- Вероятно, нет, - сказал Ален, подумав. - Несколько раз случалось, что он забивался в глубь ящика.
- В котором часу вы сегодня расстались с женой?
- С ней что-нибудь случилось?
- Не в том смысле, как вы думаете. Вы завтракали вместе?
- Нет. Я был занят версткой в типографии и на ходу перехватил бутерброды в бистро.
- Она не звонила вам в течение дня?
- Нет.
И опять, прежде чем ответить, Алену пришлось подумать. Мур-Мур часто звонила ему - можно ведь и ошибиться.
- А вы ей звонили?
- Тоже нет. Днем жена дома бывает редко. Она работает. Журналистка и… Но, простите, к чему все эти вопросы?
- Мой шеф объяснит вам это лучше, чем я. Не угодно ли проследовать со мной на набережную Орфевр? Там вас введут в курс дела.
- Вы уверены, что с моей женой…
- Она не убита и не ранена.
Полицейский, все так же учтиво и робко, направился к двери. Ален, не раздумывая, последовал за ним - он был совершенно ошеломлен и сбит с толку.
Словно сговорившись, они не стали вызывать неторопливый, чопорный лифт, а спустились по лестнице, покрытой ковровой дорожкой с толстым ворсом. Окно на каждой площадке было украшено разноцветными витражами по моде начала века.
- У вашей жены, вероятно, своя машина?
- Да. Малолитражка, вернее, мини-автомобиль. У меня тоже такой для разъездов по Парижу. Вы его сейчас увидите, он стоит перед домом.
У дверей оба остановились в нерешительности.
- Как вы сюда добрались?
- На метро.
- Вам не покажется неудобным, если я вас отвезу?
Его не покидала обычная ирония. Он к ней охотно прибегал, и зачастую ироничность его бывала далеко не безобидной. Но разве ирония не была единственным разумным отношением к нелепости жизни и к человеческой глупости?
- Придется вам извинить меня. Ноги здесь вытянуть негде.
Ален мчался на полной скорости - по привычке. Крошечная английская машина была быстроходна, и он не слишком обращал внимание на светофоры. В одном месте он проскочил перекресток на красный свет.
- Простите…
- Неважно. Уличное движение в мои функции не входит.
- Въехать во двор?
- Если хотите.
Инспектор высунулся из окна и что-то сказал двум часовым.
- Моя жена здесь?
- Вероятно.
Зачем задавать вопросы человеку, который все равно ему ничего не скажет? Через несколько минут он будет говорить с комиссаром, с которым безусловно знаком. Ведь среди них, пожалуй, нет ни одного, с кем бы он не встречался.
Не спросив, куда идти, Ален взбежал по большой лестнице и остановился на площадке второго этажа.
- Это здесь?
В длинном полутемном коридоре ни души. Двери по обе стороны закрыты. Только старый судейский вахтер, с серебряной цепью на шее и свисающей на грудь массивной бляхой, сидел за столом, обтянутым, как бильярдный, зеленым сукном.
- Пройдите, пожалуйста, на минутку в зал ожидания.
Одна стена зала была полностью остеклена, как у него дома в гостиной, бывшей мастерской художника.
Какая-то старуха в черном, тоже ожидающая, впилась в него злыми темными глазками. Больше в зале никого не было.
- Прошу прощения…
Инспектор пошел по коридору и постучал в какую-то дверь, которая тут же за ним закрылась. Больше он не появился. Никто вообще не приходил. Старуха сидела не шевелясь. Даже воздух вокруг них был какой-то неподвижный, серый, как туман.
Ален снова взглянул на часы. Двадцать минут девятого. Не прошло и часа, как он покинул редакцию на улице Мариньян, бросив на ходу Малецкому:
- До скорого…
Сегодня они вместе с десятком приятелей и приятельниц собирались ужинать в новом ресторане на авеню Сюффран.
