- Чего же ты не дашь за это ребёнку рубль? - вагон продолжал веселиться.
Может в другое время Марина и смеялась бы вместе со всеми, но сейчас её настроение не располагало к этому. Она подумала, что в Германии, если кто громко заговорит, то все на него оглядываются.
Там это считается неприличным. Здесь же шуточный спектакль подобно этому можно услышать в любой поездке.
- Отвыкла я от этого, - пожаловалась Марина Эсмеральде, когда они вышли.
- Дичает народ. Это что, посмеялись и разъехались. На прошлой неделе я ехала на работу, так две женщины подрались за место в автобусе. Драка, визг, мат и всё это в присутствии детей, стариков.
А мужчины смеялись. Что с нами происходит? В городе позвонить неоткуда, все телефоны оборваны. Я с мужем в прошлом году по вызову родственников ездила в Испанию. Попала на другую планету.
Они подошли к кладбищу. Несколько человек продавали цветы. Марина купила два букета роз. Шли молча. Когда подошли к могиле, то Марина даже не сразу сообразила, где могила матери. Вчера, все кто пришли на кладбище проститься с Анной, принесли цветы и положили на могильный холмик, а сейчас цветов не было, не было и двух венков, положенных знакомыми людьми. Рядом валялась чёрная лента с надписью.
Марина положила цветы, подняла ленту и прочитала: "Дорогой Анне от соседей." Марина заплакала, а Эсмеральда сказала:
- Здесь не то место, чтобы ругаться или проклинать, но я знаю, что люди, оскверняющие и обворовывающие могилы, получат по заслугам.
Она принялась отламывать головки цветов от стеблей и объяснила удивившейся Марине, что это для того, чтобы не украли.
- Они же продают их. А такие никто не купит.
Марина хотела похоронить мать рядом со своим мужем, но там был ряд для работников милиции, и ей сказали, что подхоранивать можно только близких родственников.
- Идёмте теперь к могиле Гапонова, здесь недалеко.
Когда подошли к милицейскому ряду, Марина увидела, что он стал очень длинным. Недалеко от памятника Гапонову женщина что-то делала.
Она поднялась, подошла и удивлённо спросила:
- Вы Марина Гапонова?
- Да, а что Вас удивляет?
- Извините меня, но говорили, что Вы уехали из Одессы.
- Да, я уехала, а приехала похоронить мать.
- А Вы меня не помните? - спросила женщина.
- Лицо знакомое, а вспомнить не могу.
- Мы с вами познакомились на дне рождения Живаго.
- Вы Нина? - спросила Марина.
- Да, что сильно изменилась? От такой проклятой жизни изменишься.
Мой Николай через год после Гапонова умер.
- Отчего?
- Сердце. И не болел до этого, а в ту ночь вскочил, побежал в ванную и упал. Я подбежала, а он уже хрипел, - и женщина вытерла платком глаза.
- Нина, - спросила Марина, - где сейчас Живаго?
- О, Живаго в Киев забрали. Он сейчас большой пурец.
Марина с Эсмеральдой пошли в кладбищенскую контору. Возле неё стояли новые (а может перекрашенные) металлические памятники, и Марина договорилась установить один, пока можно будет устанавливать гранитный.
- Вообще, мы устанавливаем во время похорон, но вчера у нас отсутствовали готовые, и мы вам не предложили. Завтра он будет стоять, - объяснял кладбищенский работник, - памятник говорит о том, как мы относимся к покойнику, - закончил он с назидательным тоном.
Когда Марина со своей спутницей отошли от конторы, Эсмеральда заметила:
- Все гробокопатели любят пофилософствовать. Это ещё Шекспир в "Гамлете" заметил. Наверное, их работа к этому располагает. Поехали к нотариусам.
Вторую половину дня они провели в нотариальной конторе, очередь в которой не уменьшилась. Нотариус сказала Марине, какие документы нужны для установления права наследства, и Марине пришлось целую неделю потратить для их сбора. Отметив девять дней ухода матери в мир иной, и оставив доверенность Эсмеральде, Марина улетела в Германию.
