- Может быть. В данную минуту за недостатком прямых доказательств я готова поверить тебе на слово. Каманский привел ко мне Бар-Нера. Вначале он меня разочаровал. Я совсем не так представляла себе Узи, когда слышала его голос, властный и серьезный, по радио.
- Как он выглядит?
- Маленький и худощавый, с озорной улыбкой. И огромная борода. Бороды, кстати, не возбуждают меня. Но это голова гения. Какие фильмы! Я боялась, что между ним и Кагановым разыграется ссора, но они беседовали как добрые друзья. Вечер прошел прекрасно.
- Ты сейчас говоришь из дома?
- Я не могла дотерпеть, пока Гади уйдет. Он вообще еще не проснулся. Не волнуйся, нас разделяет несколько комнат. Я звоню из круглой гостиной. Здесь до сих пор еще полный разгром. В этой самой комнате я говорила с Узи. Если бы у него были такие бюджеты, как у режиссеров в Америке или в Европе, кто знает, каких высот он мог бы достичь. В прошлом году мы посвятили целых две недели его "Огромному запасу". Интересно, что ты думаешь об этом фильме.
- Я его еще не видел.
- Какая же я дура. Забыла, что тебя не было в Израиле, когда он шел. Но ты можешь посмотреть его у нас на факультете вместе со мной. Там отличная видеотека.
- Может быть, мне не стоит сейчас подвергаться влиянию…
- Совсем наоборот! Если ты не будешь в курсе всего, что здесь происходит, ты не сможешь сделать большой фильм. Так же и писатель бесплоден в отрыве от главных литературных течений его времени. Нет ничего плохого в таком влиянии. Каждый режиссер что-то берет у другого.
- Это уже плагиат.
- Если писатель изображает реальную действительность, говорят, что это натурализм. Но если он использует то, что где-то прочел, это уже считается плагиатом. Чтение книг - часть самой жизни. Почему писатель не может быть под влиянием книги так же, как и под влиянием реального события? Это еще более оправданно, потому что духовная жизнь формируется в рамках культуры. Когда я подумывала продолжить учебу на литературном отделении, где я получила первую степень, то заинтересовалась комплексом проблем такого рода. Это же обширнейшее поле для исследований! Что ты, например, думаешь по поводу писателя, который копирует самого себя? Интересно, правда? Тебе стоит посмотреть этот фильм Бар-Нера. Он сказал, что завтра вы едете вместе выбирать места для натурных съемок.
- Так запланировано, но я еще точно не решил… На этот раз Рита не потеряла самообладания.
- Я не хочу больше этого слышать, - сказала она тихо, но настойчиво, - с меня достаточно одного сердечного приступа тогда в ресторане. Я была страшно рада узнать, что вы выезжаете завтра вместе. Позвони мне сразу же, когда вернешься, ладно? Я хочу знать все. Я не сомкнула глаз со вчерашнего вечера. Всю ночь я обдумывала то, что сказали о тебе, о твоей завтрашней поездке с Узи. Я так… До сих пор я не говорила тебе этого, но должна сказать: я люблю тебя. Ты молчишь?
- Это изумительно.
- Ты знаешь, за последние трое суток не было минуты, чтобы я не думала о тебе. Когда я забирала платье из чистки, то спросила себя, понравится ли оно тебе. Когда покупала вина для вечера, то выбирала те, которые ты любишь. Наверно, в глубине души я надеялась, что ты преподнесешь мне сюрприз и придешь. Когда читала новую книгу Поэтессы, то спрашивала себя, что ты скажешь. Ведь мы до сих пор не говорили о поэзии, не считая упоминания Одеда Бавли.
- Я тоже думал, что нам нужно лучше узнать друг друга, говорить не только о моей работе, а о вещах, которые углубят наши отношения. Поэтесса? Это псевдоним? Ты не одолжишь мне ее книгу?
- Ты наверняка знаешь ее по прежнему псевдониму: Шансонета. Она, как правило, меняет имя, когда переходит к новому периоду творчества. Поэтессой она уже называла себя лет двадцать назад. Тогда у нее был очень похожий период.
