Пятница. Еще в прошлую пятницу, как почти всегда в этот день, он и Мур-Мур катили в своем "ягуаре" по Западной автостраде. Маленькие машины хороши для Парижа. Для дальних поездок у них был "ягуар" с откидным верхом.
А она вспоминает об этих поездках? Не пришла ли она в отчаяние от мрачной обстановки, которая теперь ее окружает? От постоянного, неистребимого запаха хлорной извести?
Выбросить все это из головы! Она решила не видеть его. Он и глазом не моргнул, когда Рабю передал ему эти слова, но холодок пробежал по его спине. Слишком многое стояло за этими словами!
В сущности, она, подобно некоторым вдовам, вероятно, испытывает теперь чувство освобождения. Она вновь обрела себя, свою личность. Она не будет больше жить на привязи при другом человеке, звонить ему по два раза в день и потом ехать на свидание с ним.
Она перестанет быть бессловесным существом. Отныне будет говорить не он, и не его станут слушать, а ее. Уже сейчас она для адвокатов, судей, надзирательниц, начальницы тюрьмы лицо самостоятельное и представляет интерес сама по себе.
Когда сворачиваешь с автострады, дорога ныряет в лес. Там, за леском, посреди лугов стоит их "Монахиня". В прошлом году на Рождество они купили для Патрика козу.
Мальчик большую часть времени проводит с садовником, добряком Фердинандом. С ним ему куда интереснее, чем с няней, мадемуазель Жак. Это ее фамилия - Жак. Патрик зовет ее Мусик. Вначале это коробило Мур-Мур. Она была всего-навсего мамой, а самым главным лицом для Патрика была Мусик.
"Папа, а почему мы не живем тут все вместе?"
А правда, почему? Нет, лучше не думать. Станешь вдумываться, только хуже будет. Просто надо завтра съездить на виллу.
"А мама? Где мама?"
Что он ответит? И все-таки съездить нужно. Все равно в субботу редакция закрыта.
Ввести машину во двор было нельзя: с грузовика сгружали бочки с мазутом. Он кое-как пристроил ее на улице. Проходя мимо касс, он бросил взгляд на очередь. Кроме всевозможных конкурсов, редакция организовала клуб для подписчиков журнала, и теперь выдавали значки его членам.
Смехота! Впрочем, такая ли уж смехота? Начав с двух-трех комнат на верхнем этаже, он сумел приобрести все здание, а через год полностью его перестроит. Тираж журнала с каждым месяцем растет.
- Привет, Ален!
Старые сотрудники, те, кто окружали его с первых шагов, входили в его компанию, когда он был еще начинающим журналистом, звали его по-прежнему Ален. Для остальных он стал месье Пуато.
- Привет, кролик!
Он любил подниматься с этажа на этаж, пробираться узкими коридорами, взбегать вверх и спускаться вниз по лестницам, проходить через различные отделы редакции, наблюдая сотрудников за работой.
Он не корчил недовольную мину, если заставал в какой-нибудь комнате пять-шесть человек, рассказывающих анекдоты и хохочущих до слез. Он присоединялся к ним. Но сегодня - нет.
Ален продолжал подниматься по лестнице, пытаясь выбросить из головы сумятицу осаждавших его мыслей, мыслей обрывочных и смутных, как иные сны. Они были так нечетки и бессвязны, что он едва ли сумел бы выразить их словами. И тем не менее они грозили раздавить его своим гнетом.
Земля уходила у него из-под ног. Он как бы присутствовал при своем собственном вскрытии.
В кабинете он застал Малецкого.
- Нет, мадемуазель, - отвечал тот по телефону, - нам ничего не известно. Очень сожалею, но ничем не могу быть вам полезен.
- Все по поводу?..
- Ну да. Теперь пошла провинция. Эта вот звонила из Ла-Рош-сюр-Ион. У меня к тебе поручение. Звонил комиссар Румань. Он просил тебя заглянуть к нему, как только сможешь.
- Еду.
Честно говоря, этот вызов его не огорчил. Он не знал, куда себя деть. Ему казалось, что его присутствие всех стесняет.