Да, тут нет ни дождя, ни ветра. Эти стены словно вырывают человека из пространства и времени. Однако до сих пор - в любой день - Алену стоило только прийти сюда и написать на карточке свое имя, чтобы через несколько минут чиновник ввел его в кабинет начальника сыскной полиции, а тот встал бы ему навстречу с протянутой рукой.
Он давно отвык от ожидания в приемных. Давно. С начала своей карьеры.
Он бросил взгляд на старуху - до чего же неподвижна! - и чуть было не спросил, сколько времени она здесь ждет. Может быть, несколько часов?
Ему стало невмоготу. Не хватало воздуха. Он закурил сигарету и принялся ходить взад и вперед под неодобрительным взглядом старухи.
Потом не выдержал: открыл застекленную дверь, прошел по коридору и обратился к вахтеру с серебряной цепью:
- Как фамилия комиссара, который хочет меня видеть?
- Не знаю, месье.
- Но ведь в такой час их здесь не очень много?
- Двое или трое. Иногда они засиживаются допоздна. Как ваше имя?
- Ален Пуато.
- Вы женаты, да?
- Женат.
- А жена ваша брюнетка, небольшого роста, в подбитом мехом плаще?
- Да, да.
- Значит, вас вызывал помощник комиссара Румань.
- Он у вас недавно?
- Что вы. Он служит здесь больше двадцати лет, но в сыскную полицию действительно перешел не так давно.
- Моя жена у него в кабинете?
- Не могу знать, месье.
- А она когда приехала? В котором часу?
- Затрудняюсь сказать.
- Вы ее видели?
- Кажется, видел.
- Она была одна?
- Простите, месье, но я и так уже наговорил много лишнего.
Ален отошел, оскорбленный и вместе с тем обеспокоенный. Его заставляют ждать. С ним обходятся, как с обычным посетителем. Какие дела могут быть у Мур-Мур на набережной Орфевр? И что это за история с пистолетом? Почему его не оказалось в ящике? Оружие! Его и оружием-то не назовешь. Бандиты бы над ним посмеялись. Калибр 6,35 мм - детская игрушка.
Он его не покупал. Ему дал приятель Боб Демари.
"С тех пор как сынишка научился ходить, я предпочитаю, чтобы этой штуки не было в квартире".
Да, лет пять или шесть назад. Никак не меньше. За эти годы у Демари появились еще двое ребят.
- Но что же все-таки натворила?..
- Месье Пуато! - На другом конце коридора показался приехавший с ним молодой инспектор и поманил его. Ален быстро зашагал к кабинету. - Войдите, пожалуйста…
Помощник комиссара, мужчина лет сорока с утомленным лицом, протянул Алену руку и снова сел. Они были одни. Инспектор в кабинет не вошел.
- Раздевайтесь, месье Пуато, и садитесь. Мне сообщили, что у вас исчез пистолет?
- Да, я не нашел его на обычном месте.
- Не этот ли?
И помощник комиссара положил на стол браунинг вороненой стали; Ален взял пистолет.
- Да, кажется, он, очень похож.
- На вашем никаких опознавательных знаков не было?
- По правде сказать, я его никогда не рассматривал. И никогда им не пользовался, даже за городом не пробовал.
- Ваша жена, конечно, знала о его существовании?
- Безусловно.
Ален вдруг подумал, он ли это действительно сидит здесь и покорно отвечает на нелепые вопросы. Ведь он, черт возьми, Ален Пуато. Его знает весь Париж. Он руководит одним из наиболее популярных во Франции еженедельников и собирается издавать другой, новый журнал. Кроме того, вот уже полгода, как он занимается выпуском пластинок, о которых каждый день говорят по радио.
Его не только не заставляют дожидаться в приемных - он на "ты" по крайней мере с четырьмя министрами, и ему случалось у них обедать, а иной раз и они сами считали за честь приехать к нему на завтрак в его загородный дом.
Нужно возмутиться, сбросить с себя эту тупую апатию!
- Не объясните ли вы, наконец, что все это значит?
Комиссар посмотрел на него скучающими, усталыми глазами.
