- Все такой же. Ученик. Ничуть не изменился, - сказала она.
- У тебя есть муж? - вдруг быстро спросил он.
Но она улыбалась и все качала головой. "БОЖЕ МОЙ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СО МНОЙ. В КОРОЛЕВСКИХ ПОКОЯХ ПОТЕРЯЛ Я ПОКОЙ," - пел слепой юноша, аккомпанируя себе на баяне, то и дело откидывая резким движением свои волнистые длинные волосы, застилающие его незрячее лицо. Какой-то человек страшно чихнул далеко на улице, за квартал, не ближе, но слышно было отменно, а позавчера по телефону звонил какой-то полоумный старик, и он сказал, что он двенадцать дней лежал в больнице, и за это время его ограбила Корчагина, унесла все вещи, ковер, телевизор. На вопрос, куда он звонит, старик сказал, что днем он уже заходил, но никого не застал дома, а во дворе, на лавочке, ему соседи сказали, что все ушли и будут дома только вечером. Он сказал старику, что старик по-видимому ошибся и звонит по неправильному телефону, а старик сказал, что он не ошибся и звонит по правильному телефону. Он спросил, кого ему надо, и он сказал, что ему надо Маркарьяна. Он сказал, что Маркарьяна здесь нет, и это совсем другой адрес. Он сказал, что как же тогда телефон ему неправильно дали, если это совсем другой адрес? Как, как так может быть? - сказал он и пожаловался, что у него не было ручки, когда он записывал телефон, и он записал его обгорелой спичкой, и он ТАК запомнил. Он сказал, что он запомнил по-видимому неправильно, а след обгорелой спички стирается мгновенно, он это на себе не раз испытал. И он еще раз подчеркнул, что это не та квартира, и нет здесь Маркарьяна, нет и не может быть. Старик долго извинялся и все извинялся, дедушка, что он не туда попал…
"Лукав этот старик, и вряд ли его обокрала Корчагина. Скорей всего взяла то, что ей причитается, да и все. Ну, может, чуть-чуть чуток лишнего прихватила - все ведь в этой жизни бывает, потому что слаб человек."
Серефонов тяжело вздохнул, ступил длинный шаг, и жесткие потные пальцы его мертво сомкнулись на короткой шее Зинаиды Вонифатьевны. Зинаида Вонифатьевна и не охнула.
Покойник
Протокол одного заседания
СЛУШАЛИ:
Проснулся около шести. Сунул ноги в тапки на войлочной подошве. Бессловесно щурился в темноту. Включил освещение. С неудовольствием обнаружил на чистой крахмальной наволочке гадость. Желтое пятнышко слюнки…
Резкая горячая вода благородит кожу ночного тела, а из души вымывает остатки мутного вязкого сна. Покойник прилично выбривается швейцарским лезвием, массирует тугие щеки огуречным лосьоном… Чудно посвежевший, упругий, розоватый, он отправится на кухню, чтобы поджарить себе на завтрак быстрый антрекот.
Антрекот выйдет славный - сочный, чуть с кровью, а сон ему снился мерзкий. Будто некий писатель схватил его, как вошь или бабочку, схватил и страшно мучает, разглядывает в микроскоп, требует, чтобы он позировал для омерзительного цветного фото с участием Ольги Александровны, орально-генитальный секс, влага женского оргазма крупно. Покойник умоляет писателя: "Оставьте меня в покое," говорит, как отвратительны ему бесстыдные задумки и что подло приплетать сюда Ольгу Александровну. Писатель разозлился, откинулся в кресле и брякнул: "Простите, разговаривать больше не могу. Занят. Вас описываю. Потрудитесь удалиться!.."
- Вон! - услышал покойник. - Вон, он, сука, работать не хотит, а деньги хочете получать? - тупо лепетал в форточку скрытый гнилой голос, принадлежавший непременно дворнику. Покойник вышел на улицу.
Дворник действительно скреб весенний тротуар, но в данный момент отдыхал и мочился в дерево. Застегнув штаны, он приветливо поздоровался с покойником и сказал, что к вечеру все больницы будут калеками полные, потому что днем таяло, а с утра прихватило. Покойник, не оспаривая прогноза, лишь настойчиво рекомендовал трудящемуся сыпать как можно больше речного песку и печной золы на лед этот убойный - тротуара, проезжей части дороги. Дворник соглашался с ним.