- А-а-а … - Итамар наморщил лоб. Неужели он пойдет на попятную? Нет, он не отступит. - О'кей, Рита. Я прочту ее стихи.
- Я не рассказывала тебе, что когда мой отец ухаживал за моей матерью, то читал ей стихи? Как жаль, что этот прекрасный обычай забылся. Почему бы тебе не прочесть мне завтра, когда я приду к тебе, стихотворение Поэтессы? Хотя нет, такие стихи, пожалуй, не очень подойдут. Но мы уж найдем что-нибудь. Ты знаешь, что случилось со мной сегодня утром? Я поймала себя на том, что, когда проснулась - в конце концов я задремала на несколько минут, - ты был первым, кто пришел мне в голову. Точнее, не совсем ты, а сцена из "Возвращения Моцарта". Ты просто заполняешь все мое существование!
- Какая сцена? - полюбопытствовал Итамар.
- Финальная. Моцарт встречается с Пушкиным. Пушкин страшно разозлился на то, что Моцарт им недоволен, и вызывает его на дуэль.
- Это финальная сцена?
- Такой она мне приснилась. Что ты об этом думаешь?
Итамар не спешил с ответом.
- Я представлял себе несколько иной финал, - сказал он после короткого раздумья. - В течение всего фильма Моцарт ищет кого-то, и мы не знаем, кого именно. Только в конце выясняется, что он ищет меня. Режиссера. Я удовлетворенно улыбаюсь, когда узнаю об этом, пока не выясняется, что он вовсе не намерен поблагодарить меня. Наоборот, он разгневан. Для меня это полная неожиданность. Хотя, может, не совсем. Там и сям на протяжении фильма есть намеки на это. За что же Моцарт рассержен на меня? За то, что я вытащил его из могилы и заставил видеть все, что происходит на земле? Вовсе не за это. "Кто позволил вам так меня интерпретировать? - кричит он на меня. - По какому праву?" Здесь фильм, вероятно, заканчивается. Возможно, Моцарт прав. Кто сказал, что мое видение самое правильное?
- Какая идея! Ты сейчас это придумал? Впрочем, не важно. У тебя необыкновенные мозги, мой милый. Ты знаешь, что сценарий - это почти всегда результат совместной работы? Сколь многозначен будет "Моцарт"! Представляю, какую бездну исследований посвятят ему. Итамар, ты должен прекратить изводить себя. Я тебя прощаю. Позвони мне сразу же после поездки с Бар-Нером, ладно? Нет, лучше не рассказывай мне ничего по телефону. Я приеду к тебе. Ой, как я тебя хочу! Несколько дней без тебя - и я уже с ума схожу. Знаю, что и ты горишь желанием, но сегодня я не могу. Мы приглашены на ужин в честь Гарри Фрумкина, американского поэта. Сказали, что он прибудет с коротким визитом, но это неправда. Выяснилось, что он приглашен министром просвещения и творчества провести полгода в Иерусалиме, в Мишкенот-Шаананим, чтобы написать стихи о Святом городе. Мне очень важно, чтобы муж познакомился с ним, потому что он может оказать на Гади влияние. Ты слышал, как он вчера читал по телевизору свои стихи?
- Ты забыла, что у меня нет телевизора.
- Позволь мне купить тебе.
- Ты бесстыдно балуешь меня, как маленького ребенка.
- Но ты нуждаешься в том, чтобы кто-то о тебе заботился. А я… знаешь, я никогда не чувствовала необходимости о ком-то беспокоиться, не испытывала желания делать для кого-то что бы то ни было. Во мне происходит настоящий переворот! Если бы ты позволил мне купить для тебя телевизор, ты бы понял, о чем я говорю. Все равно ведь платишь налог, дурачок. Десять строчек было в том стихотворении. Но каких строчек! Он стоит над унитазом, видит желтую струю и в то же время думает о животе неизвестной женщины. Это было потрясающе, просто потрясающе! Он сказал, что читает это стихотворение впервые у нас. Каждое слово вызывает сложные ассоциации. Мне кажется, его охватывает шок, когда он вдруг осознает, что эта жидкость, исходящая из него, порождение его самого, то есть его тела. Тут видится намек на метафизический смысл творчества и даже на акт Божественного творения. Что ты думаешь по этому поводу?
