Ольга всё пыталась перевести разговор на наши проблемы. Жаловалась старику на наезды со стороны кукурузников, рассказывала про старых испанок и коррумпированность в эшелонах власти. Однако Игнат Юрович каждый раз съезжал с темы, делая вид, что не расслышал или недопонял сказанное, пил свой пиратский ром, больно щипал Наташу и закидывался какими-то колесами, от которых его глаза становились радостными и розовыми, словно у пса на плохой фотокарточке.
- Игнат Юрович, - не выдержала наконец Ольга. - Я вас очень прошу. Сделайте это для меня.
- Для тебя? - удивленно посмотрел на нее старик - Но это же не тебе нужно, а вон ему, - показал на меня. - Бизнесмену.
- Да, Игнат Юрович, - я поспешил что-нибудь сказать. - Я тоже вас прошу.
- Какого черта? - старик, похоже, сознательно меня провоцировал. - Что ты просишь, внучек?
- Игнат Юрович, - я подошел поближе. - Вы же знаете моего брата.
- Ну и что? - старик был непреклонен. Ольга в отчаянии сжимала губы. Наташа незаметно отставила в сторону кружку с ромом.
- Я подумал, - продолжил я, - раз уж вы работали с братом, может, вы и мне поможете.
- Почему я должен тебе помогать, внучек? - Игнат Юрович достал из кармана пиджака старые очки в роговой оправе, нацепил их на нос и внимательно меня оглядел.
- Ну, мы все-таки в одном бизнесе.
- Это ты в бизнесе, внучек, - перебил меня старик, - ты. А я на ответственной должности. Понимаешь?
- Понимаю.
- Я, чтоб ты знал, пенсионер республиканского значения. И я на партийной работе с пятьдесят второго года, ты понимаешь, что это значит?
- Приблизительно.
- А ты говоришь - в бизнесе, - успокоился старик, внезапно выхватил из-под Наташи кружку с ромом и вылил его себе между вставных челюстей. После чего довольно откинулся на подушки и расслабленно посмотрел на Ольгу.
Я понял, что дела складываются не в мою пользу. Нужно было что-то делать.
- Игнат Юрович, - подойдя, сел к старику на постель. Тот не ожидал такого поступка и боязливо подобрал ноги. - Позвольте мне сказать, всего пять минут, хорошо?
- Ну-ну, - старик отодвинулся к стенке, прижимая к груди пустую кружку.
- Можно мне глоток? - я потянулся за кружкой. Игнат Юрович враз как-то обмяк и покорно отдал мне посудину. - Налейте немного, - я протянул кружку Наташе. Та вопросительно взглянула на старика, но налила-таки в кружку из темной бутылки. Я маханул все одним глотком. Ром стал в горле, словно клубок волос, я тяжело глотнул и заговорил, доверительно склоняясь к старику. - Игнат Юрович, дайте я вам скажу, и мы уйдем. Вы знаете, я действительно не очень давно в бизнесе. Ну то есть на этой ответственной должности. И стажа у меня никакого, если говорить откровенно. По большому счету не могу даже сказать, что мне эта работа нравится. Весь этот бензин, он же токсичный, вы же сами знаете, правда? Поэтому к чему я веду? Если б дело было только во мне, я бы давно всё это бросил и поехал бы отсюда куда подальше, вы понимаете?
Старик затряс головой.
- Но как-то так случилось, что дело не во мне, и так или иначе нужно теперь всё это разгребать. Потому что так или иначе это касается не только меня. Это касается каких-то важных вещей, важность которых я для себя, возможно, еще не до конца понимаю, но вот смотрю на вас, Игнат Юрович, и чувствую, что есть в этом что-то такое, от чего нельзя просто так отказаться.
Игнат Юрович глухо клацнул челюстями.
