Суровая зима: роман, пер. Жак Петивер, журнал "Комментарии", 4, 1995
Содержание:
I 1
II 1
III 2
IV 2
V 3
VI 3
VII 4
VIII 4
IX 5
Х 5
XI 6
XII 6
XIII 7
XIV 7
XV 7
Раймон Кено
СУРОВАЯ ЗИМА
(Перевод Жака Петивера)
I
Впереди шагала пара полицейских, за ними - китайцы.
Полюбоваться зрелищем выползли торгаши, из своих забитых всякой всячиной лавчонок: стоят - выкатили шары, распахнули хлебала. Мальчишки приветствовали шествие криками: "Косоглазые, косоглазые!"
Леамо тоже остановился поглазеть, правда, не испытывая особого любопытства к подобной экзотике.
За двумя фараонами следовали: во-первых парочка китайцев, наверняка из числа власть имущих в среде соотечественников; во-вторых, китаец с зонтиком; в-третьих, китаец, волочивший некий предмет, не менее желтый, чем он сам, представляющий из себя палку с насаженными на нее, причем вдоль, двумя эллипсоидами; в-четвертых, китаец, размахивающий национальным флагом со всеми причитающимися полосками; в-пятых, китаец, вооруженный подобной же тряпкой; в-шестых, китаец, барабанящий по какой-то железяке; в-седьмых, китаец-акробат, облаченный в желтое и с фальшивой бородой; в-восьмых, китаец (тоже в желтом), колотящий длинными деревяшками друг о друга; и наконец, в-десятых, чуть не сотня китайцев, некоторые из которых махали французскими флажками.
Толпа зевак, напротив, состояла из европейцев, по большей части местных жителей. Остальные были бельгийцы с некоторыми исключениями, самым примечательным из которых для Бернара Леамо явилась молодая высокая блондинка в военной форме, точнее в форме английского женского корпуса. Кроме Леамо и еще трех-четырех чудаков, разве что она не испытывала бешеного восторга от данного девертисмента в азиатском вкусе. Остальные же - ну умора! - видно вовсе помешались на желтом цвете.
Тем временем китаезы принялись разыгрывать пантомиму. Леамо присоединился к девушке, купившись на ее серьезный вид.
Прочие зеваки блаженно гоготали: вот, мол, идиоты (это о китайцах, разумеется).
- Зей лафф, - решился Леамо, - бикоз зей ар стюпид.
Девушка (так он предположил) улыбнулась. Леамо еще больше осмелел:
- Зей лафф, бикоз зей ду нотт лафф.
Китайцы, спев арию не хуже мартовских котов, отправились потешить следующий квартал. - Итт уаз вери иннтересин, - произнес Леамо. - Хао ду ю ду?
- Спасибо, очень хорошо, - ответила военная девица. - А вы?
- Ах, вы говорите по-французски?
- Еще бы. Послали бы меня сюда?
- Отлично чешете. Лучше чем я по-английски. А я ведь переводчик, правда уже бывший...
И продемонстрировал свою палочку (к которой, правда, прибегал скорее из пижонства). После чего выдал дополнительную информацию:
- После Шарлеруа.
Последнее замечание было оценено недолгим, но уважительным молчанием. Потом разговор сбился на другую тему:
- Моя мать француженка.
- Это замечательно.
Последнее слово он повторил еще раз, затем беседа иссякла.
- А вот и моя подруга. Мне пора.
- Увы, но мы ведь скоро увидимся, правда?
Затем Леамо возобновил свой путь, по окончании которого его ожидали порция редьки, кот и Амелия. И вот он уже грызет названный овощ и делится новостями с помянутой дамой:
- Неважнецкие.
Точнее было сказать: отвратительные. Но Амелии, даром, что она полтора десятка лет у него служит, не пристало знать сокровенные мысли властелина. Однако, когда Амелия водрузила на стол горячее блюдо, Леамо не сдержался и предсказал поражение румынам:
- Не доросли еще с немцами тягаться.
- С фрицами, - уточнила Амелия.