- Нужно прочесть стихотворение…
- Итамар, не увиливай. Ведь мы договорились обсуждать такие темы вместе. А ты опять пытаешься уклониться.
- Ты права.
- Не сердись на меня, ладно? Мне действительно не ясен смысл этой прекрасной игры с возникающим и исчезающим образом женщины. Твое мнение?
- Может быть, это подсознательное сравнение. С одной стороны, продукт, который он в состоянии извлечь из своего тела, с другой - ребенок из плоти и крови, которого рожает женщина, - высказал предположение Итамар.
- Ты видишь, как важно для нас говорить на эти темы. Завтра принесу тебе книгу Поэтессы. До сих пор жалею, что не использовала возможность прослушать курс лекций Гарри Фрумкина в Беркли. Мне это предложили, когда я делала первую степень по литературе, но я не хотела надолго оставлять Реувена.
- Реувена?
- Ты так быстро забыл его имя? Может, к лучшему, не будешь ревновать. Я вижу, что у тебя весьма развиты защитные инстинкты.
Положив трубку, Итамар вымыл лицо. "Реувен… Да, конечно, бывший любовник…"
Он вынул скрипку из футляра и снова сел на кровать. Перед тем как заиграть, он поставил инструмент на колени, оперся подбородком на его головку и некоторое время витал в пространстве. Легкая улыбка коснулась его губ, когда он вдруг представил себе Риту.
Поедет ли он завтра с Бар-Нером? Итамар поднял скрипку и взял в руку смычок. Вопрос был уже лишним. Накануне ночью, перед тем как лечь спать, он сказал себе, что не согласится ни на какое вмешательство Бар-Нера или любого другого человека в его фильм. Но сейчас, после разговора с Ритой, он знал, что будет иначе. Водоворот событий затянул его. Не лишился ли он возможности контролировать их ход? Между прочим, выяснилось, что за последнее время у него выработалась немалая способность к самоанализу. Итамар даже спросил себя: может быть, желание снова видеть Риту, обнимать ее, лежать с ней в постели в известной мере и определило его решение?
XVIII
Сев в машину, Итамар уже через несколько минут почувствовал, что не зря согласился поехать с Узи Бар-Нером. Находиться в обществе этого известного режиссера было очень приятно. Он не был ни властным, ни надутым, чего опасался Итамар. Наоборот, Узи излучал симпатию, был спокоен и даже обладал чувством юмора. "С таким я сумею поладить", - сказал себе Итамар.
Каманский предоставил им для этой поездки большую американскую машину, на которой Узи заехал за Итамаром. На сиденье водителя, за большим рулем, Узи казался маленьким мальчиком, который за приборным щитком с трудом видит дорогу. Его одежда - спортивные тапочки, широкие желтые штаны, подпоясанные грубой веревкой, белая рубашка без пуговиц с треугольным вырезом, черный шейный шнурок и, конечно, огромная бородища, все это вовсе не выглядело как попытка угнаться за подобающей его статусу модой. Легкое преувеличение в каждой детали давало ощущение, будто Узи решил поиздеваться над внешним обликом современного израильского "творца", каким он должен представляться публике, и даже странным образом выставить на посмешище себя самого.
Вместо того чтобы поехать на восток, в сторону Иерусалима, Узи повернул на юг, к Яфо.
- Сначала остановимся, выпьем турецкого кофе, съедим омлет или еще чего-нибудь, а тогда и продолжим, - предложил Узи. - Я знаю здесь одно хорошее местечко. И кроме того, я должен еще кое-кого захватить.
Он въехал на одну из главных улиц Яфо и тут же свернул в маленький переулок. Машина поползла вверх, на вершине холма Бар-Нер остановился.
- Ты не знал об этом местечке, правда? - с гордостью сказал он, когда они вышли из машины. - Оглянись вокруг.
Вид действительно был красивый: внизу под ними разбегались тель-авивские улицы, запруженные машинами и прохожими, в дымке вырисовывались многоэтажные отели на морском берегу.