- Понимаю, что я вам скорее всего не нравлюсь, более того, могу понять, если захочу, конечно, причины этой вашей дурацкой, Игнат Юрович, настороженности - я не в бизнесе, опыта нет, вы меня вообще не знаете, у меня даже нет стажа партийной работы, но черт возьми, Игнат Юрович, неужели обязательно нужно иметь партийный стаж, чтобы не обосраться в критической ситуации? Неужели для этого действительно нужен партийный стаж, скажите мне?
- Кружку отдай, - тихо сказал на это Игнат Юрович.
- Что? - не понял я.
- Кружку, говорю, отдай, - повторил старик.
Я протянул ему его посудину, он спрятал ее под подушку и задумчиво снял очки.
- Похоже, ты неплохой парень, - сказал он, помолчав. - Признаюсь честно, я тебя недооценивал. Хорошо, - он деловито хлопнул в ладони, и в глазах его снова вспыхнула своевольная ленинская лукавинка. - Я помогу тебе.
- Спасибо, - облегченно выдохнул я, но Игнат Юрович не дал мне выдохнуть до конца.
- При одном условии, - добавил он. - Сыграешь со мною в скракли.
- Во что? - не понял я.
- В скракли, - повторил Игнат Юрович, довольно наблюдая за моей растерянностью. - Ну, в городки. Любимая игра академика Павлова и графа Толстого. Ты как относишься к графу Толстому?
- Позитивно, - ответил я.
- Вот и прекрасно. Выиграешь у меня - помогу тебе. Проиграешь - иди с богом и не мешай мне лечиться.
- А можно как-то помочь без скраклей? - переспросил я на всякий случай.
- Нет, внучек, - строго ответил Игнат Юрович. - Без скраклей - никак нельзя.
Я оглянулся на Ольгу. Та в отчаяньи закатила глаза. Из-за ее спины злорадно выглядывал пациент с газетой. В уголке размеренно разлагался третий. Нужно было делать выбор. Скракли, - подумал я, - скракли. В конце концов, что этот старик может мне сделать, на моей стороне молодость и азарт, на его - только партийная дисциплина. Я решил рискнуть.
- Хорошо, - сказал я, - скракли так скракли. А не обманете?
- Что за разговоры, внучек, - деловито ответил Игнат Юрович, легко спрыгнул на пол и забегал по комнате. - Скракли! - закричал энергично. - Скракли!
Он вдруг переменился, куда подевались его нервозность и недавняя неуверенность, он весь как-то подтянулся, подобрался, как боевой пес, и метался по палате, вытаскивая откуда-то из-под умершего соседа туфли для гольфа и черную бейсболку с белыми буквами NY.
- Скракли! - выкрикнул старик, открывая дверь мощным ударом резинового тапка. - Пусть нас рассудит спорт!
Дверь распахнулась, и навстречу Игнату Юровичу высыпали пациенты, похоже, подслушивавшие нашу беседу и ожидавшие развлечений, которые тут, можно предположить, случались нечасто. Ставили они, без сомненья, на Игната Юровича, он был их фаворитом, на меня они только бросали глумливые, полные скепсиса взгляды. Вся шумная толпа, одетая в больничные халаты и спортивные костюмы, позванивала фронтовыми орденами, на ком-то были даже порванные в боях гимнастерки. Мужчины с костылями скалили желтые сточенные зубы, а женщины с гипсовыми повязками на руках улыбались густо накрашенными ртами, которые делали их похожими на клоунов-убийц. И весь этот клубок хронических болячек покатился в санаторский сад, за старые корпуса, где между яблонек вытоптана была довольно-таки просторная игровая площадка. Мы с Ольгой и Наташей поспешили за пациентами, Наташа несла в одной руке ингалятор для старика, а в другой - обитые железом дубинки, с помощью которых мы и должны были выяснить отношения. Вся моя решимость и боевой настрой быстро рассосались и выветрились. Ольга поглядывала на меня озабоченно, но молчала, не желая, наверное, вконец напугать.
