Наконец свет вновь погас, галерка опять оживилась. Затем были показаны приключения Ника Уинтера в трех частях. После чего дирекция осчастливила публику антрактом.
- Хотите выйти? - спросил Леамо.
- Нам и здесь неплохо, - сказал Поло. - В кои-то веки посидеть в партере.
- Ну как, Аннетта, понравилось? - поинтересовался Леамо.
- Еще бы, я хочу стать сыщицей.
- Чего-чего?
- Или шпионкой. Разве плохо, месье Бернар? Работать скучно, а тут - пали себе из пистолета и дуй шампанское. Вот это жизнь!
- Офигетьневстать, наверняка промажешь, - вставил Поло.
- А вы фрицев убивали, месье Бернар?
- Нет, - признался Леамо.
- Да-а, что же вы тогда делали на войне?
- Теперь война не такая, как раньше.
- А фрицу, что вам в ногу пальнул, вы тоже не отомстили?
- Меня ранило шрапнелью. Пойди достань его, я ведь пехотинец.
Леамо держал Аннеттину руку и отечески ее поглаживал. Малышка так на него взглянула, что он покраснел и отвернулся, будто оглядывает зал. Тут Леамо увидел мисс Уидс, пробирающуюся к выходу, несомненно это была она. Леамо вздохнул:
- Душно, пойду продышусь. Не шалите без меня.
Поймав взгляд англичанки, он скромно улыбнулся, а потом пробрался к ней поближе и поклонился. Увы, мисс Уидс была не одна, а в сопровождении подруги, которую в свою очередь сопровождал некий капитан, которого Леамо имел честь знать. После подобающих приветствий, мисс Уидс выразила желание выйти на свежий воздух. Таким образом Леамо остался с ней наедине, поскольку подруга с провожатым потерялись в толпе.
Разговорились. Вы любите кино? Часто ходите? Глупый фильм. А народу-то сколько! В общем, поболтали.
Леамо украдкой разглядывал даму. Мисс была высокой блондинкой, с могучими бедрами и не слишком ровными зубами. Она ему здорово нравилась.
Звякнул звонок - конец антракта. Леамо решился:
- Погуляем как-нибудь вдвоем?
- Вы же сами знаете, что это запрещено.
- Но учитывая мою должность... Нас поймут...
- Думаете? А ведь, и правда, лейтенант, ничего в этом нет дурного.
- Разумеется. Тогда завтра, у дамбы, в четыре.
- Я знаю где это, приду.
Аннетта и Поло, пока его не было, вели себя паиньками.
- Что это за девка? - спросила Аннетта.
- Служащая английской военной базы, - терпеливо объяснил он ей, словно законной супруге. - У меня с ней чисто служебные отношения.
Зрители расселись, вновь наступила ночь. Аннетта положила голову на плечо Леамо.
V
Он добрался-таки до назначенного места, несмотря на ревевшую ему в лицо бурю. Там он застал англичанку, которая зажимала между ног свою форменную юбку: то ли берегла честь мундира, то ли собственную.
- Хао дуюду, миссуидз? - приветствовал ее Леамо.
- Прекрасно, спасибо. Обожаю такую погоду.
- Тогда прогуляемся по берегу?
Огромные валы крушили дамбу.
- Юар вери куражес, - произнес Леамо.
- Просто обожаю такую погодку.
- Вы прекрасно говорите по-французски.
- Моя мать француженка.
- Ах да, - вспомнил Леамо и сообщил. - Барометр упал до 729.
Не Бог весть как интересно. Надо подыскать другую тему.
- Вы часто ходите в кино?
- Во Франции в первый раз. А вы?
- Большой любитель...
Он вдруг умолк.
- Что с вами?
- Удивительно.
- Что именно?
Леамо испугался, что она вообразит будто он в нее влюблен и внезапно это осознал, оттого предпочел сказать правду:
- Я вдовец, - начал он.
И поспешно добавил:
- Виновато в этом кино, потому я и заговорил... Лет десять назад моя мать пошла в кино в магазине "Нормандские ряды" со своими невестками, моей женой и брата (у меня есть брат). Там они все и сгорели.