Кстати, Леамо, всегда пренебрегал осторожностью. Даже в парикмахерской рисковал насмехаться над тупоголовыми читателями "Матен" и тому подобных газетенок. Сам он читал немецкие коммюнике в "Женевской газете", потому знал как вправить мозги почитателям отечественных репортеров. После кофе Амелия бесцеремонно выставила его из комнаты, чтобы убрать со стола. Леамо ничего не осталось, как отправиться на одинокую прогулку. У него еще оставалось время перед службой, где он занимался серьезнейшим и даже секретным делом: часами корпел над сводками об отравленных транспортах и передвижениях английских войск.
Шел он медленно, как по причине сломанной некогда лапы, так и меланхолического настроения. Посасывал вересковый чубук и, разумеется, размышлял.
Например, о войне, о демократической, масонской, вконец ожидовившей Франции. О родных: отце, матери, жене. Отей кормил червей на деревенском кладбище, мать трагически погибла, жена тоже. С тех пор он один, как перст. Перебирая мысль за мыслью, он добрался до городской окраины и оказался возле Турневильской крепости. Затем посмотрел на часы, убедился, что пора возвращаться, так что трамвай оказался кстати, да еще полупустой.
На следующей остановке напротив него сели мальчик с девочкой. Ей было лет четырнадцать, может и чуть меньше, ему - шесть-семь. Леамо еще подумал, что девчонка вовсе неплохая добыча для развратника: волосы цвета резеды, кукольные глазки, чувственный рот. А грудь! А ножки! Она улыбнулась, Леамо покраснел. Тем временем мальчик заинтересовался солдатами на улице:
- Гляди, канадцы.
Ответный удар последовал мгновенно:
- Дурак, какие же канадцы? Шотландцы, в юбочках.
Некоторое время они переругивались. Затем мальчуган достал из кармана значок:
- Смотри, какой смешной.
- Вылитый лук-порей. Он невзаправдашний.
Чтобы прервать новую ссору, Леамо пришлось вмешаться:
- Это значок Уэльского гвардейского полка.
Дети умолкли, не выразив, однако, восторга от его осведомленности.
- Нам на следующей, - сообщила девочка.
Они встали. Уже на подножке девочка обернулась и вновь улыбнулась Леамо.
II
Освещенная газовым рожком лавчонка мадам Дютертр слабо мерцала в глубине длинной, мрачной улицы Казимир-Перье. Только подойдя ближе становилось ясно, что это храм разума, культуры и просвещения. Тем не менее, редкие и в мирное время посетители, во время войны совсем исчезли. Местные богатеи предпочитали покупать книги у Гонфевилля, на Бернарден-Сен-Пьер, а то и в столице, прочие же удовлетворяли свои умственные потребности периодикой.
Вдова Дютертр жила одна. Шила, стирала, подметала, стряпала. И, конечно, читала. Все это в ожидании покупателя при деньгах. Впрочем, маловероятного. Леамо вырвался из сумерек Казимир-Перье и замер в мерцающем свете.
Тут же вопрос:
- Месье Леамо, вы заходили в "Гомон" на этой неделе?
Ответ она знала заранее, так как Леамо, охотно смотревший фильмы в "Курзале" и "Омни-Патэ", "Гомон" на дух не принимал.
- Еще чего.
- Так вот, стою я за билетом, а какой-то юный хулиган взял да и поджог мне шубку. Сигаретой, или как это по-ихнему? Цыгаркой, чинариком. Не так уж я смахиваю на барыню, чтобы срывать на мне злость за собственную нищету.
- Сейчас, - уточнил Леамо, - рабочие совсем не бедны, денег гребут ого-го!
- Если я отзываюсь о них нелицеприятно, - заверила мадам Дютертр, - то лишь потому, что люблю.
- И напрасно, - заметил Леамо.
- Раньше, - продолжала мадам Дютертр, - я участвовала в женском движении, организовывала народные университеты. Писала в журнал "Фронда".
