Танцорам кажется, что они сами придумывают движения, на самом деле все наоборот: танец похож на мозг – в нем одновременно происходят сотни процессов, а танцоры – они всего лишь клетки этого мозга.
Когда заиграла песня "Three times a lady" в исполнении Commodores, танцпол опустел. Остались только парочки, они танцевали, обнявшись, и наслаждались тем, что на них все смотрят, ну или наоборот – забыв о том, что на них все смотрят. Пол Уайт пригласил Люси Снидс. Потом ди-джей включил песню "Come on Eileen" группы Dexys Midnight Runners.
Дискотека – это своего рода зоопарк. Некоторые животные здесь становятся гораздо агрессивнее, чем в обычной жизни, другие – веселее, наглее, стыдливее или сексуальнее. Холли Деблин, похоже, уже ушла домой.
– Я думал, ты ушла домой.
Знак "ВЫХОД" мерцал инопланетным зеленым светом в темноте.
– А я думала, ты ушел домой.
Дискотека продолжалась за стеной, и фанерный пол дрожал у нас под ногами. За сценой располагалась комната, заваленная стульями. В комнате был большой шкаф во всю стену и футов десять в высоту. Я знал, что там, на шкафу хранятся сложенные столы для пинг-понга, и еще я знал, где спрятана лестница.
– Нет. Я танцевал с Дином Мораном.
– Да? – Холли Деблин изобразила шутливую ревность. – Что в нем есть такого, чего нет во мне? Он хорошо целуется, да?
– Моран? Господи, это омерзительно!
"Омерзительно" – это было мое последнее слово в качестве мальчика, который никогда не целовался. Я всегда очень переживал насчет своего будущего первого поцелуя, но все оказалось не так уж плохо, ничего такого липкого. Твои губы делают все сами, на уровне инстинктов, как морские актинии. Поцелуй кружит голову похлеще аттракциона Летающие Чашки. Ты вдыхаешь кислород, который выдыхает девочка.
И еще вы можете случайно столкнуться зубами.
– Упс, – Холли отдернулась, – извини!
– Ничего, все нормально. Я приклею их обратно.
Она растрепала мои приглаженные муссом волосы. Кожа на ее шее – ох! Ничего нежнее я никогда в своей жизни не трогал. И главное – она позволяла мне трогать себя. Это просто потрясающе! Она позволяла! Она пахла пробниками из магазина парфюмерии, она пахла июлем, корицей и Тик-таком. Мой двоюродный брат Хьюго говорил, что целовался уже с тридцатью девчонками (и не только целовался), а сейчас на его счету их, наверно, штук пятьдесят, но первая девчонка – она только одна.
– Ох, смотри, я украла одну омелу.
– Она вся помятая и…
Во время второго в моей жизни поцелуя язык Холли Деблин оказался у меня во рту. Он двигался медленно, как стыдливая мышка. Раньше мне казалось, что это омерзительно, но на самом деле это было влажно и – главное – это был секрет, – наш с ней секрет, – и мой язык тоже оказался у нее во рту. Нам пришлось перестать целоваться, потому что я забыл, как дышать.
– Эта песня, – сказал я, задыхаясь. – Та, что сейчас играет. Она прекрасна.
Ты не можешь сказать "прекрасно" в разговоре с мальчишкой, но с девчонкой – это позволено.
– "Сон-номер-9". Джон Леннон. Альбом Walls and Bridges, 1974 год.
– Если ты хотела впечатлить меня своими познаниями, то тебе удалось.
– Мой брат работает в "Револьвер Рекордс". У него столько виниловых пластинок, что из них можно выложить дорогу до Марса и обратно. Так, значит, ты знал об этой тайной комнате?
– Об этой? Да, у нас здесь был молодежный клуб, мы играли в пинг-понг. Я думал, она будет закрыта сегодня. Но, очевидно, я ошибся.
– Очевидно.
Холли запустила руки мне под свитер. Годами я слушал жалобы Джулии и Кейт Алфрик на то, как парни любят распускать руки, и сегодня, наконец, мне это пригодилось – я сдерживал себя. А потом Холли задрожала. Я думал, что ей холодно, но потом вдруг понял, что она хихикает.