А в Центральной научно-исследовательской лаборатории горной металлургии уже который месяц бушует гражданская война между секретарем партбюро Зворыкиным и непосредственным начальником покойника, заведующим секцией материального стимулирования по металлу, содержащемуся в добываемой руде, Шириковым (Юрий Федотович). Уныло^ечальна и глубоко язвит душу русского человека картина бедствий гражданской войны: в лаборатории каждую неделю устраиваются партийные и профсоюзные собрания, на бойцов и военачальников пишутся анонимные и авторские письма, заявления. Шириков Юрий Федотович лично сам много раз ездил по следам командировок Зворыкина (Петр Романович) и собрал против партийца значительный компрометирующий материал, где, в частности, фигурировали разбитое стекло ресторана "Усть-Каменогорск" (г. Усть-Каменогорск Восточно-Казахстанской обл.), обезображенные при постыдных обстоятельствах кровать и постель в гостиничном номере гостиницы "Красноярск" (г. Красноярск). В секции Ширикова обнаруживается диверсант Зворыкина - бурят Пирхасов, кандидат технических наук, спешно заувольнялся из секции и пытался прихватить с собой толстую дерматиновую тетрадь, плод его исследований по материальному стимулированию. Тетрадь отбирали, Шириков лично сам велел вязать Пирхасова (Базыр Аполлонович) полотенцами и лично сам это делал, гневно откидывая свободной рукой ниспадающие волосы прически "полубокс". Бурят кричит и показывает царапину на пальце, утверждая, что сейчас пойдет в экспертизу и "снимет побои". Горячие сердца! Покойник не участвовал. Он молча сидел за служебным столом и морщился.
А ведь были Юрий Федотович с Петром Романовичем друзья не разлей водой. Вместе выпивали, вместе посещали вечерние занятия университета марксизма-ленинизма, вместе, семьями, ловили раков. Однажды Петр Романович Зворыкин сказал на открытом партийном собрании: "Что-то плоховато у нас, товарищи, со стенной печатью. Стенгазеты выпускаются нерегулярно, не ко всем праздникам, печать - главное оружие партии…" "Нет, - сказал Юрий Федотович Шириков, - печать - важнейшее орудие партии, и я как редактор стенгазеты "За кадры" ответственно заявляю, что со стенной печатью у нас дело обстоит хорошо. Стенгазеты выпускаются регулярно, ко всем праздникам. Но, к сожалению, товарищи, у нас в коллективе есть ряд товарищей, от которых ни за что не добьешься заметок в стенгазету. Хотя, товарищи, они по занимаемому положению, обязаны вести за собой коллектив и первыми показывать образец, быть запевалами…" При этом Юрий Федотович смотрел на Зворыкина, отчего тот сильно покраснел и стал перекладывать с места на место машинописные листы заранее приготовленного проекта решения. Так началась война.
…Однако разговоры в секции велись на сей раз совсем о другом: много толковали о вводе советских войск в Афганистан, оценивая масштабы и перспективы этой братской помощи отсталому мусульмайскому народу, гневно осуждали знаменитых экс-фигуристов Белоусову и Протопопова, провалившихся под лед и выплывших на Западе в качестве эмигрантов клялись, что сосиски до эпохи полиэтилена были гораздо вкуснее, а камбала в середине пятидесятых годов продавалась величиной с таз.
