- Ясно, Шур, - ответил за всех Вася Отрицало.
- Ясно, - подтвердили братья Балалаешниковы.
- Ясно, - добавил я.
В наши ворота Травмированный поставил Семена Черного Хуя, длинного и худого. Тот подбежал к воротам, подпрыгнул и повис на перекладине. Балалаешниковы должны были играть в обороне. Остальные игроки тоже заняли привычные позиции. Мне Травмированный велел играть с ним впереди. Карп С Болгаркой и Вася Отрицало, которым не нашлось места в основном составе, разочарованно побрели за ворота, где их поджидали остальные запасные. Карп угрожающе размахивал болгаркой, а Вася завалился в теплую траву, подложив под голову дипломат Травмированного, и беззаботно заснул. Капитаны сошлись в центре, рядом с ними крутился водитель, держа в руках тяжелый кожаный мяч старого образца, со шнуровкой.
- Значит так, Шура, - деловито начал бригадир. - На поле без мордобоя. Все предъявы после матча.
- Как скажешь, как скажешь, - не возражал Травмированный.
Солнце уже угасало, по-любому пора было начинать. Мы начали.
Игра сразу не задалась. Газовщики, возможно, после баранины, бегали тяжело и вперед не шли. А у нас почему-то занервничали Балалаешниковы - они не попадали по мячу, мешали друг другу, спорили с арбитром. Уже на пятой минуте Равзан в который раз промазал и тут же получил от Шамиля подзатыльник. Судья остановил игру и не придумал ничего лучше, как назначить штрафной в нашу сторону. Хотел даже удалить Шамиля за неспортивное поведение, но за того вступился сам пострадавший, сказал, что это их семейные разборки, и посоветовал рефери держаться от них подальше. Кто-то из газовщиков пробил, скорее наугад, мяч проскользнул по густой траве и мимо Семена влетел в наши ворота. Газовщики ликовали, от их криков снова откликнулись псы и заголосили овцы. Однако радовались они недолго - уже в следующей атаке Травмированный лично пробежал половину поля и закатил мяч в ворота бригадира, который прыгнул, но как-то не вовремя и не совсем удачно, а в итоге еще и запутался в сетке, как большой сом, так что вытаскивали его оттуда двумя командами. Приходилось начинать всё сначала. Газовщики упорно не шли вперед, наши же отдавали преимущество позиционной борьбе и, как только кто-то из соперников получал мяч, тут же валили его с ног и бежали к судье спорить. Судья наш был тоже подслеповатым, мяча в этих сумерках не видел вообще, так что просто верил на слово. Вскоре Травмированный забил еще раз. Произошло это довольно неожиданно: кто-то из газовщиков принял его в темноте за своего, обрезался, и забить с двадцати метров было для Шуры делом чести. Мы повели. Но вот газовщики наконец активизировались и пошли вперед, оставив позади одинокого бригадира, вокруг ворот которого печально блеяли некормленые овцы. Третий гол Травмированный забил в ходе стремительной контратаки, он просто вернулся к нашим воротам, выдрал у газовщиков мяч, прошел с ним по всему полю, на скорости переиграл бригадира и, не останавливаясь, вбежал меж овец. Но сразу после этого Балалаешниковы завалили в своей штрафной сразу трех газовщиков: одного - Равзан и двух - Шамиль, и рефери назначил в наши ворота одиннадцатиметровый. Газовщики забили. Травмированный страшно злился, но менять Балалаешниковых не хотел. Вообще, похоже было, что мы все ему мешали. До конца тайма он еще дважды обыграл бригадира, а Семен тоже дважды пропустил от газовщиков. Футбольные комментаторы в таких случаях говорят, мол, публике должно нравиться то, что происходит на поле. Здесь была похожая ситуация - из публики присутствовал только бухгалтер, и ему всё это откровенно нравилось. В перерыве хозяева подогнали тягачи ближе к полю, включили двигатели и зажгли фары. Поле осветилось мощными театральными прожекторами, в темноте горели глаза овчарок и стеклышки бухгалтерских очков. Травмированный собрал нас возле себя, присел на корточки и положил перед собой дипломат. Достал оттуда бутылку со спиртом, пустил по кругу. Все смотрели на капитана с уважением.