Но прежде чем ехать, он зашел в бар напротив выпить виски. Он не собирался выходить за обычные рамки и еще утром сказал об этом Минне. И сегодня пил не больше обычного.
Он всегда так пил - может быть, потому, что алкоголь его подстегивал. Вечная погоня за повышенным жизненным тонусом. Приятели его тоже пили. За исключением тех, кто после женитьбы отошел от компании и все реже встречался со старыми собутыльниками. Над ними, беднягами, одержали верх жены. Женщины. Всегда и во всем они незаметно одерживают верх!
И Мур-Мур тоже. Разве не она, не Мур-Мур, в конечном счете одержала верх?
Или Минна. Она переступила порог его квартиры в семь часов утра. А в одиннадцать, самое позднее в половине двенадцатого уже добилась того, что он нанял ее на полный рабочий день. Как знать: не застанет ли он ее вечером у себя дома? Пройдет немного времени, и не исключено, что она вообще переедет к нему на улицу Шазель.
- Двойную?
Зачем спрашивать? Он не стыдится пить, не устыдится даже, если станет так называемым алкоголиком. Нынче это уже не порок, а болезнь. А раз болезнь - тут уж ничего не поделаешь.
- Что, сегодня работы поменьше?
Люди обладают даром задавать дурацкие вопросы. Впрочем, бармен, знавший его многие годы, был преисполнен лучших намерений.
- А провались она пропадом, эта работа!
- Простите. Мне показалось… Еще стаканчик?
- Хватит.
Расплачиваться не надо. В конце месяца ему приносили счет, как и большинству сотрудников, которые время от времени забегали сюда промочить горло. Когда-то они приносили бутылки с виски в редакцию. Но вскоре заметили, что пить в баре - это одно, а у себя в отделе - другое, тем более, что, пристрастившись, начинаешь пить машинально, прямо из горлышка.
Зачем он понадобился Руманю? Отчего его вызывает помощник комиссара, а не следователь?
Он может завтра спрятаться где-нибудь за углом дома, когда ее будут хоронить. Он все увидит… У нее была странная манера смотреть на него… В глубине ее глаз всегда тлел насмешливый огонек. Почему? Этого она не объясняла.
"Что тебя так забавляет, Бэби?"
"Ты".
"Что ты находишь во мне смешного?"
"Ничего".
"У меня дурацкая физиономия?"
"Ничего подобного. Ты, пожалуй, даже красивый".
Пожалуй.
"Может быть, я как-то не так говорю?"
"Оставь. Ты у меня пусинька!"
Однако быть "пусинькой" ему удовольствия не доставляло, хотя сам он весьма охотно именовал других кроликами, глупышками, бэби.
Интересно, только ли она не принимала его всерьез? Да, конечно. Остальные принимали его вполне всерьез. Владельцы типографий, рекламных бюро, банков - никто из них не смотрел на него, как на юнца или на клоуна.
- Вам назначено? - спросил полицейский, останавливая Алена у входа во Дворец правосудия.
- Меня ждет комиссар Румань.
- По лестнице налево.
- Знаю.
По пути он никого не встретил. На площадке дежурный дал ему заполнить карточку. После слов "причина вызова" Ален размашисто вывел вопросительный знак.
На этот раз его не заставили ждать, и, когда он вошел в кабинет Руманя, находившийся там инспектор сразу удалился.
Комиссар дружелюбно протянул ему руку и указал на кресло.
- Я не ждал вас так рано. Не был уверен, что вы зайдете в редакцию. К тому же мне известно, что по пятницам вы обычно уезжаете за город.
- С тех пор много воды утекло, - сыронизировал Ален.
- Расстроены?
- Нет. Даже и не расстроен.
Лицо человека, в недалеком прошлом связанного с землей. Его дед или прадед, вероятно, был крестьянином. Ширококостный, крепко сбитый комиссар смотрел собеседнику прямо в глаза.
- Вам, очевидно, нечего мне сообщить, месье Пуато?
- Не знаю, что вас интересует. Но могу вам сказать, что всю ночь пропьянствовал, что утром, когда проснулся, меня шатало с похмелья, а в постели у меня спала какая-то девка.