Во время обеденного перерыва покойник, как всегда, занял очередь для себя и для Ольги Александровны. За ними в лаборатории зорко следили, но никак не могли обнаружить в их поведении чего-либо предосудительного. Одинокого холостяка, разведенца без алиментов и Ольгу Александровну, имеющую на руках двух детей подростков и ветренного мужа со слабыми легкими, сотрудники шутя называли "женихом и невестой", и они не обижались на скромные шутки товарищей. Долгими зимними рабочими днями, когда на окнах лаборатории намерзает толщиной в палец, а по деревням воют волки, они шутя целуются и шутя строят радужные планы дальнейшей совместной жизни. Ольга Александровна выгонит беспутного гуляку-мужа, от которого в доме один раззор, покойник продвинется по службе и женится, усыновив детей, а Ольга Александровна родит им "братика". Какой-нибудь зарвавшийся весельчак шутя намекал, что муж и сам скоро подохнет, но коллеги циника строго останавливали и говорили, что всякая шутка имеет свои границы. Вне работы "жених и невеста" никогда не встречались и никуда вместе не ходили. Прошлым летом во время коллективного прогулочного рейса на теплоходе, он увлек ее в прибрежные кусты и там, с ее согласия, овладел ею. Но об этом никто не знал.
Он стоял на перекрестке проспектов.
Натурщицы скульптора Еремы Клочкова малонадежны в смысле венерических заболеваний. Да и сам Ерема стал последнее время отъявленным радикалом, и покойник справедливо опасался, что рано или поздно это худо кончится.
На улице же имени Ярослава Гашека жила его бывшая жена, которая ушла "из-за любви". А с новым мужем тоже разошлась, нося очки и старея. Покойник иногда заходил к ней. Бывшие супруги, попив чаю или угостившись вином, ложились вместе, а за стеной ворочалась на постели ее больная мама. Покойник с мамой прекрасно ладил (раньше), а новый, теперь тоже бывший, муж старушку ненавидел, и она его взаимно, отчего собственно и вышел последний развод, не имеющий никакого отношения к нашему протоколу. Покойник сначала опасается спать с бывшей женой, полагая, что - завлекает, вновь ввергнет в страдания, тоску и гнев, но потом успокаивается, заметив, что она совсем не афиширует их встречи, таясь, представьте себе, даже от матери. Сейчас его подозрения возобновляются - слишком спокойна и равнодушна она, а в спокойствии да равнодушии непременно таятся последующие взрыв, боль и мерзость…
Он подошел к ярко освещенному газетному стенду и вспомнил, как третьего дня пили на кухне чай. В комнате бормотал телевизор. Покойник молчал, со скрипом водя пальцем по пластику кухонного стола. Жена тоже молчала - прихлебывала чай, блестела стеклами очков и, похоже, слегка ухмылялась… Бр-р-р!..
Прочитал в газете, в передовой ее статье следующие строчки:
"Близится окончание учебного года. В последней решающей четверти особенно важно прочно закрепить пройденный материал, поддержать уверенность обучающихся в своих силах, их стремление успешно закончить очередной класс и продолжить образование. Заботиться об этом, неустанно совершенствовать педагогическое мастерство призваны все учителя вечерних школ. Именно от них в конечном итоге зависят авторитет и действенность вечернего образования."
- Мужик, закурить есть? - услышал он за спиной хриплый юношеский голос.
Два подростка, качаясь, пусто глядели серенькими глазками. В клешеных штанах и нейлоновых куртках. Сальные патлы курчавились. И еще он заметил на кулаке синюю татуировку, выполненную в образе взлетающей ракеты.
- Не курю, - солгал он и огляделся по сторонам. Свет неоновых ламп придавал всей сцене мертвящий могильный оттенок.
- Так на, закури, - сказал подросток и сильно ударил его татуированным кулаком в зубы. Другой шарахнул по стеклу газетной витрины и, хохоча, стал показывать товарищу свои окровавленные пальцы.
Прохожие возмущенно кричат. Покойник, харкнув кровью, юркнув за витрину, бешено - прочь от опасного места.
Перекресток проспектов остался далеко позади, миновал Фрунзенское отделение Госбанка, дежурный телеграф, междугородний телефон, магазин "Океан" с ярко освещенной витриной: добродушный пластиковый кит метровых размеров. И глядели вслед встрченые, вертя пальцем у виска, а он все бежал и бежал, тяжело дыша и оскальзываясь. Пот щипал глаза. На ходу утирался шершавым рукавом нового финского пальто. Замирая, бьется и стучит сердце под тканью. Пальто, пиджак, рубашка, кожа. Трудно сердцу гнать кровь, работая в напряженных условиях. Кислая слюна засыхает во рту. И какая ночь запутала… давит… Ночь… Лишь высоко над головой таятся среди драных туч холодные чистые звезды!..