- Отрабатываем, ребята, - всё повторял Травмированный, - отрабатываем.
Все прикладывались к бутылке и кивали головами в знак согласия. Балалаешниковы стояли в стороне и говорили друг другу что-то неприятное, что именно - не было слышно.
Второй тайм особых изменений в рисунок игры не внес. Сирёжа Насильник, который вышел на замену вместо Питона, пытался успокоить Балалаешниковых, кричал на них, подгонял вперед, призывал играть внимательнее, играл на их позиции и путался у них под ногами. Закончилось всё тем, что, пытаясь выбить, он загнал мяч в свои ворота. После чего сам попросился с поля. Вместо него вышел Карп С Болгаркой, однако ничего особенно полезного для команды не сделал. Игра катилась к своему логическому завершению, газовщики отошли назад, ничья их, судя по всему, полностью устраивала, а нашей команде не хватало сил переломить ход игры в свою пользу. Травмированный, как мог, рвал оборону противника, но один на минном поле не воин, и как он ни бился, в шестой раз обыграть самостоятельно одиннадцать озлобленных газовщиков ему не удавалось. Игра уже должна была закончиться, но судья, подслеповато щурясь, всё никак не мог разглядеть, что там со временем, так что мы переиграли добрых пять минут. Все уже посматривали в сторону автобуса, что темнел поодаль, прикидывая, удастся ли отсюда выбраться целыми и невредимыми. Даже Травмированный, похоже, смирился. Семен последний раз вынес мяч на половину соперника, там его подхватил Андрюха Майкл Джексон и, пробросив мимо двух газовщиков, побежал вперед. Он уже почти выскочил один на один с бригадиром, но кто-то из газовщиков в последний миг перевел мяч на угловой. Возле ворот бригадира собрались обе команды. Даже Семен прибежал, сбросив вратарские перчатки. Подавать пошел Травмированный. Он подцепил мяч левой нерабочей, и тот по какой-то невозможной траектории ввинтился в штрафную площадку газовщиков. Попал к одному из них, отлетел от другого, тот сбросил его назад бригадиру, бригадир отчаянно пнул его ногой, мяч, как снаряд, унесся вверх, попал мне в голову и влетел в ворота. Я даже не увидел, как это произошло, поскольку стоял к воротам спиной. Это была победа. Изнемогающие газовщики бессильно посыпались в траву, бригадир вытирал пот и слезы, наши подхватили меня на плечи и побежали через всё поле к скамье запасных. Впереди, остерегаясь гнева газовщиков, несся судья. Последним, довольно улыбаясь, ковылял Травмированный. За ним следовали овчарки и печально выли в темные небеса, которые не просвечивались даже фарами тягачей.
Радость наполняла наши сердца, радость и чувство справедливости, ведь всё произошло так, как и должно, кто же сомневался в окончательной победе, это путешествие должно было завершиться триумфом, так что он никого и не удивил. Я пожимал руки своим друзьям, радуясь всему этому приключению, которое закончилось так хорошо, дивясь, что прошло столько лет, а всё снова возвращалось на свои места, всё было как и раньше, двигалось по своим законам. Это успокаивало и заводило одновременно, ведь вот она - радость познания и радость возвращения, то, чего мне не хватало последние годы, фактически - со времени последнего матча. И, думая об этом, я каким-то боковым зрением увидел, что газовщики уже отошли от поражения, поднялись на ноги и теперь медленно, но необратимо двигались в нашу сторону. Похоже, отпускать нас просто так они не собирались. Кто-то из наших перехватил мой взгляд и тоже заметил их приближение. Поздравления стихли. Наши двинулись навстречу. Команды сходились. В общем, подумал я, этим и должно было кончиться. Даже бухгалтер шел теперь на нас, но без очков, очевидно, чтобы их не разбили, так что казалось, будто он идет на ощупь. Газовщики остановились, тяжело дыша. Наши тоже стали. Прожектора били прямо в глаза и делали наши фигуры прозрачными, почти невидимыми, словно это привидения собрались тут, чтобы выяснить отношения с другими привидениями. В свете фар время от времени вспыхивали фиксы и нательные крестики. Вперед вышел бригадир.