Опять - двадцать пять. Но мадам еще не закончила:
- Люди вообще глупы. Взять буржуев. Потолок течет, а домовладельцу только и забота, что я не плачу квартплату.
Леамо промолчал. Он считал, что неплатеж - вопиющее безобразие, происки жидомасонов.
- А чем платить? Недавно один школьник хотел купить "Орлеанскую деву" с иллюстрациями. Так я не продала.
- Грязная книжонка, - сообщил Леамо.
Помолчали. Леамо показалось, что в задней комнате кто-то скребется. Может, месье Фредерик. Он решил перейти к новостям дня.
- Читали, Франц-Иосиф умер?
- Тьфу, - фыркнула мадам Дютертр. - Кровожадный старикашка.
- Вовсе нет, - возразил Леамо, - бедный старик, несчастный старый император. Понимаете, Император.
Это слово его возбуждало. Произнося его, он сам как бы приобщался к величию.
- Читали эту книгу? - спросила мадам Дютертр, вырывая Леамо из императорских мечтаний.
Книжонку о "неизвестных силах природы" Леамо читал и не одобрил.
- Вы неправы, месье Леамо! Наука не все может объяснить. Когда мой сын погиб в кораблекрушении, в ту же ночь он явился в моей спальне, весь зеленый, словно лягушка.
- Бр-р, - посочувствовал Леамо. - Вы наверно перепугались?
- Нет, - заверила мадам и добавила. - Примерно тогда же и мой муж помер. Подлец он был, муженек, за каждой юбкой бегал. Тут Леамо услышал уже явственный шорох.
- Месье Фредерик, - шепнула мадам Дютертр, - читает Лютера. Старое издание, ему не по карману. Он швейцарец.
И уточнила:
- Нейтральный.
- Ну мне пора, - пробормотал Леамо.
На улице его стало знобить. Может быть от зеленого трупа, а может - от читателя из задней комнаты.
На дамбе около семафора Леамо увидел разинутые пасти двух пароходов. Он ведь все о них знает - сколько солдат везут, сколько офицеров, каких полков. Не так уж плоха его работенка, если дает возможность каждый день обмениваться любезностями с мисс Уидс. Он тихонько посмеялся над самим собой.
Потом сел в трамвай и отправился спать.
III
Теперь Леамо каждый день, ровно в полдень, завершал свою прогулку у Турневильского форта. Дети не появлялись. Может быть они там прогуливались раз в неделю, а то и в две, или еще реже.
Короче говоря, в один прекрасный день он столкнулся с ними в трамвае. Мальчика он едва узнал, взглянув же на девочку, был словно поражен ударом грома. Даже не сразу понял, что она ему улыбается. Затем толкнула брата локтем:
- Покажи месье значок.
Тот нехотя принялся копаться в кармане.
- Это он узнал твой лук-порей.
Обшарив все карманы, мальчуган наконец добыл значок и отвернувшись протянул его Леамо.
- Ну и зачем он мне? - спросил Леамо дружеским тоном.
- Хочет узнать что за полк, но стесняется, - ответила за него девочка. - Мечтал: вот встречу того месье, он мне все объяснит про эту чтозаштуку.
- Ага, - произнес Леамо торжественным профессорским голосом. - Да ведь это Южный Стаффордский полк, Сауз Стаффоршир Реджимент, Лихфилдская казарма.
- Чего, чего? - заинтересовался мальчуган.
- Я тебе напишу на бумажке. На, держи.
Девочка прочитала.
- Правильно, - похвалил Леамо.
- Сауз Стеффоршир Реджимент, - повторил мальчик.
- Молодец, - воскликнул Леамо. - Великолепное произношение.
Конечно, он преувеличивал, не без того, но ведь какие славные детишки.
- У нас дома целые дни только и слышишь английский, - сообщил мальчик. - У старшей сестры полно знакомых англичан. Девочка покраснела. Покраснел и Леамо.
- Оттуда у меня и значки, - добавил паренек.
- А ты знаешь, что спекулировать военными значками запрещено? - поинтересовался Леамо.