Смён Котик развернул работу сразу на нескольких объектах, увеличил бригаду на три человека и выполнял весь комплекс работ по ремонту объектов. Ни подгонять, ни тем боле заставлять работать никого не надо было, рабочее время все работали без перекуров, но и не перерабатывали до изнурения. Был только один случай, когда рабочий пришёл утром на хорошем похмелье и попросился домой. Он очень боялся, что Семён его погонит из бригады и клялся, что подобное не повториться. Нельзя сказать, что рабочие получали высокую заработную плату, и поэтому держались за место, дело в том, что несмотря на громадный объём строительства во Франкфурте, избыток строительных рабочих из Польши, стран бывшей Югославии, и восточной Европы понижал перспективу устройства на другую работу до нуля.
Когда суд закончился в пользу Котика, все ребята его поздравляли и радовались не меньше чем он сам. Через три недели Семён получил решение суда и его пригласил к себе адвокат Бамберг. Он встретил своего клиента с радостной улыбкой, встал навстречу, пожал двумя руками руку Семёна и пригласил сесть.
- Скажу тебе, Семён, что мой шеф и другие коллеги не верили, что я смогу выиграть твоё дело, настолько оно было бесперспективным, но я сумел так построить защиту, что судье ничего не оставалось, кроме как тебя оправдать.
Бамберг немного привирал: ни шеф, ни коллеги не обратили внимания на вполне рядовое дело, а удивлялись они тому, что полиция не возбудила уголовное дело по факту сопротивления ей Семёном. Кроме того, Бамбергу не приходилось ещё вести сложные дела и в коллективе его справедливо считали "зелёным." Бамберг понял это по-своему, и находясь под эйфорией победы, решил взять реванш перед коллегами и показать им, что он вполне зрелый юрист и может выигрывать сложные процессы. Как ему казалось, он придумал совершенно беспроигрышный вариант - сорвать хороший куш с полиции за нанесение телесных повреждений его подзащитному. Это был бы беспрецедентный случай за много лет франкфуртской а может быть и федеральной полиции.
- Послушай, Семён. Я хочу предложить тебе дело на сто тысяч.
- Какое? - удивился Котик.
- Это я образно, а, вообще, не на сто, а на пятьдесят. Суд наглядно показал, что ты невиновен, а значит метод, придуманный полицией при твоём задержании, себя не оправдывал, и ты оказал сопротивление. Но полиция нанесла тебе значительные травмы и должна за это ответить.
- Что Вы, господин Бамберг!? Спасибо, что они меня оставили в покое.
- Хорошенькое дело! В покое! А суд, который они инициировали принёс тебе покой? А фирма твоя, потерявшая прибыль из-за того, что ты отвлекаясь на судебные дела, не мог полноценно руководить. А моральный ущерб, тобой понесенный, что, тоже ничего не стоит?
- Да какой там ущерб? - слабо сопротивлялся Семён.
- Вот сразу видно, что у тебя совковое мышление. Правильно писал Чехов, что мы должны выдавливать из себя рабов. Это рабская психология сидит в тебе, что ты не чувствуешь ущерба. А тебе будут лишними пятьдесят тысяч марок, которые ты получишь в качестве компенсации?
- Нет, конечно.
Семён ежедневно подсчитывал, сколько ему денег нужно для приобретения различных механизмов и оборудования, и пятьдесят тысяч составляли лишь маленькую толику той суммы, в которой нуждалась его фирма.
- Вот что, - настаивал Бамберг, - ты пиши заявление, а всё остальное я беру на себя. Согласен? Кстати, я подготовил текст заявления, - и он вынул из папки лист бумаги и подал его Семёну.
- Подпиши.
- Ой, жадность фраера сгубила, - сказал Семён и подмахнул бумагу.
Дома Семён всё рассказал Вере и она, выслушав его, вздохнула.
- Зачем ты это сделал? От добра, добра не ищут. Тебе ещё один суд нужен, да ещё с полицией?
- Вот ты вечно так. Чтобы я не сделал, всё плохо. Неужели по любому вопросу я должен спрашивать тебя, как мне поступить?
- Неплохо было бы.
- Нет чтоб поддержать меня, так ты заставляешь меня лишний раз понервничать тогда, когда уже ничего нельзя сделать.
