– Война. – Джо сказал это слово таким тоном, словно оно все объясняло. – Война.
Молодой матрос на фото утопал в белизне.
Хотя, я думаю, в его глазах, это мы, мы все тонули в белизне.
– Мне надо идти.
– Тличненько. Мне тоже надо возвращаться к работе – меня ждет моя гидроизоляция.
Мы шли по направлению к Дому в Лесу, тропинка хрустела под ногами. Я поднял с земли сосновую шишку. Очень скоро снежная буря застелит небо.
– А ты сам откуда, Джо?
– Я? А ты разве не д-гадался по акценту?
– Я знаю, что ты не из Ворчестера, но…
– Я "Брумми" м-лыш!
– Брумми?
– Аха. Коли ты из Брума, зн-чит ты Брумми. А Брум – это Бирмингем.
– Так вот что такое "Брумми"!
– Еще одна из величайших тайн человечества раскрыта. – Джо помахал мне плоскогубцами на прощанье.
"КОНЕЦ!"
Это звучало именно так. Но кто стал бы кричать это слово в лесу, и зачем? Или, может быть, я ослышался? И кричали не "конец" а "мертвец" или "отец"? Потом, в том месте, где едва заметная тропа, ведущая к Дому в Лесу, встречается с основной тропой, ведущей к озеру, я услышал звук шагов. Я спрятался между двумя близко растущими друг к другу раскидистыми соснами.
Вопль снова пролетел сквозь деревья, как стрела, совсем рядом: "КОНЕЦ!"
Через пару секунд на тропе появился Грант Берч, он бежал, сломя голову. Лицо его было бледное от ужаса. И кричал, очевидно, не он. Кто мог так напугать Гранта Берча? Отец Росса Уилкокса? Плуто Новак?
Берч скрылся в лесу еще до того, как я успел даже подумать о чем-то.
"ТЕБЕ КОНЕЦ, БЕРЧ!"
Филипп Фелпс гнался за Берчем и отставал всего на двадцать шагов. Это был совсем не тот Фелпс, которого я знал. Лицо его было багровым, его трясло от ярости, и было видно, что упокоить его сможет только звук ломающихся костей Гранта Берча.
"КОНЕЕЕЕЕЦ!"
Филипп Фелпс сильно вырос за последние месяцы. Я заметил это только сейчас, когда он пробежал мимо меня.
Прошла минута, и они оба скрылись из виду, лес проглотил их, их крики, их ярость.
Как Берч умудрился довести послушного Филиппа Фелпса до такого состояния? Я никогда не узнаю. Ведь это был последний раз, когда я видел их.
Мир – он как директор школы, он раз за разом заставляет нас делать работу над ошибками. Я имею в виду не в мистическом смысле, не как Иисус, или типа того. Скорее, как грабли! Ты продолжаешь наступать на них, снова и снова, пока до тебя не дойдет. Эй, осторожно, там грабли! Все, что в нас есть, все плохое, наш эгоизм и наша готовность соглашаться с тем, с чем мы не хотим соглашаться, – это и есть наши грабли. И тут есть два пути: либо мы всю жизнь будем страдать от нежелания замечать и признавать свои ошибки, либо мы научимся замечать и признавать и исправлять их. Но и здесь не все так просто: стоит тебе признать одну ошибку, и ты думаешь, "эй, а мир не такое уж плохое место" и тут ты – БАМ! – наступаешь на новые грабли!
Потому что грабли никогда не закончатся.