- Потерпите немного, месье Пуато. Не думайте, что мне это доставляет удовольствие. У меня был трудный день. Я уже думал, вот-вот поеду домой, к жене и детям.
Он взглянул на черные мраморные часы, стоявшие на камине.
- Вы, вероятно, давно женаты, месье Пуато?
- Лет шесть. Нет, пожалуй, семь. Да еще два года до брака мы жили как муж с женой.
- У вас есть дети?
- Да, сын.
Полицейский опустил глаза, вычитывая что-то в лежавшем перед ним досье.
- Ему пять лет…
- У вас точные сведения.
- Он не живет с вами…
- Это уже менее точно.
- То есть?
- У нас в Париже квартира, но мы по вечерам редко бываем дома. Настоящий наш дом в Сент-Илер-ля-Виль. Там у нас вилла, в лесу Рони, и каждую пятницу во второй половине дня мы туда уезжаем, а летом ездим почти каждый день и остаемся ночевать.
- Ясно. Вы, конечно, любите свою жену?
- Да, безусловно.
Он произнес это без страсти, без пафоса, как нечто само собой разумеющееся.
- И вам известна ее личная жизнь?
- Ее личная жизнь проходит со мной. Что же касается работы…
- Это-то я и имел в виду.
- Моя жена журналистка.
- Она печатается у вас в еженедельнике?
- Нет, она не ищет легких путей. Кроме того, наш еженедельник не подходит ей по профилю.
- В каких она отношениях со своей сестрой?
- С Адриеной? В самых хороших. Они приехали в Париж одна следом за другой. Сначала Мур-Мур, потом…
- Мур-Мур?
- Это я ее так окрестил. Киска, Мур-Мур. А теперь ее так зовут все наши друзья, все мои сотрудники. Когда ей понадобился псевдоним для статей, я посоветовал ей подписываться Жаклин Мурмур. Они с сестрой долго жили в одной комнате близ Сен-Жермен-де-Пре.
- Вы познакомились с ними обеими одновременно?
- Нет, сперва с Мур-Мур.
- Она не представила вас сестре?
- Представила, позднее. Через несколько месяцев. Если вы в курсе дела, к чему все эти вопросы? Думаю, мне бы уже не мешало узнать, что случилось с женой.
- С вашей женой - ничего.
Он произнес эти слова печально и утомленно.
- Тогда с кем же?
- С вашей свояченицей.
- Несчастный случай?
Его взгляд упал на пистолет, лежавший на письменном столе.
- Она?..
- Да, ее убили.
Ален не осмелился спросить кто. Им внезапно овладело какое-то странное, никогда прежде не испытанное состояние - оцепенение, внутренняя пустота. Мысли рассыпались - во всяком случае, в них отсутствовала логика. Он чувствовал, что его затягивает в бредовый, бессмысленный мир, где слова теряют привычное значение, а предметы - привычный облик.
- Ее убила ваша жена - сегодня днем, около пяти часов.
- Этого не может быть!
- Однако это правда.
- С чего вы взяли?
- Ваша жена сама призналась. Ее слова подтвердила няня, которая находилась в момент убийства в квартире.
- А мой зять?
- Он дает показания в соседней комнате.
- Где моя жена?
- Наверху. В следственном отделе уголовной полиции.
- Но почему она это сделала? Она вам сказала?
Ален внезапно вспыхнул и не решился взглянуть на помощника комиссара.
- Я надеялся, что на этот вопрос мне ответите вы.
Он не был ни грустен, ни подавлен, ни взволнован. И не возмущен. Но он как бы перестал быть самим собой, утратил себя. Да, он не существовал больше как личность. И ему хотелось ущипнуть себя, удостовериться, что это он, Ален Пуато, сидит здесь, а перед ним письменный стол красного дерева, зеленое кресло и усталое лицо комиссара. И как вообще здесь могла идти речь о Мур-Мур и об Адриене, у которой такое правильное, нежное лицо и большие светлые глаза под длинными трепещущими ресницами?