- Почему нельзя? Пойди завтра и забери заявление.
- И покажи, Котик, какой ты дурак, - Вериным тоном, как бы продолжил Семён.
- Ладно, - примирительно сказала Вера, - садись ужинать.
Как-то к Соколов привёз в аэропорт экипаж, прошедший обучение на тренажёре, и собирался уезжать в город, к нему подошла женщина с чемоданом и сумкой.
- Извините, пожалуйста, я слышала что вы говорите по-русски.
- Да, говорю.
- Не смогли бы вы подвезти меня во Франкфурт?
- Почему же не подвезти интересную женщину. А где вы живёте?
- За ZOO, там есть улица Waldschmidtstrasse, что значит - лесной кузнец. Вашего коня не нужно подковать?
- Если ковать будете Вы, причём не коня, а наездника, то поехали.
- Сколько это будет стоить?
- Столько, сколько и подковать.
- Я согласна, поехали.
Оказалось, что женщина, её звали Жанна, приехала из Латвии, разошлась здесь с мужем и живёт одна. У них есть дочь, но она захотела жить с отцом. Жанна работает помощником зубного врача и сейчас у них отпуск. Она неделю провела в Риге. Подъехали к её дому, Ефим выгрузил чемоданы.
- Зайдёте? - спросила Жанна.
Ефим зашёл и остался у Жанны до утра. Она дала ему ключ, и он мог в любое время приходить к ней. Иногда он ночевал у неё, но после того, как приехал шеф и забрал у него половину денег, Соколов ежедневно жил у Жанны, надеясь, что операция на сердце пройдёт для шефа неудачно, и не будет кому потребовать оставшуюся сумму. Хотя он помнил слова шефа, что деньги может забрать Костя, но думал, что, авось, тот не найдёт его. Но через несколько дней в аэропорту подошёл к Соколову Костя и спросил:
- Где ты прячешься?
- Я не прячусь, мне не от кого прятаться.
- Тебе шеф сказал, чтобы ты никуда не девался.
- А что шеф? Что я жить не должен, если шеф сказал?
- Ещё не пришло время, чтобы он так сказал. Понял?
- Понял, - снизил свой тон Ефим.
- Поехали, - сказал Костя и сел в автобус.
Соколов сел за руль, запустил двигатель и не оборачиваясь спросил:
- Куда ехать?
- К тебе домой, нужно забрать деньги.
- Я отдам их только шефу.
- У тебя что, мозги отшибло? Шеф тебе сказал, что отдашь мне. И не думай шутить со мной, - Костя положил ладонь на плечо Ефиму и так сжал его, что казалось треснут кости.
- Ой! Что ты делаешь?! - заорал от боли Ефим и автобус вильнул на дороге так, что ехавший сзади водитель просигналил и объехал их, - Я же за рулём!
- Езжай спокойно, - сказал Костя.
До дома Соколова ехали молча. Костя вышел вслед за Ефимом и пошёл с ним в дом. Ефим не мог попасть ключом в замочную скважину, у него почему-то стали дрожать руки. Он подумал: "Вот сейчас кокнет меня и амба", - но Костя спокойно зашёл в дом и сел на стул.
- Ты напишешь расписку?
- Напишу, у тебя на лбу, - угрожающе сказал Костя.
Соколов полез на шкаф, снял оттуда пакет и отдал Косте. Костя достал деньги, пересчитал пачки и увидел, что одна вскрыта.
Пересчитал её и спросил, почему не хватает одной тысячи. Ефим, стал что-то бормотать о дополнительных расходах, но Костя прервал его:
- Или ты, жлоб, сейчас отдашь тысячу, или поедем к шефу.
- А что он, здоров? - вырвалось у Ефима.
- А ты, с-с-сука, хотел бы, чтобы он не был здоров?
- Нет, что ты?
- Давай деньги.
Ефим полез в свой загашник, взял тысячу долларов, отложенных отдельно, и отдал Косте.
- Теперь слушай, - сказал, Костя, - забудь, что в твоей жизни существовал шеф и всё связанное с ним. Ты понял?
- Да.
- Ты никому не говорил, что приезжал шеф?