Узи с Итамаром подошли к небольшому бараку, служившему и продовольственной лавкой, и крошечным кафе. Позади была забетонированная площадка. За одним из двух круглых пластмассовых столиков сидел совсем молодой человек, примерно ровесник Итамара. Он выглядел худым и хрупким, а его лицо в очках было гладким, почти лишенным растительности. Парень улыбнулся и поднял руку в знак приветствия.
- Шмуэль Ганиэль, - представил его Узи. - Мой друг и помощник во всех делах.
Пока Итамар и Шмуэль пожимали друг другу руки, Узи позвал хозяина и заказал "обычную порцию".
- Знаешь ли ты, Итамар, - сказал Узи, когда они уселись, - что без Шмуэля я был бы никем, полным нулем? Я ведь принадлежу к типу весьма легкомысленных людей, которые во всем и везде ищут смешные трюки. К счастью, Шмуэль - моя полная противоположность.
- Ну, это не так, - возразил юноша. - Узи - человек глубокий. Нужно только обнаружить эту глубину, пробурить, так сказать, скважину и открыть источнику мудрости дорогу наружу.
- Опять ты защищаешь меня, - сказал Узи. - Не верь ему, Итамар. Шмуэль, правда, пытается удерживать меня от легкомыслия, но это не всегда ему удается. Признайся, Шмуэль: ведь это ты даешь мне все блестящие идеи. С этой точки зрения мы - идеальная команда. Мои фильмы - довольно удачная, по-моему, смесь сложных парадоксов с трюками для широких масс. - Узи развел руками, как бы извиняясь. - Что поделаешь, это моя слабость - люблю обращаться к толпе. Таким уж уродился. Но ведь и Шекспир пользовался всякими приемчиками, чтобы привлечь сброд на свои спектакли, не так ли?
Его рассуждения показались Итамару занятными.
- И это срабатывает уже четыреста лет, - весело сказал он. - При первой же возможности пойду смотреть ваши фильмы.
- Ты ни разу их не видел? - удивился Шмуэль. Узи поспешил вмешаться до того, как Итамар успел ответить.
- Ну и что? Я не обижен. Ты немного потерял, поверь мне. Все эти специалисты создают много шума, философствуют на пустом месте. Ты еще познакомишься с этой смехотворной публикой. Но, в общем, они безвредны, иногда даже помогают тебе понять, что именно ты хотел выразить. Ты знаешь, какой смысл они выискали в названии моего последнего фильма "Огромный запас"?
Узи и Шмуэль рассмеялись, вспомнив об этом.
- Мы набрели на это название в самый последний момент, - продолжал Узи, посмеявшись всласть. - Вдвоем мы сидели здесь и ломали головы, какое название дать картине. Ты ведь знаешь, иногда это очень трудно. Ничего не лезло в башку, но тут внизу остановился фургон, развозящий продукты. На его боку красовалась реклама фирмы "Осем": "Огромный запас крекеров для всей семьи" - или что-то похожее.
- И тут я сказал - вот название для нашей ленты, - вмешался Шмуэль.
- Да, точно. Ты первым обратил внимание. Такое отличное запоминающееся название, а главное - никакой связи с фильмом. Но потом… Какие я услышал толкования! Эти олухи, Котрих и Абулафия, спорили на радио. Один утверждал, что "огромный запас" - это заряд сексуальности Глории, другой возражал, что речь идет о ее духовном багаже. Поцы!
- Вы часто сиживаете здесь? - спросил Итамар. - Тут славно.
- Да, местечко вдохновляет, - ответил Узи.
- Я снимаю поблизости комнату, - сказал Шмуэль и указал на высокое здание: - На последнем этаже.
Наблюдая за взглядами и улыбками, которые эти двое посылали друг другу, по тону их разговора Итамар постепенно начал подозревать, что они сотрудничают не только в творческой сфере. У Итамара, как правило, уходило много времени, чтобы понять суть отношений между людьми, однако, долго прожив в Нью-Йорке, он научился распознавать признаки "альтернативной сексуальной ориентации" в поведении окружающих.
Хозяин принес Узи его завтрак: омлет с салатом и черный кофе. Итамар от завтрака отказался.
- Нам повезло, что мы нашли такое место, - сказал Узи.
