- Двое порой добиваются гораздо большего, чем если бы каждый из них трудился по отдельности, - серьезно заметил Шмуэль. - Результат бывает значительнее, чем простая сумма их достижений. Я, пожалуй, ошибся, говоря о случайности нашей встречи. Нет, то была судьба! Она свела нас вместе. И тогда мы еще не знали истории, связавшей в прошлом наши семьи…
- Предлагаю вскоре двинуться, - сказал Узи. - Я только доем омлет - и собираем манатки. Ничего нет лучше омлета на завтрак, и пусть все эти врачи идут к чертям. Слушай, Итамар, как насчет того, чтобы поехать посмотреть Мивтарим?
- Мивтарим?
- Это возле Иерусалима. Ведь Меламед дал однажды концерт в одном из поселений, правильно? Между прочим, у меня произошел серьезный спор с Менахемом Мурамом. Я слышал, тебя хотели подвергнуть цензуре, а? Думаю, мы решим эту проблему.
У Итамара как будто гора с плеч свалилась. Оказалось, что его первое ощущение от встречи с Узи было верным. Иногда помощь приходит с неожиданной стороны. А ведь он боялся, что Бар-Нер будет его злейшим врагом, комиссаром, приставленным надзирать за каждым его шагом, соглядатаем, не дающим возможности работать самостоятельно. Как он ошибался! Какое счастье, что у него есть Рита! Если бы она не проявила заботу о нем, если бы вчера утром не позвонила, чтобы поддержать его (и это несмотря на кризис в их отношениях), кто знает, не отменил ли бы он эту поездку и вместе с ней весь проект. Ведь он был близок к этому. А вышло, что он не пожертвовал ничем - ни фильмом, ни Ритой, ни, самое главное, своими принципами. Впервые со дня приезда в Израиль ему захотелось посмотреть отечественный фильм. Надо сегодня же сказать об этом Рите. Они вместе пойдут в университетскую видеотеку и возьмут фильмы Бар-Нера. Может, они успеют еще на этой неделе!
- Я не читал твоего сценария, - сказал Узи.
- Я тоже, - добавил Шмуэль.
- Таков мой обычай, - объяснил Узи. - Предварительное знакомство нарушает спонтанность моей реакции, так сказать, снижает ее качество. Я думал, что ты захочешь услышать от меня несколько замечаний…
- Несомненно.
- Поэтому я отказался читать твой сценарий, несмотря на все мое любопытство.
- Я позабочусь о том, чтобы ваше участие в работе над фильмом было отмечено в титрах. Сценарий…
- Мурам, конечно, просветил меня насчет сценария. У меня есть неплохое представление о нем.
Они поехали в Иерусалим, но не по главному шоссе, а по старой дороге через перекресток Шимшон. Шмуэль, который три года назад присоединился к движению "Зеленые-зеленые", дал обет, что его нога не ступит восточнее "зеленой черты". Поэтому им пришлось отказаться от скоростного шоссе и ехать кружным путем.
- Ничего страшного, - успокоил его Итамар, когда Шмуэль извинился за потерянное время, принесенное на алтарь идеологии.
- По правде говоря, я вообще стараюсь не появляться в Иерусалиме, - объяснил Шмуэль. - Против него я ничего не имею - город как любой другой. Но я не настолько знаю его, чтобы проследить, где точно проходит "зеленая черта". Понимаешь, не хочу нарушать обет даже случайно, по незнанию.
- Я знаю Иерусалим, - успокоил его Итамар, - я там вырос.
Из-за того же обета они, разумеется, не могли заехать в само поселение. Им пришлось удовлетвориться видом Иудейской пустыни и района поселений со смотровой площадки на юге города. Оттуда видна была Кедронская долина, домики на склонах холмов, стены Старого города и купола мечетей на Храмовой горе.
- Камни, история… Слишком много… - пробормотал Шмуэль. - Кому это нужно? Если бы не эти камни, не было бы у нас проблем.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Итамар.
- Проклятые камни Стены плача. Если бы не Стена, не эти камни времен Ирода, мы могли бы без сожаления вернуть Восточный Иерусалим и тогда бы все конфликты разрешились. Ах, зачем римляне пожалели именно эту стену?