Свою металлическую коробочку "ОХО" я прячу под одной из половиц в том месте, где раньше стояла моя кровать. Сегодня я достал ее в последний раз и сел на подоконник. Мисс Трокмортон говорила нам, что если вороны покинут тауэрскую башню в Лондоне, то башня рухнет. Моя коробочка "ОХО" – она как ворон, живущий на Кингфишер Медоус 9, Блэк Свон Грин, Ворчестершир. (наш дом, конечно, не рухнет, когда мы съедем, все будет по-другому – сюда заедет новая семья, и в этой комнате поселится новый мальчик, и он ни разу, ни разу не подумает обо мне. Точно так же как я ни разу до этого момента не думал о тех людях, которые жили здесь до нас). Во время Второй Мировой Войны эта коробочка "ОХО" проделала путь до Сингапура и обратно в рюкзаке моего дедушки. Раньше мне нравилось прикладывать к ней ухо и слушать голоса китайских рикш или гудение японских штурмовиков "Зеро" или шум муссона, насквозь продувающего деревню, стоящую на сваях. Ее крышка прилегает так плотно, что ее приходится подцеплять ногтем, чтобы открыть. Дедушка хранил в ней письма и табак. Я храню в ней аммонит Lytoceras fimbriatum, маленький молоточек геолога, раньше принадлежавший отцу, бычок от сигареты (та самая моя единственная сигарета, после которой меня вырвало), книга "Большой Мольн" на французском (внутри нее – открытка от мадам Кроммелинк, присланная из горной деревушки в Патагонии, настолько маленькой, что я даже не смог найти ее на карте. И подпись на ней: "мадам Кроммелинк и ее Дворецкий"), гипсовый нос Джимми Картера, лицо, вырезанное цыганским мальчиком из куска покрышки, тканевый браслет – тот, что я снял с запястья девушки через минуту после своего первого в жизни поцелуя; и, конечно, останки часов "Омега", тех самых, которые мой дед купил в Адене задолго до того, как я родился. Фотографии – это лучше чем ничего, но вещи лучше фотографий, потому что вещи действительно сохраняют в себе память о событиях. Ведь они были там.
Грузовик завелся, задрожал, скрипнул коробкой передач и покатился вниз по Кингфишер Медоус, в сторону главной дороги. Ясмин Мортон-Бэггот помогла маме погрузить последнюю коробку в ее "Мицубиси". Отец однажды назвал Ясмин Мортон-Бэггот "богатенькой бездельницей". Оно-то может и так, но иногда богатенькие бездельницы бывают практичными. Джулия запихнула корзину для грязного белья и мешок с вешалками в багажник "Альфа-Ромео", принадлежащего Ясмин.
Осталось пять минут.
В доме мистера Касла, в окне спальни дернулась тюлевая занавеска. Миссис Касл за стеклом была похожа на утопленницу. Она смотрела на маму, Джулию и Ясмин Мортон-Бэггот.
Ну и глазищи у нее.
Она почувствовала, что я смотрю на нее – и наши взгляды встретились. Быстро, как пугливое животное, она задернула занавеску.
Джулия получила мой телепатический сигнал и посмотрела вверх.
Я махнул ей рукой.
– Меня послали за тобой. – Шаги моей сестры приближались. – Я должна доставить тебя живым или мертвым. Снег может пойти в любую секунду. По радио говорят, что вечная мерзлота с вмерзшими в нее мамонтами надвигается на нас со стороны трассы М5. Поэтому нам лучше поторопиться.
– Хорошо. – Я не сдвинулся с места. Так и сидел на подоконнике.
– Когда в комнате нет ковров и штор, появляется эхо и голос звучит громче, ты заметил?
– Ага. – Дом словно голый, без одежды. – Гораздо громче. – Наши голоса рикошетили от стен, и даже дневной свет казался ярче и белее, чем обычно.
– Я всегда завидовала тебе. У тебя была отличная комната. – Джулия облокотилась на подоконник. У нее новая прическа, очень ей идет. – Из этого окна ты мог наблюдать за соседями. Шпионить за Вулмерсами и Каслами.
– А я завидовал тебе. Я хотел жить в твоей комнате.
– Что? На чердаке? Как старая Викторианская кошелка?
– Ты могла видеть всю верховую тропу до самого Малверна.
– Когда начиналась гроза, я думала, что ветер сорвет крышу и унесет меня, прям как Элли в "Волшебнике из страны Оз". Эта мысль приводила меня в ужас.
– Ну, в это сложно поверить.
Джулия трогала серебряного дельфина, висящего у нее на шее, на цепочке (подарок Стэйна).
– Во что сложно поверить?
– В то, что ты чего-то боялась.
– Ну, знаешь ли, братишка, под моими доспехами бесстрашия скрывается маленькая напуганная девочка. Как же глупо, а? Мы ведь могли просто поменяться комнатами. Почему мы не сделали этого?
Эхо вопроса пролетело по пустому дому, но ответа не последовало.
Через минуту этот дом перестанет быть нашим, и у нас уже не будет права находиться здесь.
Несколько снежинок упали в болото, которое раньше было отцовской оранжереей.
– Помнишь эту игру? – Джулия смотрела вниз. – Как она называлась? Я недавно рассказала о ней Стэйну. Мы начинали бегать вокруг дома, и побеждал тот, кто первый догонит соперника.
– Так и называлась "Вокруг-дома".
– Точно! Отличное название. – Джулия пыталась поднять мне настроение.