- Шура, - обратился он к Травмированному. - По ходу, последний гол не засчитывается.
- Какого хуя? - с расстановкой спросил его Травмированный.
- Вне игры было, - объяснил бухгалтер.
- Ты, олень, - сказал ему на это Андрюха Майкл Джексон, - я тебя сейчас овцам скормлю.
- Не залупайся, брат, - хмуро произнес бригадир. - Было вне игры.
- Вне игры? - переспросил Травмированный.
- Вне игры, - недовольно, но упрямо повторили газовщики.
- Ну что ж, - сказал на это Травмированный и достал откуда-то из ниоткуда кастет.
И остальные тоже начали доставать кастеты, нунчаки и бейсбольные биты. И газовщики тоже повыхватывали из-за спин жерди, армейские ремни со впаянным в пряжки свинцом и куски битого кирпича. Начиналось что-то вроде дополнительного времени.
Вдруг вперед вышли два брата Балалаешникова - Равзан и Шамиль.
- Что за хуйня?! - не столько спросил, сколько ответил Равзан. - Какой вне игры? Вне игры у нас был в первом тайме.
- Не было у нас вне игры в первом тайме, - неожиданно поправил его Шамиль.
- Как не было? - удивился Равзан. - Был. Чистый вне игры.
- Ни хуя, - стоял на своем Шамиль.
- Брат, - занервничал Равзан, - что ты пиздишь? Тебя там не было. А я видел - чистый вне игры.
- Нет, - твердо повторил Шамиль.
- Брат, помолчи, ага?
- Не было там вне игры, - настаивал Шамиль.
- Ну вот что ты пиздишь? - повернулся к нему Равзан. - Нет, ну что ты пиздишь?
Команды не решались вставить ни слова.
- А что? - принял вызов Шамиль.
- Ну а что? - закипел Равзан.
- А хоть бы что? - тоже закипел Шамиль.
- Да ни хуя! - сказал на это Равзан и вдруг резко задвинул Шамилю в челюсть.
Шамиль покатился по траве, но быстро подорвался на ноги, выхватил у кого-то из рук бейсбольную биту и запустил ею в брата. Тот прогнулся, и бита пронеслась у него над ухом. Равзан вскрикнул и бросился на противника. Задвинул ему еще раз и начал метелить, но Шамиль быстро вывернулся, залез на него сверху и теперь уже сам метелил Равзана. Вдруг из толпы вылетел Барух, ногами разбросал братьев, схватил их за грудки, столкнул лбами, повалил на траву и начал лупить обоих. Шамиль с Равзаном, не ожидая подобного, какое-то время отбивались, но скоро оклемались и, схватив Баруха за ноги, повалили на газон. Сели сверху и принялись бить его вдвоем. Но недолго, поскольку Барух, как уж, вывернулся из под их тяжелых тел, подмял их обоих под себя и начал давить, как мешки с картошкой. Минут через пять все трое обессиленно раскатились по траве и, тяжело переводя дыхание, сплевывали на газон кровавую слюну. Газовщики смотрели на всё это ошеломленно. Стояли молча, боялись двинуться. Наконец бригадир осторожно окликнул Травмированного.
- Эй, Шура, - голос его звучал сухо и испуганно, - хуй с вами. Валите отсюда.
- А как же вне игры? - переспросил его на всякий случай Травмированный.
- Не было вне игры, - развеял его сомнения бригадир. - Не было.
В темноте мы выехали на трассу. Луна выкатилась нам навстречу и осветила желтым светом салон автобуса. Лунный свет лег на лица моих друзей, которые в основном спали. Глазницы их в этой полутьме запали и потемнели, скулы заострились, и головы покорно свешивались с плеч. Возле автозаправки водитель притормозил. Я махнул рукой, но все спали, так что и прощаться было не с кем. Один только Травмированный подошел и пожал руку. Но и он ничего не сказал. Я спрыгнул на землю. Двери закрылись. Автобус медленно тронулся с места и исчез за деревьями.