В саду между яблонь уже разминался Игнат Юрович, ловко забрасывая ногу за голову и по-кошачьи прогибаясь в густой траве. Меня он откровенно пугал. Нужно ли говорить, что по-настоящему я в эти самые скракли никогда в жизни не играл. Всё, что мне было известно про эту игру, так это то, что ею, кроме графа Толстого и академика Павлова, увлекался еще Владимир Ильич Ленин, что, честно говоря, оптимизма совсем не добавляло.
Все заняли свои места. Мы с Игнатом Юровичем, Ольгой и Наташей стояли на боевом рубеже, а группа поддержки рассыпалась по саду, собирая скракли и расставляя их в надлежащем порядке. Игнат Юрович деловито подошел к Наташе, взял у нее какие-то кислотные карамельки, закинул их в свою железную пасть, перемолол бронебойными челюстями и принялся объяснять правила игры.
- Слушай сюда, внучек, - сказал он, покачивая битой. - Всё очень просто. Играем пятнадцать фигур. Кто выбивает первый - тот и чемпион. Кто проиграл - за тем приходит налоговая.
- Дайте мне фору, - попросил я.
- Черта с два! - откликнулся Игнат Юрович и ступил на боевой рубеж. - Фигура первая, "пушка"! - закричал он в заросли.
Под дальними яблонями засуетилась группа поддержки, старые доходяги крысами зашмыгали в траве, выстраивая для нас "пушки".
- Давай, внучек, с богом, - сказал Игнат Юрович и отступил в сторону.
Я взял в руки биту. Ну что ж, - подумал, - сейчас посмотрим, чья возьмет.
Первая брошенная мною бита зарылась в песок, даже не долетев до цели. Толпа с той стороны радостно завопила, предвидя быструю победу своего любимца. Так что вторую биту я швырял, ориентируясь скорее на их голоса. Снаряд взлетел в небо и сочно влепился в затылок какого-то доходяги. Тот квакнул и завалился в песок. Его тут же оттащили под яблони, кидая на меня озлобленные взгляды.
- Ну что ж, - сухо промолвил на это Игнат Юрович. - Неплохо для начала.
И он лихо запустил битой в воздух. Бита описала удивительный полукруг и, круто спланировав, развалила выстроенную "пушку". Игнат Юрович перешел на полукон и второй битой довершил начатое.
После чего победно оглянулся на Наташу и выкрикнул в июньский воздух:
- Фигура вторая - "вилка".
"Вилку" быстро соорудили. Дальше игра продолжалась в том же духе - я разгонял своими ударами пациентов, оббивал яблоневые ветви, заставлял ветеранов шастать по траве в поисках снарядов, а старик легко выбивал все свои фигуры, всё больше входя в азарт. Время от времени к нему приступала Наташа, он вдыхал из ингалятора какие-то странные ароматы, от которых рука его становилась твердой, а глаз - острым. Какой-то эликсир молодости был в этом ингаляторе, что-то он делал со стариком, что-то такое, от чего почетного ветерана плющило и подрывало и он легко выбивал скракли, словно чужих кур из огорода. Я же, как ни пытался, как ни надрывался и ни злился, не мог ничего поделать - биты мои летели куда угодно, только не в цель. Через некоторое время первая партия была с позором для меня окончена.
- Вторая партия, вторая партия! - радостно забормотал Игнат Юрович, и травмированные пациенты тоже радостно подхватили эту победную песнь и снова начали выстраивать фигуры.
Я подошел к Ольге. Она тяжело вздыхала и отводила глаза.
- Герман, - сказала, - как для Сороса, ты хреново играешь в скракли.
Я не нашелся с ответом и снова взялся за биты.
Вторую партию я проиграл еще быстрее. Старик ликовал и подпрыгивал на месте, покалеченные пациенты окружили его и радостно кричали, поздравляя с триумфом. Я тоже понуро подошел к Игнату Юровичу. Тот обтирался махровым полотенцем с изображенным на нем Микки Маусом и пытался проглотить какие-то продолговатые пилюли салатного цвета.