Немного помолчав, он закончил рассказ:
- Самое смешное (правда, смешно!), что я не возненавидел кино. Это я и открыл.
Тут он решительно вернулся к заявленной теме беседы:
- Будем ходить в кино, хотя бы изредка?
- Вы же знаете, что военнослужащим женского корпуса разрешается ходить по городу только парами.
- А вы знаете, что при моих отношениях с вашим начальством из любого правила можно сделать исключение.
- Тогда возьмите это на себя, - ответила мисс Уидс.
И они оба рассмеялись.
Тем временем стемнело. Леамо предложил зайти в пустое кафе, словно шишка возвышавшееся над валунами, выпить чаю.
Чай оказался отвратительным. Поговорили о чае. Пришли к тому, что французы лучше готовят кофе. А в Англии хорошего кофе как раз днем с огнем не сыщешь. Тут же перешли к вопросу, почему она записалась добровольцем. Оказалось, чтобы избавиться от занятий кройкой и шитьем. Ее мама - портниха, француженка, живет в Лондоне. А папа - англичанин, судя по всему, алкаш. Он-то, разумеется, на фронт не поторопился
А военная форма ей действительно шла, просто на диво. Все больше и больше дивящийся Леамо наконец решился спросить, как ее зовут.
- Хелена, - ответила девушка без малейшего жеманства.
Хелена. Они надолго замолчали.
Хелена разглядывала сидящего перед ней мужчину, вполне еще молодого, но уже немного обрюзгшего и, пожалуй, чуть более серьезного, чем надо. Высокого, для француза, конечно, не для "бобби". Недурен собой, и такой любезный. Она вдруг почувствовала отвращение к тем пресным и бесполым юношам по ту сторону Ла-Манша, которым она позволяла себя целовать. Она опустила взгляд на его запястье - там завивалось несколько волосинок, признак мужественности.
- Мне пора, - неожиданно сообщила девушка. - Уже поздно.
И встала.
- Я вас провожу, - предложил Леамо.
Она отказалась.
- Тогда до завтра, - сказал Леамо.
Он вернулся в кафе и расплатился. Леамо задумался о прошлом, потянул за ниточку - клубок и размотался. Но ему удавалось ухватить только обрывки воспоминаний: скучное и беззаботное детство, студенческие буйства, армия, первая женщина, какой кайф. Женился, разумеется, по любви. Гибель жены, убогое существование чиновника-вдовца. И наконец - свобода, принесенная войной.
Плакат с объявлением мобилизации, словно пламя, пожрал целый ворох мелких невзгод. Он понимал Хелену, которую тоже освободила война. Она же и привела к нему эту девушку. Леамо почувствовал, что буквально сходит с ума от желания.
Он покинул морской берег и вот уже в центре города. Тут из подъезда вынырнула шлюха. Над головой она держала раскрытый зонтик.
- Пойдем, милок, - предложила она Леамо.
Леамо взглянул на нее:
- Зачем?
- Всего сто су, только для тебя, недорого.
Леамо пожал плечами:
- Клянчит сотню, а не может даже объяснить зачем.
И отправился восвояси. А девка орала ему вслед:
- Сволочь! Хам! Невежа!
Он же просто сатанел от желания. Хелена.
Хелена. Хелена.
Хелена.
VI
Когда Леамо вошел в лавочку мадам Дютертр, она как раз лечила насморк посредством неизвестных сил природы, то есть сморкалась в платок, обильно смоченный медным купоросом. Объяснив сущность подобной операции, она тут же попросила его помалкивать, так как опасалась насмешек профанов. Он слушал ее с раздражением. Наконец дама иссякла, и Леамо принялся листать старые книжки.
Потом он вновь перешел к новостям дня:
- Читали, что мы бомбили Афины? Надеюсь, от Парфенона камня на камне не осталось.
И усмехнулся:
- Мы ведь защитники цивилизации.
Он замолчал, уставившись в одну точку.
- Вы сегодня какой-то странный, месье Леамо, - заметила мадам Дютертр. - Небось, влюбились?
- Кто? Я? Какая глупость!
Мадам чуть со стула не свалилась от подобного оскорбления.