"Надо будет по утрам бéгом заняться для здоровья, а то вот совсем опустился - одышка, толстеть начинаю…" - подумал он и упал в грязную хрустящую воду.
- Мерзавец дворник, - только и сказал он.
После этого он прожил еще около 35-ти лет и умер в возрасте 6841 лет, случайно отравившись копчеными рыбными палочками.
За это время советские люди съездили на Луну, Марс, Венеру, Сатурн и Плутон, но нигде ничего не обнаружили, кроме пыли, камней и ледяных шапок.
На похоронах народу было не так уж много. Присутствовали два его сына, Андрей, 35-ти лет, капитан эскадренного ракетоносца, и Витя, 29-ти лет, студент-заочник Емельяновского университета. Они вели под руки всю в черном скорбную их мать, ранее проживавшую на переименованной улице имени Ярослава Гашека. Бурят Пирхасов был (Базыр Аполлонович), Шитиков Юрий Федорович был, Зворыкин Петр Романович был тоже. Они стали совсем дряхлые, плакали и сморкались в чистые носовые платки, любили покойника, долго служили под его началом. Ольга Александровна умерла тремя годами раньше, муж ее повесился в 1984 году, а дети уехали в Израиль, сначала сын, а потом и дочь. Скульптор Ерема Клочков находится в заключении, скоро выйдет, его реабилитируют.
На поминках народу было значительно меньше, однако там присутствовал ряд новых лиц, опоздавших в крематорий. Модельерша Клава Газуль, вдова известного кинорежиссера Газуля, а ныне невеста Вити, внебрачного сына покойника (не того Вити, который студент-заочник), ее подруга Женя, пьяница Полина и ее муж, Семен Ерофеев.
То есть за печальным этим столом собрались представители нескольких поколений. Шитиков, Зворыкин, Пирхасов, Зеельдович, Лукьянцев, Ким Лещев - одно поколение; Витя, Андрей, снова Витя, Клава, Женя, Полина, Семен Ерофеев - другое поколение. И еще одно поколение - пятнадцатилетний сын Андрея от первой жены. И даже совсем молодая поросль - пятилетний внук Клавы от дочери ее Лены от первого ее, Клавиного, мужа, мерзавца Сашки Ходокова, и второго мужа Лены - Архутова.
ПОСТАНОВИЛИ:
Жизнь отнюдь не прошла. Жизнь не проходит, это мы проходим, жизнь продолжается, упираясь корнями в бесконечность, а следовательно - покойник жив.
РЕПЛИКА С МЕСТА: Эка, открыл! Дурак!
ГОЛОС ПОКОЙНИКА: Оставьте, дьяволы, покойника в покое. Покойник имеет гарантированное право на покой. Не томите душу, пидарасы! Пошли бы все!..
Вечная весна
(к вопросу этико-эстетической оценки спонтанного пердежа в условиях гетеросексуальной среды обитания)
Бесцельно описывать русско-советскую свадьбу средних слоев нашего населения, имевшую быть место на изломе XX века в кафе "Романтика", что на площади имени Хо-Ши-Мина, ибо свадьба эта, как две капли воды на третью, похожа на свадьбу, имевшую место быть в ресторане "Парус" на улице Романтиков (прошлый год), на свадьбу в мотеле "Лель", шоссе Ударников, и наконец на свадьбу в столовой № 17 четырнадцатого микрорайона! Бесцельно и непроизводительно, ибо подобные свадьбы похожи одна на другую, как медные деньги, и каждый, кто в подобных свадьбах участвовал, а в них участвовали ВСЕ без исключения граждане, проживающие на территории РСФСР, этот каждый, кто там пил, ел, танцевал, курил и обжимался, знает про эти свадьбы ВСЕ, знает, разумеется, возможно, даже и получше автора. Вот почему - бесцельно, непроизводительно, глупо, наконец, тратить квадратные сантиметры дефицитной писчей бумаги на описания, которые никому, кроме грядущих этнографов не нужны…
Хотя и тут, пожалуй, не обойтись без небольшого ряда слов, необходимой и достаточной справки, донесения историку, будущему человеку, который будет жить и тогда, когда все мы давно помрем, а из наших переработанных тел и костей будут расти зеленые побеги…
…Стоимость рядовой русско-советской свадьбы средних слоев нашего населения колеблется, в зависимости от числа приглашенных персон и факторов качества, сортности и обилия кушаний, напитков, от 300 до 500 рублей, иногда дело доходит до 1–2 тыс. руб.