– Что? – Я был напуган, мне казалось, что она смеется надо мной, что это я сделал что-то не так. – Что?
– Я вспомнила лицо Нила Броуса сегодня утром в кабинете труда.
– А. Это? Да, утро сегодня получилось тяжелое. Да и весь остальной день тоже.
– Он сверлил что-то своей дрелью, и Гарри Дрэйк хлопнул его по плечу и показал на тебя. Броус сначала не мог понять, что происходит. До него не сразу дошло, что эта штука в твоих тисках – это его калькулятор. А потом, потом дошло. Он, конечно, слащавый ублюдок, но он не тупица. Он знал, что за этим последует. Знал, что ему конец. Уже в тот момент, он знал.
Я трогал бусики на шее у Холли, бусины тихо щелкали друг о друга.
– Я тоже была удивлена. – Сказала она.
Я не торопил ее.
– Я имею в виду, ты мне нравился, Тейлор, но я думала, что ты… – Она замолчала, не хотела обидеть меня.
– Мальчик для битья?
Она прижалась подбородком к моей груди.
– Да.
Подбородок у нее довольно острый.
– Что случилось, Тейлор? Я имею в виду, как ты на это решился?
– Да так… – Мне нравилось, что она называет меня "Тейлор" а не "Джейсон". Почему-то это делало нашу беседу еще более интимной. Но я все равно боялся называть ее "Холли" или "Деблин", и старался просто избегать обращений. – За целый год много чего накопилось. Слушай, я не хочу говорить о Ниле Броусе. Давай в другой раз? – я стянул тканевый браслет с ее запястья и надел на свое.
– А воровать нехорошо. – Сказала она. – У тебя разве нет собственных модных аксессуаров?
– Теперь есть. Этот будет первым в моей коллекции.
Холли Деблин схватила меня за уши (они у меня великоваты, честно говоря) и притянула к себе. Наш третий поцелуй длился дольше, чем песня "Планета Земля" группы Дюран-Дюран. Холли положила мою руку туда, где я мог чувствовать ее сердцебиение под своей ладонью.
– Привет, Джейсон.
В зале было довольно темно; свет давали только гирлянды на рождественской елке и наш газовый камин. Все это выглядело как пещера Санта Клауса. Телевизор был выключен. Отец просто сидел там, в этом цветастом рождественском сумраке. Но по тону его голоса я понял: он знает все о Ниле Броусе и превращенном в вафлю калькуляторе.
– Как дискотека?
– Неплохо (ему было наплевать на дискотеку). Как Оксфорд?
– Оксфорд как Оксфорд. Джейсон, нам надо поговорить.
Я повесил свою черную куртку на вешалку. Я знал, что обречен. "Надо поговорить" – это значит, что говорить будет он, а я буду слушать. Но сегодня все было иначе, я был другим, Холли Деблин каким-то образом поменяла контакты в моей голове.
– Пап, а можно я сначала скажу?
– Конечно. – Отец выглядел спокойным. Но вулканы ведь тоже выглядят спокойными за секунду до того, как взорвутся. – Говори.
– Я должен сказать тебе две важные вещи. Очень важные. Правда.
– Да, я догадываюсь. У тебя был очень интересный день сегодня в школе.
– Это одна из них, да.
– Мистер Кемпси звонил. Насчет того исключенного мальчика.
– Нил Броус. Да. Я… я заплачу за калькулятор.
– Не нужно. – Отец был слишком истощен. – Утром я пошлю его отцу чек. Он, кстати, тоже звонил. Я имею в виду, отец Нила Броуса. И он извинился передо мной (вот это новость!). Просил меня забыть о калькуляторе. Но я в любом случае пошлю чек. Если он решит не обналичивать его, то это будет его выбор. Но, мне кажется, я должен кое-что сказать на этот счет.
– Что?
– Твоя мама, возможно, захочет отчитать тебя, но… – Он пожал плечами. – Мистер Кемпси сказал мне, что эти парни очень долго издевались над тобой. И мне очень жаль, что нас с мамой не было рядом, и ты не видел в нас поддержки, не чувствовал, что можешь прийти к нам со своей проблемой. Я не могу винить тебя в этом.
Я вдруг вспомнил о звонке Джулии.
– А мама дома?