- Нет, - сказал Ефим и вздрогнул, вспомнив, что проболтался Марине.
- Отвези меня в город.
- Куда в город?
- На Ostbahnhof - Восточный вокзал.
Выгрузив Костю на станции метро, Ефим решил поехать к Жанне, дом которой находился рядом. Жанна возилась на кухне и обрадовалась приходу Ефима.
- Ты чего такой мрачный?
- Не знаю.
- Сейчас покушаем картошечки, выпьем "Горбачёва", и всё встанет на свои места.
- Да мне нельзя сейчас пить. Нужно к двадцати трём сорока экипаж везти в Flughafen.
- У меня для тебя есть другое средство, - и она полезла в сумочку и достала из неё пакетик с таблетками.
- На, проглоти одну, не запивай.
- А что это?
- Экстази. Безобидный наркотик, повышающий тонус.
- Так и наркотик нельзя, - неуверенно протянул Ефим.
- Дуракам ничего нельзя. А умным одна-две таблетки не помешают.
Они без запаха, и прибор их не берёт. Много нельзя. Проглотил?
- Да. Садись, будем кушать.
Действительно, у Ефима появилось игривое настроение, он врубил музыкальный центр, и под поп музыку вышел на средину комнаты, задвигал в такт ей телом, в общем, развеселился. Затем Жанна затащила его в постель, они занялись любовью и изнеможённые уснули.
Проснулись поздно вечером. Ефим чувствовал какой-то неприятный привкус во рту, и сказал об этом Жанне.
- Ничего, так вначале бывает. Я тебе дам ещё одну таблетку, и тебе захорошеет. Только ты езжай осторожней, не гони.
- Да что я, пацан, что ли.
Он проглотил таблетку и поехал в гостиницу за экипажем. По дороге он много болтал, и один из пилотов ему сказал:
- Шось ты, Фима сегодня такой весёлый? Выпил, чи шо?
- Не чи шо, а бабу трахнул, - ответил Ефим, и пилоты засмеялись.
- Это как раз и есть "чи шо".
Ефим выгрузил пилотов в аэропорту и поехал домой. Он вспомнил, что теперь свободен от всяких обязательств перед шефом, что у него есть неплохая женщина, которой он ничем не обязан, что он свободная птица и всё ему ни почём. Автобан был свободен и Ефим нажал на педаль газа. Стрелка спидометра стала подниматься кверху и скорость ещё больше пьянила. Ефиму чего-то ещё не хватало. Он включил приёмник, и когда тот автоматически выбрал поп музыку, запел во весь голос. Его автобус влетел в город, и стал обгонять редкие автомобили. Ему гудели вслед, а он мчался по Кеннеди алее, посылая их подальше и давил на газ. Дорога раздваивалась: налево вела на главный железнодорожный вокзал, а вправо через Заксенхаузен к ZOO.
Ефим поздно заметил, что нужно поворачивать и резко повернул руль вправо.
Водители ехавших сзади машин, увидели, как автобус на бешенной скорости врезался в железобетонный столб, стоящий на развилке, сломал его, сплющился в гармошку, и остановился. Столб упал на автобус, смял и расплющил его сверху. Уличное освещение погасло и стала образовываться пробка из автомобилей. Через несколько минут завыли сирены полицейских машин и скорой помощи, пробивающихся к месту катастрофы. Спасать было некого. Водитель был прижат рулём к спинке сиденья, и сверху придавлен к сидению столбом. Полиция пустила весь транспорт через жд вокзал, оставив таким образом место для техники, необходимой для ликвидаций последствий аварии, прибывшей через десять-пятнадцать минут. Краном подняли столб, гидродомкратом разжали автобус кверху, гидравлическими ножницами разрезали стойки и вынули изуродованное тело из автомобиля. Труп положили в чёрный полиэтиленовый мешок, застегнули застёжку-молнию и увезли в морг. Через три часа проезжающие мимо водители не видели никаких следов катастрофы. Столб, установленный вместо сломанного стоял на своём месте, а улицы полностью освещались. И только отсутствие цветов вокруг столба и пару новых бордюров, могли сказать наблюдательным водителям, остановившимся у светофора, что здесь производились какие-то работы.