6
Эрнст позвонил сам. Я даже не успел про него вспомнить, как он уже звонил, чтобы спросить, когда я буду. Я попытался передоговориться, объяснил, что занят, что у меня сегодня важная встреча, что жду особого клиента, что не очень хорошо себя чувствую, и предложил встретиться в другой раз. Эрнст терпеливо всё это выслушал и сказал в конце:
- Герман, иногда человек не знает, от чего отказывается. Поэтому лучше ему иногда вообще не отказываться. Ты меня понимаешь?
- Понимаю, - сказал я.
- Когда тебя ждать?
- Давай в два, - сдался я.
- В полвторого, - ответил на это Эрнст и положил трубку.
Я пошел к Травмированному. Выслушав меня, тот заученно разозлился, сказав, что я вместо того, чтобы хоть раз ему помочь, занимаюсь непонятно чем и таскаюсь с разными хуями, что он меня никуда не повезет и чтобы я взялся наконец за ум.
- Герман, - кричал он, - зачем тебе танк, сам подумай?!
- Косить на нем буду, - раздраженно отвечал я. - Ты что - бензин зажал?
- Ничего я не зажал, - обиделся Травмированный, сбросил грязные рукавицы и пошел на улицу заводить свою легковушку.
Ехали молча. Спустились в долину, перескочили мост, въехали в город. Травмированный время от времени кивал головой проходящим мимо женщинам, которые его узнавали. Проехали автовокзал, элеватор, добрались до железнодорожного переезда. Тут Шура остановился и сказал:
- Ну всё, - сказал, - дальше я не поеду. Не хочу, чтобы меня там видели.
- Что такое?
- У меня там знакомая, - объяснил Травмированный, - думает, что я сейчас в Польше. Я ей сказал, что поехал по бизнесу, понимаешь? Не хочу палиться. Дальше пешком дойдешь, тут недалеко.
- Я знаю, - ответил я и открыл дверь.
Пригород сменился одиночными домами, дальше начинались сельхозугодья, становилось всё меньше людей и всё больше животных. Коровы паслись, привязанные к земле крепкими веревками, как дирижабли. Дорога, отходящая от трассы к аэродрому, совсем заросла. Железные ворота на въезде поржавели, черные металлические звезды висели, как умершие планеты. Я подошел, толкнул ворота. Они тяжко заскрипели и открылись. Во дворе стоял Эрнст. Похоже, заметил меня еще с дороги и теперь ждал во всеоружии. На нем был китель британского пожарника, надетый на черную армейскую майку, и джинсовые шорты, что поддерживались немецким ремнем, на бляхе которого было написано "С нами Бог". На ногах у него были кеды, и был он похож на фаната Айрон мейден. Подошел ко мне и молча пожал руку.
- Хорошо, что ты приехал, - сказал.
- Знаешь, - мне хотелось, чтобы он понял, чего мне стоило сюда добраться, - лучше бы мы все-таки перенесли эту нашу встречу.
- Время, Герман, время, - ответил на это Эрнст Тельман. - Кто знает, сколько его у тебя осталось.
- Это ты к чему сказал? - не понял я.
- К тому, что нужно входить в двери, которые нам открывают.
Сказав это с задумчивым видом, он пошел вперед. Я двинулся следом. Прошли мимо гаражей, миновали домик администрации и оказались возле большого строения, похожего на ангар. Во дворе росла густая зелень, стены зданий затянуло виноградом, за ними виднелась пустая, как утреннее шоссе, взлетная полоса. Во всем ощущалась заброшенность. Сам Эрнст напоминал дезертира, который отстал от своих и теперь скрывался на продовольственных складах в ожидании трибунала. Он открыл металлическую дверь, ведущую в ангар, и жестом пригласил внутрь. Это была бывшая столовая, в которой, насколько можно было понять, раньше питался персонал аэродрома. Я представил себе, как отважные пилоты, асы сельской авиации, возвращаясь из опасных рейсов над безбрежным кукурузным океаном, залетали сюда, в тихую и уютную гавань, где их ждали верные механики, мудрые диспетчеры и теплый компот. Просторный зал был заставлен старыми столами и металлическими стульями. На стенах висели агитационные плакаты, которые демонстрировали мощь и неудержимость красной авиации, а также объясняли гражданскому населению целесообразность химической обработки полевых насаждений в мирное время. За последние двадцать лет здесь мало что изменилось. Разве что на мне был немецкий армейский пиджак, а на Эрнсте - британский китель.