– Мама… – в его глазах появилась тревога. – Она сегодня останется у Агнесс.
– В Челтенгэме? (Это не имеет смысла. Мама никогда не ночует нигде, кроме дома. Разве что у тети Эллис)
– У нее сегодня была очень поздняя встреча с важным клиентом.
– А почему она не упомянула об этом за завтраком?
– Ты хотел сказать мне две вещи. Какая вторая?
Я двенадцать месяцев оттягивал этот момент.
– Давай, Джейсон. Я не думаю, что это настолько плохо.
О да, пап, поверь, это именно настолько плохо.
– В январе озеро в лесу промерзло до дна, помнишь? Там было очень… (Палач заблокировал "скользко")… мы с ребятами катались по льду, валяли дурака, и у меня в кармане были дедушкины часы "Омега" (Палач заблокировал слово "Seamaster"). – Я говорил, и мне казалось, что все это нереально, что я сплю. – Часы, которые он купил, когда служил (Господи, теперь я не могу сказать даже "во флоте")… был в Адене. И я упал. – Пути назад не было. – И разбил часы. Вдребезги. Я провел целый год, пытаясь найти замену. Но те, что я нашел, стоили около девяти сотен фунтов. А у меня нет таких денег. Естественно.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Мне очень жаль. Это было глупо – брать часы с собой.
Я был готов к тому, что отец взорвется в любую секунду и уничтожит меня.
– А, не важно (взрослые часто говорят нужные слова в нужный момент). Это всего лишь часы. Никто ведь не пострадал, никому не оторвало ногу, как тому парню, Россу Уилкоксу. Никто не умер. Просто впредь будь осторожен с хрупкими вещами. А эти часы – от них что-нибудь осталось?
– Только ремешок и корпус.
– Не выкидывай их. Возможно, какой-нибудь часовщик сможет переставить в них механизм из других часов "Омега". Никогда не знаешь. Может, ты встретишь часовщика, когда будешь работать лесником в долине Лауры, во Франции.
– То есть, ты не злишься? И не накажешь меня?
Отец пожал плечами.
– Ну, мне кажется, ты уже достаточно натерпелся.
Я не смел даже надеяться на то, что этот разговор закончится настолько мирно.
– Ты ведь тоже хотел сказать мне что-то, да, пап?
Он сглотнул.
– Ты очень хорошо украсил елку.
– Спасибо.
– Нет, это тебе спасибо. – Он глотнул кофе из чашки и поморщился. – Я забыл положить сахарозаменитель. Принеси мне, пожалуйста, с кухни, малыш?
"Малыш"? Отец не называл меня так уже сто лет.
– Конечно. – Я зашел на кухню. Там было ужасно холодно. После признания я чувствовал облегчение внутри, словно сила тяжести ослабла. Я взял пачку сахарозаменителя, чайную ложку, блюдце и вернулся в зал.
– Спасибо. Садись.
Отец надавил на крышку, и маленькая таблетка аспартама, булькнув, утонула в его "Нэскафе". Он размешал кофе и взял в руки чашку и блюдце.
– Иногда…
Возникла неловкая пауза – она росла, и росла, и росла.
– Иногда бывает, что ты любишь двух людей одновременно, но это две разные любви.
Я видел: чтобы сказать это, ему пришлось приложить почти сверхчеловеческое усилие.
– Понимаешь?
Я покачал головой. Возможно, я бы понял что-то, если бы видел его глаза, но он смотрел вниз, на свой кофе. Он наклонился вперед и локтями уперся в кофейный столик.
– Мы с твоей мамой… – его голос звучал ужасно, словно голос дерьмового актера в дерьмовой мыльной опере. – Мы с твоей мамой… – Он задрожал. Он никогда не дрожал! Чашка и блюдце зазвенели друг о друга, и он поставил их на стол. Но он все еще прятал глаза. – Мы с твоей мамой…
Январь
– Говорят, он даже брал для нее ссуды в банке!
Угадайте, о ком говорит Гвендолин Бенедикс?
– Ссуды? – Миссис Ридд аж завизжала. – Ссуды?
Почему я должен прятаться от них? Я ведь не сделал ничего плохого.
Я стоял возле музыкального стенда, за пирамидой из банок "Pedigree", и они не замечали меня.