Для целей проведения свадьбы в кафе или столовой, обычно снимается на вечер кафе, столовая или стеклянный кусок ресторана. Приглашаются: оркестр либо два баяниста. Либо и вовсе один баянист, так как один баянист плюс один магнитофон с записями "Битлз", "Роллинг стоун", "Ди папл", "Бич бойз", "Бонни-М" (плюс записи советских вокально-инструментальных ансамблей и одиноких советских певцов) стоят гораздо дешевле, чем два баяниста. Либо оркестр.
От 10-ти до 50-ти %% состава приглашенных персон занимает старое бодрящееся поколение в черных костюмах (ветераны, старухи в кримпленовых штанах). Молодежь все больше цыкает зубом да много курит, а к концу вечера вся публика обыкновенно начисто перепивается, но не дерется, вернее - крайне редко дерется. Гораздо чаще ведутся присутствующими душевные разговоры о прошлом, настоящем и будущем нашей страны, поются украинские народные песни (старшее поколение), производится хватание за выдающиеся части тела баб-девушек, а зачастую и замужних женщин (младшее поколение). Иногда и трахают тут же где-нибудь… Весьма часто обвиняют официантов в краже водки, вследствие ее недостачи (вневозрастное поколение).
И я прямо, откровенно говорю - я не ироник там какой, совсем не либерал и отнюдь не с целью осуждения этого, годами сложившегося обряда взялся за свое перо. Мне-то в конце-концов - и Бог с ним, с обрядом! Раньше, читаю, тоже в свадебных обычаях было много жестокого и неприятного: вывешивали на обозрение простыню после первой брачной ночи, крестьян и купцов били батогами. И я не о том, что - мерзко, скучно, глупо. (Мясо-о! Жар-р-р! Кррабов достали? Салат, Салют!.. Хоррошо!.. Ра-ра-разииииинутые… жууууюю-ющие!.. Орущие, от спирта воющие… воюющие…) Я не о том - всегда было и мерзко, и скучно, и глупо. А я все больше о том, что вот сидят нынче во главе стола посмеивающиеся молодожены. И жених подсмеивается, и невеста подсмеивается, и все за столом, за нашим общим, как говорится, столом подсмеиваются да подмаргивают друг дружке, кто еще, как говорится, с ума еще не спятил и не упился еще. Чушь все это? Чушь, чушь… Чушь.
А раз чушь, то, стало быть, поехали дальше с Божьей помощью.
Стояла тихая майская послесвадебная ночь, когда не падет веточка, не шелохнется мелкий листочек, лишь упорная луна, что может, то и освещает в описываемом пространстве. И дивно на душе, и радостно, и грустно, и тревожно!..
А жениха с невестой даже самый свинский язык не посмел бы назвать алкоголиками, потому что они даже и пьяницами не были, в отличие от тех пьяниц и алкоголиков, которые пусть и в небольшом количестве, но все же присутствовали на их свадьбе. Жених с невестой прилично и в меру выпили на своей свадьбе, после чего и любились на законных основаниях в широкой постели. Сладко дыша друг на друга перегорающей водочкой и тихо хихикая при воспоминании об отдельных нюансах отгоревшего праздника.
После чего мирно заснули. А как проснулся наш законный муж, то он немедленно весь оказался в поту страха и стыда, и он немедленно, тут же задрожал от страха и стыда, ибо проснулся он от громкого звука, который спонтанно испустил его организм, до отказа наполненный вином, пряными приправами, мясом и жиром.
И - чу! Чуть колебалась темная плотная штора, застилающая звездное окно, а наш мужчина и пошевельнуться боялся от стыда - лежал, не колеблясь, крытый красной краской стыда, и мысленно молился, мысленно прощался неизвестно с чем.