Колонна машин ООН прошла по дороге за их спинами и въехала в ворота частично скрытого кипарисами комплекса невысоких зданий из белого камня.
- Стоп, что здесь происходит? - испугался Шмуэль. - Мы находимся в Западном Иерусалиме?
- По-моему, да, - сказал Итамар с некоторым сомнением. - Возможно, резиденция ООН и находится на старой границе с Иорданией, вернее, между линиями размежевания сил, но мы сами, я уверен, остаемся в пределах "зеленой черты".
- Нет, ты не убежден, - с дрожью в голосе сказал Шмуэль. - Давайте вернемся в машину и уберемся отсюда.
- Ты же уверял, что знаешь, - тихо сказал Узи, с укоризной посмотрев на Итамара. Он явно страдал, сопереживая другу.
- Зачем нам бежать отсюда? - пытался возразить Итамар. - Пройдем несколько метров в западном направлении и будем стопроцентно уверены…
- Нет-нет, - сказал побледневший Шмуэль, - сматываем удочки.
Через несколько минут они уже сидели в кафе, расположенном в соседнем квартале Мошава Германит. Уже по дороге туда настроение Шмуэля заметно улучшилось. Он обратился к сидящему сзади Итамару:
- Я просто не знаю точно, каков статус территории между линиями размежевания сил. Может, я зря запаниковал, но нам никогда полностью не объясняли истинную ситуацию. Придется спросить профессора Хофштеттера, он крупный специалист в этом вопросе, разрешает самые запутанные проблемы. Но пойми, я боялся нарушить обет, тем более что внутренний голос говорил мне - не все в порядке.
На закрытой веранде кафе краска уже вернулась на лицо Шмуэля. За окном был фруктовый сад, где тоже сидели за столиками люди.
- Чудное место! - улыбнулся Шмуэль. - Эти старые арабские дома создают удивительную атмосферу. Именно поэтому мне так нравится жить в Яфо.
- Нам придется найти какую-нибудь подходящую арабскую деревню, - заметил Узи.
- Арабскую деревню? - удивился Итамар.
- Мурам рассказал мне, что Меламед какими-то немыслимыми окольными путями привез в поселение рояль для выступления. Наверняка проехал через какую-нибудь арабскую деревню.
- Немыслимыми путями? - переспросил Итамар. - Насколько мне известно, грузовик ехал по шоссе и благополучно прибыл на место. К тому же такой сцены у меня вообще нет. То есть Сильвия в разговоре с Меламедом вспоминает об этом концерте, но само выступление я не собирался показывать. Я даже не знаю, в каком поселении он тогда играл.
- Жаль. Я бы как раз показал. Это важно, - сказал Узи.
- Я согласен. Не стоит ничего скрывать, - добавил Шмуэль.
- Безусловно. Покажем Меламеда таким, каков он был, включая его маниакальное стремление любой ценой доставить рояль в какую-то дыру. Это отлично характеризует его сущность, - подхватил Узи.
- Ты видишь, разве Узи поверхностен? - обратился Шмуэль к Итамару и улыбнулся. - Фантастическая идея! Покажем Меламеда, охваченного наваждением. Всю дорогу он с болезненной настойчивостью проверяет веревки, которыми рояль привязан к платформе.
- Платформа! - воскликнул Узи. - Конечно. Это намного лучше, чем грузовик.
Да. Парочка уже начала свой "интеллектуальный пинг-понг" - так они называли этот особый метод совместной работы. Один бросал в воздух какую-нибудь идею и посылал ее другому. Тот добавлял что-нибудь и отпасовывал товарищу. Так мысли, как мячики, летали над столом, а Итамар, словно зритель на трибуне, поворачивал голову то налево, то направо, следя за игроками.