- Конечно. Но вы же меня не выдадите.
- Не выдам, малыш, не бойся.
- Нам сходить, - напомнила девочка.
- Мне тоже, - бесстыдно солгал Леамо.
Ребятишки поглядывали на Леамо с уважением, даже с гордостью.
- А вам, собственно, куда? Не боитесь одни ходить по улицам?
- А чего бояться?
- Конечно, конечно, - пробормотал Леамо. - Так куда же?
- Его веду в начальную школу Святого Маглуара, а сама иду в среднюю - Святой Берты. До войны мы ходили в городскую, а теперь у сестры хватает денег платить за частную. Говорит, это престижней.
- Еще бы, - промямлил Леамо.
- Вы меня правда не заложите? - спросил мальчик.
- Приходите к нам в воскресенье, месье Леамо, - предложила девчушка.
- Обязательно приду, - заверил Леамо, - и все вместе пойдем в кино.
Потом вдруг спохватился:
- Откуда вы знаете мою фамилию?
- Вы же сами дали нам и фамилию, и адрес, - объяснила девочка, показывая конверт с названием полка. - Разве не нарочно?
И убежала. Но нет, вернулась и сообщила:
- Меня зовут Аннетта.
IV
По воскресеньям, после мессы, Леамо обедал у своего брата, сенатора Леамо. Тот не верил ни в богов ни в чертей (так он уверял), но считал, что религия укрепляет нацию. Легковесная религиозность его молодой жены Терезы тут же улетучилась под напором воинствующего свободомыслия сенатора. Во время войны ей, однако, вышло послабление - сенатор позволил супруге молиться за здравие ее пасынка, попавшего на фронт.
В церкви Бернар пристраивался у входа, при первом удобном случае смывался и ровно в полдень был уже у брата.
- Что Шарль? - поинтересовался Бернар.
- Прекрасно. В теплых окопах, а вот фрицы, скоты чертовы, все замерзнут.
- Почему это?
- У них уголь кончится.
- Думаешь, в окопах буржуйки?
- Опять начинается, - вступила Тереза. - Ну отчего вы такой пессимист?
- Я просто говорю правду.
- Правда для тебя только черное, - заявил сенатор.
- Не скажи. Тереза - красивая женщина. Это тоже правда.
- Ладно, за стол. Умираю от голода! Я открыл банку сардин на закуску, а вот масло, прямиком из Изиньи.
- Масло превосходное, - согласился Бернар. - Но не смейтесь над хлебом из дерьма. Скоро и вас прижмет.
- Поживем увидим. Ты ведь и сам не ешь хлеба из дерьма. Готовится наступление, фрицы уже выбились из сил. Последний год воюем.
- Только в твоем воображении это самое наступление.
- Как, - удивилась Тереза, - вы не верите в нашу победу?
- Верю, но не в такую уж скорую.
- Не каркай, - возмутился брат.
- А каковы рабочие! Отсиживаются на заводах, лакомятся курочкой, как мы с тобой. А крестьяне и буржуа идут на фронт.
- Считай, что им повезло. Салату положить? Когда Гогенцоллернов и Габсбургов упрячут в кутузку, все народы разоружатся. Правда, не будет и военной формы. То-то дамы пожалеют.
- Дурачок, - бросила Тереза.
- Разве не правда, - не унимался сенатор, - что женская добродетель капитулирует при виде мундира?
- Значит, ты утверждаешь, - заметил Бернар, - что большинство женщин - шлюхи.
- Как всегда клевещешь, - возмутился сенатор. - Ничего такого я не говорил. Попробуй лучше камамбер. Знаешь, как я отвечаю на пораженческие речи - смеюсь над ними: ха-ха-ха!
- И правильно, - согласилась Тереза. - Если к вам прислушиваться, Бернар, помрешь от меланхолии.
- Но я-то не помер, - возразил Бернар.
- Еще бы, ты только ею и живешь.
- Я объективен.
- Ладно, хватит. Эти апельсины мне прислал некий швейцарец.
- Мне тоже.