- Ах извините, - взмолился Леамо, - тысяча извинений, мадам Дютертр. - Я хотел сказать, что ваше предположение неосновательно.
- А что же вы так взвились? Кто она? Блондинка? Брюнетка? Девушка? Замужняя?
- Да если и так, вам-то что? Хотите предложить приворотного зелья?
- Зачем вам зелье? Она что, вас не любит?
- Не надо шутить, мадам Дютертр, это очень серьезно.
Леамо вытащил из кармана часы и принялся разглядывать, словно редкую раковину, драгоценную перловицу.
- Лучше пойду пройдусь. Прощайте, мадам Дютертр. Кстати, месье Фредрик как всегда читает?
- Нет, нет, он приходит по вечерам, после работы. Всегда о вас спрашивает.
- Да я его и в глаза не видел! Он-то что, в меня влюбился?
- Ай-ай-ай, месье Леамо, вы и шутник! - отозвалась мадам Дютертр.
Трамвай отвез Леамо в рабочие кварталы, где сновали машины и рабы. Он оказался в душном, липком пространстве, изнемогающем от безысходности и пороков. Леамо просто упивался своим презрением и ужасом. Он пестовал в себе омерзение к портовому и фабричному плебсу, к этим пьянчугам, грубиянам, бунтарям и грязным свиньям. Городские трущобы были для него прообразом ада (если допустить, что тот существует).
Уж не говоря о том, что многие среди этих подонков - пацифисты.
Леамо спрятался под какой-то навес, чтобы переждать дождик. В тяжелых водах бухты колыхались пароходы. Он думал о Хелене.
Именно здесь.
Именно здесь она впервые ступила на французскую землю.
Франция. Хелена.
Хелена. Хелена.
Хелена.
Наконец он добрался до "Курзала". Вошел.
- Сеанс скоро кончится, - сообщила ему кассирша. - Зал битком набит. Вам придется стоять.
- Мне все равно, - ответил Леамо.
И впрямь пришлось стоять. Экран заволокла пелена папиросного дыма. Густая вонь окутывала весь собравшийся тут сброд, с замираньем сердца следивший за приключениями некоего кабоя (или каубоя, фиг его знает). Казнь мерзавца-предателя была встречена одобрительным гулом. Затем дали Чарли. Чарли в банке. Публика уже заранее начала хрюкать от удовольствия, а стоило появиться самому Чарли, все просто зашлись от хохота. Особенно старались англичане. К удивлению туземцев, которые представляли британцев отнюдь не хохмачами.
Пока служивые в шинелях хаки судорожно цеплялись за трамвайные поручни, при этом ухитряясь горланить песни, Леамо обосновался в кафешке на Парижской улице, где неторопливо потягивал пикон с лимонным сиропом, при этом наблюдая (украдкой, но увлеченно) перепалку пары шлюх с парой же английских офицеров. Ему показалось, что шлюхи одержали полную победу над британской аристократией, отспорив у нее лишнюю гинею, или, на худой конец, шиллинг. Одной из девиц оказалась старшая сестра Мадлена. Но она сделала вид, что его не узнала.
VII
Парикмахер Алсид сидел в полном одиночестве в своей парикмахерской на Ярмарочной улице. Ему казалось, что он ни о чем не думает, но, когда звякнул звонок, предвещавший клиента, он понял, что перебирает в памяти тот день, взбудораживший весь Гавр, когда сгорел магазин "Нормадские ряды". С тех пор прошло уже тринадцать лет.
При виде вошедшего Алсид смутился. Ведь это был Леамо собственной персоной. Мысль Алсида метнулась из давнего прошлого в недавнее:
- А я-то уж думал, куда это запропастился месье Леамо. Ждал вас утром, а вас все нет. Либо, думаю, заболел, либо будет бриться вечером: в ресторан собрался или в гости.
- На скромный семейный ужин, - ответил Леамо. - Брату исполнилось пятьдесят. Всего несколько сослуживцев, сейчас не до банкетов.
Алсид принялся умело и споро намыливать его физиономию.
- Я вот тоже жду победы. Тогда и закачу пирушку.