- Мне это известно.
- Установили наблюдение?
- А зачем? - Комиссар посуровел. - Ведь не вы же стреляли в свояченицу, правда? Не сердитесь, что я сегодня утром устроил обыск у вас в кабинете.
- По сравнению с остальным это чепуха.
- Мне было необходимо допросить ваших сотрудников.
- В свою очередь могу вам сообщить: мне это известно.
- Их показания подтвердили то, что вы говорили вчера о своих отношениях со свояченицей.
- А именно?
- Что вы действительно порвали с нею в прошлом году накануне Рождества. В этом же заверял нас и владелец дома на улице Лоншан.
- У меня не было причин врать.
- Они могли бы у вас быть.
Комиссар помолчал и, закурив, подвинул пачку своему посетителю. Ален машинально взял сигарету. Он догадался, что пауза умышленная, но сделал вид, что этого не понял. Он тоже закурил, рассеянно поглядывая по сторонам.
- Я хотел бы, чтобы вы так же откровенно ответили на вопрос, который я сейчас вам задам. Вы поймете, насколько это важно. Как бы вы себя повели, узнав, кто был любовником вашей жены?
- Вы хотите сказать: любовником моей жены и ее сестры?
- Совершенно верно.
У Алена сжались кулаки. Лицо стало жестким. Теперь пауза наступила по его вине.
- Не знаю, - наконец проговорил он, - это будет зависеть…
- От того, кто этот человек?
- Возможно.
- А если он из ваших сотрудников?
Мгновенно перед взором Алена возник, как бы в разрезе с первого до последнего этажа, дом на улице Мариньян. Одно за другим пронеслись перед ним лица мужчин, молодых, пожилых и даже старых. Но Ален их тут же мысленно зачеркивал. Франсуа Люзен заведующий рекламным отделом? Этот красавчик считает себя неотразимым. Нет! Во всяком случае, не для Мур-Мур. Малецкий? Отпадает. Секретарь редакции Ганьон? Этот коротышка с животиком и подпрыгивающей походкой? Нет.
- Не ломайте голову, я вам сейчас его назову.
- Вы уже выяснили?
- Я располагаю возможностями, которых У вас нет, месье Пуато. Но это ставит меня в несколько щекотливое положение. Вот почему я и попросил вас зайти ко мне. Заметьте, что я не вызвал вас официальным путем. Наш разговор конфиденциальный. Ну как вы теперь, в форме?
- Где там! - буркнул Ален.
- Я говорю не о последствиях вчерашней попойки, а о нервах.
- Ах, это. Считайте, что я спокоен. Спокоен, как выпотрошенная рыба.
- Я хотел бы, чтобы вы меня выслушали серьезно. Я хорошо знаю мэтра Рабю и могу предположить, что он выдвинет версию убийства на почве ревности и построит защиту именно на ней. Но для этого ему необходимо лицо, из-за которого могла вспыхнуть ревность.
- Разумеется.
- Вы тут не подходите, поскольку ваша связь со свояченицей прекратилась почти год назад. А когда дело дойдет до суда, будет уже больше года.
Ален кивнул. Он и в самом деле был спокоен, спокоен до боли.
- Ваша жена отказывается давать показания, но это не лишает ее права на справедливое судебное разбирательство, а так как речь идет об убийстве из ревности…
- Зачем ходить вокруг да около, комиссар? Прошу вас, давайте напрямик.
- Простите, месье Пуато, но я должен быть уверен, что мои слова не толкнут вас на необдуманный поступок.
- Вы боитесь, чтобы я его не пристрелил?
- Да, вы бываете несдержанны.
Ален усмехнулся.
- А чего ради мне его убивать? Из-за жены? Я уже начал привыкать к мысли, что потерял ее навсегда. Я многое передумал за эти дни. Раньше я знал: Мур-Мур рядом, и этого было достаточно. Но ее больше нет… - Он сделал неопределенный жест. - Что касается Бэби, я имею в виду Адриену…
- Ясно. Ну, а как быть с самолюбием? Вы ведь самолюбивы и горды, и, признаю, у вас есть все основания гордиться собой.