Всё это случилось ночью под пятницу, и полиция, уточнив, что Соколов прибыл по программе еврейской эмиграции, обратились в Гемайду в надежде разыскать его родственников. В социальном отделе Гемайды вспомнили, что он приводил свою тётку, приехавшую из Одессы и сообщили полиции её адрес. Полицейские сотрудники поехали к тётке, сообщили ей о гибели племянника, и сказали, что она нужна для осмотра квартиры. Слишком его гибель походит на самоубийство, и они надеются, что найдут какую-то записку от погибшего. Тётка завыла, её успокаивали, но бесполезно. Она плакала и причитала в машине пока они её везли на квартиру к Соколову. Ключи, найденные в кармане погибшего водителя подошли к замку, квартиру открыли, осмотрели внешне, и спросили Соколову, не желает ли она поехать в Гемайду, потому что дальнейшая забота о похоронах ложится на неё. С Фаины взяли расписку за ключи и отвезли в Гемайду.
Из Гемайды позвонили на еврейское кладбище и там сказали, что труп им уже привезли и похоронить можно будет в понедельник в три часа дня, но родственники обязаны обеспечить десять мужчин, чтобы можно было отпеть усопшего. Когда об этом сказали Фаине, она растерялась.
- Где же я возьму десять человек, да ещё мужчин?
- Поезжайте к ZOO, там на улице Рёдербергвег есть высокий дом, обратитесь к господину Эфрони, он Вам всё организует. Но придётся людей отблагодарить.
- Понятно, а как же иначе.
Фаина всё делала автоматически, она ещё не осознала, что погиб её любимый племянник Фимочка. Она поехала по указанному адресу и высказала Эфрони свою просьбу.
- Это Вам будет стоить пятьсот марок.
- Сколько? - перепугалась Фаина.
- Пятьсот. Должен же я дать каждому по пятьдесят марок. Я же не себе их беру.
- Хорошо, хорошо, только у меня сейчас нет таких денег. Но Вы не волнуйтесь, я отдам.
- Деньги привезите завтра или в крайнем случае в воскресенье.
- Хорошо, спасибо Вам.
Фаина ехала в трамвае и думала, где она возьмёт деньги, если Фима ей оставлял только на еду. Она пересела на другую линию и поехала к Фиме домой, в надежде найти у него какие-то деньги. Она сначала осмотрела всю кухню, помыла засохшую посуду, выбросила заплесневевшие продукты и перешла в спальню. Первое, что ей бросилось в глаза, это Фимочкин свитер, который она ему связала из мохера, купленного на толчке. Мохер стоил очень дорого, но Фаина так хотела сделать приятное племяннику, что вбухала в него месячную зарплату. Фима несколько зим подряд носил его не снимая, и Фаина, когда видела в нём племянника, была наверху блаженства. Сейчас она вынула свитер из шкафа и на неё пахнуло таким родным запахом, что она приложила свитер к лицу и долго горько плакала, поливая мохер слезами.
Немного успокоившись, Фаина возобновила поиски и нашла пакет с деньгами. Она принялась пересчитывать деньги, сбивалась, повторяла, записывала отдельные пачки и, наконец, когда сумма сошлась несколько раз, остановилась, сложила деньги, отложила пятьсот марок для Эфрони и стала думать - откуда у Соколова такие деньги? Она поняла, что здесь её квартира, её компенсация за вынужденную эвакуацию, её отчисления от месячной социальной помощи и ещё какие-то деньги, наверное заработанные. Для Фаины это было несметное богатство, но зачем оно ей нужно сейчас, когда нет Фимочки? И Фаина опять плакала и плакала. Наконец она посмотрела в окно и увидела, что уже стемнело. Она не знала, что делать с деньгами: взять с собой - страшно, а вдруг её ограбят, оставить - могут обворовать квартиру и она решила остаться ночевать здесь.
Вечером к Котикам зашёл Эфрони и сказал, что ему нужен Семён.
Семён давно с ним наладил отношения, но чтобы тот заходил к нему в дом, такого не было. Вера завела его в комнату, предложила сесть в кресло. Семён выключил телевизор, поздоровался.
- Я весь внимание.