- Ну что, внучек, - сказал, лукаво жмурясь, - всё по-честному?
- По-честному, - вынужден был признать я.
- Приезжай еще.
И вся толпа снова радостно загомонила. Я пожал его старую, отполированную годами и партийным стажем руку и развернулся, чтобы идти.
- Эй, - вдруг окликнул меня Игнат Юрович. - Бизнесмен хуев. Ты что - так и поедешь? А как же дела?
- Я же проиграл, - ответил я.
- Иди сюда, - приказал Игнат Юрович.
Я подошел.
- Что это у тебя?
- Наушники, - ответил я, не понимая, чего он хочет.
- Работают или просто так носишь?
- Работают.
- Давай так, - внезапно по-мальчишески загорелся Игнат Юрович. - Ты мне наушники, а я тебе помогаю.
Я молча снял наушники, достал плеер и отдал старику. Тот взвесил его на ладони и посмотрел на меня.
- Что с тобой такое, внучек? - спросил. - Почему так легко отдаешь то, что принадлежит тебе?
- Вы же попросили, - не понял я.
- А если я попрошу тебя отсосать, что ты будешь делать? - заинтересованно спросил Игнат Юрович.
Я не знал, что ответить. Старик меня просто добивал.
- Держи, - протянул он мне плеер. - Нужно защищать то, что принадлежит тебе по праву. А то так и будешь ходить - без наушников, без бизнеса и партийного стажа. Понял?
- Понял, - ответил я, стараясь не смотреть на Ольгу.
- Ну, тогда пошли, - устало сказал Игнат Юрович, - документы у меня в палате. Будем спасать твой чертов бизнес.
8
Дождь сливался с сумерками, и потоки воды грубыми нитками вплетались в воздух. Мы словно ехали по руслу, на которое вдруг опустилась тьма. И внутри этой густой реки двигались лучи и тени, невидимые жители поднимались из ила и подходили к нам совсем близко, рассматривая нас, точно затонувших рыбаков. Дождь был теплый, как речная вода в устье. Скутер смывало волнами, и несколько раз мы едва не съехали с дороги. Ольга остановилась и растерянно оглядывалась. Нужно переждать, - крикнула она, струи дождя сразу же залили ее лицо, так что я почти ничего не расслышал, но понял, что именно она имела в виду - нужно где-то остановиться, поскольку ни вперед, ни назад двигаться было невозможно. Где? - крикнул я в ответ. Она задумалась: здесь рядом дорога поворачивает, можем попытаться, - крикнула, и мы поехали дальше, разгоняя волны и отпугивая речных призраков. Время от времени скутер сильно увязал в дожде и останавливался, Ольга в своих солнцезащитных очках дороги почти не видела, так что мы двигались вслепую. Однако повернула в нужном месте, и мы выкатились на лесную дорогу. Узкое, заросшее травой асфальтовое покрытие петляло между соснами, мы всё углублялись в лес, трава наматывалась на колеса и мешала движению, но Ольга знала, куда ехала, уверенно огибала кусты и глубокие ямы, и вскоре мы оказались перед темными воротами.
Я спрыгнул и принялся их отворять. Размотал проволоку, оттащил железную створку, и Ольга затолкала скутер во двор. Дождь заливал всё вокруг, и вода стояла по щиколотку. Был это, очевидно, бывший пионерский лагерь, поодаль виднелись старые металлические строения, на которые опадали дождевые потоки. Справа находилась площадка с каким-то облезлым пионерским монументом, за ним высоко стояли сосны, а над соснами висел дождь. Мы подкатили скутер к зданию, приставили к стене. Ольга, похоже, была тут не впервые, быстро перебежала под соседнее здание, которое казалось больше остальных, прошла под окнами, завернула за угол. Там имелся еще один вход, заросший мокрыми цветами, за которыми двери почти не было видно. Склонилась над замком, что-то там покрутила, дверь вдруг открылась, и мы запрыгнули внутрь, словно попав в жестяную коробку из-под печенья, по которой молотили палками веселые дети. Дождь глухо бился о железные стены дома, сотрясая его и наполняя сладким гулом. Мы даже не ощущали собственного дыхания, прислушивались только к этому мокрому перестуку, который всё не заканчивался. Пройдя по коридору, оказались в просторном помещении. По стене тянулись полки со старыми книгами, стены напротив завешаны были детскими рисунками, на подоконниках темнели горшки с высохшими цветами, посередине стоял развалившийся диван с прорезанной во многих местах обшивкой.