- Ничего не понимаю, - сказал он, встряхивая головой, словно хотел проснуться.
- Чего вы не понимаете?
- Что моя жена могла стрелять в свою сестру. Вы сказали, Адриена умерла?
- Почти сразу же.
Слово "почти" причинило ему боль, и он тупо уставился на лежавший перед ним браунинг. Значит, она еще жила после выстрела, жила несколько минут или несколько секунд. Что же делала в это время Мур-Мур? Стояла с пистолетом в руке и смотрела, как умирает сестра? Или пыталась оказать ей помощь?
- Она не делала попыток бежать?
- Нет. Мы застали вашу жену в комнате. Она стояла у окна, прижавшись лицом к стеклу, по которому хлестал холодный дождь.
- И что она сказала?
- Вздохнула и прошептала: "Наконец!"
- А Бобо?
- Кто это Бобо?
- Сын моей свояченицы. У нее двое детей - мальчик и девочка. Девочку зовут Нелли, и она очень похожа на мать.
- Няня отвела их на кухню и поручила заботам другой служанки, а сама попыталась оказать помощь умирающей.
Здесь что-то не так. Ведь комиссар сначала сказал, что Адриена умерла почти сразу же, а теперь он заявляет, что няня пыталась оказать ей помощь. Ален прекрасно знал квартиру на Университетской улице, на втором этаже старинного особняка. Высокие окна, потолок, расписанный одним из учеников Пуссена.
- Скажите, месье Пуато, в каких отношениях вы были с вашей свояченицей?
- В самых хороших.
- Прошу поточнее.
- А что бы это могло изменить?
- Насколько я понимаю, убийство произошло не из-за материальных соображений. Между сестрами были какие-нибудь денежные дела?
- Конечно, нет!
- Полагаю, что речь также не идет и о старой затаенной вражде между детьми, выросшими в одной семье, - такое иногда бывает.
- Что вы!
- Имейте в виду, что на преступления, совершенные из ревности, присяжные обычно смотрят сквозь пальцы…
Они взглянули друг на друга.
Комиссар, чье имя Ален уже успел забыть, даже и не притворялся, будто расставляет допрашиваемому каверзные ловушки. Он устал и с нескрываемой скукой задавал вопросы - в лоб.
- Вы были ее любовником?
- Нет. Собственно, да. Я хочу сказать, что это не могло быть причиной. Это было слишком давно. Понимаете?
Слова его следовали за мыслью, но он отдавал себе отчет, что все-таки они за ней не поспевают. Вот если бы рассказать все по порядку, не торопясь, с подробностями, объяснить, что…
- Мы уже почти год, как… Меньше года… С Рождества…
- Ваша связь началась год назад?
- Наоборот. Окончилась.
- Совсем?
- Да.
- Это вы ее прервали?
Ален отрицательно покачал головой. Впервые в жизни он осознал, как трудно, даже невозможно все объяснить. Объяснить то, что было между ним и Адриеной. В отчаянии он чуть не обхватил голову руками.
- Это не была связь.
- Как же вы это назовете?
- Не знаю… Это произошло…
- Расскажите же, как это произошло…
- Почти случайно… Мы с Мур-Мур тогда еще не были женаты, но жили уже вместе.
- Когда это было?
- Лет восемь назад… Еще до того, как стал выходить мой журнал. Я тогда зарабатывал газетными репортажами, статьями… Писал песенки. Мы жили в отеле близ Сен-Жермен-де-Пре… Мур-Мур тоже работала…
- Она была тогда студенткой?
Комиссар снова заглянул в досье, чтобы освежить в памяти историю, а Ален подумал: что там еще написано у него в этой папке?
- Да. Она занималась на втором курсе филологического факультета.
- Продолжайте!
- Однажды…
Шел дождь, как сегодня. Возвратившись домой в конце дня, он вместо жены застал в комнате Адриену.
"Жаклин не вернется к обеду. У нее интервью с каким-то американским писателем в отеле "Георг V".
"Что ты здесь делаешь?"