– Ссуды. На общую сумму двадцать – тысяч – фунтов.
– На эти деньги можно купить небольшой дом. Зачем ей понадобились двадцать тысяч фунтов?
– Полли Нортон говорит, что она владеет какой-то фирмой, и эта фирма поставляет канцелярские принадлежности для "Гренландии", – не для страны Гренландии, а для сети супермаркетов. Это очень удобно, не правда ли?
Миссис Ридд не поняла, к чему она клонит.
– Миссис Ридд, он работает в "Гренландии". Ну, работал. Его уволили два месяца назад. Я не удивлюсь, если выяснится, что между двумя этими событиями есть связь. Вы ведь знаете, Полли Нортон не из тех, кто ходит вокруг да около. Она говорит, что ни одна уважающая себя организация не станет терпеть служебные романы. Я абсолютно уверена, что Тейлор добыл для нее контракт с "Гренландией" еще давным-давно… в те времена, когда эта их интрижка только началась.
– Вы имеете в виду, что это у них… давно?
– О да! Они допустили свою первую оплошность много лет назад. Тогда Тейлор признался во всем Хелен и поклялся, что такое больше не повторится. Хелен простила его. Ради семьи. У нее не было выбора. Я имею в виду (у людей есть странная привычка – они произносят некоторые слова шепотом, словно боятся, что эти слова могут принести несчастье) "развод" – это слишком радикальный шаг. Может быть, они продолжали встречаться все эти годы, а может и нет. Полли Нортон не сказала, а я не спросила. Я не сую свой нос в чужие дела. Но я вам так скажу: то, что однажды было разбито, никакими слезами не склеить.
– Абсолютная правда, миссис Бенедикс, абсолютная правда.
– Да, Полли много знает об этом, и еще она знает вот что: в прошлом году, когда ее бизнес рухнул – сразу после того, как ее муж бросил ее с ребенком на руках – у него несомненно была какая-то интрижка в Швеции – она снова стала добиваться внимания Тейлора.
– Дерзко!
– Это началось в прошлом январе. Полли говорила, что у этой бедняжки было нечто вроде нервного срыва. Правда это или нет – я не знаю. Но я знаю, что она без конца звонила ему домой, в любое время дня и ночи. И в итоге он взял для нее целую кучу денег в банке, не сказав ни слова своей жене, и использовав свой собственный дом в качестве залога.
– А вы на стороне миссис Тейлор, да?
– Ну, естественно! Она ведь обо всем узнала только когда начала копаться в банковских счетах. Согласитесь, это не самый приятный способ узнать что твой дом заложен! Сами подумайте, как бы вы себя почувствовали в такой ситуации? Преданной. Ирония заключается в том, что рядом с галереей Хелен в Челтенгэме в следующем месяце откроется один из филиалов той самой фирмы, торгующей канцтоварами.
– Ну, знаете, – выдохнула миссис Ридд, – она ведь тоже вела себя, как последняя сволочь…
Миссис Ридд вдруг увидела меня, и на лице ее появилось какое-то рыбье выражение, она несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот. Я положил Smash hits на место и подошел к кассе. Раньше я отлично умел притворяться, делать вид, что все нормально, но в последнее время как-то разучился.
– Добрый день! Джейсон, правильно? – Гвендолин Бенедикс включила режим "лучезарная улыбка". – Ты, наверно, не помнишь меня, но мы с тобой встречались однажды в доме священника, прошлым летом.
– Я вас помню.
– Готова поспорить, ты говоришь это всем девчонкам! (миссис Ридд выглядела напуганной – в отличие от Гвендолин Бенедикс у нее есть совесть, и сейчас ей было ужасно неловко) Слышал прогноз погоды? Говорят, сегодня будет много снега. Ты ведь любишь снег, да? Кататься на санках, строить крепости, играть в снежки.
– Как ты вообще поживаешь, малыш?
И все же миссис Ридд не могла удержаться, она должна была спросить:
– Вы сегодня съезжаете, да?
