завеселились. "House of the Fun" – это песня о покупке презервативов, но ВВС до сих пор не убрали ее из ротации, потому что, похоже, там работают люди, которые не способы понимать подтекст песен. Даже до законченного дебила из графства Тупице-шир смысл этой песни дошел бы раньше, чем до ВВС. Хлюпик танцевал так, словно его било током. Некоторые пацаны стали подражать ему, чтобы поиздеваться, но в итоге оказалось, что это довольно клевый танец (каждый Хлюпик – всегда немого изобретатель).
А потом заиграли Talking Heads "Once In A Lifetime". Это была та самая, решающая, переломная песня, под которую каждый обязан начать танцевать, чтобы не прослыть ослом, поэтому мы с Дином и Флойдом тоже выскочили на танцпол. Ди-джей включил стробоскоп.
Танцевать – это как идти по центральной улице сквозь толпу людей, или что-то типа того. Твои движения естественны, но лишь до тех пор, пока ты не задумываешься о них. Стоит задуматься – и все пропало. Сквозь световую бурю, сквозь лес рук и голов я увидел Холли Деблин. Она танцевала странно – вроде как изображала какую-то индийскую богиню, раскачивалась и хлопала в ладоши. Сквозь световую бурю, сквозь лес рук и голов мне показалось, что я видел, как Холли улыбнулась мне (может, улыбнулась, а может и нет, но скорее – да).
Следующая песня была "I Feel Love" Донны Саммер. Джон Туки начал выпендриваться, он хотел показать несколько движений из этого новомодного безумия под названием брэйк-дэнс, но его вращающийся танец вышел из-под контроля, и он влетел в толпу девчонок, которые разлетелись в стороны, как конфеты "Skittles" из порвавшейся упаковки. Друзьям Джона пришлось вызволять из-под ударов женских каблуков.
Когда заиграл "Jealous guy" ("Ревнивый парень") Брайана Ферри, Ли Бриггс утащил Анджелу Буллок в уголок и стал тискать ее там. Дункан Прист стоял рядом с ними и кривлялся, делая вид, что тоже целует кого-то. Все смеялись, но это был смех, полный зависти. А потом во время песни "To cut a long story short" ("короче говоря") группы Spandau Ballet, Аласдер Нортон ушел куда-то под ручку с Трейси Импни, с этой огромной девочкой-готом из Бразэридж Грин.
Дальше была песня Гэри Ньюмана "Are "friends" electric?", и Колин Поул с Марком Брэдбери изобразили танец роботов.
– Потрясная песня! – Прокричал Дин мне прямо в ухо. – Это прям музыка будущего! Говорят, у Гэри Ньюмана есть друг по кличке "Дай пять"! Прикинь, как круто, а?