- И если будет платформа, то вместо грузовика ее потащит трактор, - вступил Шмуэль. - Дадим халуцианские песни с их русскими напевами. Это сразу вызовет у зрителей соответствующие ассоциации. Музыка подчеркнет противоречие: халуцим использовали трактора, чтобы осушать болота и строить кибуцы, а поселенцы…
- Каждые несколько метров он останавливается, проверяя, не пострадал ли рояль, - продолжил Узи. - Он совсем обезумел, кричит на водителя, когда колесо трактора попадает в малейшую ямку. Это будет что-то вроде фильма Герцога о том психе, который волок корабль по джунглям Перу. Меламед кричит, а камера панорамирует, показывая безмятежные пейзажи Западного берега, дремлющие арабские деревеньки. Может быть, в сумерки? Да, конечно, в сумерки! Концерт будет вечером, так что это вполне логично. Что ты думаешь по поводу вооруженного охранника, сидящего сзади на платформе? Он властно, подозрительно смотрит на каждого араба, идущего с мотыгой по обочине.
- Нет, не так. Не властно, а испуганно. У него глазки бегают. Он боится, что каждую минуту в него могут выстрелить или бросить бутылку с зажигательной смесью. Все вокруг таинственно и угрожающе. Чувствуется постоянное подспудное напряжение, при кажущемся пасторальном спокойствии. Каждую секунду может произойти взрыв.
- И это послужит метафорой всей ситуации.
- Точно. Что ты думаешь насчет белого рояля, как в американских барах? Может быть, напишем на нем какой-нибудь лозунг? Нет-нет, еще лучше нарисовать на крышке огромную кипу и снять сверху. Используем кран. Этот жлоб Каманский на вертолет не раскошелится.
Шмуэль пристально посмотрел на Узи. Тот поднял руки:
- Пардон. Опять я увлекся трюками. Пусть будет без кипы.
- Что касается цвета, - определил Шмуэль свою позицию, - то рояль должен быть черным. Классический, европейский рояль, как будто его только что вынесли из какого-нибудь концертного зала в Будапеште. Нечто абсолютно чуждое окружающей среде. Черный цвет будет контрастировать с белизной домов и запыленных полей. Придется все же снимать в полдень, когда сияет солнце. Крышка рояля засверкает, может быть, даже символически запотеет.
- Как символические стены в "Бартон Пинк".
- Что-то вроде этого. Да, мы сможем снять отражения домов и прохожих в крышке рояля. Он будет начищенным до блеска. Это еще один из психозов Меламеда. Когда платформу обгоняет машина с арабскими рабочими, он требует остановиться и кричит на охранника: "Разве ты не видишь, что рояль запылился? Как ты это допустил?!" И как сумасшедший бросается протирать огромный инструмент какой-то тряпицей.
- Нет, не тряпкой, - поправил его Узи. - Он вытаскивает из нагрудного карманчика своего черного смокинга сложенный белый платочек и вытирает им рояль, может быть, слюнит платок, чтобы счистить никому не видимое пятнышко. А потом снова пытается сложить платочек, но ему не удается. И это тоже, по-моему, будет выглядеть символически. Зрителю вся сцена покажется абсолютно сюрреалистичной, несмотря на ее реализм.
- А арабы с какой-то врожденной, из земли впитанной мудростью смотрят на Меламеда и точно знают, что из себя представляет этот безумец, пытающийся внедрить здесь свою культуру, то есть нашу культуру.
- Рояль - он как бы символ западной культуры…
- Да. Огромный, грузный, грубый инструмент, символ культурной экспансии, - подчеркнул Шмуэль. - Он как чуждые дома еврейских поселенцев - камера по ним панорамирует - в сравнении с естественными постройками арабов, которые как будто сами произрастают из этой темной, теплой, плодородной земли. Они - ее продолжение, ее неотъемлемая часть.
- Рояль, не имеющий отношения к этому пейзажу, проезжает мимо. Он - инородное тело!
- Инородное тело? Рояль - инородное тело? - рассердился Итамар. Почему-то он отреагировал только сейчас и именно на это.
- Но рояль им чужд, - объяснил Шмуэль и посмотрел на Итамара с удивлением. - Он не имманентен их культуре. Кстати, как вы относитесь к тому, чтобы мимоходом показать какого-нибудь арабского пастуха, играющего на флейте?
- Да, рояль не их народный инструмент. Но он не принадлежит также древней японской культуре. Однако прижился там. Это плохо?