– Грузчики сейчас выносят тяжелую мебель. Моя мама, ее босс, моя сестра и Кейт Алфрик пакуют все остальное, и они отправили меня погулять на пару часов, попрощаться с (Палач заблокировал слово "Свон" в "Блэк Свон Грин")
– Чтобы сказать au revoir своей родной деревне. – Гвендолин Бенедикс снова вклинилась в беседу, нацепив на лицо улыбку. – Но ты ведь все равно будешь приезжать, не так ли? Ведь Челтенгэм – это не край земли.
– Ну да, наверно.
– Вы держитесь очень храбро, – миссис Бенедикс сомкнула руки так, словно поймала кузнечика, – но я хочу, чтобы вы знали, если мы с Франциском – с моим мужем, священником, я имею в виду – если мы можем чем-то вам помочь, чем угодно, наша дверь всегда открыта для вас. Передай это своей маме, хорошо?
– Конечно. – Я знаю колодец, где ты могла бы утопиться. – Конечно.
– Привет, дружок. – Мистер Ридд вышел из подсобки и встал за кассу. – Что будешь?
– Двести пятьдесят грамм мармелада и имбирное печенье, пожалуйста. – От имбирного печенья у меня болят десны, но мама любит его.
– Конечно, дружок. – Мистер Ридд начал карабкаться вверх по лестнице, чтобы достать мне банку с имбирным печеньем.
– Челтенгэм – божественный город! – Гвендолин Бенедикс снова взялась за меня. – У старых курортных городов всегда есть свой характер. Вы с мамой будете снимать большую квартиру, Джейсон?
– Не знаю, я ее еще не видел.
– А твой отец будет жить в Оксфорде? (я кивнул) Я слышала, что он пока так и не нашел новую работу. (я покачал головой) Все компании сейчас приходят в себя после рождественских каникул, поэтому и работу искать трудно. И все же, Оксфорд тоже далеко не край света, правда? Скоро, небось, уже поедешь навестить папку, а?
– Мы… пока еще не обсуждали это.
– Да, это правильно, проблемы нужно решать по мере поступления. Скоро тебе нужно будет идти в совершенно новую школу! Я всегда говорю: незнакомец – это друг, которого ты еще не встретил (Чушь. Я не знаком с Йоркширским Потрошителем, но не думаю, что мы стали бы друзьями, если б встретились) Так, значит, ваш дом на Кингфишер Медоус уже выставлен на продажу, да?
– Скоро будет выставлен.
– А вот мы сейчас тоже переезжаем в дом на Аптон Роуд, но это лишь на время. Скажи маме, что мы хотели бы обсудить ее предложение. Пусть ее агент звякнет Франциску прежде, чем вывешивать объявление о продаже. Твоя мама – мудрая женщина, она скорее продаст дом своим друзьям, чем какому-нибудь сомнительному типу со стороны. Помнишь этих жутких Кроммелинков? Они ужасно навязчивые, и с ними лучше дела не иметь. Пообещай, что передашь маме мою просьбу, Джейсон. Слово скаута?
– Конечно, обещаю. – Через сорок лет.
– Вот, держи, дружок. – Сказал мистер Ридд, завязывая пакеты.
– Спасибо. – Я полез в карман за деньгами.
– Нет, нет. Это за счет заведения. – Лицо у мистера Ридда опухшее и некрасивое, но под ним скрывается хороший человек. – Это мой вам подарок, чтобы скрасить отъезд.
– Спасибо.
– Как это мило! – Пропела Гвендолин Бенедикс.
– Да, как мило. – Сухо сказала миссис Ридд.
– Желаю удачи. – Мистер Ридд сжал мою руку. – И спасибо тебе за все.
Блэк Свон Грин сегодня словно вымер, потому что по телеку показывают "Лунного гонщика". Последний фильм из серии о Джеймсе Бонде, где агента 007 играет Роджер Мур. Наш телек уже упакован и сейчас лежит в кузове грузовика. В любой другой день я пошел бы в гости к Дину и посмотрел бы фильм там, но – не сегодня. Сегодня Дин с отцом ушли в Уайт-Ливд Оак, в гости к бабушке. И я направился к озеру в лесу. Мистер Ридд был добр ко мне и подарил мармелад, но настроение у меня было препаршивое, и мармелад на вкус казался слишком кислым, к тому же был твердый, словно стекляшка. Я сплюнул.
Зимний лес выглядит очень хрупким.
Мои мысли порхали с ветки на ветку.