- Может, навестим их? - предложила Тереза.
- А почему бы и нет? - оживился сенатор. - Если Лали теперь Гейфер, то она же не перестала быть нашей кузиной? Кузен Адольф! Страшно подумать, что у нас теперь родственник с подобным имечком. Но Лали славная бабенка. Ты, помнится, когда-то лапал ее без зазренья совести.
- Перестань, - произнесла Тереза.
После кофе Бернар быстренько распрощался с братом и в половине второго уже стоял у двери, которую сторожил фаянсовый пес.
Открыла ему Аннетта.
- Ой, как я рада, как я рада!
- Здравствуй, малышка.
- Здравствуйте, месье Леамо, - ответствовала малышка.
- Зови меня Бернар.
На крыльцо вышла старшая сестра Мадлена в кимоно персидского облика с внушительным разрезом, что делало ее очень даже смахивающей на шлюху.
- Входите же, месье, - воскликнула она.
Он вошел. Она сердечно пожала ему руку и впустила в комнату, именуемую гостиной, увешанную флагами самых разнообразных стран и народов и фотографиями офицеров союзных армий, по большинству британской.
- Мои крестники, - подмигнула Мадлена и тут же отправилась за бутылкой виски. В это время появился мальчуган по имени, как выяснилось, Поло, в воскресном костюмчике. Мадлена вскоре вернулась.
- Очень мило с вашей стороны сводить их в кинематограф. У меня-то времени нет. Бьюсь с ними с пятнадцати лет. А разве на заводе мне хватило бы, чтобы дать им приличное воспитание? Так что виновато общество, а не я.
- И не я, - буркнул Леамо, не признававший и намека на осуждение общественных устоев.
- Я не жалуюсь, - заверила Мадлена. - Дети мне сказали, что вы что-то вроде переводчика.
- Нечто вроде, - согласился Леамо. - Г-м, г-м, виски у вас превосходный.
- Главное задарма, - встрял Поло.
- Это подарок, - подтвердила старшая сестра.
- Ну мы пошли, - вздохнул Леамо, вставая.
И очень вовремя, так как вот-вот должен был подчалить некий капитан Анзак.
- Очаровательная у вас сестра, - сообщил Леамо.
- Это точно, только поведения не слишком честного, - уточнил Поло.
- Хи-хи, - прыснула Аннетта. - Ну и сволочь ты.
- Ш-ш-ш, - укорил ее Леамо, - разве так можно?
У кинотеатра "Омниа-Патэ" бурлила толпа, медленно всасываясь в здание, тяжелая и вонючая, как жидкий асфальт.
- Черт возьми, нам билетов не хватит, - ругнулся Поло.
- Если хоть раз еще чертыхнешься, отправлю домой.
- Правильно, месье Бернар, - одобрила Аннетта.
- Дудки, - заявил Поло. - Мадо не велела оставлять вас одних. А как мы, все-таки, войдем?
- Я взял билеты заранее.
- Какой вы милый, месье Бернар, - вновь одобрила Аннетта.
Взволнованный Леамо украдкой смахнул слезу. Затем усадил детишек по обе стороны от себя. Сзади оказались две чопорные дамы. После сербского и итальянского гимнов, порядком утомивших публику, грянула "Марсельеза". Тут уж все встали по стойке смирно.
- Ну и скукотища, - пожаловался Поло, - сдохнуть можно.
Тут стало темно, как безлунной ночью, и на экране замелькал журнал Патэ.
- Еще похлеще! - не унимался Поло.
- Верно! - подхватила Аннетта.
- Журнал Патэ - это весьма поучительно, - произнесла одна из пожилых дам. - Он мог бы немало поспособствовать народному просвещению. К сожалению, народ упорно не желает просвещаться.
Журнал Патэ закончился к большой радости галерки.
- Гляди, Поло - Гигитта, - сообщила Аннетта. А Леамо пояснила. - Подруга сестры.
Обе дамы покосились в указанном направлении. Гигиттой могла быть только роскошная шлюха по соседству с австралийским офицером.