- Я просто влюблен в него и могу жить только здесь, - добавил Шмуэль. - Моя комната выходит прямо на крышу. Представляешь, в ясный день ты видишь прибрежную полосу почти до Нетании. Какой чудесной была бы наша страна, если бы взгляд охватывал всю ее сразу!
- Как Гонконг, - сказал Узи. - Почему бы нам не быть вторым Гонконгом? Там отлично. Не жизнь, а малина.
- Иногда, когда я лежу в своей комнате и вижу в окно небо, - продолжил Шмуэль свою мысль, - мне кажется, что земля вообще не нужна. Ах, если бы можно было жить на порхающем в небесах перышке, не нуждаясь в этой коричневой химической смеси, состоящей из алюминия, магния и еще черт знает каких элементов, на которую мы наступаем, проливаем за нее кровь и почему-то придаем ей такое колоссальное, прямо-таки мистическое значение. С каких это пор еврейский народ нуждается в земле?
Его голос поднялся на крещендо, но потом утих и даже приобрел грустный оттенок, когда он добавил:
- В особенности теперь, когда все у нас покрывается асфальтом - в угоду автомобилистам.
- Из-за пробок у него иногда уходит час, чтобы добраться отсюда до университета, - заметил Узи. - Он там работает.
- В библиотеке, - уточнил Шмуэль.
- Никогда бы не подумал, что ты - библиотекарь, - сказал Итамар.
- Он работает там только потому, что это позволяет ему делать со мной фильмы, - объяснил за юношу Узи.
- Да, это верно, - подтвердил Шмуэль. - Будучи интеллектуалом, я нахожу, что в библиотеке можно спокойно размышлять.
- А ты не чувствуешь себя оторванным от мира, целый день просиживая в библиотеке? Я бы в таком месте просто высох, - сказал Итамар. - Возможно, это неплохо для философа, но, по-моему, губительно для кинематографиста.
Сказав это, Итамар испугался, не обидел ли он чувствительного юношу.
- Для меня это идеальный вариант. - По тону Шмуэля было ясно, что он ничуть не обиделся. - Всякий раз, когда мне не хватает новых идей, я встаю и брожу между полками. Время от времени беру какую-нибудь книгу. Наугад. Иногда мое внимание привлекает переплет, иногда имя автора … Все равно. Я открываю книгу посередине и читаю. И вдруг в мозгу что-то поворачивается и возникает новая идея. Обычно она никак не связана с тем, что я только что прочел. Таков мой источник вдохновения. Ведь каждая строка - это целый мир. Внешние раздражители только мешают, а в библиотеке стоит тишина, лишь тихо шипят лампы дневного света или кто-то скрипнет стулом.
- Не знаю, как ты можешь! - поразился Узи. - Я бы спятил, если бы меня заставили проторчать в библиотеке целый день. В студенческие годы я ходил туда главным образом, чтобы выспаться.
- Вы учились на кинофакультете? - спросил Итамар.
- Нет-нет. Сегодня я там преподаю, но когда я был студентом, то, кажется, даже о нем не слышал. Знаешь, что я изучал? Международные отношения. Трудно поверить. Понимаешь, моей жене взбрело в голову стать супругой дипломата. Она всегда была скуповата, и думаю, ей не давала покоя мысль, что "наше капиталовложение", как она называла мою учебу, пропадет даром. Она потребовала от меня подать документы в дипломатическую школу при министерстве иностранных дел. Ты можешь себе представить меня сортирующим анкеты в нашем консульстве в Атланте? И это в лучшем случае. Как и Поль Гоген, я понял, что семейная жизнь не по мне. В конце концов каждый из нас пошел своей дорогой. Она - в объятия Мордехая Сивана, нашего представителя в Риме, а я - на пляжи, в тель-авивские бары… Чего только не перепробовал. Все искал… Чего? Не знаю… Пожалуй, вкуса жизни, хоть это и звучит ужасно банально. И как-то попал в библиотеку…
- Самые важные повороты в жизни происходят случайно, - вмешался Шмуэль.
- Да, это правда. За несколько минут до закрытия библиотеки Шмуэль наставил меня на путь истинный. С тех пор мы вместе.