Эрнст пригласил к столу, достал откуда-то из-под стены десятилитровую металлическую канистру, сел напротив меня, поставил канистру себе под ноги, достал из кармана два граненых стакана, помеченных снизу красной масляной краской. Поставил стаканы на стол. Я заглянул внутрь. На дне моего было написано "7", на дне его - "12". Эрнст поднял канистру, открыл ее и по очереди наполнил посуду красным вином.
- Это вино, - сказал он, протягивая мне стакан, - я делаю сам. - Мы чокнулись. - Из винограда, который растет прямо здесь. Можно сказать, это всё, что осталось от советской авиации.
- Вечная память, - сказал я и выпил.
Вино было терпким и горячим.
- Что я тебе скажу, Герман, - Эрнст тоже выпил и налил по новой, - возможно, это худшее, что они сделали. Без авиации не может быть демократии. Самолеты - это основа гражданского общества.
Я предложил за это выпить. Эрнст не отказался. Со стороны, наверное, можно было подумать, что мы пьем бензин.
- Как там Шура? - спросил Эрнст после паузы.
Пока он разливал, наступила неловкая тишина.
Я не знал, что говорить в таких случаях. Он, очевидно, тоже почувствовал, что я нервничаю, и попытался перевести разговор на что-то более нейтральное.
- Нормально, - ответил я. - В футбол играет.
- В футбол? - удивился Эрнст. - Разве он еще играет?
- Они все играют. Мы вчера газовщиков переиграли.
- Кто - все?
- Ну, все, с кем я играл раньше. Питон, Кондуктор, Андрюха Майкл Джексон. - Эрнст посмотрел на меня недоверчиво. - Братья Балалаешниковы, - добавил я не столь уверенно.
- Балалаешниковы? - переспросил Эрнст. - Это те, что сгорели несколько лет назад в собственном кинотеатре?
- Как это сгорели? Я с ними вчера в футбол играл.
- В принципе, - рассудительно сказал Эрнст, - кому и когда это мешало играть в футбол. Так что там Шура? - спросил снова.
- Да всё нормально, - сказал я. - Не пускал меня сюда. Сказал, что вся эта затея с твоими танками - бред.
- Так и сказал?
- Так и сказал.
- И про танки говорил?
- Говорил.
- Гм, - понурился Эрнст. - Шура - человек импульсивный, - произнес он наконец. - У него такой склад характера, он не может долго концентрироваться на чем-то одном. У него и с женщинами та же проблема, ты знаешь? - вопросительно посмотрел на меня.
- Догадываюсь.
- А ты знаешь, - вдруг добавил Эрнст, - что именно Шура несколько лет назад помогал мне выкапывать трех немецких гренадеров?
- Как это выкапывать?
- Ну как, - не знал, как объяснить Эрнст. - Из тьмы небытия. Я их вычислил с помощью миноискателя. У них коронки железные были, они и засветились. Шура, кстати, сразу согласился помочь. Я так понимаю, он рейхсмарками интересовался. Но какие там рейхсмарки могли быть у гренадеров.
- Ну, и чем закончилось?
- Чем? - переспросил Эрнст и снова разлил из канистры. - Плохо закончилось. Оказалось, что мы их не просто нашли, мы их перезахоронили. Их, оказалось, еще в войну закопали, правда, без всяких знаков. Так что меня обвинили в осквернении военных захоронений. Еле отмазался. Но бляху, - он показал, - до сих пор ношу. Вот Шура с тех пор и относится к этому всему скептически.
И Эрнст влил в себя очередную дозу. Я поспешил за ним.
- Понятно. И что теперь? Ты хочешь найти танк?
Эрнст посмотрел внимательно и испытующе.
Мне стало неловко.
- Герман, - спросил он. - Что бы ты сделал, если бы у тебя вдруг появилось много денег? Скажем, миллион, - прибавил щедро.
- Миллион?
- Угу.
- Рейхсмарок?
- Долларов.
- Я б купил себе дом. В Африке.
- Зачем тебе дом в Африке?