- Ты не понимаешь, Итамар, - сказал Узи. - Мы говорим о символике, а ты тут встрял со своей конкретной музыкальной спецификой. Ты думаешь, я не знаю, что некоторые арабы играют на рояле?
- И почему Меламед везет рояль на платформе? Нет, не может быть и речи об этом… все надо…
- Так ты против всего эпизода? Я-то думал, ты хочешь показать Меламеда и с этой стороны…
- Не так!
- Ты хочешь замолчать его взгляды? Мне кажется, что из истории Меламеда можно с легкостью сделать колоссальный фильм, и именно из-за его убеждений. Ты подал блестящую идею: снять фильм о певце Lieder, просто фантастическую идею! Я бы как раз сделал упор на его выступлениях в мировой прессе. С помощью этого эпизода с концертом мы подчеркнем его экстремизм. А ты почему-то хочешь все смазать, ограничившись каким-то его разговором с женой.
В этот момент официант принес им три порции арбуза. Рядом с каждым ломтиком лежали кубики брынзы.
- Интересно, едят ли на самом деле в Болгарии арбуз с брынзой, - подумал Узи вслух.
- Придется спросить у бабушки. Может, она вспомнит, - сказал Шмуэль. - Но вряд ли. Ведь с тех пор прошло много лет.
Холодный арбуз немного успокоил Итамара.
- Жаль, что я не успел спросить дедушку, пока он был жив, - добавил Узи.
Заметив, что Итамар не ест брынзу, он попросил его порцию.
- Пожалуйста. - Итамар подвинул Узи свою тарелку. - Надо, наверное, как и вы, быть выходцем из Болгарии, чтобы получать удовольствие от такого сочетания.
- Мы вовсе не выходцы из Болгарии, - возразил Шмуэль.
- Они всего-навсего встретились там, - объяснил Узи.
- Моя бабушка и его дедушка …
- Это случилось в пятидесятые годы, - продолжил Узи. - Тогда еще здесь у людей были идеалы, у нас еще хотели построить справедливое общество - не то чтобы там оно было действительно справедливым, но, по крайней мере, многие люди верили, что оно может быть таким. Хотя бы мечтали о прогрессе человечества. То был совсем другой мир. Возможно, ты слышал об этой истории. Там, в Болгарии, произошла встреча Береле Бар-Нера, моего деда, с Фаней Перельштейн…
- Моей бабушкой, - поспешил объяснить Шмуэль.
- Об этом была статья. В прошлом году, после смерти деда.
- Я не читал, - ответил Итамар.
- Его послали в Болгарию. Не пойми меня превратно - в это время он уже не числился членом партии. Но у него было особое отношение к мировой революции - наивное, трогательное желание увидеть лучший мир. Его попросили направиться в Софию, хотя по первоначальному плану он должен был сразу ехать в Москву. Я помню его письмо. "Здесь изумительно, - писал он, - земной рай. Какое отношение! Я уже две недели в гостинице, и ко мне никого не пускают. Хотят, чтобы я как следует отдохнул. Говорят, что через дня два-три я, возможно, смогу выйти из этого здания и осмотреть город". Понятно, я неточно все помню. Ведь тогда я еще не родился. Но мой папа во время траура после смерти деда, в момент близости, которая возникает иногда между отцом и сыном, вытащил из архива письмо и показал мне.
- Узи, я никогда тебе не говорил, - признался вдруг Шмуэль, - но я мечтаю о том, чтобы ты снял фильм об этой истории. Начнешь с нас сегодняшних и перейдешь к предшествующим поколениям. Расскажешь о Болгарии, о волшебном романе, вспыхнувшем между Береле и Фаней… Дойдешь до того драматического момента, когда они выясняют, что были знакомы раньше, встречаясь в партийном комитете в Кфар-Сабе!
- Какая мысль… начать с нас, с нашей связи!..
- В этом будет колоссальная символика - хоть я и не выношу громких слов, но что поделаешь, если здесь они уместны.
- Да-да! Мы как бы продолжаем ту связь, которая была между ними и прервалась со смертью дедушки. До сих пор жалею, что не рассказал ему. Думаю, он бы понял.