- Особенно гордиться нечем.
- Вы не довольны собой?
- Нет.
- Значит, вам будет безразлично, на кого променяли вас ваша жена и свояченица?
- Абсолютно.
- Другого пистолета у вас нет?
- Был только этот браунинг.
- Обещайте, что не попытаетесь достать оружие.
- Обещаю.
- Я вам верю. Так вот, вас ждет неожиданность. Мои люди допросили привратниц в домах, где живут некоторые ваши сотрудники. Разумеется, те, на кого у меня пало подозрение. Обычно лучшие результаты дает звонок в последнюю дверь. На этот раз случаю было угодно, чтобы разгадка ждала нас за первой же дверью. Я имею в виду Монмартрскую улицу.
Ален никак не мог вспомнить, кто из его сотрудников живет на Монмартрской улице.
- Жюльен Бур.
Фотограф! Ален вдруг увидел перед собой его перекошенное, болезненное лицо. Сегодня ночью они сидели за одним столиком в кабаре на улице Нотр-Дам-де-Лоретт!
Не ожидали?
Ален попытался улыбнуться.
Странный выбор.
Фотограф! Вот бы уж никогда не подумал. Жюльен Бур не заботился о своей внешности, был неряшлив. Ален побился бы об заклад, что он никогда не чистит зубов. И взгляд у него был уклончивый, словно он боялся смотреть людям в глаза.
В сущности, Ален почти ничего не знал о его прошлом. Во всяком случае, до журнала "Ты" Бур не сотрудничал ни в крупных газетах, ни в сколько-нибудь известных еженедельниках.
Кто это его порекомендовал? Ален лихорадочно рылся в памяти. С тех пор прошло несколько лет. Да, кажется, человек, не связанный с журналом, и произошло это в каком-то баре. Алекс! Вот кто.
Имя непроизвольно сорвалось у него с губ, и он пояснил комиссару:
- Я пытался вспомнить, где мы с ним познакомились. Нас свел некий Александр Манок. Он кинорежиссер или что-то в этом роде. Вечно собирается поставить какую-то грандиозную картину, но до сих пор выпустил всего-навсего две короткометражки. Зато он знаком с целой кучей красивых шлюх, и когда у нас не хватает моделей, случается, мы звоним ему.
Ален опомниться не мог. Бур! Это плюгавое ничтожество! Бур, на которого не польстилась бы последняя стенографистка. Говорили, что от него дурно пахнет, хотя сам Ален этого не замечал.
Бур редко бывал в их компании, да и то на роли статиста. Все окаменели бы от изумления, если бы он когда-нибудь вмешался в разговор.
Он приносил свои фотографии, взбирался на верхний этаж и вместе с Леоном Аньяром верстал номер. В работе он был тщателен до педантизма.
- И обе! - пробормотал все еще оглушенный Ален.
- С той разницей, что на этот раз все вышло наоборот.
- Что вы имеете в виду?
- Ваша жена первая зачастила на Монмартрскую улицу.
- Они приходили к нему на квартиру?
- Да. Вы, наверно, знаете этот громадный, обшарпанный дом, битком набитый всякими конторами и ателье. Там, кстати, есть ателье фотогравера.
- Знаю.
В начале своей журналистской карьеры Алену приходилось бывать в этом доме: там помещалась редакция бульварного еженедельничка, в котором он сотрудничал. Чуть ли не на всех дверях висели эмалированные таблички: "Изготовление каучуковых печатей", "Фотокопия", "Дипломированный переводчик Юбер Муане", "Агентство Е. П. К".
Что это за Агентство Е. П. К., он так никогда и не узнал: на третьем номере еженедельничек тихо скончался.
- Бур занимает квартиру на самом верху: три комнаты с окнами во двор - одна большая и две маленькие. Большая заменяет ему мастерскую, там он обычно фотографирует. Живет одиноко. Инспектор показал привратнице фотографию вашей жены, и та ее тотчас узнала.