- Не обольщайтесь, - вспенил мыло Леамо, - война продлится всю зиму.
- Да что вы, месье Леамо! Вы преувеличиваете!
Некоторое время Алсид молча соскабливал волосинки, но, переливая воду из кувшина в ванночку, не удержался:
- Зря вы так, месье Леамо. Что бы о вас подумали, если бы не знали что вы наш военный герой.
- А, плевать мне, - заявил Леамо, отплевываясь от мыльной пены. - Плевать, что обо мне подумают.
Несмотря на это, Алсид его припудрил, подровнял пробор, подстриг усики, да еще и почистил щеткой пиджак. Леамо погляделся в зеркало, одобрил себя и удалился.
Когда он добрался до брата-сенатора, гости были в сборе: Нанту, Саквиль, Дюпланше, все с супругами, и еще одна девица, мадмуазель Дюпланше. Сыновья воевали. Мужчины суетились вокруг абсента. Обсуждали будущее гаврского порта, железной дороги, походя ругая руанцев, препятствующих ее строительству.
Только за столом самцовая часть компании объединилась с самочной, устроив чересполосицу. Бернару досталось место между мадмуазель Дюпланше и довольно пышной мадам Саквиль. Когда заговорили о фронтовиках, он был столь галантен, что ограничился тем, что только слегка отбрил более молодую из своих соседок парой игривых шуточек. Он был в великолепном (хотя и слегка подогретом алкоголем) настроении. Вот он уже перестал окучивать юную соседку и шепчется с невесткой.
- Чудной вы сегодня, Бернар, - говорит Тереза.
- Разве? Перебрал что ли?
- Бросьте, Бернар. Вы какой-то странный.
- Так чудной или странный?
- Все-таки скорее чудной. Вы часом не влюбились?
Бернар тихонько рассмеялся.
- Во всяком случае не в малышку Дюпланше. Я не очень уверен, что не влюблен в вас. Вы - неглупы, хотя и принимаете за чистую монету россказни прессы и вашего супруга-масона. Но вы мне здорово нравитесь. Как невестка, разумеется. А та - англичанка.
Он сглотнул и продолжил:
- Она в мундире. Восхитительна! Ее зовут Хелена. Хочу ее до потери пульса.
- Собираетесь жениться?
- Вполне возможно. Думаю, времечко сейчас как раз для женитьбы. Но мы еще не помолвлены. Ах какая девушка - высокая, блондинка, возможно, девственница - вылитая кобыла англонормандских кровей.
Он осекся:
- Что это я разболтался. Это вы виноваты, Тереза. А ему что от вас надо?
К ним направлялся сенатор.
- У тебя приступ красноречия? Прекрасно, я собираюсь тебя кое о чем спросить.
- Валяй.
Тереза встала.
- Оставляю вас наедине.
Помрачневший Бернар бросил взгляд на усевшегося рядом брата.
- Послушай-ка, - начал сенатор, - что это за детишки, которых ты водил в кино в прошлое воскресенье?
- Мои, побочные.
- Не дури. Нет, в самом деле, где ты их откопал? Вид у них самый плебейский.
- Не совсем, - уточнил Бернар.
- Так кто же они?
- А тебе какое дело?
- Не забывай, что я глава семьи.
- Не забывай, что я воевал.
- А у меня сын воюет.
- Ну ладно. Я сам не знаю, что это за дети. Один раз их встретил, другой. Сводил в кино, в следующее воскресенье опять поведу.
Сенатор очень серьезно поглядел на него.
- Война вызвала у тебя сильный моральный шок.
- А вот это сущая правда, - согласился Леамо, которого уже начинало клонить в сон.
Он ушел вместе с остальными гостями. Сенатор зевает. Тереза его допрашивает:
- Ну что он тебе сказал, дурень этот?
VIII
Едва заслышав, как открывается садовая калитка, Лали выскочила из дома с воплем:
- Послушай только! Какие негодяи!
Но тут же осеклась, обнаружив, что ее швейцарский Адольф вернулся не один, а в сопровождении некой персоны, хорошо одетой, стройной и элегантной. Ее жирные телеса тут же зарделись краской.