"Забежала к ней поболтать. Но она меня бросила, и я решила дождаться тебя".
В то время ей еще не было двадцати лет. Насколько сестра ее была живой и энергичной, настолько Адриена казалась холодной, даже вялой.
Комиссар ждал, почти не скрывая нетерпения. Он закурил сигарету, протянул пачку Алену, тот тоже закурил.
- Это случилось так просто, что не расскажешь.
- Она вас любила?
- Вероятно. Два часа назад я безусловно сказал бы "да". Но теперь… я бы не осмелился…
Слишком все изменилось с той минуты, когда стеснительный и вежливый инспектор подошел к нему у подъезда и попросил разрешения подняться с ним наверх.
- Я думаю, что все сестры… Нет, пожалуй, не все, но многие… Даже среди моих знакомых я знаю ряд случаев…
- Ваша связь продолжалась примерно семь лет?
- Это не была связь… Я хочу, чтобы вы меня поняли… Мы никогда не объяснялись друг другу в любви… Я продолжал любить Мур-Мур и через несколько месяцев на ней женился…
- Что вас заставило решиться на этот шаг?
- Что заставило? Но…
А в самом деле, что его заставило? По правде сказать, в ту ночь, когда Ален сделал ей предложение, он был чертовски пьян…
- Вы ведь и так жили вместе… Детей у вас не было…
Он сидел за столом в пивной, окруженный такими же захмелевшими, как он, приятелями, и вдруг заявил:
"Через три недели мы с Мур-Муркой поженимся".
"Почему через три?"
"Столько требуется для оповещения о браке".
Разгорелись споры. Одни утверждали, что брак заключают уже через две недели после оповещения, другие уверяли, что через три.
"Ладно, увидим! А ты, Мур-Мур, что об этом думаешь?"
Она прижалась к нему и ничего не ответила.
- После женитьбы вы встречались с вашей свояченицей?
- Обычно вместе с женой.
- А кроме этого?
- Да, мы иногда встречались. Был период, когда мы виделись еженедельно.
- Где?
- В ее комнате. Она осталась там жить после того, как Мур-Мур вышла замуж…
- Адриена работала?
- Слушала лекции по истории искусств.
- А после того как вышла замуж?
- Сначала уехала с мужем на месяц в свадебное путешествие… А когда вернулась, позвонила мне и назначила свидание… Мы отправились на улицу Лоншан, и я снял там меблированную квартиру.
- Ваш зять ни о чем не подозревал?
- Конечно, нет…
Ален был поражен таким вопросом. Ролан Бланше был слишком занят своими финансами и слишком уверен в себе, чтобы хоть на минуту допустить, что его жена может иметь связь с другим мужчиной.
- Надеюсь, вы не задали ему этого вопроса?
- Разве недостаточно того, что случилось? - довольно сухо ответил полицейский. - А ваша жена?
- Тоже нет… Она считала нас добрыми друзьями… Как-то раз, вначале, еще до замужества сестры, Мур-Мур сказала мне: "Как жаль, что мужчинам нельзя жениться на двух женщинах…" Я понял, что она имеет в виду Адриену…
- А потом? Она не изменила своего мнения?
- После того что произошло, я и сам не знаю, что вам ответить. Случалось, что мы с Адриеной не виделись по два-три месяца… У нее было двое детей… У нас рос сын… Их загородный дом находился в другой стороне, в Орлеанском лесу.
- Что же произошло на Рождество?
- Это было за день до сочельника… Мы встретились…
- По-прежнему на улице Лоншан?
- Да… Мы оставались ей верны… Праздники нам предстояло провести врозь, и мы решили распить бутылку шампанского до встречи в новом году…
- По чьей инициативе произошел разрыв?
Алену надо было собраться с мыслями.
- Вероятно, по ее… Понимаете, мы встречались уже только по привычке… Я все чаще и чаще бывал занят… Она сказала что-то вроде: "От нашего чувства уже ничего не осталось, ты согласен, Ален?"
- Вам тоже хотелось покончить с этой связью?