"Такая элегантная молодая дама и приветливая!" - заметила привратница.
"А когда она пришла сюда впервые?"
"Около двух лет назад".
Ален вскочил. Нет, это не укладывалось у него в голове? Два года Мур-Мур была любовницей Жюльена Бура, а он, муж, ничего не замечал! Она жила рядом с ним. Между ними не прерывались интимные отношения. Они спали в одной постели, касаясь друг друга обнаженными телами. Правда, последнее время Мур-Мур довольно холодно отвечала на его ласки.
- Почти два года!
Он рассмеялся. Рассмеялся грубо, зло.
- А сестрица? Когда же этот слизняк соблазнил сестрицу?
- Месяца три-четыре назад.
- Ходили попеременно, каждая в свой день?
Комиссар невозмутимо наблюдал за ним.
- Под конец его чаще навещала Адриена.
- Утерла сестре нос. Сукина дочь! Дождалась своей очереди.
Ален крупными шагами ходил взад и вперед по кабинету, как у себя в редакции или в гостиной на улице Шазель.
- Мой зятек в курсе?
- Сейчас не время с ним говорить, завтра утром похороны.
- Да, конечно.
- Впрочем, сообщать ему это - не мое дело. Если мэтр Рабю сочтет необходимым, он это возьмет на себя.
- Вы ему рассказали?
- Да.
- И он вам посоветовал вызвать меня?
- Я бы вас все равно пригласил. Повсюду рыщут репортеры. Они побывали на улице Лоншан раньше моих детективов. Один из бульварных еженедельников, вроде того, о котором вы только что упомянули, уже раззвонил сегодня о подробностях вашего дела.
- Бур из тех, кому и по морде-то не дают, руки пачкать противно, - проворчал Ален.
- Я знаю о нем еще кое-что. Его фамилия мне показалась знакомой. Я пошел к моему коллеге из полиции нравов и выяснил, что несколько лет назад он действительно занимался фотографом Жюльеном Буром.
- Бур был под судом?
- Нет. Из-за отсутствия улик дело было прекращено. Вы упомянули имя Алекса Манока. Полиция нравов долгое время держала его под негласным надзором. Его подозревали в изготовлении порнографических открыток и установили за ним слежку. Он часто встречался и Жюльеном Буром, но всегда в кафе или в барах. Было несомненно, что Бур делает для него снимки, но во время обыска на Монмартрской улице пленок не нашли. Не знаю, возможно, они и сейчас продолжают этим заниматься. Впрочем, это не по моей части и ничего не прибавляет к нашему делу. Мой коллега убежден, что они изготовляли не только открытки, но и фильмы.
- Вы думаете, он и мою жену снимал?
- Вряд ли, месье Пуато. Сначала я хотел пойти к нему и посмотреть хранящиеся у него негативы и снимки. Но сейчас это только вызовет лишний шум. Нам трудно оставаться незамеченными, в особенности когда вся пресса поднята на ноги.
- Жюльен Бур! - твердил Ален, уставившись в пол.
- Посиди вы на этой работе двадцать лет, как я, вы бы не удивлялись. Женщины иногда нуждаются в ком-то более слабом, чем они, или хотя бы в ком-то, кого они считают более слабым, в мужчине, вызывающем жалость.
- Эта теория мне известна, - нервно перебил его Ален.
- Поверьте, она подтверждена практикой.
Ален помрачнел: в таких вещах он смыслил значительно больше комиссара.
Теперь он знал достаточно. Ему не терпелось уйти.
- Вы обещаете…
- …не убивать Бура? Я даже пощечины ему не дам. И, вероятно, не выставлю его за дверь - он наш лучший фотограф. Как видите, вам нечего опасаться. Спасибо, что просветили меня. Рабю добьется ее оправдания. Они будут счастливы и народят кучу детей.
Он направился к двери, остановился на полпути, вернулся и протянул руку комиссару.
- Простите. Забыл. До скорой встречи. У вас наверняка будут для меня новости.
Он вознаградил себя тем, что, проходя мимо старика дежурного с серебряной цепью на шее, бросил ему:
- Спокойной ночи, кролик!