– Да. – Я сделал вид, что у нее получается. – И ты однажды спряталась за бочкой и из укрытия наблюдала, как я в течение получаса бегал вокруг дома, как законченный дебил.
– Нет, не тридцать. Ты понял, что тебя надули уже через двадцать минут.
У Джулии все было хорошо. В понедельник ее крутой бойфренд приедет в Челтенгэм на своем черном "Порше", она запрыгнет в машину, и они уедут в Эдинбург. В понедельник я пойду в новую школу в новом городе и буду тем самым "Новичком-Чьи-Родители-Кстати-Недавно-Развелись". А у меня ведь даже еще нет новой школьной формы.
– Джейсон?
– Что?
– Почему Элиот Боливар перестал присылать стихи в церковную газету?
Еще пол года назад этот вопрос привел бы меня в ужас, но сейчас, я видел – моя сестра говорит серьезно. Может она блефует, чтобы выбить из меня признание? Нет. Но как она узнала?
Да какая разница?
– Он сжег все свои стихи в костре, когда отец сжигал документы "Гренландии" на заднем дворе. Боливар сказал мне, что огонь превратил его стихи в шедевры.
– Я надеюсь, – Джулия отгрызла неровный край ногтя у себя на мизинце, – он будет продолжать писать. И не бросит это дело. Я думаю, у него большое литературное будущее. Передай ему это, когда встретишь его в следующий раз, хорошо?
– Хорошо.
Ясмин Мортон-Бэггот достала карту из бардачка.
– Самое странное, – я барабанил пальцами по своей коробочке "ОХО", – это уезжать отсюда без папы. Я имею в виду, он по идее должен сейчас ходить по дому, выключать обогрев, перекрывать воду, газ… – Развод родителей для меня был похож на фильм ужасов. Такой фильм, где прямо под ногами у главного героя появляется огромная трещина и начинает расти. Я – и есть главный герой. На одной стороне стоят мама с Джулией, на другой – отец с Синтией. Если я не выберу сторону и не сделую шаг, я просто упаду в эту трещину, в эту бездонную тьму… – проверять, закрыты ли окна. Совсем как в тот раз, когда мы ездили на выходные в Пик Дистрикт.
Я еще ни разу не плакал из-за их развода. И я не буду плакать.
Не дождетесь! Я не заплачу! Мне будет четырнадцать через несколько дней.
– Все будет хорошо, Джейс. – От нежного голоса Джулии мне становилось только хуже. – Все всегда кончается хорошо.
– Я не чувствую себя хорошо.
– Потому что это еще не конец.
Благодарности
Я хотел бы сказать спасибо Надиму Асламу, Элеанор Бэйли, Иокасте Браунли, Амбер Бурлинсон, Эвану Кэмфилду, Линн Канничи, Таду Кейси, Стюарту Кафлану, Луису Дэннису, Уолтеру Донохью, Мавиде Дункан и ее дочери, Дэвиду Эберховву, Киту Грэю, Родни Холлу, Иэну Джэку, Генри Джеффрису, Шэрон Клейн, книжному магазину Керра в Клонакилти, Харри Кунзру, Морагу и Тиму Йоссам, Тоби Литту, Джинну Мартину, Жану Монтефиоре, Лоуренсу Норфолку, Джонатану Пэггу, Нику Роули, Шахиде Сабир, Майклу Шелленбергу, Элеанор Симмонс, Рори и Диане Снук, Дагу Стюарту, Кэрол Уэлш, и той Беловолосой леди, которая посоветовала мне оставить в книге историю с кроликом (хотя кролик в итоге все-таки сбежал из рукописи).
Отдельное спасибо моим родителям и Кеико.
Отрывок первой главы был напечатан в журнале "Гранта 81". Отрывок второй главы был напечатан в журнале "New writing 13 (picador)". Источником информации при написании пятой главы служила книга Макса Гастингса и Саймона Дженкинса "Бой за Фолкленды" (Pan books, 1997). Источник цитат в восьмой главе – роман "Большой Мольн" Алена-Фурнье (Librairie Fayard, 1971). Источник цитат в девятой главе – "Повелитель мух" Уильяма Голдинга, с разрешения издателя. Своим вниманием к деталям мой роман обязан книге "Where did it all go right?" (Ebury press, 2003).
Послесловие от переводчика
Трудности перевода. О романе "Black Swan Green".
"Чтобы понять книгу, прочитать ее недостаточно, нужно перевести ее на другой язык". – Не знаю, кто это сказал, но человек он был не глупый.