- Лали, - провозгласил Адольф, - это мой соотечественник месье Фредерик. Месье Фредерик, познакомьтесь с мадам Гейфер.
Названный месье галантно склонился перед Лали, а та завиляла задом, показывая, что тоже не чужда изящным манерам.
- Я пригласил месье Фредерика на ужин, - добавил Адольф, - без церемоний, чем Бог послал.
Лали принадлежала к бедной ветви семейства Леамо. Папаши у нее, можно сказать, и не было, а мамаша, толстая и ленивая баба, воспитала дочку в омерзительной неопрятности. Только ее дочурка достигла половой зрелости, она выпихнула ее замуж за первого же попавшегося, ни рыба, ни мясо, швейцаришку. После чего умерла от отека легких.
Супруги несколько лет перебивались с хлеба на воду, пока не разразилась война. Тут Гейфер стал зарабатывать бешеные деньги, спекулируя чем придется, что приписывал своему, доселе не оцененному, коммерческому гению. Наконец-то они смогли насладиться жизнью: приобрели виллу, накупили драгоценностей, мехов, стенных часов... Цилиндр, всякие побрякушки. Теперь-то Лали взяла реванш над кузенами, прежде в грош ее не ставящими. Однако, только лишь по богатству. От нее не укрывалось, что оба брата сохранили некоторое к ней пренебрежение.
А почему? Адольф, видите ли, иностранец, только по этому. В иностранный легион ему, что ли, записаться? Смешно, своими импортными операциями Гейфер приносит куда большую пользу Франции.
Оный Гейфер оставил, не извинившись, месье Фредерика наедине со своей супругой. Всласть пописал, а потом бросился на кухню вразумлять некую сиротку, которую он называл кухаркой, впрочем, платой он ее не баловал. Вдохновив сиротку превзойти себя, он от волнения снова забежал в сортир, затем вернулся к супруге.
- Значит, у вас здесь нет родственников? - спросил месье Фредерик.
- У меня нет, - подтвердил Гейфер, - есть у жены. Чиновники - очень приличные люди.
- Да, - коротко согласилась Лали.
Месье Фредерик понял, что тема скользкая. Воцарилась томительная пауза.
И вдруг Лали взорвалась. Забыв о госте, она набросилась на своего Адольфа:
- Родственнички, милые мои родственнички, знаешь, что они вчера устроили? Пятидесятилетие сенатора отмечали! Сами обжирались, а нас не позвали. Пожор, штыд!
И разрыдалась. Гейфер бросился утешать.
- Душечка, ну успокойся! Не плачь, конфетка моя, моя какашечка!
Душечка шмыгнула носом и успокоилась. Тут она вспомнила про гостя.
- Извините, месье. Семейные дела. Вам, наверно, неинтересно.
- Родственники друга, - торжественно провозгласил он, - должны интересовать, ибо являются частью жизни означенного друга. А месье Гейфер мне друг.
Данное заявление вновь погрузило Лали в сентиментальную сырость. Немного поикав, она снова обратилась к месье Фредерику.
- Я вам все объясню, месье. Мои кузены чванятся. Я в молодости была бедна, и горжусь этим. Они и Адольфа моего стыдятся, потому что он иностранец. К тому же завидуют, что мы теперь богатые, просто бесятся. Но нам на них начхать, чхать мы хотели, понимаете, месье, на этих чиновников.
- Понимаю, - спокойно ответил месье Фредерик. - А где они служат?
- Один - сенатор, контролер в налоговом управлении. А Бернар до войны корпел в супрефектуре, а теперь якшается с англичанами.
- С англичанами? - переспросил месье Фредерик.
- Я не задаю ему лишних вопросов, - заверил Гейфер. - Вдруг какие-нибудь военные тайны. Время, сами понимаете...
- Ты что же, - взорвалась Лали, - боишься, что тебя за шпиона примут! Ты больший патриот, чем они!
- Действительно так? - поинтересовался месье Фредерик.
- Бернар, к примеру, не буду утверждать, что он не патриот, но он критикан. Иногда даже кажется, что он не верит в нашу победу.
- А они женаты? - спросил месье Фредерик. - Дети у них есть?