- Это ленинская комната, - сказала Ольга и деловито подошла к полкам с книгами. Долго там копалась, но ничего интересного не нашла.
- Откуда ты знаешь?
- Я работала в этом лагере несколько лет, - объясняла Ольга. - Мы тут проводили собрания и заседания. Библиотекой, помню, никто не пользовался. Послушай, - обернулась она ко мне, - нужно что-то придумать с одеждой. Я совсем мокрая. Если я развешу свои вещи, ты это нормально воспримешь?
- Я могу вообще выйти. Хотя лучше остаться, конечно.
- Тогда не смотри на меня, хорошо?
- Ну а куда мне смотреть?
- Черт, ну хорошо, смотри, - согласилась Ольга. - Но воспринимай это нормально.
Она стащила майку, бросила ее на подоконник. Рядом повесила джинсы. На них положила очки. Осталась в оранжевом белье и поглядывала на меня недовольно.
- Ладно, - сказала, - я понимаю, что всё это со стороны может показаться странным, но ты тоже можешь повесить свою одежду. Все равно нужно пересидеть дождь.
- Здесь есть охрана? - спросил я.
- В принципе есть, - ответила она. - Но что тут охранять по такой погоде. Они в городе, наверное. Так что не бойся.
- Я и не боюсь.
Но раздеваться я не стал. Кто ее знает, воспримет ли она это нормально. Я завалился на диван, который со скрипом подо мной раскрылся, и лежал в сумерках, ловя слаженную работу дождя, похожую на шум старых корабельных двигателей. Ольга покрутилась по комнате, порассматривала рисунки, вытащила откуда-то пачку пионерских журналов и легла рядом со мной. В темноте, сгущенной и перемешанной влажным воздухом, читать было сложно, Ольга только разглядывала яркие картинки. Я повернулся к ней и тоже начал разглядывать. Ольга, заметив это, задерживалась на каждой странице, чтобы я мог как следует всё рассмотреть.
- Когда я здесь работала, - сказала она, - мы читали эти журналы вслух. Перед сном.
- Почему ты больше не работаешь с детьми?
- Да так, как-то не сложилось. Мне не нравились пионеры. В них столько говна было.
- Серьезно?
- Угу. Хотя это, наверное, непедагогично, так говорить.
- Наверное.
- А ты в детстве был в лагерях? - спросила вдруг Ольга. - Я про пионерские, - добавила.
- Нет, я плохо адаптировался в коллективах, меня за это учителя никогда не любили.
- Тогда тебе это будет неинтересно, - сказала Ольга и бросила журналы на пол.
- Мне интересно. Правда. Я, скажем, часто вспоминаю уроки немецкого. Это вообще какая-то такая странная штука была в советской педагогике - изучать немецкий. Был в этом какой-то нездоровый антифашистский пафос. И вот где-то в четвертом-пятом классах у нас были такие задания - нам раздавали почтовые открытки с видами разных городов, такие, помнишь, они тогда продавались во всех почтовых отделениях, целыми наборами?
- Не помню, - ответила Ольга.
- Продавались. Скажем, открытки с видами Ворошиловграда. Теперь уже и города такого нет, а я несколько раз рассказывал о нем по-немецки. Интересно, правда?
- Очень.