Главный герой романа "Блэк Свон Грин", Джейсон Тейлор, в седьмой главе выразил очень интересную мысль: "Перевод – это нечто среднее между написанием стихотворения и решением кроссворда. Многие слова бесполезно искать в словаре, они похожи скорее на грамматические шурупы, скрепляющие предложения. И ты можешь часами пялиться на них, пытаясь понять, что они означают. Но если понял, то уже никогда не забудешь".
***
Дэвид Митчелл – большой любитель гипертекстов. Первые три его романа – "Писатель-призрак", "Сон-номер-9" и "Облачный атлас" были довольно плотно населены персонажами, мигрирующими сюжетными линиями и прочей постмодернистской мебелью. И потому четвертый роман Митчелла (вышедший в 2006 году) был для критиков большой неожиданностью – роман-взросление, роман-воспитание, лишенный вариативности прежних вещей, намертво привязанный к времени и месту (английское захолустье, графство Ворчестершир, 1982 год) – это было что-то новое.
"Митчелл доказал, что может писать простые вещи так же виртуозно, как и все остальное", – это отзыв одного из критиков.
Но так ли прост "Лужок черного лебедя"?
Давайте посмотрим:
1) Симметрия. В книге тринадцать глав, и каждая привязана к определенному месяцу. Начало и конец – это январь; причем, что интересно, два января почти зеркально отражаются друг в друге - герой проделывает тот же путь и встречает тех же людей, но уже с поправкой на время и опыт. Митчелл здесь как всегда выстраивает все максимально симметрично.
И кончается роман фразой: "потому что это еще не конец".
2) Птицы. Джейсон Тейлор – поэт и заика. И он ужасно комплексует из-за своей неспособности красиво говорить. Ирония в том, что первое слово, на котором начал "споткаться" Джейсон – это слово "соловей" (nightingale): птица, символизирующая красноречие и поэзию.
Кроме того: один из сквозных образов романа – лебедь. Лебеди здесь везде: так называется книга, деревня, где живет герой, паб, где он иногда появляется, и спички, которыми его брат, Хьюго, подкуривает сигареты. Но, как остроумно говорит сам Джейсон: "в нашей деревне лебедей отродясь не было. Это нечто вроде нашей местной шутки". Джейсон еще не знает, что главный лебедь в деревне – это он.
И еще: одна из букв, вызывающих у него приступы заикания, буква "S" – форма которой копирует форму шеи лебедя.
3) Стихи. В седьмой главе мадам Кроммелинк читает стихи Джейсона. Стихи называются так же, как предыдущие главы романа "Палач", "Камни", "Призраки". И в этот момент мы понимаем, что уже читали стихи Джейсона – хотя и не отдавали себе в этом отчета – ведь его поэзия была аккуратно вплетена в прозу Митчелла.
"Самолет улетел, оставив неровный белый шрам на брюхе неба.
Но небо постепенно излечилось – шрам затянулся"
Black Swan Green – это, возможно, единственный в своем роде роман, где главный герой помогает автору писать. Последние абзацы в некоторых главах написаны белым стихом – это и есть поэзия Джейсона Тейлора.
4) Мигрирующие персонажи. Из "Облачного атласа" в "Блэк Свон Грин" перекочевали Роберт Фробишер и мадам Кроммелинк (седьмая глава). Из "Писателя-призрака" – Нил Броус. С Броусом вообще интересная история: если вы читали "Писателя-призрака", то каждый раз, встречая на страницах "Блэк Свон Грин" подростка Нила Броуса, вы не сможете отделаться от ощущения, что уже знаете всю жизнь этого хулигана наперед. Это как заглядывать в будущее.
Есть еще Гвендолин Бенедикс, жена священника, сплетница и лицемерка. Она закончит свои дни в "Доме Авроры", в том самом, где держали Тимоти Кавендиша в "Облачном Атласе". (за наводку спасибо o_kuzmina)
5) Большой Мольн. В седьмой главе, когда Джейсон впервые приходит в гости к мадам Кромеллинк, она читает "Большого Мольна" Алена-Фурнье. Джейсон признается ей, что никогда не слышал об этой книге – но он ошибается: потому что он слышал о ней в конце четвертой главы, когда попал в сумасшедший дом. Там у него произошел странный разговор с одной из пациенток; она называла его "Августин Моль" (Augustin Moans) а себя "Ивонн де Галас" и, кроме того, она кратко пересказала ему сюжет романа Алена-Фурнье. Именно тогда, задолго до встречи с мадам Кроммелинк, Джейсон узнал сюжет "Большого Мольна", – он этого просто не заметил.