- В "Береле и Фане" ты сможешь пойти еще дальше. Ты знаешь, что бабушка рассказала мне недавно? Оказывается, она была включена в делегацию, которую в двадцатые годы послали к Ибрагиму Абу-Халилю. Объяснить им, что они должны действовать, иначе будет слишком поздно. Как рано они начали все понимать - ну просто пророческое видение!
Было что-то трогательное в любви, которую выказали двое внуков к своим деду и бабке, в том, что они хранили их нравственные идеалы.
Узи вытер бумажной салфеткой губы, испачканные арбузным соком.
- С глубоким прискорбием я должен сообщить вам, что мы вынуждены оставить ностальгические воспоминания и вернуться к нашему фильму. Сделать еще нужно много, и жаль не использовать уже наработанное сегодня.
Узи засучил рукава, как бы приготовившись к серьезной деятельности.
- Еще одна мысль, - обратился он к Шмуэлю, не тратя лишнего времени. - Мы покажем поселение под черным небом, залитое слепящим электрическим светом. Звуковым фоном будут немецкие песни Меламеда. Постепенно камера передвинется на соседнюю арабскую деревню - к мягкому свету керосиновых ламп, к спящим овцам и мулам. Может быть, вплетем в песню Меламеда какую-нибудь тихую арабскую мелодию.
- И они столкнутся друг с другом.
- Да. Постепенно смикшируем пение Меламеда и соответственно усилим арабскую мелодию - в конце концов звучать будет только она. Придется, конечно, найти какой-нибудь псевдовосточный напев, а то от их подлинных песен болят уши.
Узи увлекся и загорелся энтузиазмом. Подсел поближе к столу.
- Получается, все получается! - вскричал он, воодушевленный плодами их совместного творчества. - И вот тут перейдем к Меламеду, - продолжил он, - покажем его поющим. Он шевелит губами и напрягает мышцы шеи, но зрители слышат не его пение, а только - на полную громкость восточную мелодию. И тут лицо Меламеда становится страшным, как будто он тоже слышит арабскую музыку, понимает, что все потеряно, что он потерпел поражение в бою, который с таким остервенением вел всю свою жизнь.
- И разумеется, Меламед символизирует всех нас. - Узи глотнул немного воды, чтобы промочить горло, и обратился к Итамару: - Ты видишь, какая мы команда? Как мы работаем вместе? Неудивительно, что мы достигли высот и критики сходят от нас с ума. Недаром всякие там Миши Кагановы и Рами Бальдероны завидуют нам! Кстати, скоро сюда придет Абу-Ахмад. Я договорился с ним на двенадцать.
- Кто это? - Итамар чувствовал полную свою беспомощность, был ошарашен и не знал, что сказать по поводу нового мотива с арабской мелодией. Он обрадовался перерыву в потоке идей своих консультантов.
- Большая шишка у них. Я хочу, чтобы он разрешил нам снимать в арабской деревне. Иногда они не знают, по какую сторону баррикады находится тот или иной еврей. Могут перепутать и по ошибке кого-нибудь прирезать. Глупо так заканчивать жизнь. Но если он даст о'кей - все будет устроено.
- Ты уверен? - спросил Шмуэль с искренним опасением. - Я не хочу потерять тебя. Зачем тебе нужно подвергать себя опасности? Ведь можно отснять эти эпизоды в какой-нибудь арабской деревне в Галилее.
- Нет, все должно быть подлинным. Не могу иначе. Или снимаем в палестинской деревне или не снимаем вообще. Но что ты волнуешься? Он у них большой махер, вась-вась с генералом Залманом Яроном. Он даже был на "Акиле Лауро".
- Правда? - с восхищением спросил Шмуэль.
- И вы хотите встретиться с таким человеком? - удивился Итамар.
- Почему бы и нет? - ответил вопросом на вопрос Узи.
- Но ведь "Акиле Лауро"…
- Знаешь что? Вся эта история о том, что они выбросили в море Клингхофера на инвалидном кресле, - чистый блеф. Сказки.
- Блеф?